Живой Журнал. Публикации 2018

Ежедневник (День российского предпринимателя. 26 мая) (2018-05-31)

Перед Новым годом Наталья Александровна всегда выбирала себе ежедневник. Их теперь было много — не то что в старые времена, когда ежедневники в ужасных клеёнчатых обложках с логотипом prombumpostavka были дефицитом, и мать приносила их со службы как лучший подарок для подруг. Теперь записные книжки лежали в магазинах грудами — на любой вкус — от легкомысленных молескинов до настольных гроссбухов. Те, что в изобилии плодились корпоративной культурой, ей не подходили: аляповатые, с обложками из кожзаменителя, с большими логотипами (конечно, не тех пошлых советских экспортных организаций — но таких же ужасных) — всё это никуда не годилось.

Большинство её подруг давно не пользовалось ежедневниками из кожи и бумаги — они стучали пальчиками по экранам. Наталья Александровна была верна своей традиции — только бумага, и обязательно высшего качества.

Ежедневник выбирался тщательно. В магазине она даже нюхала их, и в ноздри проникал особый аромат чистой бумаги. Чистая бумага — это было что-то непередаваемое, как запах крахмального передника на школьной форме, как запах только что застеленного белья в гостиничном номере во время первой поездки заграницу, это был запах бумажной невинности, что ждёт первого прикосновения ручки, обязательно перьевой. Никакой пошлости ни на единой странице не должно было быть, только скромные линейки и дата. Пришли иные времена и теперь можно было бы позволить себе и электронную записную книжку, но как же этот ни с чем не сравнимый запах дорогой бумаги? А уж как пахли переплёты из настоящей кожи…

Итак, она очень тщательно относилась к этой покупке. Подруги считали всё это лёгкой степенью безумства, фиксацией на фетише — и тут же произносили много слов, явно только что прочитанных в модных журналах.

Наконец, Наталья Александровна пошла покупать очередной ежедневник.

Однако, впервые за несколько лет, её жадло разочарование — ничего достойного не было. Лежали перед ней на прилавках какие-то экзотические книги из тибетской бумаги кустарного производства — с рваными краями. Бросался в глаза своим поросячьим цветом толстый дневник с замочком — для девочек того возраста, когда они ещё пишут. Мёртвым грузом на полках покоились унылые канцелярские расписания в липких обложках, предназначенные не начальникам, а их секретаршам.

Наступал год бабочки, и они были повсюду — и она, в разных видах, лезла в глаза, хлопала крылышками. Новогодние подарки казались приколоты к бабочкам, а не наоборот.

Теснились тиснения (неловкий каламбур), рассказывающие о несчастной возлюбленной Зевса Ио, чьи коровьи слёзы утирала бабочка, и роились на обложках портреты знаменитого литератора из Монтрё с сачком в руках. Последнее было, видимо, данью тщеславию графоманов.

Много что закрутилось под Новый год вокруг одного из тридцати четырёх отрядов класса насекомых типа членистоногих царства животных.

Наталья Александровна была деловая женщина, у которой была своя секретарша.

Вернее, эта пунктуальная старуха была её заместительницей в магазине.

Чайный магазин достался Наталье Александровне от друга, прокурорского работника.

Непонятно, зачем он был нужен. Хозяйка не появлялась там неделями, а то и месяцами, но друг говорил, что в этом магазине есть запас на случай непредвиденных обстоятельств, и произносил эти слова так, что совершенно не хотелось думать, что это за обстоятельства, в случае которых Наталье Александровне нужно было лезть в сейф, что прикрывала картина какого-то немца, изображавшая человека с сачком на горном склоне.

Заместительница ведала товаром и двумя продавщицами, но особого дохода магазин не приносил, впрочем, в эти дела Наталья Александровна не вдавалась.

Из всех бланков она заполняла только еждедневники.

Поэтому выбор ежедневника нельзя было доверять никому. Ежедневник — как любовник, он даже ещё интимнее, и прикасаются к нему чаще, чем к иному любовнику.

Потеряв надежду, она пошла по праздничному рынку, роясь уже в пёстрой продукции без роду и племени. Наконец, она дошла до совершенно мусорной лавки, канцелярского секонд-хенда, полной ручек с логотипами разорившихся компаний и письменных приборов в стиле первого секретаря обкома — с встроенными часами величиной в будильник.

Продавец был меланхоличен и долго наблюдал за ней. Заскучав, он вышел куда-то, а на смену ему появилась расписная, как матрёшка, упитанная девица. Цветные татуировки текли с её шеи на грудь и плечи, а руки горели в чёрно-красных языках пламени.

Наталья Александровна продолжала рыться в стопке на прилавке.

Внезапно она ощутила у себя в руке искомое.

Ежедневник, и правда, стоил копейки. Толстый, но не тяжёлый, благородный как дворянский герб, но не аляповатый — это было то, что нужно.

И она решилась.

Действительно, выбор ежедневника был как выбор мужчины — хочешь выбрать надолго, но как бы ни старалась, идеального всё равно нет.

И если мужчина кажется тебе идеальным, то всегда выясняется, что внутри какая-то проблема, будущая беда, расстройства и неприятности.

К тому же, мужчин без прошлого не бывает — вот и тут нужно было смириться с этим прошлым ради обложки, бумаги и строгости внутренних граф. Но это были уже её, личные тараканы.

Засовывая нового друга в сумочку, она оглянулась. В витрине напротив зажглась мягким светом красная лампа. Наталья Александровна всмотрелась туда. Там жили дорогие вещества, смешиваемые с водой. Кофе, колониальные товары — от баночек и пакетиков рябило в глазах. «Отчего я постоянно пью кофе, — подумала она, — отчего я не пью чай? Если рассудить здраво, то, может быть, я гораздо больше люблю чай».

И она вернулась домой.

Теперь ежедневник жил в ящике стола, дожидаясь своего часа.

Когда она выдвигала ящик, ежедневник убегал внутрь, в темноту, а потом, когда ящик резко задвигали, дёргался вперёд.

То есть, вёл он себя, как ещё не прирученный зверёк. А прирученный зверёк у неё уже был — кошка по имени «Крыса», что относилась к ежедневнику с явным неодобрением.

Прошёл Новый год, неожиданно бурный, и она раскрыла ежедневник только на пятый день долгих зимних каникул.

Она поехала в любимый пансионат — она ездила туда много лет, только спутники её менялись. Спутники были менее постоянны, чем номер и вид из окна.

Вокруг был зимний лес, пансионат, запорошенный снегом, и надо было уже возвращаться домой.

Друг уехал раньше — на свою государственную службу.

Она каллиграфическим почерком записала на первой странице детское воспоминание. Нужно было составить список подарков к Рождеству, но воспоминание было важнее. В детстве она жила в деревянном дачном доме, который семья делила с одинокой крысой. Как-то маленькая Наталья Александровна вышла на веранду и увидела, что через дырку в потолке свешивается её голый хвост. Крыса сидела и смотрела на то, что происходит внизу — точь-в-точь, как старики смотрят на играющих детей. Девочка не боялась крысы, только не могла понять, как та забирается на чердак, пока не увидела, как крыса сосредоточенно лезет по стеблям дикого винограда наверх, чтобы потом сидеть там и смотреть на подвластный ей мир.

Она перевернула лист и вдруг увидела запись, сделанную аккуратными, практически каллиграфическими буквами.

«Заказать такси. Получить посылку», — и цепочку цифр.

Она испытала страшную досаду — ежедневник был несвеж, не девственен, так сказать. Она раскрыла какую-то страницу наугад и увидела, что да — бывший в употреблении. Ещё в одном месте страницу пятнала какая-то закорючка, но, кажется, это были все следы прежнего владельца.

Итак, телефон прилагался, и, сама не зная почему, она позвонила по нему вместо того, чтобы вызвать друга. Это действительно оказался таксопарк, маленький, крохотный (судя по сайту), но надёжный (она переспросила у секретарши). Машина прибыла вовремя, а молчаливый водитель был выше всяких похвал. Он вёз её из пансионата домой и был почтителен и вежлив.

Она распланировала первую рабочую неделю года, и дальше всё пошло, как по накату.

Но вот ей позвонили. Голос был незнакомый, и ей напомнили о посылке. Посылкой, впрочем, это не называлось — курьер говорил о «пакете».

Пакеты, особенно во время праздников, ей передавали часто.

Она всё-таки была деловой женщиной. У Натальи Александровны было небольшое агентство, что занималось недвижимостью. Торговля квартирами и офисами досталась ей в наследство от мужа.

Так получилось, что она легко ладила с людьми. Наталья Александровна давным-давно прочитала в одном дамском журнале нехитрый список психологических трюков. Нужно было несколько раз за разговор назвать собеседника по имени, ибо, сообщал журнал, нет ничего приятнее для человека, чем звук его собственного имени.

А ещё нужно несколько раз коснуться рукой человека, с которым говоришь, потому что тактильные ощущения незабываемы.

Никогда не нужно было начинать фразу с «Нет», а надо было её начинать только с «Да», которое можно было превратить в «Да, но…»

Наталья Александровна считала это глупостями, но довольно было того, что такие списки печатали во множестве журналов. И её собеседники тоже знали эти списки наизусть.

Может быть, и они считали это чушью, но возникал незримый общественный договор: ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. Поэтому всё действовало: «нет» никто не говорил, все как бы случайно касались друг друга и, как попугаи, повторяли чужие имена.

Тогда было понятно, что все играют по правилам, и сделки заключались легко и приятно.

Ну, конечно, помогало ещё и то, что Наталья Александровна была всё же интересная женщина.

Торговля чаем к её жизни приросла — именно приросла, как прирастает гриб к дереву, это было дело, о котором хорошо рассказывать подругам.

В магазин можно было заехать за деньгами или попросить там собрать подарок кому-нибудь на праздник. Наталья Александровна соблюдала в этом умеренность, ведь всё же магазин был только формально её собственностью, а записал его на Наталью Александровну именно друг, прокурорский человек, которому вести такой бизнес не подобало.

Итак, она надиктовала адрес, и курьер принёс посылку в магазин.

В посылке был деревянный ящик с иероглифами и разноцветной бабочкой в центре.

Внутри оказалась рамка, в которой, как живая, спала гигантская бабочка.

Казалось, что бабочка время от времени сонно подёргивает крыльями, будто потягивается.

Наталья Александровна давно привыкла к тому, что партнёры, а иногда даже конкуренты, присылали ей подарки на Новый год, Женский день, Пасху и день рождения. Подарок как подарок — достаточно изысканный, хоть и непонятно, от кого.

И она забрала ящичек домой.

Кошка по имени «Крыса» с недоверием смотрела на неё, пока хозяйка заваривала чай. Кошку тревожил запах.

Она пила чай и думала, что всё дело в том, какой образ жизни ты ведёшь. Как себя ведёшь, то с тобой и происходит. Ты делаешь вид, что ты богат, значит — ты богат. А побираешься — значит, ты беден. Ты говоришь кому-то, что успешлив в жизни — стало быть, действительно успешлив. Реальность в большом городе уходит на второй план. Кто-то из знаменитых режиссёров (это было написано в одном из её прекрасных журналов), говорил, что успех на девяносто процентов состоит из очковтирательства. Она пила дорогой чай и думала, что режиссёр был, в общем-то, прав. Почти так оно и происходит.

Теперь что-то изменилось в мире — в ящике стола, а потом и в сумочке появился росток тайной жизни.

Она продолжала покрывать страницы ежедневника аккуратными маленькими буквами. Наталья Александровна давно вывела для себя, что аккуратные записи являются актом психотерапии. И чем более они каллиграфичны, тем более действенна психотерапия. Это был универсальный способ что-нибудь понять в своей жизни и окружающем пространстве. Написать на странице «1», поставить рядом точку. Потом записать что-то под этим первым номером, затем перейти к «2.» — ну и так далее.

Любые явления в мире объяснились таким образом.

В ночи, когда подруги привезли её, слегка пьяную домой, она записала в ежедневник, как в дневник: «Жалко, жалко, жалко… Песенка такая есть — про турецкого мышонка, он веселый был, но бедный — так вот нашел однажды возле дома турецкий пятак — и так обрадовался, что двинул в славный город Истамбул. Хотел он купить турецкую феску, турецкий табак и пару шикарных турецких усов. А по дороге дождик начался, бедный мышонок промок — и в город его не пустили. Злой стражник сказал, что по случаю дождика город закрыт… Я так долго плакала… Мышонка не пустили, такого славного турецкого мышонка… Грустно это…»

Она точно помнила, что записала эти слова, но на следующий день не нашла их.

С этого дня что-то пошло иначе, что-то разладилось — рука, стирающая записи, промахнувшись раз, другой, начала вымарывать текст в произвольном порядке.

Наталью Александровну пару раз окликнули на улице незнакомые люди, она понимала, что стремительно теряет контроль над своим прошлым и настоящим.

Но сразу же в ней поселилась тревога.

Бабочки забирали возлюбленного — он уже был там, на острие крючка.

Она боялась, что это может стать первым шагом к новому одиночеству.

Да, шаг к одиночеству — шаг к личностному росту, но это мудрой крысе хорошо жить одной на чердаке, а вот ей, Наталье Александровне, на чердаке не прожить.

И она подолгу смотрела на маленькое фото — серый прямоугольник, где с трудом угадывались контуры старого дачного дома.

Иногда ей казалось, что крыса смотрит на неё с пожелтевшего снимка — вот горят её глаза из тьмы чердачного окна.

Но нет, это было только видением.

Друг был рядом, но несколько раз они глупо поссорились, и вот он улетел не попрощавшись.

Да и были в её жизни уже парные поклонники — они время от времени снились Наталье Александровне и кивали в этих снах головами как два китайских болванчика, расположившиеся на комоде.

Иногда ей хотелось пролистнуть ежедневник вперёд и узнать, что там, что намечено… Но пока там дальше только «4760917 Термер», и записи кончаются — всё исчезло. Термер? Что за термер? Понять невозможно. Термен? Тервер? Терминатор? Фамилия?

Она набрала номер. Но там — увы — оказалась только фирма по продаже сухофруктов. Наталья Александровна тут же вспомнила, что давным-давно в городе поменяли коды и частично — сами телефонные номера.

Она набирала номера так и сяк, но там — всё та же фирма по пряностям и чаям.

Круг замыкался.

И, похоже, больше ничего из ежедневника было выжать нельзя — он был слишком умён и сообщал ей только то, что хотел.

Наталья Александровна всё же ещё раз позвонила по указанному телефону и по какому-то наитию назвала лишь своё имя.

Ей тут же сообщили, что нужно просто приехать и подписать договор — её уже ждут. Договор вкусно пах чаем и кофе — но что-то в нём было сомнительное.

Она с лёгким сердцем подписала бумаги, рискуя отсутствовавшими деньгами, но только она успела получить партию товара, как с поставщиком случилось несчастье. Его автомобиль пробил заграждение набережной и пустил круги по нечистой городской воде. Товар был, торговля шла, но денег никто не востребовал.

Закрывая дверь, она оглядела свой кабинет и поразилась тому, что в нём не осталось никаких следов её пребывания. Десять лет не оставили ровно ничего. Ни-че-го.

Теперь Наталья Александровна вела разговор с дневником и одновременно читала чужие записи, — мужчина то складывал вереницы цифр, то перемножал что-то, вдруг ей являлся список невиданных препаратов (кажется, он врач) или черновик письма «В ответ на ваши претензии к финансированию, мы…» (всё-таки не врач).

И сразу на следующем листе обнаружилась запись: «Установить для всех строгие правила. Единоначалие — залог успеха». А потом приписка: «Не отдавать ничего, что попало в руки».

На следующий день ей позвонил человек от друга.

Друг оказался в тюрьме, нет, не на совсем ещё, а только был задержан по какому-то совершенно неведомому Наталье Александровне обвинению.

Самой передавать ничего не надо было, но посланец был напуган, и это всё было ужасно, ужасно неприятно.

Она приехала в магазин и, заперев дверь, сняла картину со стены.

Сейф глядел на неё равнодушным синим глазом.

Она прижала палец к этой мерцающей пластине, и дверца распахнулась.

Наталья Александровна видела в своей жизни много денег, но никогда — сразу. Она провела пальцем по блестящему пластику, который обтекал банкноты, и вдруг замерла.

«Не отдавать ничего, что попало в руки».

И она закрыла сейф.

Телефон звонил весь вечер, беззвучно бился на столе, но она не обращала на него внимания.

То же было и на следующий день. Но потом звонки начали стихать, и через три дня прекратились вовсе.

Вдруг выяснилось, что у друга было больное сердце и он умер прямо на допросе.

Люди, что занимались этими делами, к Наталье Александровне отнеслись с пониманием, на магазин не косились и даже не допрашивали официально.

Итак, она совершенно не удивилась этому подарку.

Так велел дух ежедневника.

После этого она уехала в Европу. Сначала во Францию, а затем в Швейцарию.

Там ей читали историю шоколада, в Вене — историю кофе, а в иных странах — рассказывали о чае.

Так прошло несколько месяцев.

Наталья Александровна переменила несколько любовников, но незакрытый гештальт с бабочками тянул её — нужен был человек героический, возвышенный…

Расставаться с этим воспоминанием она не собиралась, точно так же, как и с чайным магазином.

Она по-прежнему занималась чаем или думала, что им занимается.

Деньги могут кончиться, и кончиться неожиданно, а тут был навык.

Вдруг её помошница растворится в воздухе, надо хоть понимать, о чём идёт речь.

И ежедневник пополнялся записями о товаре. Там был крупнолиственный индийско-цейлонский чай с ягодами и листьями земляники, лепестками роз, куда было впрыснуто земляничное масло. Был в списке чай с лепестками сафлора, кусочками ананаса и лимона, а вместо земляничного (аккуратно вписывала она) дополнен маслами куйтте и шеримойи. Был известный всем чай классической английской традиции, что подразумевала масло бергамота. На следующих страничках значилась смесь зелёных и чёрных сортов чая с добавлением цветков жасминовой гардении, лепестков дикой розы и ароматизированный маракуей, про который говорилось, что он — любимый напиток английских королей. За ним следовал японский лимонник, крупный лист зелёного сенча с добавлением апельсиновой цедры и лимона. Была там и смесь индийско-цейлонского с лепестками роз, персиком и гуавой. Был и зелёный лимонный чай, на зелёной его этикетке катались три лимона. Чай с привкусом сладкого миндаля был чёрным, с большими листьями-хлопьями, с кусочками того самого миндаля и спрыснутый маслом миндаля, а замыкала шествие клубника со сливками вместе с лепестками красного шафрана.

Но вдруг среди своих аккуратных записей она обнаружила странный список:

1. Устаканится стакан, живая вода, поставить в известность фото

2. Удача удочка пакетики осторожно морилка

3. Рост личностный рост х

4. Пингвин Императорский

Наталья Александровна чуть не подавилась. «Какой-такой пингвин-мингвин?! И ведь моей рукой написано, никаких сомнений», — возмутилась она.

Но было время возвращения домой, и утренний пограничник стукнул штемпель в её паспорт.

В тот же день, в гостях у подруги, она познакомилась со странным человеком.

— Пингвин, — представился он, подавая руку.

Сначала она приняла это за причудливую фамилию, но тот, поняв, в чём дело, тут же расхохотался.

— Пингвин, — это прозвище, пояснил он. — Это что, у одного моего друга есть такое прозвище, что вы и не выговорите.

Пингвин был кругл и остёр на язык.

Правда, Наталья Александровна почувствовала, что как собеседница она интересует его больше, чем как женщина.

Но во времена вольности нравов и ориентаций она ничему уже не удивлялась. Лишь только на мгновение ей показалось, что когда-то этот человек уже встречался в её жизни.

Она почувствовала, что события втягивают её в водоворот и, время от времени, она проносится мимо чего-то знакомого — дерева на берегу, постепенно отдаляясь — и если раньше можно было схватиться за спасительную ветку, то теперь это дерево лишь мелькнуло на горизонте и пропало.

Ежедневник постепенно уводил её от прошлой жизни. Она покорилась, будто девочка, вложившая незнакомому дяде свою ладошку в руку. Не плачь, родная, не плачь — мне-то каково будет возвращаться из леса одному?

Но подсказки бумажного друга всегда были полезны и верны.

Просто не всегда она могла их разгадать — иногда казалось, что ежедневник общается с каким-то другим человеком.

Назавтра у неё выдался свободный вечер. Она хотела поехать к своей однокласснице, но в последний момент выяснилось, что та уехала в Италию. Это выяснилось именно в последний момент, когда она позвонила из машины. Подруга не выезжала из своего загородного дома — и тут Италия.

И вот она снова столкнулась с Пингвином, и тот зазвал её в гости.

Так Наталья Александровна попала в совсем иной дом, случайный, и рядом с ней за столом оказался невысокий человек со странной фигурой — скорее некрасивый, но какой-то плотный и тяжёлый.

Она спросила о нём пингвиньего человека, и тот ответил странным словом — Лепидоптерист. Она вновь приняла это за фамилию, и Пингвин дробно рассмеялся:

— Лепидоптерист, — сказал он, — это специалист по бабочкам.

Его друг был путешественником, привозившим из странствий не геологические образцы и африканские маски, а коробки с бабочками.

Путешественников теперь было много, все норовили тратить шальные деньги в странствиях.

Но этот был настоящим путешественником — без шальных денег.

Сначала он весело рассказывал о своих приключениях, о морозе и ветре.

Двадцать восемь раз обошёл вокруг света — за пятнадцать минут, да.

Но постепенно он замолкал, говорил всё меньше и меньше.

Между ними установилась странная связь. И вот она уже была добычей — когда он смотрел на неё, казалось, что он накрыл её сачком. Она представляла себя бабочкой, наколотой на булавку.

Где-то она читала, что русское «бабочка» восходит к праславянскому baba, которое «по мнению большинства лингвистов-энтомологов, в древности обозначало предка». Так что славянские бабушки и прабабушки машут крыльями капустниц и белянок по русским полям. Покойные тёщи всех времён и народов реют бражниками, а мёртвая голова отчётливо видна мимо их крыльев. Или же они ползут по склону горы, как в знаменитом рассказе Эдгара По «Сфинкс».

Она слушала рассказы Лепидоптериста о превращениях куколки в бабочку, что было мистично и укоренению в сознании человека поддавалось плохо.

Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк, за нею энтомолог прыг-прыг-прыг. А дальше что? Взмах сачка. А дальше появляется банка-морилка. Довольно кровожадная вещь. «Очень действенны морилки с цианистым калием — несколько его кристалликов помещают на дно банки и заливают гипсом. Раз заряженная, такая герметичная морилка будет эффективна в течение года». Впрочем, употребляют и хлороформ. Потом, описанная и упакованная, она ждет продолжения своей посмертной жизни на энтомологическом матрасике (Наталью Александровну потрясла прелесть специальной терминологии).

И вот наступает черёд эксикатора (или просто кастрюли) для размачивания бабочек.

Бабочку-бабушку расправляют, и в грудь её беззвучно входит одна из тех специальных булавок, что имеют номера от нуля до шести — шестой для самых крупных. Устланный сухим торфом желобок посередине расправилки из мягкого дерева принимает в себя тельце бабочки. Надгробная надпись, и братская могила за стеклом. Смерть повсюду, повсюду и жизнь. И человек в полном расцвете жизненных сил, не ругаясь на полиграфию, может с лупой рассматривать усики и крылья совок и парусников, морфид и бархатниц, ураний и павлиноглазок. Бабочки утончённы и изысканны. Недаром у греков что бабочка, что душа — одно слово «психе».

— Или ещё восточная мудрость, сказал Лепидоптерист. — «Когда караван поворачивает обратно, то последний верблюд становится первым». Особенно это верно в момент поиска дороги.

Потом они запели, и Наталья Александровна отчего-то растрогалась.

Лепидоптерист сидел за роялем и пел, а Пингвин подтягивал, бренча на гитаре.

— Ирония… — кричал он. — В жизни спасает только ирония. С иронией — как с лишним весом. Мы, толстяки — замечательный народ, и, между тем, нет более тяжёлых в общении людей, которые, изнемогая, борются с ожирением. Как написал тот повесившийся цирюльник в предсмертной записке: «Всех не переброешь». Это вообще восточная традиция. Мне вот китайцы всё время говорили — главное в жизни не потеть. У них такая идея, что надо всё делать медленно, а если потеешь, значит, делаешь что-то неправильно, слишком быстро. Ещё в Китае говорят, если ты худой, то начальником тебе не быть. Даже в нэцках полнота показывалась как добро и богатство. С ленью вместе. Но поэтому именно мы, люди-пингвины, лучше всех понимаем в игрушках и сюрпризах…

Пингвин и сам напоминал сейчас упругую детскую игрушку.

В этот момент Наталья Александровна вспомнила модного китайского массажиста. Китаец делал массаж лица, но в этом была одна беда. После нескольких сеансов массажа лица всех клиентов становились скуластыми и косоглазыми.

Так и Пингвин — он был удивительно пластичен.

Это хотелось тоже записать в ежедневник, но он остался дома.

Лепидоптерист рвался к ней в гости, но Наталья Александровна решила, что нужно повременить пару дней или даже неделю.

Так говорил ежедневник.

А в нём, кстати, всё чаще стали попадаться чужие записи. Ну, там сложилась страничка криво, или слиплась — и вот могущественная рука безвременья промахнулась и стёрла — стакан, пингвина, беззащитное воспоминание о глупой ссоре. Новые записи были тоскливы и печальны, но всё так же перемежались цифрами.

Наталья Александровна представляла, как накануне Нового года зазвонит телефон, и бодрый Пингвин повезёт её на праздник, покатится странным шаром, колобком по лестнице от подъезда. Повезёт её на старую дачу, уже обвешанную новогодней иллюминацией. Кинется к ней Лепидоптерист, взмахнув руками, как бабочкиными крыльями.

А поутру она оставит его спящим и зайдёт в кабинет, увешанный рамками с бабочками, будто картинами — от пола до потолка.

Но ловец бабочек появился сам, без товарища.

Он возник на пороге её жилища, вернее, на экране домофона, что висел у её двери.

Нужно было посоветоваться с ежедневником, но времени не было.

Она открыла дверь.

После всего того, что она ожидала, смятых простыней и безопасного удовольствия, она вышла в душ.

Вернувшись обратно, она застала Лепидоптериста уже одетым.

Он держал в руках её ежедневник.

Наталья Александровна хотела рассказать историю этой книги, но не успела.

Лепидоптерист засунул ежедневник под мышку и пошёл к двери.

Она не могла открыть рот, но он всё же обернулся и ответил на немой вопрос:

— Это не твоя вещь, не твоя. Нехорошо держать у себя чужие вещи.

Дверь хлопнула, а она так и стояла, завернувшись в огромное полотенце.

И тут в дверь постучали.

Не позвонили, а именно постучали.

Наталья Александровна сделала шаг вперёд — верно, это было помрачение рассудка, и он вернулся, это была шутка, всего лишь шутка.

Но на экране были три мужские фигуры в угрюмых похоронных костюмах. Она узнала их — то были товарищи её прокурорского друга.

И они снова постучали.

Переходя в тональности от вкрадчивого стука до требовательного.

_{И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.}

Извините, если кого обидел.

31 мая 2018