Живой Журнал. Публикации 2018

Радиометр (День геолога. Первое воскресенье апреля) (2018-04-01)

Фраерман поступил в институт в сорок четвёртом. Он был демобилизован по ранению и так и не добрался до чужих стран. Но при поступлении ему зачли все годы, что он проучился в педагогическом до войны.

Теперь он стал геологом.

Ещё на фронте он понял, что нужно поступать не как все, успех приносит движение зигзагом, обходной манёвр. Но это должна быть не трусость, а что-то другое — бросок в сторону, а потом бросок к цели.

В сорок втором, когда немцы прижали их к берегу, он прыгнул в воду с остальными. Доплыли двое — он и один казах. Оказалось, отец этого казаха научил сына плавать, хотя к ближайшей воде пришлось ехать за пятьсот километров. Война развела случайных знакомцев, но Фраерман иногда представлял себе, как этот невозмутимый казах вернётся домой и расскажет всё своему старику. Ведь его отец сделал правильный выбор, потому что это был выбор неожиданный.

Над ним смеялись, потому что он уделял больше внимания физике, чем прочим практическим дисциплинам. Физика шла туго, но Фраерман не сдавался.

Для других геология была не сколько наукой, сколько путешествием, пробой на выносливость — так, по крайней мере, все думали.

В институте было много девочек. Из этих девочек потом вышли правильные начальницы, жёсткие и властные. С семьями у них не заладилось, а с работой — наоборот. Мальчики, что поступили в институт после школы, прятали глаза, потому что свою бронь нужно было объяснять.

Их сверстники подъезжали на танках к Берлину, а они сидели над минералогическими коллекциями.

Фраерман сидел вместе с ними, но, погружаясь в геологию, повсюду таскал с собой учебник физики, и это был его выбор.

Он выходил из института в большой город — напротив был Кремль, звенели на Моховой трамваи. Торопился домой народ, останавливаясь у репродукторов.

Война кончалась, и прохожие, выслушав сводку, продолжали путь с бодростью.

Раньше они вжимали головы в плечи, выслушав сводку — впрочем, Фраерман фантазировал.

В те времена он был далеко отсюда.

Под Воронежем, в сорок втором, когда мир стоял на краю, Фраерман встретил одного человека. Это был странный воентехник, который имел опыт какой-то другой прежней жизни. Этот воентехник постоянно отпрашивался с аэродрома на окраине разбитого города в библиотеку. В городской библиотеке он, наверное, был единственным посетителем. Однажды Фраерман увязался за ним и увидел, что воентехник читает научные журналы.

Этого странного человека внезапно отозвали из части, и Фраерман остался один на один с советом, данным посреди пустынного здания библиотеки. Совет был — держаться физики.

Он и держался.

И не вернулся в педагогический, а пошёл в геологоразведочный, потому что считал, что физикам понадобятся геологи, как рыцарям — оруженосцы. Соперничать с физиками он не сумел бы, но он знал, в чём соперничают они — на разных концах земли.

И когда в сорок шестом, перед первым полем, им зачитали постановление Совета министров, он понял, что не прогадал.

Постановление было секретное, Фраерман был предупреждён об ответственности за разглашение деталей, но всё Геологоуправление обсуждало подробности по коридорам.

О том, что за новое месторождение урана с запасами металла не менее тысячи тонн при среднем содержании урана в руде от одного процента и выше, дадут Сталинскую премию первой степени, звание Героя и шестьсот тысяч рублей. А так же, за счет государства, начальник партии получит в собственность в любом районе Советского Союза дом-особняк с обстановкой и легковую машину.

Много о чём говорили в Геологоуправлении — и о пожизненном бесплатном проезде для всей семьи и о бесплатном обучении детей в школах и институтах.

Фраерман не думал о детях, он не думал о семье, которой у него не было.

Семья его превратилась в дым; выпадала дождём на землю; текла, разбавленная водой, в море.

Он не думал о семье, Фраерман давно запретил себе это.

Он думал о том, что сделал всё правильно — и теперь он пригодится.

Когда из Москвы в Геологоуправление приехал человек и поставил перед ними на столе зелёный металлический ящик, Фраерман всё понял.

Москвич откинул крышку и спросил, усмехнувшись, знает ли кто, что это такое.

— Это портативный радиометр, — уверенно ответил Фраерман, выйдя вперёд.

Старики-геологи в этот момент буравили ему спину своими взглядами.

Но ему, сосунку, единственному в тот год, дали самолёт.

Радиометры изменили всё — разведка на уран пошла гораздо быстрее. Раньше приходилось отправлять образцы в лабораторию, и это сильно тормозило дело.

Теперь изменился даже масштаб карт.

Вокруг Фраермана лежала казахская степь, на горизонте поднимались горы.

Горы были обманчиво близко, но его район касался их краем. Молодой начальник партии примеривался к этим горам, но территория была нарезана давно, и там должны были работать другие люди, даже из другого Управления.

В середине полевого сезона они стояли в маленьком посёлке.

Фраерман шелестел унылой пустой картой — там были кварц и кальцит, и молибденит там тоже был, но уран покинул своих спутников и бродил где-то далеко.

Самолёт, переживший всю войну в каком-то лётном училище, старый и неказистый, каждый день исправно поднимался в воздух. Раньше курсанты летали по квадрату, а теперь так же летал и Фраерман — только полёты у него были не по квадрату, а по кругу, от точки к точке. Его подчинённые занимались рутинным делом: снимали слой дёрна, отбивали породу кайлом. И, наконец, радиометрами определяли радиоактивность — она была, и уран был — но не больше десяти тысячных процента. Уран был и ушёл. Так острили про термин «следовое количество».

Потом Фраерман шёл к старикам и по ночам, когда жара не была такой убийственной, пил с ними невкусный плиточный чай.

Разговоры стариков шелестели, как выгоревшая трава в степи. Фраерман, глядя на них, вспоминал упорного казаха, что плыл рядом с ним к своему берегу. Он наверняка выжил и вот так же сидел в сумраке, отдыхая от дневной жары, и потом он, несомненно, превратится в такого же старика.

Однажды казахи рассказали ему про долину, которая прячется в отрогах гор. О ней ходила недобрая слава — при этих словах Фраерман оживился, потому что если бы старики упомянули то, что горы светятся, это было бы явным указанием на радон.

А геолог Фраерман научился доверять своей интуиции. Всякая мелочь должна идти в дело — урана и тория в земле больше, чем серебра. Найти их только сложно, нет у них крупных месторождений, нет своей Магнитки и Чёрных камней. Поэтому не надо гнушаться стариковскими сказками.

Информация всегда получается непрямо, она приходит ходом коня, короткими перебежками, зигзагом.

Если ты оказался в пустыне — ищи корабль и парус.

Однако старики отвечали, что на их памяти горы никогда не светились, а так-то, наверняка могут.

Их волшебная сила в другом — там можно видеть будущее.

Но в этом и заключается беда: никакого будущего человеку не надо, живи каждый день как последний. Молодые парни отправлялись к горам, чтобы увидеть своих будущих жён, а один богатый человек захотел посоветоваться с самим собой.

Жёны молодым воинам не понравились, и они прожили своё время в тоске отсроченного разочарования. Богатый человек по совету себя самого решил поставить на новую власть, но новая власть не поставила на него, и его расстреляли вместе со всеми сыновьями.

Нет нужды в будущем, вот в чём правда.

— Что, — спросил геолог, — там время идёт в обратную сторону?

— Нет, — отвечали люди, пьющие невкусный плиточный чай, — время никогда не течёт как вода. Оно само по себе — движется то — туда, то — сюда. (Они сделали руками, свободными от пиал, соответствующее движение). Кто-то откидывает полог (Фраерман помнил это казахское слово, именно — откидывает полог, а не открывает дверь), и ты видишь будущее, вернее, его часть. Ты можешь вообще ничего не понять в нём. И оттого это ещё более напрасно.

Фраерман кивал старикам, а сам уже прикидывал, как перебросить машины и часть людей восточнее. Не так важны сказки, как важна любая аномалия. Даже если у неграмотных скотоводов случились в горах простые галлюцинации, это всё равно может быть ключом.

На следующий день Фраерман улетел к хребту.

Горы были голы и угрюмы, они торчали из степи, как скелет огромного животного — такое Фраерман видел на фотографиях из Гоби. Но тут животное было не вылупившимся из яйца, а родившимся из магмы.

Хребет тянулся на пятьдесят километров. В середине он был разбит гигантской синклиналью — прогиб был похож на вмятину от огромного шара. В этом месте, предсказанном стариками, и случилось то, что должно случиться.

Как только они развернули радиометр, стрелка легла направо.

Фраерман почувствовал, как у него подкашиваются ноги.

Это было второй раз в жизни. Первый раз было несколько лет назад, когда он доплыл до своего берега и попытался сделать хотя бы несколько шагов. Но сил хватило только на то, чтобы доплыть, ноги его не держали.

Сейчас ему было плевать на премии, он оказался прав — вот что самое важное. Он был прав, став геологом. Он был прав, когда бился головой в запертые для него ворота ядерной физики. Он был прав, когда готовил себя к этому открытию.

И семья Фраермана, которая выпадала с дождём на землю, стала донными отложениями польских рек, растворилась в земле и прорастала травой, значит, существовала не зря.

Несколько дней Фраерман и его люди изучали породу — но ничего, напоминающего уран, они не увидели. Счётчик показывал избыток излучения, но искомого металла нигде не было.

Они приостановили работу.

Рабочие спали тревожно, вскрикивая и плача во сне. Большая их часть отбывала срока в здешних местах, и им во сне приходило не будущее, а прошлое. К будущему они относились с недоверием.

В один из этих нервных дней к нему пришёл лётчик и сказал, что видел свою смерть. Хуже всего, что его видение было связано со смертью вождя. Лётчик видел толпу, что топтала его, лётчика, тело, и запомнил траурные флаги над домами. Впрочем, обнаружилось, что у него жар. Фраерман отослал его в посёлок, списав всё на лихорадку.

Болтун был ему не нужен, от такого жди беды.

Стараясь понять аномалию, Фраерман стал ночью беспокойно ходить вокруг лагеря. Холодные звёзды юга смотрели на него пренебрежительно, и в звёздах не было ответа.

Радиоактивность была высокой, слишком высокой — и ему стало казаться, что это признаки катастрофы. Возможно, начинается радиоактивный распад, который охватит всю планету. Он происходит внутри, и горячая волна движется от ядра к поверхности.

Утром рабочие глядели на него испуганно. Глаза начальника будто обвели сажей, а волосы торчали во все стороны.

Он тут же велел бить глубокие шурфы.

Их вырыли несколько, но радиоактивность на глубине была обычной, фоновой.

Никто не мог ничего понять — и возбуждение охватило всех, и техников и простых шурфовщиков.

Тогда Фраерман велел своим подчинённым расширить зону поисков.

Вернувшиеся техники каждый день привозили данные, и вскоре перед Фраерманом легла карта, состоявшая из концентрических кругов.

И вот, при мигающем свете керосиновой лампы он вдруг представил себе эту картину не на плоскости, а в трёхмерной проекции.

Он смотрел на земную поверхность сбоку.

Никакого радиоактивного распада в центре Земли не было, вернее, может, он и был, но прорыв снизу не случился.

Наоборот, что-то произошло сверху.

Но удивительным было то, что уровень радиоактивности рос день ото дня — даже в тех местах, где они уже произвели замеры.

Он рассчитал центр кругов и понял, что особая точка находится совсем недалеко от лагеря.

Но не под землёй, а над ней.

Видимо, это урановый болид, что прилетел из глубины Вселенной.

Это, конечно, не месторождение, но тоже успех.

Фраерман ещё раз послал всех своих техников на периферию этих окружностей.

Лагерь опустел, и Фраерман остался один.

Вернее, вместе с радиометром. Тот смотрел на него беспокойным глазом микроамперметра. Стрелка дрожала в середине шкалы. Прибор был похож на пса, что преданно сидит перед хозяином, вывалив язык.

Теперь Фраерман думал, что будущее — вот оно, перед ним. Он схватил бога за бороду.

Старики не соврали в главном, а уж откуда явится урановый болид, не так важно. С этим разберутся другие учёные — академики в круглых чёрных шапочках.

В этот момент, откуда-то с краю глазного поля, выплыл самолёт.

Самолёт на тысячу километров тут был только один — потрёпанный У-2, и стоял без пилота, которого отвезли в больницу.

Самолёт медленно шёл над Фраерманом, как гость из будущего.

Вдруг он выбросил точку, почти сразу обросшую парашютом, и Фраерман, прежде, чем обдумал всё это, увидел свет ярче тысячи солнц.

_{И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.}

Извините, если кого обидел.

01 апреля 2018