Жизнь Иисуса

Последняя передышка перед наступлением тьмы; еще немного человеческого тепла; Иисус изнемогает от усталости. Он не идет в Иерусалим прямо из Иерихона, Ему нужно еще раз увидеть лица друзей, Лазаря, уже забывшего царство смерти, откуда его вывел Христос, хлопочущую Марфу, которая на этот раз не только не рассердит Его, но будет Ему, быть может, так же мила, как и созерцательница Мария. Ибо человеку, идущему на смерть, дороги внимание и заботы любящих близких. Была суббота, до Пасхи оставалось шесть дней.

Один прокаженный, по имени Симон, которого Он исцелил, пригласил Иисуса отобедать у него вместе с Лазарем и его двумя сестрами. Марфа, как обычно, прислуживала.

Была ли Мария, вошедшая с фунтом нардового благовония, той кающейся грешницей, которая омыла слезами Его ноги? А может быть Мария-созерцательница тоже каялась? Как бы то ни было, Мария достигла той степени любви, когда раскрывается собственное ничтожество, и ей оставалось лишь смиренно подражать блуднице, каковой, может быть, она и была. И вот она вошла с сосудом благовоний, как то раньше сделала другая.

Лихорадочная атмосфера царила вокруг Человека, который, воскресив Лазаря, собирался во главе толпы силой взять ворота Иерусалима и бросить вызов не только первосвященникам, но и самим римлянам. Надежда многим помогала преодолевать страх. Тем более, что противники колебались: ведь невозможно было схватить Назарянина, не вызвав народных волнений. Совет назначил нескольких наблюдателей, которые должны были следить за Ним. Человек из Кариота выказывал им знаки уважения, сохраняя некоторую сдержанность: до последней минуты нельзя предугадать, как повернутся события. Будучи человеком неглупым, он был настороже; всегда готовый извлечь пользу из происходящего, он тайно копил денежки, украденные из общего кошелька: нельзя упускать такого случая!

Лишь одно сердце, наученное любовью, видело в возлежащем Иисусе существо, достигшее конца пути, загнанного оленя, который завтра станет добычей псов. Уже столько недель кружит Он вокруг города, переходя от укрытия к укрытию! В светильнике нет больше масла (в светильнике Его тела). У Иисуса остались силы лишь терпеть и страдать. Можно представить, как обмениваются взглядами эта святая женщина и Сын Человеческий. Другие ничего не видят. Но Он знает, что Мария поняла Его, когда разбила алавастровый сосуд и горница наполнилась запахом благовоний. Мария смиренно, как грешница, отирает своими волосами дорогие Ей ноги.

Вдруг слышится голос Иуды, от которого вздрагивают и Он, и она: «Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?» Иисус смотрит на двух людей: женщину снедает любовь, мужчину — жадность и зависть. Он всегда говорил с Иудой серьезно и мягко, будто испытывая ужас перед его судьбой:

— Оставьте ее, что ее смущаете? Она доброе дело сделала для Меня. Ибо нищих всегда имеете с собою и, когда захотите, можете им благотворить, а Меня не всегда имеете. Она сделала, что могла: предварила помазать тело Мое к погребению. Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память ее и о том, что она сделала.

Он Сам возвещает Свое погребение? Иуда подходит к книжникам, которые ведут наблюдение… Он запомнил лишь одно слово: погребение. Он способен видеть только ближайшее будущее. Внезапное прозрение, озаряющее глубь веков — «где ни будет проповедано Евангелие в целом мире…» — не проникает в его черное сердце. Возможно, он тоже поражен явными признаками усталости и истощения, проступившими во всем облике Иисуса: конченый человек. И Он еще требует знаков поклонения, подобных тем, что придумывают эти пресмыкающиеся перед Ним женщины!

Наступил вечер. Вифания наполнилась множеством людей, поспешивших сюда из Иерусалима посмотреть на Иисуса и Лазаря. А в это самое время первосвященники созвали Совет, изыскивая средства погубить их обоих. Из Евангелия Иоанна мы знаем, что последнюю ночь Господь провел в Вифании, в доме двух сестер и их брата. Ученики были заняты простым людом, готовившимся торжественно встретить Равви: вход в Иерусалим был назначен на следующий день. Он же бодрствовал с тремя друзьями. Иоанн, возможно, тоже был с ними (единственный из евангелистов, который, кажется, хорошо знал Лазаря). Быть может, Марфа в ту ночь спокойно сидела у ног Учителя и Он наставлял Марию, указывая на ее смиренную сестру: «Она тоже избрала лучшую часть, потому что служит нищим (нищие — это Я сам) и никогда не теряет чувства Моего присутствия^». На краю бездны грядущих страданий Сын Божий смиренно принимает как поддержку любовь тех, кого Он любит. Он все же изведал эту радость, хотя в ней и не нуждался, потому что все получал от Отца. Дом был пропитан запахом нардового мира. Наверно, Марфа бережно собрала осколки алавастрового сосуда и сложила в подол платья. Глядя в обращенные к Нему широко открытые доверчивые глаза, полные любви и муки, думал ли Иисус о том, как отяжелеют веки трех Его любимых учеников в ту последнюю ночь, которая уже совсем близка?

Пальмовые ветви

На рассвете они, наверно, просили Его: «Ни в коем случае не ночуй в городе, приходи вечером, здесь безопаснее^». Толпа рвалась в ворота. Ему привели молодого осла. Он сел на него и двинулся вперед, сопровождаемый пронзительными криками детей и женщин, размахивавших пальмовыми ветвями. Вот он, тот день, о котором мечтал человек из Кариота! Он когда-то поверил, что Учитель во главе вооруженного фанатичного народа, с венцом на челе, устрашит римлян Своим всемогуществом… А теперь эти надежды оканчиваются смехотворным триумфом измученного Равви, обреченного на виселицу Человека вне закона, который в окружении глупой черни покорно сует голову в капкан. Они могут бросать одежды под ноги осленка и приветствовать Назарянина как Сына Давидова и Царя Иудейского — каждый их возглас «Осанна!» добавляет еще один шип к Его терновому венцу, еще один острый наконечник к кнуту, которым Его будут бичевать.

Фарисеи возмущаются: «Учитель! Запрети ученикам Твоим». Тогда жалкий триумфатор, сидя на осле, громко бросает им вызов, выдающий в Нем Бога: «Если они умолкнут, то камни возопиют!»

В свете утреннего солнца уже завиделись и город, и Храм. Христос не отрывал от них глаз. Лазарь вызвал у Него первые слезы. А сейчас Он плачет об этом городе. Он не проклинает его, Он лишь раскрывает его ужасную судьбу и скорбит: «О, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих: ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего!»

Великий понедельник

С приближением праздника Иерусалим наполнялся иудеями и даже язычниками. «Кто Он?» — спрашивали они. — «Мы видели Его своими глазами… Он воскресил Лазаря в Вифании…»

Первосвященники обсуждали, как схватить Его среди бела дня, в самой гуще этих фанатиков. Знает ли Иуда Искариот, где ночует его Учитель? Пока что, сойдя с осленка, Он больше не скрывается. «Господин, — просили некоторые язычники Филиппа, — мы бы хотели повидать Иисуса».

Если зерно не умрет…

В то время Он находился в ограде Храма и возвещал час, когда прославится Сын Человеческий. Какая мрачная слава! По Его словам, чтобы победить, нужно умереть, а чтобы спасти жизнь — надо ее потерять. «Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода». Земля давно знает созидательную силу самопожертвования и искупительную силу страдания. Тайна эта вписана в природу.

После этих слов Иисус замолкает. Можно представить, как Его дрожащая рука соскальзывает со лба на глаза, как бы для того, чтобы не видеть в двух шагах дверь, открытую во тьму: «Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать?». В Нем сопротивляется человек, Агнец почуял бойню — Он упирается, не хочет идти дальше: «Отче! Избавь Меня от часа сего!» Но тут же овладевает Собой: ведь Он и пришел ради этой муки и этой смерти. Он обращается уже не к народу, укрепляет самого Себя победным кличем: «И когда Я вознесен буду от земли — всех привлеку к Себе». Всех, даже Своих будущих мучителей, всех и все, и очистившееся тело Лазаря тоже.

Его засыпали бессмысленными вопросами. Все решено — Он умрет, но никто еще этого не понял. Настали последние дни. Никогда больше ноги Творца жизни не коснутся земли, руки — детских головок. И они не сражены мыслью о неотвратимом конце! Из последних сил Побежденный мог только повторять слабеющим голосом: «Я Свет! Недолго еще Свету быть с вами… Да будете сынами Света».

Вторник и среда

Вечером, как и обещал, Иисус укрылся в Вифании и в следующие дни приходил туда же. По-видимому, Он останавливался не в доме Лазаря, за которым уже давно следили. Восточный склон Масличной горы, где, по свидетельству евангелиста Марка, скрывался Иисус, на самом деле прилегает к Вифании.

Во вторник утром Он вновь вышел на дорогу, ведущую в Иерусалим, и, проходя мимо бесплодной смоковницы, проклял ее — чтобы показать участь, ожидающую этот город.

Каждый день, однако, они приходят в Храм (Он уже так устал, а впереди еще страдания и смерть!). Он продолжает борьбу, поддерживаемый, казалось бы, всем народом. Фарисеям, которые допрашивают Его как преступника, Он осмеливается отвечать как их судья. Хитростям этих лисиц Он подчас противопоставляет Свою Божественную хитрость. Если они спрашивают: «Какой властью Ты это делаешь?» — Он задает им встречный вопрос: «Крещение Иоанново с небес было или от людей?» Лисицы уходят от прямого ответа и бормочут: «Мы не знаем». Ведь скажи они: «от людей», возмутился бы народ, почитающий своего последнего пророка, а ответь они: «с небес», — Иисус сказал бы им: «Почему же вы не поверили ему?» Потому они и бормочут, что не знают. Тогда Иисус торжествует: «И Я не скажу вам, какой властью это делаю».

Но народ понял. Взбешенные фарисеи уходят. Равви, довольный победой, опять становится непринужденным, как в первые дни. Он рассказывает им притчи, и на этот раз каждый понимает их смысл. Например, человек, имеющий двух сыновей, посылает одного из них поработать в винограднике; сын отказывается, но потом идет. Другой же сын отвечает: «Пойду» — и не идет. Самый простоватый слушатель понимает, что отец семейства — это Отец Небесный, и что раскаявшиеся блудницы и мытари — это сыны света, а фарисеи, внешне исполняющие Закон, но в сердце ему изменяющие, — прокляты.

Злые виноградари

Но вот возвращаются фарисеи. Голос Господа тут же меняется, становится грозным. Не для учеников, а для них придумал Он притчу о злых виноградарях за три дня до Своих Страстей. Притча эта столь смела и смысл ее столь прозрачен, что первосвященники хотят тут же схватить Иисуса — они бы так и сделали, если б не побоялись народа.

Человек, отдавший свой виноградник в аренду, посылает к виноградарям одного раба за другим за своей долей вина, но те всякий раз избивают их и отсылают обратно. «Тогда сказал господин виноградника: „Что мне делать? Пошлю сына моего возлюбленного; может быть, увидев его, постыдятся“. Но виноградари, увидев его, рассуждали между собою, говоря: „Это наследник. Пойдем, убьем его, и наследство его будет нашим“. И, выведя его вон из виноградника, убили».

Пророчество, которое касалось ближайшего будущего, должно было бы тронуть их сердца: в ту минуту сам возлюбленный Сын обращается к злым виноградарям. Уже лежит крест где-то на складе, в котором хранятся виселицы. Иуда назначает сумму в тридцать динариев, Пилат читает донесение о волнениях, вызываемых в народе каким-то назаретским Целителем. И однако этот загнанный в угол пройдоха, с которого Синагога не спускает глаз и которому на сей раз не уйти, требует ответа у этих лисиц, поднаторевших в Писании, и тычет их мордой в текст. Взглянув на них, Иисус говорит: «Неужели вы не читали сего в Писании: „Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла“? Тот, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит».

Из всех событий, когда-либо происходивших на земле, самыми непостижимыми были, несомненно, эти стычки назаретского Проповедника с иерусалимскими священниками. В ту минуту совершенно невозможно было вообразить, какие последствия они будут иметь для судеб мира. Нет, священники не испугались, но понимали, что без римлян у них ничего не получится. В глазах Рима богохульство не было правонарушением; нужно было навлечь на Иисуса подозрения римлян — вот в чем смысл коварного вопроса, заданного подосланными провокаторами: «Позволительно ли нам давать подать кесарю или нет?»

Отдавайте кесарю…

За двадцать лет до того, во время захвата страны Римской империей, другой галилеянин по имени Иуда ответил на тот же вопрос отрицательно и был за это убит вместе с единомышленниками. «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» — таков знаменитый ответ Иисуса, он означает, что в голгофской драме, предуготованной от вечности, римлянам отводится лишь роль палачей. Израиль использует их, чтобы закласть свою Жертву, но сама Жертва принадлежит ему. Рим в лице Пилата не нашел в Иисусе ничего преступного.

Но где кончается власть кесаря и начинается власть Бога? Об этом можно спорить до бесконечности. До того дня, когда это слово было произнесено обреченным на смерть бедным непокорным Иудеем, кесарь был богом, а боги принадлежали империи больше, нежели империя богам. Но вот внезапно встает выше всякой тирании могущество Того, Кого освобожденный человек признает своим единственным Владыкой на земле и на небе. Человеческое сознание и впредь будет подвергаться наихудшим видам насилия, но отныне оно свободно: мучения будет испытывать лишь тело, а вся власть государства будет из века в век оказываться беспомощной перед силой святой души.