Жизнь шпиона (Роберт Харланд №1)

1

ИСТ-РИВЕР

Прямо перед его лицом из берега выступал край льда. Он находился не более чем в трёх футах от него, и он видел его совершенно ясно в свете, льющемся из-за спины. Он созерцал лёд сквозь дымку своего дыхания, замечая линии, идущие по его краю, словно годичные кольца. Он понял, что они образуются, когда прилив омывает его нижнюю часть, немного поднимая поверхность, а затем отступает, оставляя его висеть над илом. Он чувствовал себя сонным, но его разум работал. Это было хорошо.

Харланд слегка повернул голову и прислушался. В ушах у него звенело, но он слышал плеск воды и тревожное пощёлкивание мёртвых камышей где-то слева. За ними слышалось какое-то движение.

– сирены и шум вертолета.

Свет не позволял ему разглядеть, в какой ловушке он оказался, но он почувствовал, как что-то тяжёлое прижало его сзади, и понял, что его ноги согнуты назад, потому что мышцы в паху и верхней части бёдер горели от боли. Всё остальное онемело. Он решил, что провёл там уже какое-то время.

Он потянулся за руки, которые вертикально погрузились в грязь.

От этого движения его лицо наклонилось ближе к грязи, а ноздри наполнились запахом моря. Прилив! Он видел, что с тех пор, как он пришёл в сознание, вода немного поднялась. Прилив нахлынет и закроет его лицо. Ему нужно было освободиться – переместить вес, который прижимал его к земле. Но он чувствовал слабость и оцепенение, и ему не от чего было оттолкнуться, чтобы удержать лицо от грязи. Он пошарил рукой позади себя и нащупал сиденье. Господи, он всё ещё был пристёгнут! Он провёл правой рукой вверх и вниз в поисках ремня безопасности и обнаружил, что тот туго натянут на верхней части груди. Это объясняло боль в

В районе сердца. Наконец он нашёл пряжку, большим пальцем отщёлкнул её язычок и осел лицом в грязь.

Всё будет хорошо. Он сможет сдвинуть сиденье или вылезти из-под него. Нужно было лишь немного приложить больше усилий. Но это будет непросто. Малейшее усилие заставляло его всё глубже погружаться в воду. Он знал, что грязь поглотила силу удара и спасла ему жизнь, но теперь проклинал её.

Он начал шарить под грязью. Через несколько минут он наткнулся на что-то твёрдое, старую деревянную доску. Она была скользкой, но не сдвинулась с места, когда он схватил её обеими руками, а затем изо всех сил толкнул вверх, неловко задействовав ноги. Ничего не произошло.

Он снова сник и вдохнул запах разложения. Ему пришлось сосредоточиться на контроле дыхания, которое выходило прерывистыми хрипами.

Пока он ждал, ветер обдувал его лицо ледяными крупинками, и он впервые осознал, насколько холодно. Он глубоко вздохнул, прямо животом, и крепче сжал руки под грязью. Он собирался это сделать. Он собирался поднять это чёртово сиденье, потому что он не пережил крушение, чтобы утонуть в шести дюймах воды Ист-Ривер.

Он снова нажал и на этот раз почувствовал, что правая сторона сиденья слегка приподнялась.

Он запрокинул голову и отчаянным извивающимся движением сумел освободить сначала одну ногу, затем другую и перевернуться в морскую воду. Холод заставил его задохнуться. Он рванулся вверх, ударив по краю льда, который с хрустом откололся, уперся пальцами в берег и подтянулся, встав на колени. Грязь засосала голени. Теперь он увидел сиденье и клубок металла и рваного пластика, прикрепленный к его задней части. Он посмотрел вверх и поперёк на Манхэттен, простирающийся вдоль горизонта, словно миниатюрная тиара. Он понял, что видит его сквозь пелену мельчайших льдинок, парящих на ветру. Но было кое-что ещё – внутренняя сторона его век, казалось, была запечатлена золотистым светом, который вспыхивал каждый раз, когда он моргал. И в голове возникло новое ощущение, нечто среднее между болью и звуком.

Прикрывая лицо от ветра, Харланд повернулся и посмотрел в сторону Ла-Гуардиа. Было трудно разобрать, что именно происходит на фоне огней аэропорта. Казалось, там было два пожара, которые подпитывались струями пены от машин скорой помощи. Ближайший находился в нескольких сотнях ярдов. Огни освещали длинную

Горизонтальная тень, которую Харланд принял за некую плотину, играющую на илистой отмели и скользящую по морю. Он задавался вопросом, как обломки самолета ООН оказались так далеко от него. Возможно, они продолжили движение после того, как развалились; или, возможно, произошло столкновение, которое объяснило бы, почему он видел два пожара. Но это не соответствовало его воспоминаниям о моментах, когда они приближались к взлетно-посадочной полосе. Он не почувствовал никакого удара, только шокирующий крен вправо, который произошел, когда он повернулся от попыток увидеть огни острова Райкер к лицу Алана Грисвальда. Это было все, что он помнил, прежде чем ужасная сила овладела им и стёрла все в его разуме.

Он выбрался на берег, отряхнул ноги от грязи и растер икры и бёдра, чтобы восстановить кровообращение. Берег, который он принял за часть береговой линии, оказался крошечным островком площадью в несколько квадратных футов. Несмотря на мороз, земля легко крошилась, и когда он двигался, комья земли и мёртвые растения падали в воду. Он вгляделся в темноту, чтобы понять, сколько ему придётся идти вброд, чтобы добраться до берега, и его разум лихорадочно пытался осмыслить своё положение. Он должен был думать о глубине воды и о том, как можно увязнуть в грязи. И он должен был помнить о приливе, потому что он был совершенно не в состоянии плыть, даже на небольшое расстояние в течении, которое, как он знал, бурлило в Ист-Ривер. К тому же стоял лютый холод. Температура уже была намного ниже нуля, и пронизывающий ветер выбивал его из сил, высасывая из ног силы. Он мог умереть от холода прежде, чем его найдут.

Где же вертолёт, который он слышал? Какого чёрта они не смотрели? Должно быть, они догадались, что самолёт развалился, и здесь, во время прилива, будут жертвы. Но взлётно-посадочная полоса была довольно высоко поднята над уровнем моря, и он знал, что это значит, что они ничего случайно не заметят. Им нужно было смотреть, им нужно было знать, что здесь есть люди.

Он посмотрел на воду, чтобы увидеть, спустили ли на воду спасательные шлюпки. Ни света, ни звука – ничего. Он вгляделся в темноту вокруг, а затем, переведя взгляд через море в сторону Бронкса, заметил что-то примерно в сорока футах от себя. Это был обломок…

Он был уверен, что это ещё одно сиденье в самолёте. Чуть ближе к нему было продолговатое

В воде покачивался какой-то предмет – возможно, дверь. В нём поднялся крик, и он закричал: «Сюда, помогите! Сюда!»

Он сказал себе, что не должен быть таким глупым. Никто не мог его услышать из-за ветра. Он предупредил себя, что нужно лучше контролировать свой страх.

Он должен беречь свою энергию.

Но тут его осенило, что там может быть кто-то, и он может оказаться в ловушке. Он снова взглянул и, кажется, увидел ногу, торчащую из края сиденья. Не раздумывая, он опустился в воду и осторожно проверил глубину. Грязь уходила вправо, но впереди, казалось, была ровной, и, хотя ноги погружались в грязь с каждым шагом, по ней можно было идти вброд.

Он медленно вышел на открытое пространство, где бриз сдувал пену с гребней волн. Фары грузовика, маневрировавшего вдали, осветили воду, высветив часть сиденья.

Он был примерно на полпути и увидел, что сиденье запрокинулось назад и опиралось на кучу земли. Вокруг него было множество других обломков, качающихся на волнах. Он схватил длинную пластиковую панель и ощупал оставшуюся часть пути. Добравшись до сиденья, он крикнул, затем шагнул в сторону, чтобы лучше видеть, и ткнул его панелью. Сиденье упало набок, и тело упало в пятно света.

Он знал, что смотрит на Алана Грисвальда, хотя большая часть его лица была снесена, а часть шеи и плеча оторвана. Должно быть, он погиб мгновенно. Бедняга: вот он допивает стакан скотча, а в следующее мгновение уже лежит здесь, изуродованный, с переломанными костями и мёртвый.

Харланду было ужасно холодно. Дрожь пробежала по спине и по всему телу. Он поступил глупо, промокнув настолько, ведь это ограничивало его возможности. Раньше он, возможно, подождал бы, но теперь ему было так холодно, что у него не оставалось другого выбора, кроме как пробраться мимо маленького острова и направиться к огням машин скорой помощи, к тому, что, как он надеялся, было берегом. В то же время он осознал, что силы на исходе, и – что ещё тревожнее – он чувствовал, как усиливающееся сопротивление прилива дергает его за ноги.

Он повернулся, чтобы уйти, но остановился и внимательно прислушался к новому шуму. Он приложил ладонь к уху. Звук был приглушённым – приглушённым, но настойчивым –

И он исходил от тела Грисволда. Внезапно он понял: это был мобильный телефон. Грисволд держал телефон включенным, и теперь он зазвонил. Он прошёл по воде, провёл руками по телу и почувствовал…

Телефон в нагрудном кармане. Он засунул руку в куртку Грисволда, изо всех сил стараясь не растекаться по крови и мякоти на груди, и вытащил телефон и что-то ещё – бумажник. Он уже собирался его выбросить, когда что-то подсказало ему, что он понадобится для опознания. Он сунул телефон в задний карман.

Телефон всё ещё звонил. Он ткнул пальцем по клавиатуре и поднёс его к щеке.

'Привет.'

«Эл?» — раздался женский голос. Она была далеко, и ветер мешал её расслышать, но ему показалось, что он узнал голос.

«Послушай», — запинаясь, произнес Харланд.

«Кто это?» — спросила женщина.

Харланд поморщился про себя: «Послушай, Алан не может ответить на твой звонок».

«Кто это говорит? Где Алан?» — паника в её голосе нарастала. — «Зачем тебе телефон моего мужа?»

Харланд не видел другого выхода, кроме как повесить трубку. Салли Грисвальд скоро всё поймёт. Он поднял телефон перед собой и набрал свой прямой номер в здании ООН.

«Марика?»

«Это она», — голос был резким и встревоженным.

«Марика, слушай меня очень внимательно».

«Боже мой! Мистер Харланд? Вы не знаете, что произошло. Это ужасно. Самолёт разбился в Ла-Гуардиа. Рейс из Вашингтона. Все эти люди. Мы узнали новости всего несколько минут назад».

«Я был на борту самолета».

«Что ты говоришь? Я тебя не слышу».

«Я был в самолёте. Со мной всё в порядке. Но мне нужно, чтобы ты сказал им, где я».

«Я не понимаю. Это не в твоем расписании...»

«Послушай, ради Бога, Марика!» — кричал он, понимая, что пугает её до смерти. «Я летел. А теперь застрял в Ист-Ривер. Ты должна сказать им, где меня найти».

'Боже мой …'

«Передай им, что я нахожусь на прямой линии между северо-восточной взлётно-посадочной полосой и островом Райкерс. Прилив быстро наступает, и мне нужно, чтобы они добрались сюда как можно скорее».

Марика, не вешай трубку! Не мешай… Марика?

В трубке раздался другой голос: «Бобби, это Нильс Лангстром».

«Слава богу», — сказал Харланд. Лэнгстром сохранял спокойствие. «Я был на борту самолёта, который потерпел крушение. Я застрял в Ист-Ривер. Думаю, я примерно в ста пятидесяти, может быть, в двухстах ярдах от взлётно-посадочной полосы, на одной линии с островом Райкерс. Я в воде и попытаюсь вернуться на сушу. Они увидят обломки самолёта. Я подожду там. Но скажите им, чтобы они действовали быстро. Здесь могут быть и другие люди».

«Понял. Я прослежу, чтобы они поняли, где ты».

«Мне нужно повесить трубку и отправиться на остров».

«Не рискуйте…»

Харланд нажал клавишу «выключения» и зажал телефон в зубах.

Он проигнорировал привкус крови в телефоне и поднял глаза, чтобы сориентироваться. Это было нелегко. Добраться до Грисволда было легко, потому что свет позади него указывал ему путь. Возвращаться было совсем несложно. Под далёким лучом грузовика всё было совершенно чёрным. Он взял пластиковую панель, которую держал между ног, и пошёл, тыкая в воду перед собой. Вокруг него плескалась возбуждённая рябь прилива в полном разливе.

Часть его оставалась отстранённой от происходящего, бесстрастным наблюдателем, отмечая, как трудно ему вытаскивать ноги из грязи, как учащается дыхание, как безжизненны руки, как усталость застилает переднюю часть мозга и как хочется закрыть глаза. Холод был неизведанным. Он лишал его воли, мысли становились небрежными, а движения – неуклюжими.

Эта часть Харленда, отдаленная, расчетливая часть, понимала, что у него осталось совсем немного времени.

Начинал идти снег. Крупные снежинки струились перед его глазами, образуя небольшой вихрь вдоль линии луча фары. Он опустил голову и пошевелил плечами, чтобы сделать несколько быстрых шагов. Вода дошла до середины его бедер, когда он опустил левую ногу, ничего не нашёл и повалился на бок в течение. Его лёгкие сжались от шока, выталкивая воздух серией глухих криков, первый из которых заставил его выпустить телефон из рта. Затем, когда он барахтался в воде, как ребёнок, учащийся плавать, он выпустил из рук панель. Он знал, что его единственный шанс сейчас — вернуться туда, где он сможет стоять, но течение было очень сильным, и он не мог ему сопротивляться.

Его лёгкие не могли удерживать воздух, и он глотал воду. Он

Он запрокинул голову и вытянул руки, в голове мелькнуло воспоминание о давней тренировке в гавани Пула. Он плыл, позволяя течению нести его и кружить, словно обломок. Он осознавал, что смотрит вверх, на снег. Свет, казалось, становился всё слабее, а снег становился гуще. Его ужас постепенно сменялся пустотой и покорностью. Одна мысль не давала ему покоя: вот и всё, я умру; вот и всё, я умру.

А потом его нога наткнулась на что-то, и течение перевернуло его так, что зад задел ил. Его выбросило на другой берег. Он вытянул руки назад и неловко зацепился за ил, пытаясь высунуть голову из воды. Он наткнулся на какие-то корни прямо под поверхностью.

Из последних сил он повернулся, встал на четвереньки и захлебнулся водой. Он оставался там, тяжело дыша и жадно глотая воду, казалось, несколько минут. Затем он поднял голову и прищурился, всматриваясь в морскую воду, которая всё ещё щипала глаза. Никого не было видно. Его не искали.

Он прислушался. В темноте кричала морская птица, и снова он услышал скрежет и щёлканье камышей неподалёку. Ему нужно было думать. Нужно было думать, чёрт возьми. Но мысли двигались так медленно. Он заползёт в камыши, где грязь будет твёрдой из-за корней, поднимется на ноги и встанет так, чтобы его увидели. Вот что он сделает. Он встанет и будет ждать там, не поддаваясь холоду. Кто-нибудь придёт. Он знал это. Марика и Лангстрём, должно быть, дали им понять, где он.

Он медленно приблизился к зарослям камыша, где скопилась каша из снега и морской пены, ухватился за несколько стеблей и подтянулся к ним. Он поднялся на ноги и встал, покачиваясь, как пьяный.

Через несколько мгновений он услышал рёв вертолёта, обернулся и увидел приближающийся к нему огонёк. Он поднял обе руки и поднял их высоко, пока огонёк не завис перед ним, взметая вихрь снега и сухих камышей. Затем он увидел, как из облака снега и пены вынырнули несколько сгорбленных фигур и бросились к нему. Они несли огни и носилки. Он почувствовал, как пошатнулся, упал назад, а затем резко упал прямо им в руки.

OceanofPDF.com

2

ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ

Сестра Рафаэль очень гордилась своим пациентом в палате 132. Поскольку британского представителя ООН привезли туда ранним вечером предыдущего дня, она видела по телевизору, как он стоит в Ист-Ривер с поднятыми руками, словно бросая вызов смерти. Чудо, что его не убили вместе с остальными. В новостях сообщили, что погибло двадцать человек из двух самолётов, и теперь их тела лежат во временном морге в аэропорту, большинство из них обгорели до неузнаваемости. Её содрогнула мысль о стольких человеческих страданиях, особенно сейчас, в преддверии праздников. Она потрогала его запястье и коснулась лба тыльной стороной левой руки. Лихорадки не было, пульс был нормальным.

Она всматривалась в него в полоске утреннего света, пробивавшегося сквозь жалюзи. Он был крупным мужчиной, и она догадалась, что он от природы силён. Когда его принесли, понадобилось три человека, чтобы поднять его и надеть жилет Хайблера, чтобы стабилизировать температуру. Его лицо заинтересовало её, потому что в нём не было того слабого, мясистого вида, который она ассоциировала с британцами. Челюсть была чётко очерчена, как и его тёмные брови, которые шли горизонтально, пока не опускались к концам. Его волосы были светло-каштановыми и коротко подстриженными, так что было видно, где они отступили на лоб. Она чувствовала, что в его чертах есть открытость, за исключением рта, который даже в медикаментозном покое был плотно сжат.

Напряжение проявлялось и в других чертах лица: в длинных морщинах, тянувшихся от скул почти до самого подбородка, в морщинках в уголках глаз и в единственной расщелине посередине брови. Глазницы почернели от усталости.

Она гадала, какое выражение у него было, когда он был открыт, как звучал его голос и женат ли он. На его пальце не было обручального кольца, и когда его сестра позвонила из Лондона, чтобы поговорить…

В разговоре с доктором Айзексоном она не упоминала ни партнёра, ни родственников. В одном она была уверена. Мистер Харланд был важен. Дважды этим утром из кабинета Генерального секретаря звонила женщина, чтобы спросить о его состоянии. Ей было поручено передать его беспокойство и сообщить, когда врач разрешит поговорить с ним. Все хотели с ним поговорить – и телевидение, и следователи, а Генеральный секретарь даже угрожал навестить его в больнице. Люди понимали, что побег этого человека был чем-то необычным. Вот почему кадр из телефильма был облетел все газеты и почему его до сих пор крутили в новостях. Она мысленно видела его стоящим там, слегка расставив ноги, с поднятыми в стороны руками в почти религиозном жесте.

Она подошла к окну и раздвинула шторы, чтобы взглянуть вниз, на ослепительный снежный свет. Четыре или пять новостных групп всё ещё ждали на солнце, чтобы услышать о её пациенте. Затем она вернулась к кровати и бросила на него последний взгляд, прежде чем выйти из комнаты. Он ещё немного поспит.

Поздним утром третьего дня после катастрофы Харланд проснулся от подноса с завтраком. Он чувствовал себя бодрым, но при этом испытывал странное головокружение. В течение последних сорока восьми часов, в урывках бодрствования, он с трудом пытался осмыслить события, которые привели его на больничную койку.

Он сонно посмотрел репортаж по телевизору и получил более или менее все, что ему было нужно –

Цифры потерь, шокирующая реакция в штаб-квартире ООН, приблизительные обстоятельства крушения и слегка пугающий факт, что его подобрал вертолёт с телевизионной съёмочной группой, снимавшей спасательную операцию. Потребовалось несколько секунд, чтобы он узнал эту нелепую, паникующую фигуру, жестикулирующую как маньяк на берегу. Он нажал на кнопку пульта и почти сразу же уснул.

Теперь он был голоден и с удовольствием принялся за яичницу и поджаренный бублик, возвращаясь мыслями к катастрофе. Многого он не понимал, в первую очередь, как их с Грисволдом выбросило из фюзеляжа, и они приземлились так далеко от линии падения обломков. Он вспомнил, как нашёл тело Алана Грисволда, услышал телефонный звонок в темноте и потом поговорил с Салли Грисволд. Он помнил её по тем временам, когда Грисволды объезжали посольства Восточной Европы. Он мог…

Представьте её сейчас: невысокая, жизнерадостная натуральная блондинка со Среднего Запада, которая никогда ничего не воспринимала всерьёз, особенно работу мужа в качестве резидента ЦРУ. Она была глотком свежего воздуха в обычно сдержанных сборищах шпионов и сотрудников посольства. У Грисволдов тогда было двое маленьких сыновей. Теперь они учились в колледже. Грисволд говорил о них в самолёте. Они приехали домой на рождественские каникулы, и он собирался провести с ними десять дней.

Дверь открылась, и вошла женщина, которая накануне представилась сестрой Рафаэль, а за ней врач, который быстро осмотрел его и заявил, что удовлетворен выздоровлением Харланда.

«Что нам нужно знать о вашей истории болезни?» — спросил он. «У вас была одна или две операции — аппендэктомия и… э-э?» Он указал на пах Харланда, чуть ниже его живота.

«Это было давно».

«И это то, о чем я думаю?»

«Да, но я чист уже лет двенадцать, а то и больше».

«Значит, диагноз поставили рано?»

«Да», — сказал он решительно. Ему не особо хотелось обсуждать это в присутствии медсестры.

«А эти шрамы на запястьях и груди? Ничего, что должно меня обеспокоить?»

'Нет.'

«Чем они были вызваны?»

«Несчастный случай», — сказал Харланд с обескураживающим видом.

Айзексон кивнул, и в его глазах промелькнуло сомнение. Он рассказал, как температура его тела упала ниже отметки в восемьдесят восемь градусов, и что он был на грани смерти в течение часа после того, как его привезли. Во вторник вечером его согрели в инкубаторе. Первую ночь он провёл на слегка подогретом влажном кислороде. Теперь ему оставалось только сосредоточиться на восстановлении сил с помощью отдыха и высококалорийной пищи. Он предупредил, что последствия неизбежны. Он будет чувствовать слабость какое-то время, а мышцы будут болеть ещё несколько дней. Также могут возникнуть проблемы с отсроченным шоком. Если в ближайшие недели он почувствует себя необычно подавленным или вялым, ему следует обратиться к специалисту. Важно, чтобы он не пытался справиться с этим опытом самостоятельно, а обсудил это со специалистом. Харланд кивнул.

послушно, хотя эта мысль казалась ему абсурдной. Он разговаривал лишь однажды в жизни – с пожилой женщиной в Северном Лондоне. Ему было исключительно трудно точно описать последствия пыток.

Айзексон заметил выражение его лица. «Как бы вы отнеслись к разговору со следователями, расследовавшими авиакатастрофу? Я имею в виду, о фактах катастрофы – о том, что вы помните о путешествии на самолёте? Они очень хотят с вами поговорить».

Харланд согласился, и после ещё одной беглой проверки Айзексон ушёл. Спустя полчаса медсестра с большой церемонией провела в кабинет двух мужчин. Они представились как Мюррей Кларк из Национального совета по безопасности на транспорте и специальный агент Фрэнк Оллинс из ФБР.

Харланд спустил ноги с кровати и показал медсестре, что хочет, чтобы халат повесили возле двери.

«Вас это устраивает, мистер Харланд?» — спросил Мюррей Кларк. «Мы можем сделать это позже».

«Всё хорошо», — сказал он. «Жаль, что я не побрился и не умылся до вашего прихода». Он кивнул медсестре, которая ушла, почти с сожалением. Он встал и посмотрел на них. Кларк был невысоким, немного полноватым и выглядел так, будто его только что вытащили из университетской лаборатории. Агенту Оллинсу было лет тридцать пять, он был одет в строгий синий костюм и белую рубашку. У него был пристальный взгляд, и он казался более целеустремлённым, чем Кларк. Оба были в тяжёлых анораках, а их ботинки были испачканы грязью.

Они сели по обе стороны маленького столика у изножья его кровати.

«Почему вы этим занимаетесь?» — спросил Харланд агента Оллинс. «Это же точно не уголовное расследование».

«Пока рано говорить о сути этого дела», — спокойно ответил Оллинс. «Мы надеемся, что вы сможете помочь. На борту находилось много важных персон, и нам нужно проработать все аспекты. Мистер Кларк выяснит, что пошло не так с вашим самолётом. Мы возьмём на себя ответственность, если сочтём, что кто-то или кто-то намеренно вызвал эту неисправность».

«Повезло с телефоном», — бодро сказал Кларк. «Вы могли бы быть ещё там, если бы не нашли его. Мы слышали, что вы серьёзно пострадали от переохлаждения — приятно видеть, что вы уже так хорошо справляетесь, сэр».

Он включил небольшой диктофон и попросил Харланда рассказать им о полете, запоминая все, что могло бы быть им полезным.

Он рассказал им, как закончил работу в Роквилле, штат Мэриленд, и отправился в Вашингтонский национальный аэропорт, думая, что пропустил поездку, предложенную Аланом Грисволдом. Он объяснил, что встретил Грисволда на неделе до этого в Голландии. Они ездили в Вашингтон в течение нескольких дней подряд и надеялись встретиться в Вашингтоне, а также вместе слетать в Нью-Йорк. Оба знали, что слишком заняты, и договорённость была неопределённой.

Однако в аэропорту он столкнулся с Грисвальдом, и таким образом оказался в самолете.

Харланд сказал, что с ним были и другие представители ООН, присутствовавшие на заседаниях Конгресса. Они ехали вместе, но существовала некая дипломатическая тонкость, которая означала, что это не официальная делегация ООН в Конгрессе. Грисволд, похоже, знал некоторых из них, но не всех. Он вспомнил, что в группе были две-три молодые женщины.

«Откуда вы знаете мистера Грисвальда?» — спросил Оллинс.

«В восьмидесятые годы мы работали в одном дипломатическом кругу».

«Верно, вы были дипломатами».

«Да», — сказал Харланд. «Мы были дипломатами в Европе. Грисвальд долгое время провёл в Германии и Австрии, а также какое-то время на Ближнем Востоке. Мы служили в некоторых из них. Я часто видел его и его жену в те дни». Он помолчал и отпил кофе. «Хотите? Я уверен, что смогу раздобыть свежий кувшин».

Они покачали головами.

«Вы оба были на Ближнем Востоке?»

«Нет, просто Грисвальд».

«Итак, расскажите нам о полете».

Мы вылетели вскоре после знакомства и без проблем долетели до Нью-Йорка. Примерно через двадцать минут после вылета из Ла-Гуардиа я пошёл в туалет и заметил, что в салоне стало очень холодно. Когда я собирался сходить в туалет, свет погас. Поэтому я вернулся в салон, где было совсем темно. Затем мы попали в турбулентность, которая была неприятной, но не сильной. Кажется, пилот вышел на связь и сказал нам пристегнуть ремни.

«Капитан говорил что-нибудь еще в этот момент?» — спросил Кларк, делая пометки.

«Возможно. Я не обратил особого внимания. Мы видели внизу огни Нью-Йорка и не особенно волновались».

«Что еще вы помните?»

Он сказал, что мало что может добавить. Он вспомнил, как Грисвальд включил ноутбук, чтобы воспользоваться подсветкой экрана. Пока он говорил, лицо Грисвальд снова всплыло перед ним, освещённое серо-голубой аурой, улыбающееся при мысли о возвращении одного из его сыновей из колледжа. Грисвальд поднял компьютер, и они с трудом сложили стол в темноте, а затем посмотрели вниз на Бронкс. Харланд мысленно представил себе белые крыши, сеть улочек и каракули новых следов шин на снегу. Грисвальд сделал несколько замечаний о погоде.

«Перед посадкой огни снова зажглись?» — спросил Кларк.

'Нет.'

«Можете ли вы вспомнить что-нибудь ещё необычное, сэр? Как насчёт звука двигателей? Было ли значительное увеличение мощности двигателя, пока вы находились в зоне турбулентности? Помните ли вы изменение тональности шума двигателя, когда самолёт входил в зону турбулентности?»

«Не уверен – возможно, прямо перед ударом. Я смотрел в сторону острова Райкерс слева от самолёта, и Алан Грисвальд сказал что-то, чего я не расслышал. Я повернулся к нему. И тут – бац! Больше я ничего не помню».

«Позвольте мне уточнить», — сказал Кларк. «Вы смотрели на Райкерс слева от самолёта? Первый вопрос: видели ли вы остров Райкерс?»

«Я увидел оранжевое свечение, которое, как я предположил, было светом из тюрьмы».

«Но вы, конечно же, имеете в виду, что смотрели направо, а не налево?»

«Нет, я сидел на сиденье спиной вперед, напротив стола Алана Грисвальда».

«А, понятно. Думаю, это одна из причин, по которой вы здесь. Находясь в хвосте самолёта и лицом назад, вы избежали всей силы удара. Расскажите, было ли что-то необычное в вашем подходе?»

'Нет.'

«Вам не показалось, что самолет летел необычно низко?»

«Нет, не знал. У тебя уже есть какие-нибудь теории?»

«Сейчас мы рассматриваем несколько вариантов. Самописец данных полёта и речевой самописец были обнаружены в среду; оба они анализируются в нашей штаб-квартире в Вашингтоне. Результаты будут известны на выходных».

Оллинс выдернул пушинку из своего костюма, посмотрел на потолок и начал говорить.

«Мы пока не знаем, почему разбился самолёт, мистер Харланд. Ни одна из теорий обледенения, сдвига ветра, плохой видимости или случайного столкновения с оленями Санты даже близко не объясняет произошедшее. Как этот самолёт, которым управлял пилот с более чем десятитысячным налётом, мог приземлиться без каких-либо проблем и просто спикировать на взлётно-посадочную полосу?»

Харланд встал с края кровати, сделал несколько шагов и подвигал босыми пальцами ног вверх и вниз, чтобы избавиться от покалывания в ступнях. Они наблюдали за ним.

«Никто не рассказал мне, что произошло на самом деле», — сказал он, глядя на Кларка.

«То есть, я всё ещё не понимаю, при чём тут другой самолёт. Он же ведь был совсем не рядом с тем местом, где мы приземлились?»

Оллинс обменялся взглядом с Кларком, словно спрашивая его разрешения.

«Всё просто», — сказал он. «Ваш самолёт идёт слишком низко, накреняется вправо и задевает правым крылом осветительную вышку. В топливном баке происходит взрыв, обломки летят назад, разрывают заднюю часть кабины и ослабляют лонжероны, поддерживающие правый двигатель. Двигатели уже работают на максимальной тяге, потому что пилот понимает, что ему нужна высота. Все три двигателя работают на полную мощность. «Сокол» на мгновение набирает высоту, снижается, делает крен на девяносто градусов, накреняется вправо и с невероятной силой врезается в ещё несколько осветительных вышек. Фюзеляж получает ещё больше повреждений, правый двигатель отделяется и отбрасывается вперёд на значительное расстояние».

Он попадает в крыло Learjet, готового к взлёту. Learjet взрывается и загорается, убивая всех семи пассажиров и пилота. Тем временем Falcon прокладывает траншею под углом тридцать градусов от взлётно-посадочной полосы в сторону Learjet. Затем ваш самолёт тоже загорается.

«Господи», — выдохнул Харланд. — «Как же мне удалось выбраться?»

«В какой-то момент на ранней стадии этой последовательности, — ответил Оллинс, — крепления сидений в вашей секции «Сокола» отрываются, и вас выбрасывает из фюзеляжа, и вы приземляетесь на мягкую землю на берегу Ист-Ривер». Он помолчал и мрачно улыбнулся. «Шансы на то, что кто-то выживет в этой катастрофе без травм, составляют один к пятидесяти миллиардам, мистер Харланд. Такие переломы случаются нечасто. Думаю, вы поймёте это, когда увидите обломки».

«Хочешь, я покажу тебе обломки?»

«Не столько обломки, сколько я хотел бы показать вам место крушения и показать реконструкцию, которую мы там создали».

Харланд сел на кровать. Кларк спросил, хочет ли он, чтобы они ушли.

Однако Оллинс явно пока не собирался уходить.

«Прежде чем мы уйдём, я хочу задать вам ещё несколько вопросов», — сказал он. «Мне важно, чтобы вы уделили мне ещё несколько минут, мистер Харланд. Одна из задач, которую нам необходимо выполнить в рамках этого расследования, — составить профили всех пассажиров и членов экипажа. Нам также нужно узнать немного больше о вашей жизни».

Часть Харланда насторожилась. «Что вы хотите знать?»

«Прежде всего, расскажите мне о вашей работе, сэр. Вы готовите специальный доклад для канцелярии Генерального секретаря. Так ли это?»

«Это звучит важнее, чем есть на самом деле. Я изучаю вопрос о праве собственности на запасы пресной воды в Азии и Восточной Европе».

Оллинс выглядел озадаченным. «Пожалуйста, объясните».

«Одна из серьёзных проблем, стоящих перед развивающимися странами – фактически, перед всей планетой – это нехватка пресной воды. Население слишком велико, а основные источники пресной воды, главным образом озёра и водоносные горизонты, истощаются очень быстро. Сокращение объёма некоторых крупных озёр, таких как Аральское море, заметно на спутниковых снимках. Другие, например, озеро Байкал, которое содержит около пятой части мировых запасов пресной воды, загрязняются промышленностью – в данном случае крупной бумажной фабрикой. Это означает, что пресная вода становится очень дефицитным и ценным товаром. Генеральный секретарь хочет знать, кому что принадлежит. Он считает, что это станет важным вопросом. Он хочет получить брифинг больше всего на свете».

Оллинс слушал это с нетерпением. «Но это не всегда было твоей линией поведения», — сказал он слишком поспешно.

Харланд понял, что Оллинс уже поговорил с людьми в ООН.

«Вы, наверное, знаете, что я много чем занимался. В молодости недолгое время работал в банке, десять лет работал в дипломатической службе Великобритании и в Красном Кресте. Я начинал как инженер — это то, чему я учился в Кембридже, и именно так я могу ориентироваться в этой области».

«Столько разных профессий втиснуть в одну жизнь. Тебе ведь только под сорок?

'Сорок девять.'

«Дипломатическая служба — это ведь дипломатическая служба, верно?»

«Да, я только что сказал, что знал Грисвальда по дипломатической службе».

«Вас наняла ООН для подготовки этого репортажа?»

«Не конкретно. Я приехал консультировать по поводу программ экстренной помощи. Три года спустя я всё ещё здесь. Буду готов предоставить отчёт через шесть-семь недель. Тогда посмотрим, что будет».

«И вы посещали Роквилл в связи с этим отчетом?»

«Да, там есть пара компаний, имеющих крупные активы в сфере водных ресурсов. Я пытаюсь оценить их текущие активы и масштабы их амбиций».

«То есть это своего рода расследование?»

«В самом общем смысле — да. Речь идёт о том, чтобы отследить, кому что принадлежит».

«Значит, на этой работе вы можете нажить врагов?»

«Не совсем, большая часть материалов, которые меня интересуют, есть в открытых источниках.

– где-то. Вопрос лишь в том, чтобы найти его и, как я уже сказал, учесть планы некоторых крупных транснациональных корпораций.

Он видел, что Оллинс устал от подобных вопросов. Он выждал десять минут, а потом придумал предлог, чтобы избавиться от них обоих.

«Расскажите мне немного подробнее о полёте. Вы разговаривали с кем-нибудь, кроме мистера Грисвальда?»

«Я поздоровался с Крисом Ламером и Андре Блохом. Было ещё несколько знакомых мне лиц – один из УВКБ ООН, но я забыл его имя».

«Филипп Маас?»

«Да, совершенно верно. Они все сидели рядом. Я предположил, что они были на одних и тех же встречах в Вашингтоне».

«Значит, вы можете назвать имена только трех-четырех человек, находившихся на борту самолета?»

«Да, я полагаю, что это так. Это важно?»

«Ну, вот в чём дело. У нас есть одно неопознанное тело – мужчина. И мы даже пока не уверены, что у нас есть точная информация о потерях, потому что мы могли потерять людей в воде. Потребовалось время, чтобы найти вас, и вполне возможно, что других жертв смыло в океан».

«Но ведь наверняка был список пассажиров, своего рода манифест?»

«Нет. Должен был быть. Но это был частный рейс, который не пересекал границы государств, так что о нём, наверное, забыли».

«Да, но родственники, должно быть, скучали по этому человеку».

«Мы так и думали. Но звонков не было. Проблема в том, что практически всё сгорело. Несколько личных вещей уцелели в огне – их выбросило из самолёта вместе с вами и мистером Грисвальдом – и мы работаем над этим. Возможно, мы найдём ещё материалы, и есть вероятность опознания тел по стоматологическим картам, драгоценностям и другим вещам. Это будет долгая операция. Но вы правы, странно, что нам до сих пор не позвонили».

Все это время Кларк молчал, изредка проверяя, ходит ли его лента, но в остальном благосклонно разглядывал Харланда.

«О чем это говорит вам, мистер Харланд?» — продолжил Оллинс.

«Не знаю, возможно, никто не знал, что он был в самолёте. Возможно, он был иностранцем, и его семья не сразу его хватилась.

Но, вероятно, если бы он находился на борту самолета ООН, он был бы каким-то образом связан с ООН, и кто-то — секретарь, руководитель департамента или сотрудник одной из национальных миссий — заметил бы его отсутствие?

«У нас возникли точно такие же мысли. Странно. Но давайте посмотрим на это с другой стороны. Если бы вы погибли, могло бы пройти какое-то время, прежде чем кто-то связал бы крушение с вашим исчезновением. Возможно, прошло бы несколько дней, прежде чем кто-то пересмотрел бы ваше расписание, навёл справки в Мэриленде и сложил всё воедино. Именно поэтому нам нужны очень точные описания людей, которых вы видели на борту. Тогда, возможно, мы начнём выяснять, кто это был. Я хочу, чтобы вы всё обдумали и сделали для меня несколько заметок. Я также хочу, чтобы вы ещё раз проанализировали весь маршрут и записали всё необычное – даже самая мельчайшая деталь может иметь решающее значение для расследования, как вам подскажет мистер Кларк. Подумайте о пассажирах, мистер Харланд – что они везли, где сидели, с кем разговаривали. Подумайте о поведении экипажа, о том, что капитан говорил пассажирам – обо всём. Я знаю, вам сейчас может быть тяжело, но говорю вам: нам нужна помощь». Мы поговорим еще завтра, и, возможно, вы наберетесь сил приехать в аэропорт и посмотреть на модель самолета, которая у нас там есть».

Он посмотрел на Кларка, тот кивнул и выключил диктофон. Оба дали ему карточки с номерами мобильных телефонов. Они записали его номер и адрес в Бруклине.

«Позвоните нам, когда захотите приехать в аэропорт», — сказал Оллинс от двери с короткой, ледяной улыбкой. «И, эй, не забудьте взять с собой эти заметки».

«Ты собираешься сделать это для меня».

Внезапно вздрогнув, Харланд осознал, что потерял почти три дня. Он позвонил своей сестре Харриет в Лондон и обсудил возможность провести Рождество у её семьи. В глубине души он задавался вопросом, как он сможет так скоро сесть на другой самолёт. Но он также был уверен, что не хочет проводить праздники в Нью-Йорке. Большая часть ООН будет закрыта, и многие люди вернутся в свои страны на целых две недели. Он сказал, что сообщит ей об этом в ближайшие дни. Затем он позвонил в свой офис и сообщил Марике, что ему понадобится из одежды в его квартире. Он попросил её купить новый мобильный телефон. Его телефон был уничтожен вместе с портфелем.

После обеда он скользнул в кровать и наблюдал, как солнце садится за жемчужно-серым саваном. Оно напоминало ему о свете над болотами в Англии и о бескрайних холодных небесах его юности. Харланд старался избегать самоанализа, но знал, что теперь в его жизни есть «до» и «после», разделённые несколькими минутами, когда его уносило течением, и он был уверен, что умрёт. Он смотрел на себя без сентиментов и страха и понимал, что за выживание ему может грозить расплата, возможно, существенная потеря уверенности в себе, как он уже переживал, когда его перенесли на другую больничную койку, избитого так сильно, что медсёстры поначалу прятали глаза, не видя его ран. Это заняло много времени, но он справился, и справится и на этот раз.

Он закрыл глаза и подумал о Грисвальде и группе людей, стоящих чуть поодаль в аэропорту. Это была довольно типичная толпа ООН, с их мобильниками и ноутбуками. Все они были хорошими людьми, полными смелых инициатив, но каждый в той или иной степени принимал яростное воодушевление за достижение. Он попытался удержать эту сцену в памяти. Там было две или три группы людей, ожидающих микроавтобуса, чтобы сесть на самолет ООН. Несколько человек вышли из здания терминала покурить. Остальные стояли по двое и по трое внутри. Что-то было не так в том, как он это вспоминал; что-то сбивало его с толку. Его мысленный взгляд скользил по группам, пытаясь уловить информацию. Молодые люди, оба с компьютерными кейсами. Женщина в длинном черном пальто. Анорак Ламера с меховой опушкой на капюшоне. Многого не хватало.

Он подумает об этом позже. Сейчас он будет спать. Он задремал, на этот раз думая не о равнинах своего детства, а о пустой площади в городке на вершине холма в центральной Италии. Этот непрошеный образ в последнее время посещал его лишь изредка.

На следующий день он проснулся рано. От нечего делать он пошёл за ручкой и бумагой к дежурной медсестре в конце коридора. Теперь ему было легче двигаться.

Синяки на спине и груди всё ещё причиняли острую боль при глубоком дыхании, но ноги стали менее скованными, а таинственные невралгические боли на животе и бёдрах, из-за которых он просыпался в первые ночи после аварии, исчезли. Он выпросил кофе и вернулся в свою комнату.

Рассвет на западе оставлял горчичное пятно. Он сел на кровать и заметил небольшую чёрную сумку. Марика, должно быть, заглянула к нему накануне вечером с его вещами. Внутри были записка от неё, кое-какая его одежда, триста долларов аванса, новый телефон и связка ключей от квартиры. Он улыбнулся её деловитости. Он закинул ноги на кровать и откинулся на подушки, чтобы написать отчёт о полёте. Он обнаружил, что не может много добавить к тому, что рассказал Кларку и Оллинсу, пока не набросал план салона и не вписал несколько имён в небольшую продолговатую сетку сидений. Он отметил себя и Грисвальда лицом друг к другу на двух задних сиденьях по правому борту. Он знал, что Андре Блох сидит немного впереди, а сам он сел напротив одной из женщин. С другой стороны прохода от него, по левому борту, сидел Крис Ламер. Перед взлетом он вспомнил, как Блок наклонился через проход, чтобы что-то показать Ламеру. Они смеялись вместе с Филиппом Маасом из УВКБ ООН, а это означало, что он, должно быть, смотрел на Ламера.

Трудно было сказать, во что были одеты люди, и тем более вспомнить, что они несли с собой на борт, что, очевидно, интересовало Оллинса. Один из пассажиров, возможно, один из молодых людей, сидевших впереди, нёс чемодан. Он вспомнил, как стюардесса возилась с ним, чтобы его не убрали. Он записал всё как можно более бесстрастно и снабдил схему рассадки именами пассажиров, которых помнил.

Он снова и снова сосредоточивался на сцене, пытаясь разглядеть больше деталей.

Он вспомнил первый удар – ужасающий рывок вправо, отбросивший его к стене каюты. Он снова увидел в окне лицо Грисволда, мельком исказившееся. Он сохранил этот образ в памяти, а затем позволил бумаге соскользнуть с колен, а ручке – упасть на пол.

Молодой человек вышел из отеля на углу Десятой авеню и 23-й улицы рано утром. Его тело всё ещё жило по европейскому времени, и он не мог заснуть. Он пригнул голову навстречу ветру и поплелся завтракать в кафе, которым пользовался пару раз с момента приезда. Кафе было не очень, но вполне подходило, поскольку стоило недорого, а ему приходилось следить за своими денежными средствами. У окна также был столик, откуда открывался хороший вид на перекрёсток и вход в отель. Он очень сомневался, что его заметили, но всё же лучше быть начеку.

Он заказал у официантки, усталой, невысокой брюнетки с ярко накрашенными глазами и услужливой манерой держаться, которая, казалось, была здесь круглосуточно. Она была ещё одной причиной, по которой ему нравилось это кафе. Пока она принимала заказ, он думал о том, какая она необыкновенно красивая – изящное бледное лицо и красиво очерченные губы, которые нервно кривились в улыбке, когда она говорила.

Когда она ушла, он разложил газетную вырезку, привезённую из Англии, и рассмотрел фотографии единственного выжившего в авиакатастрофе. Фотография заняла видное место на первой полосе, что неудивительно, учитывая суровость и драматизм изображения. Именно это привлекло его внимание; его привлекла вставка с небольшим портретом Роберта Коупа Харланда, опубликованным ООН.

После крушения он сразу понял, что нашёл человека, которого искал, поэтому собрал рюкзак и сел в самолёт через шесть часов после того, как забрал газету.

Официантка вернулась с едой, и он отложил газетную вырезку в сторону. Она что-то прокомментировала фотографию и крушение, а затем спросила, откуда он. Он ответил, что из Швеции. Он был в отпуске?

«Что-то в этом роде», — сказал он. Он прочитал имя на бейджике у неё на груди:

Шашанна – и заметил, что никогда раньше не слышал такого имени. Она сказала, что, по её мнению, её отец это имя выдумал. Затем она похвалила его английский и сказала, что он похож на…

Он чувствовал себя частью города. Это радовало его, потому что он гордился своей способностью сливаться с окружающим миром. Она ушла, бросив взгляд через плечо.

Он был спокоен, что было необычно, учитывая, чего он ожидал в ближайшие дни. Он был очень доволен собой, так легко получив адрес Харланд. Он задался вопросом, неужели они обычно такие небрежные. В конце концов, это было просто – съездить в ООН туристом, купить актуальный справочник ООН и найти в нём подходящее впечатляющее имя, в данном случае имя помощника Генерального секретаря по внешним связям, доктора Эрики Мосс Кляйн. Представившись её помощником, он позвонил в офис Роберта Харланда и сказал, что помощнику Генерального секретаря нужен адрес до выходных. Он сказал, что есть посылка, которую нужно срочно доставить этим вечером. Женщина, уже немного взволнованная, но в то же время очарованная его манерой, отдала ему адрес, не раздумывая.

Теперь оставалось только определиться с подходом. Это потребует долгих размышлений. Слова, которыми он собирался сообщить эту ошеломляющую новость, до сих пор ускользали от него. Он несколько раз прокручивал эту речь в голове с тех пор, как увидел фотографию в газете – в самолёте он думал только о ней – но каждая версия казалась безнадёжно мелодраматичной и искусственной. Слава богу, он не забыл взять с собой удостоверения личности. Если всё остальное не сработает, они наверняка убедят его, что он не чудак.

Он подошёл к стопке газет на стойке и выбрал новостной раздел «Нью-Йорк Таймс». Хотел узнать, нет ли новостей о катастрофе. Накануне в газете писали, что Харланд всё ещё в больнице, но, как ожидается, поправится и сможет выписаться к выходным. Листая газету, он размышлял, не стоит ли подождать пару дней, прежде чем ехать в Бруклин. Нет, решил он, попробую сегодня.

В газете больше ничего не было, и он отложил её. Шашанна восприняла это как знак, что он готов к разговору. Она предложила ему ещё кофе и спросила, как его зовут. «Ларс», — ответил он, думая о том, как ему это имя не нравится. Но Ларс Эдберг — имя, указанное в его шведском паспорте, и ему пока что придётся с этим жить. Не было смысла сообщать этой девушке своё настоящее имя.

«Чем ты занимаешься, Ларс?» — спросила она, садясь на противоположную от него сторону стула.

«Я работаю в музыкальном бизнесе». Это было не совсем правдой, но так было.

«Я работаю в компании, которая публикует оригинальную музыку в интернете. В каком-то смысле, думаю, это антимузыкальный бизнес».

«У тебя есть девушка в Лондоне?»

«Да, я знаю», — сказал он. Он подумал о Фелисити — Флик, которая была на десять лет старше его и владела успешным цветочным бизнесом. Она познакомилась с ним в баре, приютила и не задавала вопросов о его прошлом.

«Значит ли это, что мы не сможем пойти сегодня вечером в кино, Ларс?»

«Я так думаю».

В её глазах читалось отторжение. Он положил руку на стол недалеко от её руки. «У меня много дел, Шашанна. В другой раз мы бы пошли в кино. Но…»

Она заставила его замолчать, протянув руку.

«Все в порядке», — сказала она и поднялась со стула.

Ему не хотелось возиться с этой девушкой, да и времени у него не было, но дело было не в этом. Проблема была в том, что он носил в себе: тяжесть на сердце – чувство вины – которое, не рассеиваясь с годами, росло и теперь занимало большую часть его существа. Флик каким-то образом распознал это и придумал образ жизни, который позволял этой невысказанной тайне не довлеть над их отношениями. Он был уверен, что она знала об этом.

OceanofPDF.com

3

МУЗЫКА ГРИСВАЛЬДА

Когда машина приближалась к Ла-Гуардиа, Харланд вспомнил, что оставил в больнице записи и схему, составленные для Фрэнка Оллинса. Это не имело значения. Он мог бы договориться о том, чтобы их отправили по факсу позже, когда вернётся за вещами и пройдёт последний осмотр.

Машина высадила его у здания старого морского терминала. Харланда направили к ангару, обклеенному временными знаками, предупреждающими о том, что вход ограничен для сотрудников ФБР, Федерального управления гражданской авиации и Совета по безопасности. Он позвонил в звонок с надписью «ПОСЕТИТЕЛИ» и посмотрел на чёрную воду залива Бауэри, в сторону конца взлётно-посадочной полосы, где разбился рейс ООН. Самолёт среднего размера заходил на посадку, его крылья заметно покачивались на последних ста ярдах полёта. Харланд мрачно наблюдал за клубами дыма из-под колёс, когда самолёт коснулся земли. Затем он обернулся и увидел, что Оллинс пристально смотрит на него из дверного проёма.

«Когда вы увидите, что здесь происходит», — сказал он, указывая назад, — «вы поймете, какое это чудо, что они не терпят крушений чаще».

Оллинс провёл его в огромное холодное пространство ангара, посреди которого лежали обломки самолёта «Фалькон», грубо собранные в форму самолёта. Временное освещение, установленное вокруг, придавало обломкам мрачный, окаменевший вид. «Понимаете, о чём я?» — буднично сказал Оллинс. «Не нужно много времени, чтобы превратить сложную технику стоимостью в несколько миллионов долларов в нечто подобное. Всего несколько секунд».

Харланд промолчал. Он наблюдал, как эксперты по расследованию авиакатастрофы обходят самолёт. Каждый обломок был пронумерован аэрозольной краской, а кое-где к искорёженному металлу были прикреплены ленты и бирки. От первоначальной бело-красной ливреи самолёта почти ничего не сохранилось, кроме хвостового оперения и одного из трёх двигателей. Кабина была неузнаваема, как и правое крыло, хотя на его передней кромке виднелся фонарь.

Фюзеляж был смят, как старая пивная банка. Тусклый, чернильного цвета металл напомнил ему о шлаке, оставшемся от котла в доме его детства.

«Что они делают?» — спросил он Оллинса.

«Определение точной последовательности событий при ударе, поиск улик, отбор фрагментов обломков для дальнейшего анализа – всё в этом роде. Многое уйдёт на дальнейшие исследования. Кларк скажет вам лучше, чем я». Он замолчал. На его лице промелькнуло презрение. «Но Кларк и его люди уже уверены, что это расследование у них в руках, как рождественский подарок с красивым бантом».

«А вы нет?»

Оллинс одарил его тонкой профессиональной улыбкой, которую Харланд часто видел у своих коллег в лондонском Сенчури-хаусе. Это выражение было знаком осведомленности и вынужденного молчания.

«Совет по безопасности больше не считает, что есть необходимость в уголовном расследовании», — сказал Оллинс. «Но я не могу скрыть от вас тот факт, что здесь есть нерешённые вопросы».

Специальный агент Оллинс, бодрый и уверенный в себе, появившись в больничной палате, теперь выглядел подавленным и усталым. Харланд тоже знал этот взгляд.

Они молча обошли обломки. Харланд был поражён тем, насколько маленьким казался самолёт, а также запахом, в котором сочетались несколько компонентов: горелого пластика, авиационного топлива и запах горелой ржавчины.

Когда он насмотрелся, Оллинс провел его по открытой лестнице в кабинет, где на большой доске была установлена десятифутовая модель самолета. Верхняя часть фюзеляжа была срезана, открывая вид на внутреннее пространство салона. Было ясно, что модель использовалась скорее как вспомогательное средство для размышлений, чем как средство для научных измерений. Вокруг нее висели бирки и стрелки, указывающие на места. Его имя и имя Грисвальда были прикреплены к двум сиденьям в задней части модели, расположенным друг напротив друга. Рядом с самолетом находились бирки Мааса, Ламера и Блоха, как и имена трех женщин в самолете – Эльзы Майнертцхаген, Кортни Мур и Ноалы Шимон. Три других бирки гласили: «Мужской: А», «Мужской: B» и «Мужской: C». Также были красные метки, которые, по-видимому, обозначали багаж, принадлежавший той или иной жертве. Оллинс сказал ему, что большинство сумок сгорело, но кое-где сохранились улики, позволившие идентифицировать.

«У вас есть имена самцов A, B и C?»

«А и Б были опознаны как Роджер Клеменс и Джеймс Глисон.

Г-н Глисон служил в ООН в Ираке, а затем был прикомандирован к различным миссиям наблюдателей, организованным Советом Безопасности. Клеменс был юристом из Новой Зеландии, работавшим в Африке — в Сьерра-Леоне и Руанде.

«А как насчет С?»

«Мы больше ничего с ним не можем сказать. Он — совершенная загадка». Оллинс подошёл к кофейнику, жестом подозвал Харланда, который покачал головой и налил себе чашку. «Почему бы вам не сесть в этот стул, мистер Харланд, и не рассказать мне о людях, которых вы видели в Национальном аэропорту Вашингтона во вторник днём, — о людях, которые сели вместе с вами в самолёт? Вы принесли свои записи?»

«Извините, я по глупости оставил их в больнице».

«Это действительно жаль», — коротко сказал Оллинс.

«Я могу получить их позже», — сказал Харланд. «Я отправлю по факсу…»

Оллинс поднял руку. «Не могли бы вы подождать секунду?» Он откинулся назад и постучал ключом по окну соседней комнаты. «Вам нужно это услышать». Вошли четверо мужчин. Каждый кивнул Харланду и устроился поудобнее.

Все они принесли с собой блокноты.

Харланд был озадачен поведением ФБР. Если Совет по безопасности был уверен, что авария не была результатом саботажа, почему Оллинс действовал, исходя из обратного предположения? Оллинс кивнул, и Харланд рассказал им всё, что помнил о встрече в аэропорту и поездке на микроавтобусе к самолёту. Теперь он мог точно сказать, что Блох, Ламер и одна из женщин собрались в терминале, а снаружи другая женщина курила с Филиппом Маасом. Третья женщина, с тёмными волосами, подстриженными под каре, разговаривала с двумя мужчинами, которых он не узнал.

Он не мог быть уверен, пока не увидел несколько фотографий. Отдельно от всех стоял мужчина лет тридцати с небольшим – приятной внешности, явно подтянутый и сдержанный.

«Это С», — вмешался Оллинс. «Женщина с тёмными волосами — Кортни Мур, а это значит, что она разговаривала с Клеменс и Глисоном. Можете ли вы вспомнить, что они несли, мистер Харланд?»

«У большинства из них был небольшой багаж – дорожные сумки и рабочие сумки. У Алана Грисволда и меня были чемоданы покрупнее – мы ехали дольше». Он подумал о том, чтобы сесть в микроавтобус. У них с Грисволдом были

чтобы положить чемоданы сзади, пока остальные держали их на коленях. «У человека, которого вы называете С, была большая сумка через плечо, и он положил её поверх вещей Грисволда. Думаю, он нес что-то ещё – возможно, сумку поменьше».

«Когда вы приехали в аэропорт, — сказал Оллинс, катая чашку между ладонями, — вы рассчитывали воспользоваться шаттлом. А потом вы столкнулись с мистером Грисвальдом. Кто кого увидел первым?»

«Кажется, я заметил Эла».

«С кем он разговаривал?»

Харланд на мгновение задумался. «Он был с С. Они стояли вместе, но не разговаривали».

Оллинс оглядел кольцо агентов ФБР, чтобы убедиться, что они поняли значение происходящего.

— И он вас с ним не познакомил?

«И никому другому, хотя я не уверен, скольких людей он знал на борту самолета».

«Так где же сидел С в самолете?»

Харланд подошёл к модели. «Здесь, в первом ряду. Одна из женщин, блондинка лет тридцати пяти, сидела напротив него. Она разглядывала его в аэропорту».

«Это Эльза Майнертцхаген… А его багаж был помещен в грузовой отсек вместе с более крупными вещами?»

«Нет, думаю, возникли какие-то проблемы с размещением багажа в багажном отделении. Он занёс его в салон, и стюардесса с этим разобралась».

«И он не разговаривал с Грисвальдом во время полета?»

«Нет, я был с Грисвальдом все время, за исключением тех моментов, когда я ходил в туалет».

«Это было за десять, пятнадцать минут до Ла Гуардиа?»

«Да, примерно так».

«Огни были потушены, и вы вернулись на своё место. Вы говорите, что заметили неисправность системы отопления в тот момент. В салоне было холодно, верно?»

'Да.'

Пока Оллинс обдумывал это, в группе повисла тишина. Все выглядели уставшими. В комнате царила гнетущая атмосфера долгого и безрезультатного труда.

«Хотите, я попробую разместить людей на этой модели?» — спросил Харланд.

«Конечно, — сказал Оллинс, — а потом мы отправимся на место крушения. Они меняют посадочную полосу и задерживают все взлёты на полчаса. Мне нужно, чтобы вы попытались отследить свои перемещения там».

Харланд обошел салон, приклеивая этикетки к сиденьям. Он не был уверен, кто из них был – мужчина А и мужчина Б, и не мог вспомнить, какая из женщин сидела напротив него. Но Оллинс, похоже, потерял интерес и хотел поскорее выйти на взлётно-посадочную полосу. В диспетчерскую позвонили, и через несколько минут им разрешили выехать на дальний конец взлётно-посадочной полосы.

По пути Оллинс лаконично указал места, где остановились основные части фюзеляжа и пострадал Learjet. Все обломки были убраны, а на месте повреждения взлётной полосы взрывом Learjet уже уложено новое покрытие.

Они двигались по взлётно-посадочной полосе, рядом с огромной почерневшей царапиной, отмечавшей путь обломков «Фалькона». Днём расстояния казались гораздо короче, и когда они вышли из джипа «Чероки», Харланд был поражён, насколько близко он оказался к краю дамбы. Теперь он понял, почему его никто не видел. Дальний свет пожарных машин, хотя и освещал всё вокруг, должно быть, пролетел мимо него.

Он видел, что находился примерно на двадцать футов ниже уровня взлетно-посадочной полосы.

Вместе с Оллинсом он подошёл к краю дамбы и посмотрел вниз. На отмели несколько мужчин в куртках Day-Glo сканировали поверхность металлоискателями. Двое других мужчин находились в надувном резиновом батуте.

Один из них бороздил ручьи, а другой управлял двумя зондами. Прилив всё ещё был отливным. Буи-маркеры плавали на провисших линях, а флагштоки торчали из ила. Вокруг было довольно много льда, и на мгновение взгляд Харланда упал на хрупкую белую отмель, выступавшую над илом.

«Именно там мы обнаружили бортовые самописцы голосовых сообщений и полетных данных»,

сказал Оллинс, указывая на самый дальний флаг. «Их несли в хвостовой части, поэтому их и выбросило вдоль этой линии». Он сделал широкий жест рукой. «Вот там мы и нашли мистера

Тело Грисволда. А прямо там, где тебя подобрал вертолёт.

Расстояние между двумя точками большое. Как вы туда добрались, мистер Харланд?

Харланду оказалось сложнее, чем он ожидал. Он смотрел вниз, на пучки травы и ручейки, змеящиеся в грязи. Сейчас всё это казалось вполне безобидным, но там, внизу, в темноте, с набегающим приливом, он был чертовски уверен, что расстанется с жизнью. Он подумал о теле Эла Грисвальда, нелепо вывернутом на сиденье, и о ледяной воде, обволакивающей его грудь и обволакивающей ноги.

«Мистер Харланд!» — крикнул Оллинс, перекрикивая рёв самолёта, только что приземлившегося на другой взлётно-посадочной полосе. «Что случилось? Как вы там оказались?»

«Поплыл», — крикнул он в ответ.

«Это сто ярдов или больше. Вы заплывали в Ист-Ривер?»

«Меня уносило туда, меня подхватило течением».

«А телефон?» — спросил Оллинс, наклонившись к лицу Харланда и перекрикивая шум самолета, который теперь маневрировал к терминалу.

«Можете ли вы сказать, где вы находились, когда уронили телефон?»

Харланд посмотрел вниз, туда, где лежало тело Грисволда, и понял, что тот шёл по линии, параллельной взлётно-посадочной полосе. Из-за отлива было трудно определить точное место, где он прыгнул в воду и отпустил телефон, но он рискнул предположить, что это было там, где ил резко обрывался в овраг. Во время прилива это место было бы ему недоступно, и он видел, как струйка воды превращалась в русло для прилива, идущего с запада.

Оллинс достал из кармана рацию и направил своих искателей приключений в это место. Раздался голос, сообщивший ему, что они уже несколько раз обыскивали это место. Телефон, вероятно, унесло приливом. Он может быть где угодно.

«Почему телефон так важен для тебя?»

«Мы просто собираем как можно больше информации о жертвах».

Харланду пришло в голову, что они хотели бы узнать, кому звонил Грисвальд.

Оллинс посмотрел в сторону острова Райкер, а затем повернулся к нему: «Я должен спросить вас вот о чём: вы что-нибудь взяли с тела Алана Грисвальда?»

«Нет», — ответил озадаченный Харланд. «Я думал, что сейчас потеряю жизнь. Я не собирался воровать у мертвецов».

'Ничего?'

'Нет.'

Оллинс пристально посмотрел на него. Ветер взъерошил ему волосы. «Вы… э-э… были как-то связаны с мистером Грисвальдом? Я имею в виду его дела в Трибунале по военным преступлениям. Вы не имели к этому никакого отношения?»

«Моя работа гораздо менее гламурна, если можно так выразиться. Я едва ли знал, чем занимается Эл, и, полагаю, вы уже заметили, что он был исключительно сдержанным человеком».

«Да, так сказали в агентстве. Вы уверены, что ничего не принимали? Это может быть важно».

«Почему вы об этом спрашиваете?»

Оллинс не ответил. Он повернулся к машине и сказал: «Давайте уйдём с холода, мистер Харланд».

Они забрались внутрь. «Кларк говорит, что два черных ящика были извлечены».

сказал Харланд. «Они наверняка расскажут вам всё, что нужно знать о самолёте? Насколько я понимаю, они записывают всё, что происходило во время полёта. В наши дни они очень продвинутые».

Оллинс рассеянно завёл двигатель и лениво повернул к Морскому терминалу, управляя машиной всего парой пальцев. «Вы правы. Самописцы очень хороши — почти идеальная запись этого полёта».

Мистер Кларк и его коллеги из Национального совета по безопасности на транспорте (NTSB) считают, что у них достаточно доказательств, чтобы установить, что произошло с вашим самолётом. Но я хочу знать больше, чем они могут ответить.

Он молча доехал до ангара, где высадил Харланда у такси, которое должно было отвезти его обратно в больницу. «Мы будем на связи», — сказал он, тронувшись с места. «И не забудь отправить мне по факсу сделанные тобой записи. Номер есть на визитке, которую я тебе дал».

В больнице Харланд пообедал и немного вздремнул перед заключительным осмотром. Ожидая такси из службы лимузинов «Queen’s Limousine Service», он собрал свои немногочисленные вещи. Опустошая ящик прикроватной тумбочки, он нашёл чёрный бумажник. Он был толще его собственного, но, как и его собственный, кожа деформировалась от воды, а затем высохла. Открыв бумажник, Харланд обнаружил кредитные карты Грисволда.

Он медленно вспомнил, как там оказался бумажник. Пытаясь ответить на телефонный звонок Грисвальда, он сунул его в карман и забыл о нём. Должно быть, сотрудники больницы высушили его вместе с остальной одеждой и положили в ящик вместе с его бумажником. Он снова посмотрел и нашёл фотографии детей Грисвальда. Фотографии пострадали от воды, как и чеки, и обложка мини-диска, который лежал в одном из отделений бумажника. Харланд вытащил его и увидел, что это сборник произведений Брамса, Шопена и Мендельсона. Это его удивило, поскольку Грисвальд был известен своей враждебностью к любой музыке, в которой не использовались саксофоны и трубы. Он посмотрел на диск, а затем вернул его вместе с коробкой в бумажник, одновременно вспоминая многочисленные вечера, которые он провёл с Грисвальдом – скорее по дружбе, чем из общего энтузиазма – в поисках всё более таинственных джазовых мест в Западном Берлине.

Он положил бумажник к остальным вещам, напомнив себе рассказать об этом Оллинс, и отправился узнать, что случилось с такси. Сестра Рафаэль позвонила и через несколько минут заглянула в дверь, чтобы сказать, что машина уже в пути, но её ждёт другой вызов – некий мистер Уолтер Виго из Англии.

Виго! Какого чёрта ему было нужно? Он не видел Виго по меньшей мере десять лет. В тот день, когда он окончательно покинул МИ-6 в 1990 году, Виго пришёл к нему и протянул безвольную руку, выражая сожаление, и заверил, что их хозяева заберут Харланда обратно, если он не сможет добиться успеха на свободе. Они оба знали, что это невозможно.

Харланд снял трубку.

«Бобби, — раздался голос. — Это Уолтер. Как дела? Я звонил, чтобы сказать, как мы все обеспокоены твоим испытанием».

«Мы», — подумал Харланд. — «Кто мы, чёрт возьми, такие? Огромная толпа доброжелателей в новой штаб-квартире СИС, неспособных думать ни о чём, кроме здоровья своего бывшего коллеги?»

«Спасибо», — сказал он. «Как мило с вашей стороны, что вы позвонили. Откуда вы звоните? В Лондоне сейчас девять вечера, и сегодня суббота — вам нельзя быть на работе».

«Я здесь, в Нью-Йорке. Давина хотела пройтись по рождественским магазинам и сходить на одно-два шоу. Я взяла несколько выходных и поехала с ней. Рада сообщить, что наш перелёт был гораздо менее насыщенным, чем ваш».

Харланд вспомнил, что Давина Виго была богата. У неё было такое происхождение (эвфемизм Виго для обозначения денег), которое позволило Виго относиться к своему

Правительственная зарплата была почти как мелочь. Они жили в большом доме в Холланд-Парке и постоянно выбирались на выходные в Италию или Швейцарию. Люди удивлялись, почему он не оставил службу, когда его жена получила наследство в середине восьмидесятых, но это было следствием неправильного понимания Вальтера Виго и его глубокой преданности профессии. Он любил разведывательную работу и был в ней невероятно хорош. Харланд знал, что теперь он практически на вершине своей карьеры.

«Как долго вы пробудете в Нью-Йорке?»

«До понедельника – всего лишь короткая поездка. Я хотел бы узнать, не хотите ли вы, чтобы я вас навестил. Я бы многое сделал, чтобы выбраться из спектакля, который Давина запланировала на вечер. Если я приду сегодня поздно, то, возможно, смогу отпроситься на весь вечер».

«Меня отпускают домой», — сказал Харланд. «Теперь я жду машину, которая меня заберёт».

«Правда! Это хорошие новости. А что ты делаешь сегодня вечером?»

«Вряд ли будет весело возвращаться в пустую квартиру в Бруклине».

«Как нетипично для Виго совершать подобную ошибку», — подумал Харланд. Виго мог знать, что он живёт в Бруклине, только если наводил о нём справки. Харланда не было в телефонной книге, и, хотя он никогда этого не скрывал, мало кто знал, где он живёт.

«Откуда ты знаешь, что он пуст?» — спросил Харланд, улыбаясь про себя.

Виго рассмеялся. «Признаю, что, возможно, это необоснованное предположение, что ваша личная жизнь, как обычно, в полном беспорядке. Иначе, полагаю, вас бы кто-нибудь забрал, и вам не пришлось бы ждать машину».

«Быстрое выздоровление», — подумал Харланд. «Может, он всё-таки не теряет хватку».

«Но простите меня, если я ошибаюсь», — сказал Виго. «Послушайте, было бы здорово вас увидеть. Почему бы нам не поужинать пораньше? Скажем, в стейк-хаусе «Нунана» в семь? Это на углу Лексингтон-стрит и Сорок восьмой улицы. Я забронирую…

«Это за мой счет».

Харланд уже собирался отказаться, но потом подумал, что вечер в одиночестве — это как раз то, что ему не нужно. Он чувствовал себя отдохнувшим, и, кроме того, ему было любопытно узнать, чего хочет Виго. Он готов был поспорить, что для звонка была вполне конкретная причина. У Уолтера Виго всегда была цель, даже если поначалу он её не декларировал.

OceanofPDF.com

4

ФИЛОСОФ-ШПИО

Харланд опоздал в «Нунана», прибыв в семь двадцать минут восьмого. Ожидая, когда можно будет сдать старое синее пальто, которое он надел вместо потерянного в аварии, он огляделся и решил, что Виго выбрал странное место: фальшивая клубная атмосфера, сердечные мужчины, хлопающие друг друга по спине, и женщины с дорогим, карамелизированным видом, напоминающим чрезмерно украшенную кондитерскую. Нет, «Нунана» совсем не было естественной средой обитания Виго.

Метрдотель указал на кабинку в дальнем углу ресторана и сообщил, что мистер Виго уже давно там. Он обнаружил Виго, сидящего спиной к остальным посетителям. Пальцы одной руки покоились на ножке бокала с водкой и мартини, а другая придерживала страницы каталога аукционного дома Sotheby's.

Он встал, когда Харланд приблизился, и протянул руку. «Бобби, как приятно тебя видеть – и ты отлично выглядишь. Проходи туда, и давай нальём тебе чего-нибудь». Он оглядел Харланда при свете лампы над столом.

«Дай-ка я на тебя посмотрю. Боже мой, на тебе ни царапины. Ты — настоящее чудо, да ещё и чудо знаменитое. Полагаю, ты знаешь, что все ежедневные газеты мира опубликовали фотографию твоего спасения».

«Я начинаю это понимать», — с сожалением сказал Харланд.

«Ты станешь одной из икон фотографии. Изысканно-комичная судьба для бывшего шпиона, не правда ли?» Он сделал паузу, одарив Харланда улыбкой. «Итак, что ты будешь пить, Бобби? Шампанское?»

Харланд согласился и напомнил себе, что следует остерегаться дружелюбия Виго, который считал, что мы все в одной лодке.

Виго захлопнул каталог и показал его Харланду.

«Инкунабула!» — воскликнул он. «Разве это не чудесное слово? Оно относится ко всем книгам, напечатанным до 1501 года — всего через несколько лет после печатного станка Кэкстона».

«Да, Уолтер, я думаю, я это знал».

«Но знаете ли вы, что это означает по-латыни? На днях я узнал, что инкунабулы — это пелёнки. Полагаю, это идея самой первой стадии любого развития».

Виго не утратил своего педагогического стиля. Да и внешне он почти не изменился, хотя Харланд знал, что ему, должно быть, уже перевалило за пятьдесят. У него была та же гладкая кожа, тот же выдающийся мясистый нос и слегка навыкате глаза. Даже его волосы – уникальная копна тугих кудрей, собранных у воротника, словно невероятные пряди парика, – казались такими же густыми и пышными, как и в тот раз, когда Виго приезжал читать лекции по еврокоммунизму для набора Харланда в учебный центр Форта. Но он располнел в плечах и груди, а лицо утолщилось в области подбородка, что придавало ему солидный вид. Незнакомец мог бы принять его за профессионального знатока, арт-дилера или виноторговца.

Но в Вальтере Виго не было ничего изысканного, ничего тяжеловесного или изысканного. Он умел сочетать всё с лучшим и, когда того требовали обстоятельства, проявлял дьявольскую изобретательность. Сидя напротив Харланда, сияя, он, казалось, ещё больше, чем когда-либо, излучал внушительную и выдающуюся умность.

Принесли шампанское Харланда. Виго торжественно поднял свой бокал.

«За твоё выживание, Бобби. Крепкого здоровья». Он осушил мартини, не отрывая взгляда от «Харланда». «Судя по тому, что я слышал, это был выдающийся подвиг. Ты был полумёртв, когда они до тебя добрались».

«Мне повезло, а остальным — нет. Всё так просто».

«Да, но выжить в таких условиях… Это требовало немалой смелости – хотя, Бобби, в твоём мужестве никогда не сомневались. Мы это знаем. Мы знаем, что ты делал в Германии и Чехословакии. И я слышал, что с тех пор, как ты нас покинул, тебе приходилось попадать в довольно сложные ситуации».

«Как я уже сказал, мне повезло».

«Полагаю, в каком-то смысле так и было. Я имею в виду, что вы случайно наткнулись на этот телефон.

«Какая это была невероятная удача. И вы знали человека, которому принадлежал этот телефон».

«Да, это был Алан Грисвальда».

Виго, безусловно, был в курсе событий. Почти ничего из этого не было раскрыто прессе. Харланд понимал, что эта информация могла бы быть

его быстро подхватил контингент SIS в миссии Великобритании, у которого было много друзей в ООН.

«Ах да, конечно. Алан Грисвальд. Мы ведь с ним уже встречались, не так ли?»

Харланд не собирался помогать. «А ты, Уолтер? Я не знал об этом».

«Да, где мы встречали мистера Грисвальда раньше?»

«Он был в Европе – в Вене и Берлине. А также на Ближнем Востоке».

«О да, Алан Грисвальд. ЦРУшник до мозга костей, хороший солдат, настоящий, надёжный воин Холодной войны. Я его помню. У него была жена… эм?»

'Салли.'

«Да, Салли. Бедная женщина. Конечно, было много других жертв, но когда знаешь кого-то, это значит гораздо больше. Грисвальд ушёл из Агентства. Чем он занимался дальше? Был ли он связан с ООН?»

«Он работал в Трибунале по военным преступлениям. Я видел его в Гааге на прошлой неделе. Я был там на Всемирной водной конвенции. Мы столкнулись у конференц-центра, а потом оба налетели на Гая Кушинга – помните того человека из Дальневосточного управления, у которого были финансовые проблемы? Его выгнали из-за долгов и азартных игр?»

«Конечно», — без особого энтузиазма ответил Виго. «Да, Кушинг».

«Гай работает в Агентстве ООН по химическому оружию в Гааге. В тот вечер мы все ужинали в старом городе – местечке недалеко от Дворца. Грисвальд не особо рассказывал, чем он занимается, потому что Гай был там. Он сказал, что занимался какой-то дополнительной работой для Трибунала. Я не понял, что это значит. Он сказал, что едет в Вашингтон, и мы кое-как договорились встретиться, потому что я собирался быть в Роквилле, который находится недалеко от Вашингтона. Так я и оказался в самолёте».

«Да, я это от кого-то слышал», — он жестом попросил еще мартини.

«Есть ли у вас информация, собирался ли он встретиться со своими бывшими работодателями в Лэнгли, штат Вирджиния? Это ведь тоже недалеко от округа Колумбия».

«Нет», — сказал Харланд, теперь уверенный, что это не дружеская встреча. Он вдруг с некоторым чувством вины вспомнил о кошельке Грисволда. Грисволд рассуждал о каком-то своём крупном прорыве, и по дороге в ресторан Харланд отчётливо помнил, как тот похлопал себя по нагрудному карману и сказал, что нашёл всё необходимое для чертовски…

Дело. «Однажды, — сказал он, — я расскажу тебе всю эту чёртову историю, и тебе, Боб, будет особенно интересно». В этом и заключалась проблема последних дней, подумал Харланд. Он был таким расплывчатым; воспоминания возвращались к нему, но очень медленно.

«Итак, затем вы полетели обратно в Нью-Йорк на самолёте ООН, — мягко продолжил Виго. — Вы виделись в Вашингтоне?»

«Нет, в конце концов это оказалось невозможным».

«Но вы договорились вместе лететь обратно на самолете ООН».

«Не совсем. Виго сообщил мне время отправления и сказал, где они будут. Я думал, что уже давно опоздал, но потом нашёл их в аэропорту и поехал».

«Есть ли еще кто-нибудь на борту самолета, кого я могу знать?»

«Я так не думаю, но не все они еще опознаны».

«Сколько еще не опознано?»

«Один — мужчина».

«Странно. Я имею в виду, что, казалось бы, его уже должны были заметить.

Что вам сказали следователи? Они к вам приходили?

«Да, я видел их дважды. Я сегодня ездил в аэропорт — осматривал место крушения».

«Были ли у них какие-либо идеи относительно этого человека?»

«Мне об этом не говорили».

Метрдотель появился у их стойки. Харланд заказал мягкопанцирного краба и бараньи отбивные, биск из лобстера Виго и блины с икрой альмас – икрой белуги-альбиноса. Виго велел официанту принести вино, о котором они говорили до прихода Харланда.

«Как твоя сестра?» — спросил он, внезапно сломав хлебную палочку. «Ты же знал, что Харриет училась в Оксфорде с моей женой Давиной. Давина всегда говорит, что в LMH она была, безусловно, самой способной из своего поколения. Чем она сейчас занимается?»

«Она замужем за Робином Бози, рекламщиком. Возможно, вы слышали о White Bosey Cane. Это его агентство».

«О да, я прекрасно понимаю, о ком ты говоришь: постоянно в газетах, сам шьёт одежду, работает на Лейбористскую партию». В глазах Виго мелькнуло презрение. «И она счастлива с Робином?»

«Думаю, да. Она занимается финансовым консультированием, но в основном воспитывает детей. У неё было трое детей, последний родился четыре года назад».

«Кажется, ужасно растрачивать такой светлый ум – я имею в виду, Гарриет сидит дома и замужем за таким человеком, как Бози. Вы ужасно близки, не правда ли? Я думаю, она была для тебя большой поддержкой в тот ужасный год. После ухода Луизы и твоей болезни, это, должно быть, был для тебя крайне тяжёлый период, Бобби. Теперь всё в порядке?» Харланд кивнул и улыбнулся, увидев мимолётную заботу Виго о его здоровье.

«Вот это был год, а?» — размышлял Виго. «Великая игра, полная абсурда. Враги и друзья в одинаковых костюмах, на одних машинах, и вдруг нам пришлось очень внимательно всматриваться, чтобы понять новые закономерности игры. Это тревожило и в то же время глубоко вдохновляло. Люди, предположившие, что двадцатый век закончился в те месяцы, абсолютно правы. Посмотрите, что ещё произошло — техническая революция и скачок к глобализации. Должен признаться, нам потребовалось некоторое время, чтобы понять, что цифровая информация бесконечно более изменчива, чем та, что записана на листке бумаги, помещена в папку и заперта в стальном сейфе. У секретов появились собственные крылья.

То, что было неподвижным, стало быстроходным; то, что было прочным и непроницаемым, стало пористым. Секретность больше не была абсолютным условием, а чем-то, что измерялось в градусах». Он остановился, чтобы попробовать вино, принесенное метрдотелем, кивнул и подождал, пока его нальют. Харланд взял бокал, размышляя о том, что напиток ему понадобится, чтобы пережить вечер. «Но, конечно, — продолжал Виго, — то, что было нашей слабостью, было слабостью каждого. Появились новые направления атаки, новые пути для исследования и новые друзья, с которыми можно было завести знакомства. Ты многое упустил, Бобби. Это было непросто для тех старых завсегдатаев, которые цеплялись за свои позиции».

Виго, безусловно, держался. Харланд слышал подробности от коллеги, которого оттеснили на второй план на пути его восхождения. Виго недолго прослужил в Вашингтоне. В 1995 году он добился того, что возглавил недавно сформированный Контролерат, ответственный за Ближний Восток и Африку. Пять лет спустя он стал Контролером по Центральной и Восточной Европе. Недавно он получил ещё более высокую должность, требующую особого титула, который никто не мог вспомнить, но которая, похоже, включала в себя вопросы безопасности и общественных связей.

«Но ты добился больших успехов, Уолтер. Я слышал, ты — большая сила в стране. Должно быть, ты стремишься к высшему посту?»

«Нет-нет. Уверен, что мне этого не представится. Робину Текману, возможно, предложат остаться ещё на три года, а это значит, что его преемник будет выбран из поколения младше меня. Тим Лэпторн или Майлз Морсхед — очевидные кандидаты. Я доволен своей участью, и мне предстоит многое сделать за оставшиеся годы службы».

Харланд помнил Лапторна и Морсхеда, двух ярких звёзд набора начала восьмидесятых. Морсхед был очевидным выбором. С самого начала своей карьеры он умел казаться смелым и в то же время уверенным в себе.

«Ты говоришь как политик, Уолтер», — сказал он.

Виго проигнорировал замечание. Принесли еду, и он начал подносить суп к губам плавным, зачерпывающим движением. «Конечно, — сказал он наконец, — ты бы и сам поднялся по карьерной лестнице, Бобби, если бы не сбежал. У тебя есть всё необходимое: ум, воображение, дисциплина, обаяние. Ты умел завоевывать доверие людей, очень легко ладил с самыми сложными людьми».

Помните того российского дипломата в Турции, которого вы убедили пересечь границу с куском новой советской брони, приваренным к двигателю его автомобиля?

Как его звали?

«Тишков – Ави Тишков».

Он помолчал и оглядел ресторан с видом человека, впервые оказавшегося в общественном транспорте.

«Зачем ты пошёл?» — решительно спросил он. «Зачем? Неужели не было нужды? Мы бы позаботились о том, чтобы ты успел как следует восстановиться. Ты был намечен для вершины, Бобби».

Харланд развёл руками в призывном жесте. «Когда ты сталкиваешься с раком, ты переосмысливаешь свою жизнь и видишь её в другом свете».

Это ужасное клише, но это правда. Я решил заняться чем-то другим. Вот и всё. Чего я тогда не осознавал, так это того, что Луиза думала о том же».

«Да, дисциплина», – задумчиво произнес Виго, не понимая, что именно привело к отъезду Луизы. «Это действительно ваше главное качество. Вы никогда не поддавались тому, что, как я полагаю, было изначально бурной натурой. Именно это противоречие между импульсом и самоконтролем сделало вас хорошим агентом. Вы следили за собой так же внимательно, как и все остальные. Вы стали философом, мыслителем, потому что таким образом вы выжили. Я восхищался вашей вдумчивостью и тем, как…

Привычка всё взвешивать перешла и на вашу работу. Однако, должен сказать, я опасался того, что произойдёт, если вы отпустите бразды правления. Это был бы конец философа-шпиона, я всегда был в этом уверен, конец человека, который уговорил Декарта с каким-то бедным польским торговым чиновником и убедил его передать всю экономическую информацию своей страны в наш банк данных.

Харланд увидел, что характер разговора полностью изменился.

У него сложилось впечатление, будто к причалу приближается очень большой корабль.

«Что происходит, Уолтер?» — спросил он. «Хочешь что-то узнать?»

Виго поднял взгляд от почти опустевшей чаши, его глаза целеустремлённо сверкали. Харланд на мгновение заворожённо взглянул на его лицо, размер и чувственность. Он вспомнил, как кто-то в «Сенчури-хаусе» нашёл в одном из воскресных приложений изображение церемониальной маски с тихоокеанского острова и заметил, что она выглядит точь-в-точь как Уолтер Виго.

Некоторое время спустя его стали называть Маской Любви.

«О да, Бобби. Мне многое хочется узнать. Я хочу знать, кто был на том самолёте и что Грисволд брал с собой в Вашингтон. И, в частности, я хочу знать, имеют ли какое-либо значение ваши отношения с Грисволдом. Я спрашиваю себя: неужели вы действительно случайно встретились в Гааге и поужинали в «Туазон д'Ор»? Или у вас двоих были какие-то дела там и в Вашингтоне? Я хочу знать, важно ли ваше присутствие на борту самолёта, или мне следует беспокоиться только об Алане Грисволде. Да, я хотел бы знать ответы на эти вопросы. Вы можете помочь?»

«Не совсем, Уолтер», — сказал Харланд. «Кстати, я не упоминал про Toison D'Or. Откуда ты знаешь?»

«Я так и предполагал. Золотое руно — единственное место там».

Гладко, подумал Харланд, но неубедительно. «У меня не было никаких профессиональных контактов с Грисволдом больше дюжины лет», — сказал он. «Он мне нравился, и именно поэтому я сидел с ним в самолёте. Собственно, именно поэтому я и летел с ним. В этом нет ничего зловещего».

Пока убирали тарелки, Виго сидел неподвижно, положив руки на стол.

«Я прав, думая, что вы с Грисвальдом когда-то очень хорошо знали друг друга», — сказал он, когда официант ушёл. «Вы работали вместе в восьмидесятых, и вы оба участвовали в той операции после падения Стены».

вниз – операция по изъятию документов Штази в Восточном Берлине. Боже, какое это было волнение! И не без оснований. Эти документы были бесподобны.

«В них было все, что мы хотели бы знать о восточных немцах и их разведке, – абсолютно все».

Он замолчал, словно пытаясь уловить ускользающее воспоминание, подняв глаза к потолку и поглаживая скатерть. «Да… их передали на вилле в Берлине – в Карлсхорсте – но не вам, не ЦРУ, а, как ни странно, КГБ. Затем дружки Грисвальда в московской резидентуре раздобыли их за чрезвычайно большую сумму денег. Я помню ваш превосходный отчёт, описывающий ключевую роль Алана Грисвальда в перевороте и обрисовывающий, что эти файлы будут означать для западногерманского общества и для нас – понимание стратегии Штази, высокопоставленных агентов, работавших на Восток, не говоря уже об их изобретательном ремесле. Они были хороши, не так ли?»

«Да, наверное, так и было, но кажется, что всё это было так давно. Мир изменился, как ты сам и сказал».

Виго было нелегко сбить с толку.

Но затем вы с Грисвальдом переусердствовали и отправились на юг, в Чехословакию, в крайне сомнительную вылазку, чтобы захватить документы Службы государственной безопасности в Праге. Боюсь, тогда вы, возможно, руководствовались скорее импульсом, чем разумом. Но мы все были увлечены вашим энтузиазмом. Бобби Харланд, волшебник Восточно-Европейского Контроля, собирался принести домой бекон…

Всё, что мы хотели знать о StB. Ваши аргументы были так заманчивы. Если я правильно помню, вы указали, что мы не можем знать, что произойдёт в Восточной Европе. Всё это может быть мимолётным событием, сказали вы, поэтому нам лучше действовать быстро. Мы знали, что это первоклассная разведка, настоящая, и мы все отчаянно нуждались в ней.

«Эта идея всем понравилась», — сказал Харланд, понимая, что его слова звучат оборонительно.

«О да, я знаю, что ваш план был одобрен руководителем советского оперативного отдела и офицером службы безопасности, которые, кстати, не имели никакого права санкционировать такую безрассудную аферу. Оперативная безопасность! Никакой оперативной безопасности не было, и все это знали. Вы не знали, как всё было устроено в Праге, а наши люди там крайне сомневались в связях, которые вы с Грисвальдом наколдовали из ничего. Но вы настаивали, что наличные…»

Открой нужные двери, и, полагаю, мы все были виновны в жадности, не так ли? Всего несколько дней — и тебя арестовали и избили так сильно, что ты не мог ходить. Если бы Птица и Мэйси Харп не вытащили тебя, сомневаюсь, что ты был бы жив сегодня.

Харланд внезапно увидел быструю фигуру Ката Эвосета, известного всем как Птица, и его столь же невероятную напарницу Мэйси Харп. Оба прошли обучение в МИ-6, стали фрилансерами и во времена холодной войны отправились за железный занавес, чтобы решать проблемы, которые на жаргоне Большой Игры преуменьшали значение, называя их «ситуациями».

«Сколько ты пробыл в той австрийской больнице – пять, шесть недель? Всё это до сих пор меня озадачивает. Я чувствовал, что тут скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Стоит как-нибудь подумать об этом подробнее, сказал я себе, потому что мне казалось, что тебя там ждали. Тебя же не в обычной тюрьме держали, правда? В каком-то чёртовом доме на окраине города».

Он остановился, чтобы дать официанту возможность поставить второе блюдо, а затем с сожалением посмотрел на свою икру, возможно, вызванную мыслью о том, что он не сможет уделить ей все свое внимание.

Харланд пытался выбросить из головы этот образ – образ комнаты, где его держали все эти дни и избивали до потери сознания. Но ему это не удалось. Он увидел, как Птица вошла в дверной проём и сказала:

«Привет, старина. Нам пора в путь, как думаешь?» И тут Птица освободила его от кожаных ремней и буквально вынесла из заброшенной виллы. По дороге они прошли мимо двух охранников, которых он устранил. А затем они нашли Мэйси Харп, терпеливо ожидавшую на улице за рулём старого, но очень быстрого BMW, и они помчались со всех ног к австрийской границе, где Птица уладил дела с чешскими пограничниками. В операции участвовали и другие, но он так и не узнал их имён, а когда он наконец навестил Птицу и Мэйси, чтобы поблагодарить их, те упорно не раскрывали, как они его нашли и кто ещё им помогал. Это было частью их службы, сказали они, и им за это хорошо платили. Однако они предпочли больше не обсуждать эту тему.

Теперь Виго наблюдал за ним.

«Это избиение, Бобби? Это окончательно настроило тебя против Службы? Я знаю, это был ужасный опыт, но не то чтобы ты после этого занялся чем-то более спокойным. Я имею в виду,

Курдистан в начале девяностых, за ним Таджикистан и где еще?

Азербайджан, Чечня? Жизнь, конечно, не из беззаботных. Честно говоря, мне всегда казалось, что ты изо всех сил стараешься найти опасность. Я спрашивал себя, почему так. — Он помолчал, давая мысли повиснуть в воздухе. — У другого человека, я бы рискнул, что такое принуждение было бы признаком вины.

Харланд кротко посмотрел на него. «Не чувство вины, Уолтер, просто смена интересов. Я ходил в те места, потому что умел говорить по-русски».

Как вы можете себе представить, в то время в Красном Кресте было не так уж много русскоговорящих. И знаете что? Мы делали там добрые дела, и это мне и нравилось в нашей работе».

Виго ответил понимающей улыбкой и вздохнул. «Но давайте вернёмся к делу, если вы не против – к вашим отношениям с Грисволдом, к этой связи, к этому союзу. Он, должно быть, намекнул вам на свои намерения. Видите ли, мы знаем, что он привёз в Нью-Йорк нечто очень ценное. Когда я увидел, что вы летите тем же рейсом, я подумал, что Грисволд, возможно, поделился бы этой информацией со старым и надёжным другом, таким как Бобби Харланд».

«Ответ — нет. Я понятия не имею, что он задумал. Я догадался, что это важно — он сам так и сказал. Но больше я вам ничего сказать не могу».

«Но у меня есть уверенность, что вы действительно обо всем этом знали».

Харланд вспомнил Гая Кушинга в Гааге и подумал, не уговорил ли Виго встретиться с Грисвальдом и разузнать всё, что можно, в «Золотом Туазоне». Харланда, конечно же, не смутило тошнотворное выражение лица Виго, когда тот впервые упомянул Кушинга. Вполне возможно, Кушинг уже давно следил за Грисвальдом. Он, должно быть, был в долгу перед Виго за его бесцеремонное исключение из Службы, которое в то время считалось мягким наказанием. Да, он был должен Виго, и Виго, несомненно, настоял на его возвращении. Таков был стиль Виго.

«Уолтер, ты спросил меня, почему я ушёл из Службы. Отчасти, чтобы перестать тратить жизнь на подобную ерунду. Позволь мне прояснить ситуацию. Мы с Грисволдом одно время сотрудничали, и я действительно к нему привязался, но наши жизни сложились по-разному. Бычок у тебя плохой».

Виго ничего не сказал.

«Вы ещё забываете, — продолжал Харланд, — что крушение, похоже, было случайностью, что само собой разумеется. Если бы вы решили взорвать самолёт, вы бы устроили его взрыв на высоте двадцати восьми тысяч футов, а не на пятидесяти футах, когда он заходил на посадку». Он стащил с колен салфетку и начал выходить из кабинки. «Уолтер, я не могу дать вам ответы на ваши вопросы, потому что они слишком чертовски глупые».

«Тебе не нужно уходить, Бобби», — сказал Виго, подняв обе руки.

«Пожалуйста, оставайтесь. Я объясню всё, что смогу. Видите ли, мы считаем, что Грисвальд получил информацию из необычного источника».

«Какой источник?»

«Я не могу сказать точно, но могу сказать, что источник не имеет четкой направленности и порой странно инфантилен. Нам не терпится узнать об этом источнике побольше, и поэтому, естественно, я обратился к вам, полагая, что, возможно, Грисвальд вам о нём рассказал».

Харланд почувствовал, как его гнев нарастает. «Послушай, я не имел абсолютно никакого отношения к Грисвальду. Он не стал бы рассказывать мне, чем занимается. Ты должен это понять. Почему бы тебе не спросить об этом у этого чёртового источника?»

Виго размышлял над этим, добавляя сметану и икру к горке рубленого яйца на одном из блинов. Закончив, он взял блин, слегка сжал края и положил его в рот. Наступила тишина. Затем он заговорил: «Я не могу связаться с этим источником, потому что сейчас он анонимен».

«Послушайте, где-то на этом пути есть физическое существо, которого вы можете схватить за горло и потребовать, чтобы он рассказал вам, о чем он говорит».

«В данном случае мы не можем. Всё уже не так просто, как раньше, и ситуация очень деликатная, если не сказать опасная».

«Вы всё это из Интернета берёте? С какого-то сумасшедшего разведывательного сайта?»

«Нет, это скорее более специализированная информация, предназначенная, как я подозреваю, исключительно для профессионалов. Полагаю, Грисвальд получал индивидуальную услугу, если можно так выразиться».

Только для торговли! Индивидуальное обслуживание! Он мечтал, чтобы Виго перестал нести чушь, как чёртов дворецкий. Он посмотрел на него и смутно подумал, представляет ли тот себе жизнь вне Секретной разведывательной службы.

«Но этот источник — некий дружелюбный голос?» — предположил Харланд.

«Я не могу сказать».

«Тогда о чем, черт возьми, ты говоришь?»

«Я вижу, что вы скептически относитесь ко всему этому, но уверяю вас, мы считаем это важным».

«Да, я настроен скептически, но я также подумал, что уже давно не вел подобного разговора, во время которого я не имел ни малейшего понятия о том, что мне говорят».

«Да ладно тебе, Бобби, ты сам себе медвежью услугу оказываешь. Как ты прекрасно знаешь, ты во всём этом преуспеваешь. Только не говори мне, что тебя обратили в свою веру радостно хлопающие в ладоши люди из ООН, потому что я тебе не поверю».

«Да чёрт возьми, — рявкнул Харланд. — Там огромные проблемы с бедностью и окружающей средой. Эти проблемы усугубляются, и людям нужно о них задуматься. Когда дело доходит до сути, разведывательное сообщество — как его в шутку называют — делает всё возможное, чтобы помочь».

Виго откинулся назад и с иронией посмотрел на Харланда, его глаза сверкали от превосходства и злобы.

«Вижу, что этот философ-шпион находится во власти морального императива – или это категорический императив? Я никогда не уверен. Однако, прежде чем вы слишком увлечетесь, позвольте мне отметить, что большое количество людей в ООН…

Принадлежат к сообществу, которое вы так презираете. Не меньше пятой части каждой национальной миссии при ООН занимаются неблаговидным делом, которым вы занимались раньше. Они рыщут повсюду, шпионят, суют нос, вынюхивают, воруют, кривляются и вообще изо всех сил стараются узнать, чем занимаются друг друга. Они могут носить национальные костюмы и рассуждать о гуманизме, стоя в очереди к вегетарианскому прилавку в кафетерии ООН, но, позвольте мне сказать вам, что многие из них — шпионы, причём весьма второсортные.

Харланд выпил вина и решил не отвечать. Пора идти.

«Послушай, Уолтер, я не особо составляю компанию. Хотел бы помочь тебе с Грисволдом, но не могу. А теперь, кажется, мне пора спать. Я всё ещё чувствую себя совершенно разбитым».

Он встал.

Виго выглядел разочарованным. «Да, конечно. Я прекрасно понимаю, Бобби».

Было приятно вас видеть. Надеюсь, вы не возражаете против нашего разговора. Вы, наверное, понимаете, как это важно для меня. Надеюсь, вы также поймёте, если мне придётся снова к вам зайти. Он взял себя в руки и улыбнулся. «Что вы делаете на Рождество? Возвращаетесь в старую добрую Англию или остаётесь здесь?»

«Пока планов нет».

«Ну, оставайся на связи. И, Бобби, несмотря на всё, о чём мы говорили, я действительно очень рад видеть тебя живым».

Харланд пожал плечами и поблагодарил за ужин. Он пошёл забрать пальто на стойку регистрации. Девушка на вешалке с трудом его нашла.

Ожидая, он оглянулся на Виго в кабинке. Его руки едва были видны, он листал каталог инкунабул. Затем появился мужчина, возможно, из-за столика в противоположной части ресторана, и подошёл к нему, чтобы что-то сказать. Виго не поднял головы, чтобы взглянуть на него.

Харланд шёл по 48-й улице к Ист-Ривер, радуясь избавлению от гнетущего общества Виго и немного злясь на себя за то, что позволил Виго себя задеть. Он был уверен, что слова о Праге, брошенные в разговор железным прутом, были предназначены для того, чтобы напугать его. Конечно, Виго ничего не знал о Праге, но у него, должно быть, тогда были подозрения, которые он теперь воскресил, чтобы использовать как рычаг. Что ж, пусть забудет! Он ни за что не поддастся такой неуклюжей угрозе.

Как он ни старался, он не мог перестать прокручивать этот разговор в голове. Что же такого знал Грисвальд, что Виго так отчаянно хотел заполучить? Харланду и раньше приходило в голову, что на мини-диске может быть что-то важное, хотя бы потому, что музыка была выбрана явно не Грисвальд. На следующий день он отнесёт диск Салли и спросит, не считает ли она это каким-то особенным. Он также поинтересуется, знает ли она, над чем работает её муж. У Грисвальд были необычайно близкие отношения, и он был уверен, что у Эла мало от неё секретов.

Но что же Виго? Каковы, чёрт возьми, были его мотивы? Поразмыслив, Харланд почувствовал, что сидит рядом с кем-то, кто играет Виго, а не с самим Виго. Юмор и непринуждённая скорость мышления сменились пантомимной версией оригинала – возможно, признаком его отчаяния. Не было никаких сомнений, что проблема поглощала все значительные ресурсы Виго, поскольку он был хорошо осведомлён о катастрофе. Может быть, у него была связь с ФБР? Но, скорее всего, он получал эту информацию от кого-то в ООН, от кого-то, кто был в курсе хода расследования.

Харланд свернул направо на Второй авеню и продолжил идти, просто наслаждаясь бодрящим ночным воздухом и сверкающими видами центра Манхэттена. Его разум прояснялся, и вместе с ним пришёл прилив оптимизма.

который ждал, чтобы вырваться наружу с тех пор, как он выписался из больницы. Он выжил, чёрт возьми, и это было всё, что имело значение. Он зашёл в корейский магазинчик деликатесов и купил себе небольшой флакон свежевыжатого апельсинового сока, чтобы прочистить рот от густого, затхлого привкуса вина. Он открутил крышку, ожидая, пока продавец разменяет его двадцатидолларовую купюру, и прополоскал рот соком, прежде чем проглотить. Затем что-то произошло в глубине его сознания. Старое нервное окончание кольнуло, заставив его обернуться через дверной проём и заметить мужчину на другой стороне Второй авеню. Он остановился и возился с одним из автоматов по продаже газет, которые в центре города на каждом углу. Харланд понял, что за ним следили от ресторана. Он взял сдачу и задержался у входа, ожидая, когда на светофор подъедет такси с горящей вывеской. Мужчина бросил в его сторону один-два взгляда, затем вытащил из автомата газету и демонстративно начал ее листать.

«Чёртов дилетант», – подумал Харланд, энергично выходя из подъезда и ловя такси. Какого чёрта Виго вообще задумал этот трюк, послав своих идиотов-разбойников преследовать его?

OceanofPDF.com

5

ДЕРЕВЯННАЯ ШЛЯПА

Молодой человек большую часть дня ждал Харланда у здания Флинт в Бруклин-Хайтс. Но ветер дул прямо с Ист-Ривер, и холод несколько раз загонял его внутрь: сначала он находил убежище в баре, а затем в кинотеатре на Генри-стрит. После фильма он решил узнать, ожидается ли возвращение Харланда сегодня.

Он поговорил с угрюмым русским портье в отеле «Флинт» и обнаружил, что тот его пропустил. Харланд вернулся из больницы и снова вышел. В 10

В час дня молодой человек вернулся на свой пост за контейнерами для сбора мусора напротив здания. Он обещал подождать час, а если Харланд не появится, вернуться в отель.

Через десять минут подъехало такси, из него вышел мужчина в длинном пальто и медленно направился ко входу в здание, похлопывая себя по карманам в поисках ключей.

Подойдя к двери, он остановился и быстро окинул взглядом пустую улицу. И тут он заметил лицо мужчины.

Хотя он находился в тридцати ярдах от него, и в этой части улицы было не очень хорошо освещённо, он был уверен, что высокая, слегка сутулая фигура — это Роберт Харланд. Но теперь, когда момент настал, он обнаружил, что его разум спотыкается, пытаясь подобрать нужные слова. Чёрт возьми, у него было достаточно времени, чтобы подумать, что сказать, но он не мог найти связного предложения. Поэтому он наблюдал, как Харланд распахнул дверь и вошёл в вестибюль.

Он как раз размышлял, сколько времени ему следует подождать, прежде чем просить портье заехать к Харланду, когда в конце улицы остановилось ещё одно такси, и из него вышли двое мужчин. Инстинктивно он отпрянул ещё дальше в тень за мусорными баками. Он увидел, как один из мужчин пробежал немного по улице, остановился и поднял руку, чтобы защитить глаза от света уличного фонаря. Казалось, его заинтересовало такси, которое остановилось.

Харланд ушёл и только сейчас начал удаляться. Через несколько секунд мужчина отступил и исчез вместе со своим спутником на Генри-стрит.

Харланд никогда не мог войти в здание Флинт, не поразившись своей удаче: ему удалось получить эту квартиру, когда предыдущий жилец уехал в Рим. Он направился к лифту, приветливо помахав молодому русскому, который работал швейцаром по выходным. Борис что-то пробурчал, но не оторвал взгляда от мини-телевизора, лежавшего у него на коленях.

Открыв дверь своей квартиры, он иногда заходил туда, не включая свет, брал напиток из холодильника и несколько минут любовался видом. Комната была большая и светлая, и вдоль одной из её стен открывался ничем не заслонённый вид на Ист-Ривер, Уолл-стрит и Всемирный торговый центр. Но сейчас он щёлкнул выключателем, потому что мигал индикатор автоответчика. Он нажал кнопку воспроизведения и услышал, как автоответчик объявил своим нерешительным, полуженским голосом: «У вас… пять…»

Новые сообщения». Первый звонивший повесил трубку, не ответив ни слова. Следующими были приветственные слова из ООН, а затем пришла Харриет, снова настаивая на том, чтобы он провел Рождество в Лондоне.

Слушая её, он окинул взглядом стол. Что-то было не так.

Письма, которые он забрал из почтового ящика тем днём, лежали в другом порядке. А счёт от электрокомпании, который он оставил на ноутбуке, чтобы не забыть оплатить, лежал в стороне и перевёрнут. К тому же крышка компьютера была слегка приоткрыта. Он знал, что оставил её плотно закрытой.

Он осмотрел квартиру. Казалось, больше ничего не было тронуто. Он вернулся к компьютеру и включил его. Все файлы в его отчёте по воде были в порядке и, похоже, не были изменены.

Однако его электронная почта была скачана с сайта интернет-провайдера и прочитана. В папке «Входящие» отображалось около шестнадцати сообщений, которые он раньше не видел. Ни одно из них не было выделено жирным шрифтом, что указывало на непрочитанное сообщение.

Первой его мыслью было, что Виго организовал обыск, зная, что тот находится с ним на ужине в безопасности. Он поднял руку и нащупал в кармане пиджака бумажник Грисволда и твёрдый край обложки диска. Это было единственное, чего мог желать Виго, если только он не был убеждён, что в ноутбуке Харланда есть какая-то зацепка за тайну Грисволда. И всё же это казалось ему не совсем правильным. Профессиональная команда из SIS пробралась бы в квартиру.

и перерыли его вещи, не оставив следов. Они точно не совершили бы ошибки, открыв его электронную почту, а затем оставив компьютер открытым и в спящем режиме.

Он вышел из квартиры и спустился в вестибюль, где увидел Бориса, который откинулся на спинку стула и рассеянно вытаскивал изо рта жвачку.

— Борис, мне кто-нибудь звонил, пока меня не было?

«Мир и его чёртова жена пытаются до тебя дозвониться», — сказал он, не оборачиваясь. «Слишком много людей ищут тебя здесь».

«Слишком много людей? Что вы имеете в виду — СМИ?»

«Многие люди. Не СМИ».

«Ну, а кто же тогда?»

Борис посмотрел на Харланда, его бледное лицо выражало: «Двое из ООН. Я покажу им квартиру».

«Что! Какие люди из ООН?»

«У них есть удостоверения личности и документы. Они ничего не берут. Я проверяю».

«Ты хочешь сказать, что впустил в мою квартиру каких-то незнакомцев?»

«У них есть документы, у них есть удостоверения личности». Борис встал и развел руками с преувеличенной невинностью футболиста, пойманного на фоле.

«Как и та женщина, которая приходила вчера».

«Какая женщина?»

«Женщина, которая носит одежду в больницу».

«Да, это была моя секретарша, которой вы дали запасной комплект ключей. Но кто были эти люди? Как они выглядели?»

«Один высокий, с седыми волосами, как Билл Клинтон. Другой мужчина, помоложе. Они остаются через пять минут. Я жду снаружи. Потом они уходят».

«Это вам не Россия, Борис. Ты не обязан делать то, что тебе говорят, только потому, что тебе показывают удостоверение личности. Почему ты ничего не сказал, когда я только что вошёл?»

«Ты меня спрашиваешь».

Харланд был поражен мастерством Бориса в использовании уличного языка.

«Откуда мне было знать, что ты впустил в мою квартиру пару совершенно незнакомых людей? Думаю, нам придётся поговорить об этом с управляющим, Борис». Он повернулся к лифту.

«Ты не спрашивай меня ни о ребенке!»

«Какой еще ребенок, ради всего святого?»

«Мужчина моего возраста, может, и моложе. Он говорит по-русски и по-английски, как я. Умный парень. Говорит, что вернётся позже».

«Как он выглядел?»

«Высокий, как вы, мистер Харланд. Он носит большую куртку и шляпу — вот такую».

Борис обхватил голову руками.

«Шерстяную шапку?»

«Да, деревянная шляпа», — торжествующе сказал Борис.

«Он сказал то, что хотел?»

«Он сказал, что увидит тебя, когда ты вернешься».

«Хорошо, позвони мне, если он появится. Но не позволяй ему подниматься в квартиру».

У тебя это есть?

Как только Харланд закрыл за собой дверь квартиры, раздался звонок. На другом конце провода был Борис, явно жаждущий помочь.

«Мальчик в деревянной шляпе на улице. Я его вижу. Он заходит в здание.

… Нет… Он стоит за дверью. А теперь уходите». Комментарий оборвался.

«Я спущусь».

Он спустился вниз и увидел Бориса, притаившегося у входной двери.

Не пытаясь спрятаться, Харланд заглянул в стекло и увидел фигуру на другой стороне улицы.

«Вы уверены, что это тот же самый человек?»

«Да», — решительно ответил Борис. «Чтобы я ему сказал, чтобы он убирался к чертям?»

«Нет, давай посмотрим, чего он хочет». Харланд открыл дверь и отчётливо увидел мужчину. Тот вышел на свет уличного фонаря и смотрел в его сторону, топоча ногами от холода. Харланд вышел навстречу ветру и крикнул:

'Что ты хочешь?'

Фигура сделала отчаянный жест руками и, казалось, улыбнулась, хотя в темноте это было трудно разглядеть. Затем она двинулась через пустую улицу.

«Вам что-нибудь нужно?» — снова крикнул Харланд.

«Это мистер Харланд?» — позвал мужчина. «Да, я хотел бы поговорить с вами несколько минут».

Борис встал позади него, по-видимому, ожидая неприятностей.

«Он выглядит нормально», — сказал Харланд. «Почему бы тебе не вернуться в дом, Борис?»

Если возникнут проблемы, можете позвонить в полицию. Но Борис не торопился.

уйти.

Мужчина подошёл к ним с довольно странной, но энергичной улыбкой. Харланд оценил его на вид лет двадцати пяти. У него было худое, довольно красивое лицо и редкая щетина на подбородке. На нём была утеплённая лыжная куртка, чёрные джинсы и светло-коричневые ботинки. На голове была плотно надвинута тёмно-синяя шерстяная шапка, а на шее был повязан объёмный оливково-зелёный с чёрным шарф.

«Мистер Харланд?» — спросил он, все еще улыбаясь.

«Да. Что вам нужно?»

«Хочу поговорить с тобой. Мне нужно кое-что сказать — важные вещи».

У Харланда был образованный иностранный акцент и светло-карие глаза, в которых, возможно, отражалось некоторое беспокойство или, по крайней мере, нерешительность.

«Какие вещи?»

«Это довольно сложно объяснить». Теперь он стоял примерно в трёх футах от Харланда. Ветер сдувал пар от его дыхания.

«Что происходит?» — нетерпеливо спросил Харланд. «Я не собираюсь стоять здесь всю чёртову ночь».

Мужчина расстегнул пиджак и довольно нарочито просунул руку внутрь, что заставило Бориса передвинуться у двери. Молодой человек поднял другую руку и сказал ему на беглом русском: «Не о чем беспокоиться. Я друг». Харланд отметил, что акцент снова был безупречным.

Он вытащил бумажник и вытащил карточку, которую прикрыл ею от нескольких хлопьев мокрого снега, которые ветер нес по улице. «Я хотел показать тебе это».

Харланд взял его и поднёс к свету. Это было итальянское удостоверение личности, потёртое по краям и выцветшее. На фотографии молодой женщины виднелся отпечаток официального штампа. Он присмотрелся. Ошибиться было невозможно. Имя на удостоверении подтвердило его опасения. «ЕВА ХУРЕШ» было напечатано заглавными буквами, а под фотографией, другим шрифтом, значилось «Студент-дизайнер». Удостоверение датировано 1975 годом.

Харланд почувствовал, как у него скрутило живот. Но он не отреагировал – не мог отреагировать, потому что был уверен, что Виго, должно быть, подбил мальчика на это. Он судорожно подумал, не наблюдают ли за этой стычкой. Его снимают на видео? Он взглянул на тёмные окна квартиры напротив и…

затем к синему фургону, который стоял под рядом деревьев гинкго на другой стороне улицы.

«Вы её не узнаёте?» — спросил молодой человек, сняв шляпу и теперь выглядевший довольно удручённо. Глаза его слезились, а лицо сжалось от холода. «Тогда я покажу вам вот это». Он достал ещё две карточки и протянул одну Харланду. «У них разные имена. Я объясню вам почему через минуту».

Харланд осмотрел первый экземпляр — членский билет Коммунистической партии Чехословакии, датированный 1980 годом. Ева Хуреш появилась в роли Ирины Рат.

Никакой профессии не было указано. Волосы у неё были короче, а лицо чуть старше. Скорее, она выглядела даже привлекательнее. Фотограф уловил насмешливое выражение, которое он так хорошо помнил. Её глаза смело смотрели в объектив, а губы, казалось, вот-вот раскроются в улыбке.

Последняя карточка была партийным билетом за 1988 год и принадлежала Ирине Кочалиной. Фотография была почти идентична той, что была сделана восемь лет назад. Карточка была в лучшем состоянии, и всё выглядело в полном порядке – штамп, серийный номер и правила выглядели подлинными. Харланд пришёл к выводу, что подразделение СИС, изготовившее эти карточки, несомненно, справилось с работой на отлично. Но как они получили фотографии Евы? Это его очень беспокоило.

Он вернул карты. «Не знаю, почему вы решили, что они должны меня интересовать».

Мальчик выглядел сбитым с толку. «Я думал, ты узнаешь эту женщину».

«Мне очень жаль. Я понятия не имею, кто она».

«Ты должен это сделать! Ты должен её запомнить! Это женщина, которую ты знал как Еву Хуреш! Её настоящее имя — Ирина Рат, а её фамилия после замужества — Кочалин».

Харланд покачал головой. «Извините, мне кажется, вы обратились не к тому человеку».

«Но вы же Роберт Харланд, не так ли? Я увидел вашу фотографию в газетах после аварии и понял, что это вы. Я понял, что вы тот самый Роберт Харланд, которого я хотел найти».

Харланд внимательно наблюдал за ним. Он был явно умён и прекрасно говорил по-английски, но не был профессионалом. На его лице отражалось слишком много необузданных эмоций. Никто, кроме очень талантливого актёра, не мог подделать.

В его глазах мелькнула надежда и смущение. И всё же Харланд пока не был готов принять его слова на веру – ни в коем случае.

«Послушайте, мне очень жаль, — сказал он, — но, боюсь, вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что я знаю эту женщину. Я бы хотел вам чем-то помочь. Но, увы, не могу».

Он кивнул Борису, который открыл дверь и вошел. Затем он сам повернулся к двери.

«Мне не нужна помощь, — возмущённо сказал мальчик. — Я пришёл, потому что верю, что ты тот самый человек, которого любила эта женщина».

«Ну, мне жаль», — сказал Харланд с категоричностью, которая отпугнула бы многих.

«Вы обратились не к тому человеку».

Мальчик продолжил: «Если ты тот человек, мне нужно сказать тебе кое-что очень важное».

Харланд продолжал идти, потому что знал, что не хочет больше ничего слышать.

В поведении мальчика были вещи, которые заставляли его чувствовать себя неловко, и когда в его глазах вспыхнул определенный взгляд, в его сознание закралось очень тревожное сомнение.

«Мистер Харланд, пожалуйста», — настойчиво сказал он. Он сделал несколько шагов вперёд и перехватил его у двери. «Я думаю, вы лжёте, когда говорите, что не узнали её. Я говорю вам вот что: она моя мать. Если вы тот человек, который любил её в молодости…» Он посмотрел вниз, а затем вверх, на лицо Харланда, с настойчивостью. «Если вы тот человек, то вполне возможно, что вы мой отец. На самом деле, я уверен, что это точно».