Жизнь Иисуса

В дни, последовавшие за казнью Иоанна Крестителя, популярность Христа в народе достигла высшей точки, что весьма обеспокоило тетрарха. Возросла любовь, которую Он вызывал, но еще более — ненависть. Возможно, к этому времени следует отнести короткое пребывание Иисуса в Иерусалиме на каком-то иудейском празднике, названия которого евангелист Иоанн не упоминает. По-видимому, Он совершил это путешествие втайне от всех, без Двенадцати, перед тем разослав их парами по всей Галилее. Оказавшись один в логове врагов, Он исполнил то, зачем пришел — но сделал это с мудрой осторожностью змея, как советовал действовать ученикам.

Это произошло в субботний день у одного из пяти входов в купальню близ Овечьих ворот. Не повышая голоса, Он велел человеку, парализованному вот уже тридцать восемь лет: «Встань, возьми постель твою и ходи». И тут же, будто Он совершил что-то дурное, затерялся в толпе. И действительно, для иудеев было преступлением велеть расслабленному нести постель в субботний день. Началось дознание. Исцеленный, который тем временем встретил Иисуса в Храме, узнал Его и выдал.

Тогда Назарянин встал лицом к лицу к этой своре и дал ей отпор. Он с такой смелостью говорил иудеям о единстве Сына и Отца, что Ему пришлось спешно покинуть святой город, чтобы Его смертный час не настал прежде времени.

Умножение хлебов

Двенадцать уже ждали Иисуса на берегу озера. Они возвратились с проповеди, пораженные тем, что совершили Его именем. Должно быть, в этот момент Иуда Искариот увернет, что наконец-то он у цели и Хозяин скоро совершит великий переворот. Тогда-то и обнаружится, как полезно быть в числе Его ближайших друзей!

Все были веселы, возбуждены, но очень устали. Их постоянно теребило столько людей, что им даже некогда было поесть. И Учитель, пожалев утомленных учеников, увел их отдохнуть в пустынное место.

Но любое пустынное место, куда бы ни приходил Сын Человеческий, тотчас становилось людным. Только в лодках Петра или сыновей Зеведеевых мог Он хоть сколько-нибудь уединиться. Вот они и отплыли от берега. Но люди уже проведали место Его уединения, и, когда Иисус с учениками пристал к другому берегу озера, их встретила та же большая толпа, добравшаяся туда пешком и даже увеличившаяся за счет людей, пришедших из окрестных городов: они были изнурены, преданны и доверчивы, как стадо овец. Все их головы, как у овец, были повернуты к Нему. Он не сердился на них. В сердце Бога жило человеческое чувство, в крови Его пульсировала Божья любовь; ибо с той поры, как Слово стало плотью, для Творца и твари жалость сделалась общим чувством. Телом Своим Бог познал голод бедняков, их жажду и усталость. Он стал причастен к их поту, слезам и крови.

Итак, Он начал «учить их многому», как говорит Евангелие. Нам не сообщается, о чем именно говорил Иисус, испытывая жалость к измученной, но внимательно слушавшей Его толпе. Не сообщается, конечно, потому, что в человеческом языке нет для этого слов. Но мы знаем, что никто из множества собравшихся здесь мужчин, женщин и детей не обратил внимания на приближение сумерек. Они внимали, они отдались этому таинственному Пастырю. Он говорил до тех пор, пока Его не остановил шепот учеников: «Место здесь пустынное и время уже позднее. Отпусти их, чтобы они пошли в окрестные деревни и селения и купили себе хлеба».

Усталость и досада слышны в голосе Учителя, когда Он отвечает им: «Вы дайте им есть». Неужели они еще не поняли, что все это не имеет для Него значения?

Филипп говорит: «Им на двести динариев не довольно будет хлеба, чтобы каждому досталось хоть понемногу…» Был там мальчик, у которого нашлось пять ячменных хлебов и две рыбы. Но что это для такого множества? Пяти тысячам человек велел Иисус возлечь на траву. «И взял хлебы и, воздав благодарение, роздал ученикам, а ученики возлежащим, также и рыбы, сколько кто хотел». Оставшейся едой наполнили двенадцать коробов.

Насытившись, они перестали походить на овец, тут же превратилась в пламенных сторонников Иисуса и решили поставить Его царем. Именно этого момента и ждал, конечно, человек из Кариота. Такого шанса ни за что нельзя было упускать. Увы! Учитель снова его разочаровал, Он воспользовался наступившей темнотой, чтобы убежать от такой великолепной возможности, и ушел на гору, велев ученикам сесть в лодку и плыть в Капернаум. Ему хотелось побыть одному. Вероятно, Он был взволнован тем, что только что совершил на глазах у всех. Смысл произошедшего был выше разумения этих простых людей, — так художник бывает раздосадован похвалами, расточаемыми его наброскам, тогда как Он вынашивает в сердце еще неведомое миру произведение.

Когда же, если не сегодня, решится Он возвестить невообразимое, немыслимое умножение хлеба и вина, которые станут Его телом и кровью! Не так уж долго осталось Ему жить. Наступила ночь, поднялся ветер и, наверно, принес запах травы, растоптанной тысячами людей, над которыми сжалился Сын Человеческий. Иисус вспоминает об учениках, с трудом гребущих против ветра, решает, что пора присоединиться к ним и выбирает наикратчайший путь.

Хождение по водам

Он легко, не раздумывая, вступил на зыбкую поверхность воды… Мы знаем, что ни одно из чудес Христа не совершалось случайно. Сын Человеческий не мог забыть, что, будучи Человеком, Он не должен бы ходить по морю. Однако Он действует как Некто уверенный в Своем праве ходить по водной равнине. Ноги, которые не так давно отирала волосами грешница, теперь омывала пена. По-видимому, светила луна, так как вдали Он увидел гребцов, борющихся с ветром. Марк говорит нам, что Он «хотел миновать их». Увидев, как они бросили весла и в ужасе вскочили с мест, Иисус понял, что напугал Своих возлюбленных, как когда-то жителей Курси. Он закричал им издалека: «Это Я! Не бойтесь! Это Я!» И, приблизившись к ним, прыгнул в лодку; ветер утих, и море успокоилось под Тем, Кто плыл по нему.

Хотя чудо совершилось под покровом ночи и его свидетелями были только Двенадцать, о нем стало известно, ибо много людей видело, как апостолы сели в лодку без Учителя, а когда они берегом пришли в Капернаум, то поразились, увидев там Иисуса. Отовсюду сыпались вопросы: «Равви! Когда Ты пришел сюда?»

Они искали Его, потому что Он накормил их в пустыне и им хотелось еще дарового хлеба. Они нетерпеливо ожидали бесплатного угощения. И это им Иисус должен был рассказать о совсем другом, небесном хлебе! Но Сын Человеческий, которого фарисеи и первосвященники приводили в ярость, — с простыми людьми само терпение. Он терпеливо разъясняет им:

— Заботьтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую дает вам Сын Человеческий.

В Капернаумской синагоге, куда Он их привел, враги уже смешались с толпой обездоленных, которых Он накормил накануне. Послышались злые голоса:

— Какое же Ты дашь знамение? Что Ты сделаешь?

Конечно, им уже рассказали о странном умножении хлебов… Ну и что! Они знают: у этого обманщика в запасе немало всяких трюков. Да и не так трудно обмануть этот сброд. Истинное чудо — это манна в пустыне. Попробуй совершить такое и Ты, умножающий хлеба! «Отцы наши ели манну в пустыне…»

Иисус тяжко вздыхает: их восхищает слабое подобие того, что совершит Сын Божий. Но многие не захотят поверить. Истинное, редчайшее чудо — это человек, которому не нужны внешние доказательства, а достаточно одной веры. Есть ли что-нибудь для большинства людей за пределами того, что можно увидеть и потрогать? Чтобы их убедить, от воплощенной Любви требуются нечеловеческие усилия. Они убьют Его, но Он будет жить в Евхаристии. Он знает, что наступят дни, когда множество людей будет падать ниц перед Святыми Дарами. За Ним пойдут бесчисленные последователи во всех концах земли. И что значит перед лицом этих будущих несметных толп кучка поднявших вокруг Него суматоху иерусалимских и капернаумских иудеев? Настало время впервые заговорить с ними о непостижимой тайне.

Хлеб жизни

Истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес, ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру.

Тогда они говорят:

— Господи! Подавай нам всегда такой хлеб.

Он отвечает:

— Я есмь хлеб жизни. Приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда.

Христос зашел слишком далеко, и отступать уже поздно. Сейчас Он не перед женщиной из Сихари, которой открыто сказал, кто Он, а перед врагами и друзьями, и некоторые из друзей уже отходят, смущенные этим новым Его обликом. На этот раз Он перешел все границы, и возмущенные выкрики фарисеев находят поддержку даже среди учеников. Ропот осуждения мешает Ему говорить. Он бросает им как вызов всю Свою любовь. На этот раз Он скажет все до конца. И вот уже звучат чудовищные, ошеломляющие слова:

— Не ропщите между собою. Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня; и Я воскрешу его в последний день… Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня имеет жизнь вечную. Я есмь хлеб жизни. Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли. Хлеб же, сходящий с небес, таков, что тот, кто ест его, — не умрет… Хлеб тот будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира.

«Тогда иудеи стали спорить между собою, говоря: „Как Он может дать нам есть Плоть Свою?“»

Должно быть, раздался взрыв смеха. В этот момент Иуда говорит сам себе: «На этот раз Он погиб — и по Своей же вине! Если бы Он был один! Но Он ведь увлек и нас…» И, заглушая гул разделившейся на два лагеря толпы, без конца звучит один и тот же вопрос: «Как Он может дать нам есть Плоть Свою?»

Он идет вперед, как бы ничего вокруг не видя и не слыша, — но все видит и слышит. Этот отход множества сердец, которые покидают Его, ни на мгновение не ускользает от Его внимания. Пламя, зажженное с таким трудом, грозит потухнуть. Короткими фразами Он продолжает лить на огонь нелепую, невыносимую истину:

— Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную; и Я воскрешу Его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем. Как послал Меня живой Отец, и Я живу Отцом, так и ядущий Меня жить будет Мною. Сей-то есть хлеб, сшедший с небес. Не так, как отцы ваши ели манну и умерли: ядущий хлеб сей жить будет вовек.

Евангелие добавляет: «Сие говорил Он в синагоге, уча в Капернауме. Многие из учеников Его, слыша то, говорили: какие странные слова! Кто может это слушать?»

Некоторые последователи отошли от Него. Но один из тех, кого Иисус разочаровал навсегда, к ним не присоединяется: человек из Кариота скрыл охватившую его ярость. Его разыграли, надули! Но можно, наверное, еще кое-что извлечь из этого Человека? Иисус в это время думает об Иуде. «Он знал, — говорит Иоанн, — кто предаст Его».

Ропщущая толпа расходится. Сыну Человеческому не придется больше искать пустынных мест, чтобы скрываться от осаждающих Его людей. Не понадобится Ему и отплывать от них в лодке. Он зашел слишком далеко. Начинается время оставленности. В сумрачной синагоге осталось только двенадцать растерянных учеников, которые не знают, что Ему сказать. Он смотрит по очереди на каждого и вдруг с нежной любовью задает вопрос — печальный и очень человеческий. Здесь Бог на шаг отступает перед Рожденным женщиной.

— Не хотите ли и вы отойти?

Тогда Петр-Симон, полагая, что говорит от имени всех, восклицает:

— Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни.

На это восклицание, которое должно было утешить Оставленного, сначала не последовало никакого ответа. Двенадцать учеников не отрываясь смотрели на скорбное лицо Иисуса. Но достаточно было одного из них, чтобы омрачить свет, сияющий в глазах одиннадцати. Наконец, Иисус ответил: «Не двенадцать ли вас избрал Я?» И тихим, несомненно, голосом добавил горькие слова:

— Но один из вас дьявол.