Жуков

СОВЕТСКАЯ ЗЕМЛЯ ОСВОБОЖДЕНА

Все в Ставке и в руководстве Генштаба соглашались: пришло время разгромить врага на западном направлении, освободить многострадальную Белоруссию. К лету 1944 года немецкий фронт громадной дугой огибал Минск. Северный фас был обращен к Великим Лукам, южный шел по Припяти. Конфигурация фронта сложилась в итоге зимней кампании 1944 года. 1-й Украинский фронт, вырвавшийся дальше всех на запад, охватил Белорусский выступ с юга, а с севера после освобождения Смоленской, Псковской и Ленинградской областей наши войска нависли над левым флангом немецкой группировки.

Начало обсуждения летней кампании 1944 года в двадцатых числах апреля в Ставке ознаменовалось выступлением Жукова и Генерального штаба против предложения Сталина открыть летнюю кампанию наступлением войск 1-го Украинского фронта. Сталина увлекала перспектива, представлявшаяся ему многообещающей, — «еще глубже охватить белорусскую группировку и оттянуть туда резервы с Центрального направления».

Лучше, чем кто-либо другой, Жуков, только что прибывший с 1-го Украинского фронта, понимал, что гитлеровское руководство определяло степень опасности для рейха простейшим образом: где Красная Армия ближе к Германии, там и угроза. Коль скоро Жуков привел 1-й Украинский фронт ближе всего, туда Гитлер и приказал собрать самые значительные силы. Возобновить наступление в районе, где до Вислы рукой подать, означало бы сыграть на руку немцам, с самого начала ввязаться в тяжелые бои.

Генеральный штаб разделял мнение Жукова. Если уж отвлекать резервы врага, то лучше увести их на север: ударить на Карельском перешейке и в Карелии с целью вывести Финляндию из войны. Сталин согласился. Решили предварить наступление в Белоруссии операцией на северном крыле фронта.

Для согласования операции в Москву был вызван командующий Карельским фронтом К. А. Мерецков. Узнав о том, что в Карелии предстоит наступление, он сразу запросил подкреплении. Дали. Мерецков настаивал на получении еще стрелкового корпуса. Тут коса нашла на камень. Жуков и Василевский рассудили, что нужно отвлекать на север резервы врага, а не расточать собственные силы в преддверии Белорусской операции. Разыгрались жаркие споры, в которых Жуков и, Василевский не уступали.

Сталин попытался было вступиться за Мерецкова. Куда там! Маршалы стояли на своем. Дело кончилось тем, что, улучив момент, Верховный шепнул на ухо Мерецкову: «Я дополнительно выделю вам тот стрелковый корпус, который вы просили».

К этому времени советское военное искусство обогатилось опытом проведения наступательных операций. Вот как говорил о них Жуков уже после войны на военно-теоретической конференции в марте 1946 года.

Первое — отличное знание противника, правильная оценка его замыслов, сил, средств; умение учесть, на что он способен и на что не способен, на чем можно его поймать. Это достигается длительной, непрерывной и глубокой разведкой.

Второе — знание своих войск, их тщательная подготовка к бою. Необходима всесторонняя подготовка командования и штабов, заблаговременный разбор всех вариантов действий.

Третье — оперативная и тактическая внезапность. Это достигается тем, что враг стремительностью действий вводится в заблуждение о наших истинных намерениях. Надо действовать настолько быстро, чтобы неприятель везде и всюду опаздывал, застигнуть его врасплох и тем самым поставить в тяжелое положение.

Четвертое — точный расчет сил и средств в зависимости от поставленной задачи. Войскам нельзя ставить непосильные задачи. Ничего, кроме потерь и подрыва боевого духа, это не даст. Лучше реже проводить наступательные операции, а копить силы и средства для решительных ударов.

Пятое — материальное обеспечение операций. «Я считаю, — подчеркнул Жуков, — что ни при каких обстоятельствах не подготовленную в материальном отношении операцию проводить не следует. Общая обстановка может толкать главное командование на быстрейшее осуществление операции. В этом случае организующий ее командующий должен проявить мужество и доложить Ставке или высшей инстанции о неготовности операции».

Жуков самым решительным образом был против тех, кто держался за фронтальный удар как главную форму ведения боевых действий. По Жукову, прорыв — только важный этап к достижению цели. Прорыв не для прорыва, а для получения преимуществ в маневре, что дает возможность поражать врага с самого невыгодного для него направления. «Мы не для фронтальных ударов механизируем армию, а для того, чтобы осуществлять маневр во фланг, в тыл, чтобы быстрее выходить к намеченной цели».

Летнее наступление в Белоруссии, получившее название «Операция «Багратион», разрабатывалось, как всегда, в Ставке и Генеральном штабе. В подготовке операции, кроме Жукова, принимали участие А. М. Василевский, А. И. Антонов, А. А. Новиков, Н. Н. Воронов, А. В. Хрулев, Н. Д. Яковлев, И. Т. Пересыпкин, Я. Н. Федоренко и другие. В плане операции отчетливо просматривается почерк Жукова. Иначе и быть не могло — Маршал Советского Союза Г. К. Жуков был заместителем Верховного Главнокомандующего. Нередко, что спускалось фронтам как директива Ставки, шло за двумя подписями — Сталина и его заместителя Жукова.

По совершенно справедливой оценке Василевского: «Плав операции «Багратион» был прост и в то же время смел и грандиозен» — мощными сходящимися ударами по флангам Белорусского выступа разгромить вражескую группу армий «Центр» и освободить Белоруссию. С севера — ударом от Витебска через Борисов на Минск, с юга — через Бобруйск также на Минск. Далее выход к побережью Балтийского моря и границе Восточной Пруссии, что ставило в тяжкое положение группу армий «Север» в Прибалтике. Закладывались предпосылки для развития наступления на очень чувствительном для гитлеровцев направлении — Варшавском.

Напряженная подготовка операции «Багратион» в Ставке и параллельно в штабах фронтов заняла более месяца. В рамках общей идеи наступления отрабатывалось немало самостоятельных операций фронтов, направленных, однако, к достижению общих военно-стратегических задач. Наше командование знало: предстоит тяжелейшее сражение. Сильная оборона немцев состояла из ряда рубежей и имела глубину 250–270 километров. Оборонительные полосы обычно проходили по западным берегам рек, которыми изобилует Белоруссия, с широкими заболоченными поймами. Германское командование имело сильные группировки на флангах, то есть именно там, где предстояло наступать.

Все эти проблемы были тщательно рассмотрены в Ставке и в штабах фронтов, и найдены оптимальные решения. Жуков видел и трудности, с которыми встретятся вражеские войска. Он особо выделил: из 34 танковых и моторизованных дивизий на Восточном фронте 24 находятся к югу от Припяти вплоть до Румынии, им никак не поспеть к районам, где начнется наше наступление. Во время одного из докладов Жукова об этом на совещании в Ставке Сталин остановил его и внушительно дополнил:

— И не только это. В июне союзники собираются все же осуществить высадку крупных сил во Франции. Спешат наши союзники! Опасаются, как бы мы сами без их участия не завершили разгром фашистской Германии. Конечно, мы заинтересованы, чтобы немцы начали наконец воевать на два фронта. Это еще больше ухудшит их положение, с которым они не в состоянии будут справиться.

Жуков не откликнулся на сталинскую ремарку, сказанное Верховным было самоочевидно, а продолжал обстоятельный разбор предстоявших операций. Вопросов бездна — протяженность фронта Белорусского выступа достигала 1100 километров!

30 мая 1944 года Ставка утвердила план операций «Багратион». Для координации действий фронтов на 1-й и 2-й Белорусские фронты направлялся Г. К. Жуков (удар с юга), а на 1-й Прибалтийский и 3-й Белорусский (удар с севера) — А. М. Василевский.

Впервые за войну представителям Ставки предписывалось не только координировать, но и руководить действиями фронтов. За Жуковым оставался и «подопечный» ему 1-й Украинский фронт И. С. Конева, который примыкал с юга к 1-му Белорусскому.

Высокая стратегия обсуждалась в тиши московских кабинетов. Выполнять ее предстояло тем, кто с возгласами «За Родину!» под смертоносным огнем поднимался из окопов или, съежившись под огнем, трясся на броне в составе танковых десантов, прижимался к земле, искал укрытия в воронках в буре разрывов вражеских снарядов и мин и снова бросался в атаку. Словом, победу завоевывал солдат. Как ему будет там, в пламени боя, как нальются кровью на искалеченной войной земле красные стрелы, красиво вычерченные на штабных картах. За всеми ними — порыв и героизм, подвиги и смерти.

Жуков не мог и не смел бросать войска вперед, не убедившись лично, где пойдут солдаты и где им лучше пройти. Пусть в армиях, корпусах, дивизиях и полках уже. составлены планы, а как они выглядят на местности? Докладов и донесений ему недостаточно. Значит, снова на фронт, и не только в штабы, а прежде всего на передовую.

5 июня Жуков прибыл на 1-й Белорусский фронт. Откроем сухой «перечень основных работ», выполненных им при подготовке Белорусской операции. Возьмем только несколько примеров. В день прибытия Жуков вручил командующему фронтом Рокоссовскому директиву Ставки о наступлении. Далее:

«6 июня. Совместно с Яковлевым и Казаковым работал у (командующих армиями) Горбатова, Романенко, командира 35 ск (стрелкового корпуса) Жолудева и командира 41 ск Урбановича, посмотрел и изучил передний край и глубину обороны противника до 6 км. С НП лично дал Горбатову и Романенко подробные указания по планированию и организации взаимодействия на стыках подразделений.

7 июня. Разобрал план операции 1-го Белорусского фронта. Выехал в 65-ю армию Батова. Вместе с Рокоссовским и Яковлевым с наблюдательных пунктов командира 18 ск Иванова, командира 69 сд (стрелковой дивизии) Банковского и 44 гв. сд (гвардейской стрелковой дивизии) Петрова изучал передний край противника.

8 июня. Работал у командующего 2-м Белорусским фронтом Захарова и командующего 49-й армией Гришина… Подробно разобрался с противником. Дал практические указания по доразведке огневых точек противника, плохо изученных.

9 июня. С утре совместно с Гришиным, Яковлевым, Захаровым и Штеменко изучал передний край и глубину обороны противника с наблюдательного пункта командира 70 ск Терентьева…

13 июня. В ночь на 13.6. работал над вопросами применения артиллерии. Во второй половине дня со Штеменко и Яковлевым подробно рассмотрел окончательный план операции 2-го Белорусского фронта и сделал некоторые поправки.

19 июня. Разобрал с Новиковым, Скрипко, Худяковым и Яковлевым план действия авиации — Руденко, Вершинина и Голованова на 1-м и 2-м Белорусские фронтах; согласовали удары дальней и фронтовой авиации, увязали действия всей авиации с общим планом артиллерийского наступления по времени, целям и этапам прорыва, отработали вопросы маневра авиации Руденко, Вершинина и Голованова в общих интересах 1-го и 2-го Белорусских фронтов».

Жуков выполнил громадный объем работы, ему помогали представители Ставки, занимавшиеся специальными вопросами: по авиации — командующий ВВС маршал авиации А. А. Новиков, по артиллерии — начальник Главного артиллерийского управления маршал артиллерии Н. Д. Яковлев, начальник оперативного управления Генштаба генерал С. М. Штеменко.

Вот как запомнился Жуков в эти недели перед началом операции «Багратион» военачальникам фронта. Командующий 65-й армией П. И. Батов:

«На рассвете на КП армии в лес неожиданно приехал маршал Г. К. Жуков с командующим фронтом К. К. Рокоссовским. Первый вопрос представителя Ставки Г. К. Жукова:

— Когда последний раз были в войсках?

— Ночью.

— Где?

— В корпусе Иванова, на участке 69-й стрелковой дивизии.

— Покажите на карте.

— Вот, в этом районе болот.

Можно проехать?

— Местность открытая, периодически простреливается.

— Едем сейчас!

Что за срочность! Этого, конечно, не спросишь. Но ехать днем под огнем небезопасно…

— Если решено ехать, товарищ маршал, то весьма ограниченному кругу лиц. Интервал между машинами в две-три минуты.

От опушки лесного массива пошли пешком и вскоре укрылись в ходах сообщения. Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский одеты в черные кожаные регланы. Да, не совсем подходящая для переднего края одежда! Я шел впереди. На душе было тревожно. К счастью, немцы вели себя спокойно. Изредка пулеметные очереди перекликались. Рапорт командиров подразделений переднего края. Короткий приказ: оставаться на местах, заниматься своим делом.

Первая траншея. Жуков и Рокоссовский наблюдают в бинокль, оценивают местность и тактическую глубину немецкой обороны. Мелькнула мысль: «Ищут направление главного удара для войск армии и фронта. Если так, то мы не зря здесь поработали!»

Внимание Жукова привлек именно этот болотистый район, где немцы ничего не ожидали. А в болотах уже частично уложили и замаскировали гати для прохода танков через топи. Жуков проверил, как танки преодолевали эти участки, что, отметил Батов, ему «пришлось по душе». Оперативная группа Жукова разместилась на КП армии, заняв 29 блиндажей. Рядом был построен макет полосы наступления, на котором проиграли предстоящую армии операцию. «У ящика с песком, — писал Батов, — вместе с офицерами и генералами армии работали Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский и генералы из их оперативных групп».

Жукову армия была обязана, что родился план операции в двух вариантах. Он заметил: «Наступление, возможно, будет развиваться стремительно, армия выйдет к Бобруйску не на восьмые, а на шестые сутки или даже раньше. Учтите это и планируйте два варианта — ускоренный и обычный». Коль скоро танковые соединения вводились в бой через болота, Жуков придирчиво проверял, каков порядок переправы артиллерии и танков, точны ли расчеты на прочность гатей. Генерал. командовавший инженерными войсками, едва успевал отвечать. Общая картина удовлетворила Жукова. Он бросил: «Это похоже на инженерную операцию».

В 3-й армии генерала А. В. Горбатова Жуков начал с того, что обошел весь передний край. На созванном им совещании выявились резкие разногласия между планами фронта и армии. Штаб фронта предписывал наносить основной удар с плацдарма на реке Друть. Опытнейший военачальник Горбатов указал: перед плацдармом у врага сплошные минные поля, проволока в пять-шесть рядов, огневые точки в стальных колпаках и бетоне. Он стоял на том, чтобы провести операцию правее и левее плацдарма, то есть начать ее форсированием реки. К этому времени Горбатов накопил внушительный опыт успешного применения этого оперативно-тактического приема. Несколько раз на долгом пути на Запад его войска уже опрокидывали врага внезапным форсированием рек.

Жуков оказался в сложном положении — нужно было выбирать между предложениями двух военачальников, которых он высоко ценил и глубоко уважал, — Горбатова и Рокоссовского. Для Георгия Константиновича не имела значения разница в их служебном положении. Горбатов, заметил Жуков, «вполне мог бы успешно справиться и с командованием фронта. Но за его прямоту, за резкость суждений он не нравился высшему руководству. Особенно против него был настроен Берия, который абсолютно незаслуженно продержал его в тюрьме несколько лет». Так мнению кого — Горбатова или Рокоссовского — отдать предпочтение? К тому же если фронт планировал выйти на рубеж Березины на девятый день операции, а армия на седьмой.

Жуков с пристрастием буквально допросил двух командиров корпусов. Они, заметил Горбатов, «преодолевая некоторую боязнь перед таким большим начальником», доложили — лучше план армии. «Как вижу, вы все смотрите в рот Горбатова, а своего мнения не имеете!» — резко закончил разговор Жуков. При завершении разбора предстоявшей операции он, не оспаривая мнения фронта, заключил, что «где развивать успех, на правом или левом фланге, будет видно в ходе прорыва». Наносить ли основной удар с плацдарма или нет, он оставил на усмотрение руководителей операции. Подчеркнуто промолчал об этом в заключительных замечаниях. Решение, вероятно, вынужденное, Жукову пришлось положиться на суд событий, чтобы не наносить накануне ответственнейшей операции ущерба авторитету командования фронта.

Маршал войск связи И. Т. Пересыпкин присутствовал при разборе Жуковым операции в 48-й армии П. Л. Романенко. «Я заметил, что расположение штаба 48-й армии и порядок там Жукову понравились. Это было видно и из того, как поздоровался он с присутствующими и как стал шутить. Однако шутки продолжались недолго… Г. К. Жуков попросил командарма доложить свое решение на предстоящую операцию. Затем он очень внимательно выслушал доклады поочередно выступавших командиров дивизий, задавал им вопросы, предлагал разные варианты действий, спрашивал соседей, что они будут делать в случае, если намерения докладывающего командира не осуществятся. Досконально проверив всех, маршал Жуков, как мне показалось, облегченно вздохнул. А потом задал общий вопрос:

— Скажите, противник занимает первую траншею или нет?

И вышел конфуз. Полный разнобой в ответах. А вопрос имел кардинальное значение — нужно или не нужно тратить на нее массу боеприпасов при артиллерийской подготовке наступления. Не добившись внятных объяснений, помрачневший Жуков сказал:

— Завтра с утра прикажите командующим артиллерией дивизий лично на штурмовиках проверить, занимает противник первую траншею или нет. Результат доложить мне.

На этом закончился так хорошо начавшийся разговор на командном пункте 48-й армии».

Скрытность, скрытность и еще раз скрытность — требовали директивы Ставки. А надлежало к районам прорывов завезти около 400 тысяч тонн боеприпасов, 300 тысяч тонн горюче-смазочных материалов, до 500 тысяч тонн продовольствия и фуража. Это несколько тысяч эшелонов, сотни тысяч рейсов грузовых автомашин. Развертывание фронтов при подготовке операции «Багратион» прошло мимо внимания неприятеля. Не из-за небрежности немецких разведчиков, а потому, что они поверили нашей стратегической дезинформации — советские войска-де ударят на ковельском направлении с выходом к Люблину и Варшаве. Немцы знали — из 6 имевшихся у нас танковых армий четыре по-прежнему на Украине, туда же шли и шли железнодорожные составы, подвозя новые танки. На деле макеты танков. Ставка непрерывно укрепляла немецкое командование в уже сложившемся у него убеждении, что наступление пойдет где-то южнее, а в Белоруссии можно ожидать только сковывающие действия, и то на считанных направлениях. Даже свой спецпоезд Жуков в расчете на «бдительность» немецкой разведки приказал оставить в полосе 1-го Украинского фронта. По радиостанциям фронта нет-нет да звучала его фамилия.

В светлое время суток на тех участках, где предстояло наступать, с показной торопливостью велись «оборонительные» работы. Категорически запрещалось движение по дорогам днем в районах сосредоточения войск, проводить рекогносцировки большими группами командного состава. Никаких изменений обычного режима огня! Никаких ознакомительных полетов над территорией врага! Маскировка вновь прибывавших частей, укрытых в лесах, была совершенной и систематически проверялась с воздуха.

Нарушение этих приказов влекло самые серьезные последствия. Жуков в таких случаях взыскивал, невзирая на звания. Как-то заслуженные и уважаемые генералы — командующий армией П. И. Батов и командующий воздушной армией С. И. Руденко — задержались в войсках и возвращались в штаб уже после рассвета. Увидели в воздухе инверсионный след вражеского самолета-разведчика, за которым безуспешно гнались наши истребители, видимо, запоздавшие с вылетом.

Штаб, куда приехал Г. К. Жуков, размещался в дремучем лесу. «Спустившись по крутым ступенькам в землянку КП, мы (Руденко и другие. — Авт.) стали свидетелями сурового разговора Г. К. Жукова с генералом Батовым и членом Военного совета армии генералом Н. А. Радецким. Оказывается, маршал видел ту же картину, что и мы, и сейчас выяснял, почему не выполняются его указания о строжайшей маскировке, требовал применить к провинившимся самые строгие меры. Пока шел этот разговор, я улыбнулся каким-то своим мыслям, и маршал, который, казалось, до этого совсем нас не замечал, вдруг обернулся и сказал, обращаясь ко мне:

— Чему это вы улыбаетесь? У одного войска плохо маскируются, другой позволяет летать над ними разведчикам противника. Вот вы вместе и демаскируете операцию. Немедленно наведите порядок.

Продолжая время от времени высказывать нелестные реплики в наш адрес, маршал тем не менее помог Батову и мне увязать все вопросы взаимодействия… Урок, однако, пошел на пользу, и принятые дополнительные меры обеспечили скрытное сосредоточение войск и боевой техники, а действия разведывательной авиации противника были еще более ограничены нашими истребителями».

Да, таков был Георгий Константинович Жуков. Ничто не ускользало от него при подготовке грандиозного наступления.

Операцию по разгрому немцев в Белоруссии не случайно назвали именем прославленного героя войны 1812 года Петра Ивановича Багратиона. Он вошел в историю как полководец, наносивший стремительные, безоглядные удары. Этот дух пронизывал все штабное планирование при подготовке операции «Багратион». Глубоко символичным было и то, что операция в четвертый год Великой Отечественной войны начиналась в тех местах, где в 1941 году вермахт проводил «молниеносную» кампанию. Теперь ему выпало «молниеносно» отступать, если удавалось вообще уносить ноги.

Против немецких войск, державшихся на «Белорусском балконе», широко применялись охваты и окружение раздробленных группировок. Полоса нашего наступления протянулась на 1200 километров, из них 700 километров приходились на фронт активных действий. Было запланировано 6 участков прорыва обороны врага, окружению и уничтожению подлежали витебская, бобруйская, оршанская и, наконец, минская группировки. Глубина операции — 600 километров.

Накануне ее на совещании в Ставке рассмотрели значение предстоящего наступления в рамках коалиционной войны против Германии и ее сателлитов в Европе. 6 июня 1944 года войска западных союзников наконец высадились во Франции. Германия отныне вела войну на двух фронтах. И что же? Сталин предложил Антонову доложить о событиях во Франции. Участники совещания отметили: войска союзников продвигались «крайне медленно». Следовательно, записал Василевский, «обсуждая вопрос о том, как может отразиться высадка англо-американских войск в Нормандии на советско-германском фронте, мы приходили к выводу, что, когда Красная Армия начнет Белорусскую операцию и продолжит успешное наступление против Финляндии, гитлеровское командование перебросит часть войск с Западного фронта на Восточный».

Как всегда, в Великой Отечественной приходилось полагаться на свои силы. К началу Белорусской операции в войсках наших четырех фронтов, которым предстояло выполнять со, насчитывалось 2,4 миллиона человек личного состава, 36 400 орудий и минометов, 5200 танков и самоходных орудий, 5300 боевых самолетов. У врага — г- 1,2 миллиона человек личного состава, 9500 орудий и минометов, 900 танков и самоходных орудий, 1350 боевых самолетов;

Решающая роль отводилась 1-му Белорусскому фронту.

По просьбе Жукова Сталин разрешил 1-му и 2-му Белорусским фронтам начать наступление 24 июня, на день позднее, чем 1-му Прибалтийскому и 3-му Белорусскому фронтам. Тут не таилось особой хитрости, речь шла о разумном массировании всей авиации дальнего действия. Ее соединения поочередно обрабатывали с воздуха полосу прорыва в первый и второй день. Жуков счел, что эта операция авиации дальнего действия важнее действий по объектам на территории Германии. В который раз был продемонстрирован один из основополагающих стратегических принципов маршала Жукова — тесное взаимодействие всех видов вооруженных сил. Авиация дальнего действия, по Жукову, но орудие бомбардировок мирного населения, а применяется прежде всего и больше всего в вооруженной борьбе против войск противника.

Местом своего пребывания в начале операции Жуков избрал командный пункт 3-й армии А. В. Горбатова, входившей в 1-й Белорусский фронт. В ночь на 24 нюня Жуков поднялся на наблюдательный пункт Горбатова — в нескольких сотнях метров от переднего края среди густых крон деревьев были замаскированы вышки для наблюдения. Ровно в полночь над головами раздался тяжелый гул — подходили сотни самолетов авиации дальнего действия. Они ориентировались по свету автомобильных фар, установленных в окопах переднего края и обращенных на восток. Когда грохнули первые разрывы — сбрасывались серии 500-килограммовых бомб, — тугая воздушная волна ударила по лесу, Жуков забеспокоился: не затронуты ли наши войска? Проверили и доложили, что все идет по плану. У С. Н. Руденко «от сердца немного отлегло», ибо «самое страшное для авиаторов на войне — это ударить по своим».

Обработка вражеского переднего края с воздуха продолжалась около часа, а затем ее пришлось прервать: пошел дождь, и экипажи не видели ни сигналов опознавания, ни целей. Пауза. Жуков приказал начать артиллерийскую подготовку в назначенное время с рассветом. Когда небо посерело, ударили тысячи орудий, на участках прорыва работало по 200 с лишним стволов на километр. Маршал несколько минут наблюдал за сплошными разрывами, покрывшими вражеские позиции, потянулся и сказал, обращаясь к генералу, стоявшему рядом:

— Пойдем поспим, эта музыка будет продолжаться еще долго.

Он поступил как подобает опытному военачальнику — все подготовлено, приведено в действие, остается ожидать результатов, когда начнется атака. После более чем двухчасовой артиллерийской подготовки, которую заключили налет штурмовиков и залпы «катюш», поднялась пехота. Впервые в Великой Отечественной войне опа шла за двойным огневым валом на глубину в 1,5–2 километра. И сразу увидели: в наступающих цепях вспыхнули разрывы немецких снарядов и мин, открыли огонь неподавленные пулеметные точки. Атака захлебнулась. Надежные и отважные войска залегли.

Тяжелый, затяжной бой. «В этой обстановке, — писал маршал артиллерии Н. Д. Яковлев, — командарм А. В. Горбатов, человек, прошедший уже немалый армейский путь и хорошо понимавший всю сложность ратного труда, вел себя сдержанно, пожалуй, даже спокойно. И в этом спокойствии чувствовалась его твердая уверенность в том, что командиры корпусов, дивизий и полков его армии, несмотря ни на что, достойно выполнят свой воинский долг. Поэтому старался не особенно-то тревожить их телефонными звонками, а терпеливо ждал дальнейшего развития событий., Г. К. Жуков тоже ничем не выдал своего волнения. Он даже не беспокоил командарма, а, прогуливаясь по рощице, в которой располагался НП армии, лишь изредка интересовался сообщениями о боевой обстановке в целом на фронте и у соседа — в войсках 2-го Белорусского фронта. Так же выдержанно вел себя весь день, вечер и ночь, а дотом даже и следующий день. Такому хладнокровию можно было только позавидовать».

А южнее, в том заболоченном лесистом районе, где наступала 65-я армия Батова, обозначился успех. Эти места Жуков «знал хорошо, так как прослужил здесь более шести лет и в свое время исходил все вдоль и поперек». На фоне происходившего в полосе армии Горбатова донесение Батова представлялось ему малоправдоподобным. Батова вызвали к телеграфному аппарату: «Лично доложите действительную обстановку перед фронтом армии. Жуков». Доложили.

«Аппарат молчал, — вспоминал Батов, — наконец отстучал короткую фразу: «Приеду смотреть сам». В 15.00 на НП в Гомзу приехали Жуков, Рокоссовский, Новиков и Яковлев. Только проскочили их машины, как артиллерия противника из Паричей накрыла участок дороги.

— У тебя тут жарко, Павел Иванович, — сказал Рокоссовский.

— Да, не безопасно, товарищ командующий. Советую не задерживаться.

— Никуда не поедем, — сказал Жуков. — Обедать будем. А пока докладывай».

Жуков убедился, что войска Батова шли с юго-востока в обход Бобруйска, а вот Горбатов пока так и не мог выйти туда же с северо-востока. Следовательно, план окружения гитлеровцев у Бобруйска все еще не выполнялся. Вернувшись в 3-ю армию, Жуков поддержал просьбу Горбатова, не удовлетворенную при подготовке операции, нанести удар севернее. И пошло… Оборона врага была наконец опрокинута: выигрывая фланг немецкой группировки, наш танковый корпус отрезал дорогу отступления немцев через Березину. Другого у них не было. 27 июня в кольце диаметром 25 километров юго-восточнее Бобруйска — свыше 40 тысяч немцев.

В районе Титовки немцы попытались пробиться на север, но воины армии Горбатова крепко держали фронт окружения. Комдив 108-й стрелковой дивизии генерал П. А. Теремов свидетельствовал о результате пятнадцати контратак в один день 27 июня: «В этом районе были сосредоточены силы нашего артиллерийского полка. Не менее 2 тысяч вражеских солдат и офицеров при поддержке довольно сильного орудийного огня шли на наши позиции. Орудия открыли огонь по атакующим с дистанции семьсот метров, пулеметы — с четырехсот. Гитлеровцы шли. В их гуще разрывались снаряды. Пулеметы выкашивали ряды. Фашисты шли, переступая через трупы своих солдат. Они шли на Прорыв, не считаясь ни с чем… Это была безумная атака. Мы видели с НП жуткую картину! Нет, в ней не было и тени воинской доблести. Гитлеровцы были в каком-то полушоковом состоянии. В движении этой огромной массы солдат было скорее животное упорство стада, нежели войска, решившего любой ценой навязать свою волю противнику. Но впечатление тем не менее было внушительным».

К 17 часам воздушная разведка доложила: враг готовится к общему прорыву из окружения. Не терять ни часа, не дать фашистам воспользоваться ночью! Жуков приказал нанести удар с воздуха до наступления темноты. Менее чем за два часа командующий 16-й воздушной армией С. И. Руденко спланировал беспрецедентную операцию — с 19.15 в течение полутора часов 526 наших бомбардировщиков и штурмовиков обрушились на скученные войска противника. Невероятная по эффективности работа авиации. Бомбовыми ударами, пушечно-пулеметным обстрелом поражалась вражеская техника, над дорогой и прилегающим лесом на высоту 300–400 метров поднялись клубы черного дыма. Потеряв рассудок, немцы разбегались куда глаза глядят по горевшему лесу

Потом специальная комиссия подсчитала: разбито до 150 танков и штурмовых орудий, около 6 тысяч автомашин и тягачей, примерно тысяча орудий, три тысячи повозок. Свыше тысячи вражеских солдат и офицеров убиты. Обезумев от ужаса, нестройные толпы немцев сдавались, пытавшихся сопротивляться добили.

Прорыв у Бобруйска и успехи сопредельных фронтов у Витебска поставили под прямую угрозу окружения всю немецкую группу армий «Центр». Жуков не без интереса кадрового военного следил за действиями вражеского командования: что оно предпримет?

Он заключил: «Наблюдая и анализируя тогда действия немецких войск и их главного командования в этой операции» мы, откровенно говоря, несколько удивлялись их грубо ошибочным маневрам, которые обрекали войска на катастрофический исход. Вместо быстрого отхода на тыловые рубежи и выброски сильных группировок к своим флангам, которым угрожали советские ударные группировки, немецкие войска втягивались в затяжные фронтальные сражения восточнее и северо-восточнее Минска».

Образ действия, избранный тугодумами в немецких штабах, открыл блистательные перспективы для параллельного преследования. Обходя узды сопротивления, наши тапки проходили до 50 километров в день, а среднесуточный темп общевойсковых соединений — 20 километров. Громадную помощь оказывали белорусские партизаны, перекрывшие пути сообщения врага, нанося ему удары с тыла, Дело явно шло к окружению главных сил 4-й немецкой армии. «Как и надлежало в подобных случаях, — заметил Г. К. Жуков, — главные усилия все командные инстанции сосредоточили на разведке, с помощью которой молено было определить замысел и практические мероприятия врага. Но как мы ни старались раскрыть и выяснить что-либо важное в стратегическом руководстве немецкого командования, мы ничего не обнаружили, кроме небольшого усиления особо опасных для них направлений».

Если так, тогда по обнаружившейся тупости немецких генералов судьба их 4-й армии предрешена. Но даже на краю очевидной и неминуемой гибели немцы продолжали выполнять указания — оставлять после своего ухода «выжженную землю».

От партизан получили сведения, что немцы срочно минируют оставшиеся в Минске крупные здания — Дом правительства, здание ЦК партии Белоруссии и окружной Дом офицеров, готовятся стереть их с лица земли. За это они дорого поплатились.

Известия об этом Георгий Константинович, прекрасно знавший город, воспринял крайне болезненно. По его указанию наше командование ускорило продвижение, чтобы предотвратить новое преступление фашистских варваров. 3 июля город был освобожден. С глубокой скорбью Жуков осмотрел Минск, в котором в свое время прослужил семь лет. Сплошные руины, из которых навстречу освободителям выбирались измученные, истощенные до предела считанные жители столицы Белоруссии, чудом выжившие под пятой оккупантов.

Некоторых виновников и соучастников чудовищных злодеяний добивали в окружении к востоку от Минска. Именно в этом «котле» уничтожили уже к исходу 3 июля основную группу соединений 4-й немецкой армии. Там примерно за неделю была ликвидирована почти стотысячная группировка. В плен сдалось 57 тысяч германских вояк, среди них двенадцать генералов.

Как и везде, освобожденная земля носила страшные следы немецких злодеяний. В Белоруссии они убили 2200 тысяч мирных жителей и военнопленных. Уничтожили целиком или частично 209 городов и районных центров, 9200 сел и деревень. Зверства оккупантов служили самой наглядной агитацией против врага: по сравнению с ними блекли любые слова. Теперь фашистских зверей настигло справедливое возмездие.

Генерал Горбатов, подъезжая к железнодорожному мосту через Березину, был поражен: на поле более трех тысяч вражеских трупов. Здесь безуспешно пыталась прорваться очередная орда окруженных и попала под огонь счетверенных зенитных пулеметов нашей охраны моста. Горбатову «вспомнилось старинное выражение: «Трупы врагов пахнут хорошо»; и я изменил маршрут двум дивизиям второго эшелона, которые направлялись к наведенному мосту у местечка Свислочь, чтобы они прошли через железнодорожный мост и посмотрели на работу своих товарищей из первого эшелона. Пройденные ими лишние шесть километров окупятся в будущем, думал я».

Да, то, несомненно, была лучшая воспитательная работа в войсках, которые испытали глубокое удовлетворение при виде поверженных врагов и не хотели отставать от своих боевых товарищей в бою. Ярость наступавших все увеличивалась, они сметали со своего пути фашистскую нечисть.

К десятым числам июля, оставив далеко позади Минск, наши доблестные войска вели бои на меридиане Вильнюс — Барановичи — Пинск. От Западной Двины до Припяти в полосе примерно 400 километров организованная германская оборона рассыпалась.

7 июля последовал вызов Жукова в Ставку. На следующий день Сталин пригласил маршала вместе с Антоновым на дачу. Верховный был в отменном настроении, шутил. Его настроение еще более поднялось после разговора по телефону с Василевским, с фронта шли новые отрадные вести. На дачу приехали Молотов и Маленков. Завязалась общая беседа о перспективах войны. «По тому, как сжато и четко высказывал И. В. Сталин свои мысли, — отметил Жуков, — было видно, что он глубоко продумал все эти вопросы. Хотя Верховный справедливо считал, что у нас хватит сил самим добить фашистскую Германию, он искренне приветствовал открытие второго фронта в Европе. Ведь это ускоряло окончание войны, что было так необходимо для советского народа, крайне измученного войной и лишениями».

Для собравшихся у Сталина не было секретом, что Германия идет к поражению. В военном отношении она проиграла войну на советско-германском фронте уже на рубеже 1943–1944 годов. Конечно, как «азартный игрок», отметил Сталин, он попытается искать политический выход, но Рузвельт и Черчилль не пойдут на сделку с ним. Они будут стремиться к созданию в Германии «послушного им правительства».

С высот политики к делам военным. Сталин спросил мнение Жукова, могут ли наши войска дойти до Вислы и где вводить в дело 1-ю Польскую армию, созданную в СССР. Жуков выразил твердую уверенность, что можно не только дойти до Вислы, но и захватить на ней «хорошие плацдармы» для дальнейшего наступления на Берлин, а 1-ю Польскую армию нацелить на Варшаву.

Сталин приказал Жукову взять на себя руководство и 1-м Украинским фронтом, который должен был на днях выступить, взаимодействуя с левым крылом 1-го Белорусского фронта. У маршала Конева, командующего 1-м Украинским фронтом, к этому времени было 1,1 миллиона личного состава, 16100 орудий и минометов, 2050 танков и самоходных орудий и 3250 самолетов.

Громада! А цель — освобождение Львовской области, восточной части Польши и выход на Вислу. Жуков быстро прикинул: сил и средств больше, чем требуется. Не лучше ли взять у Конева ряд соединений, по крайней мере одну из четырех танковых армий, перебродить их в группу франтов Василевского, усилить их и захватить с ходу Восточную Пруссию? Пока враг бежит, и едва ли он сможет поставить прочный заслон.

— Вы что, сговорились с Василевским? — спросил Сталин. — Он тоже просит усилить его.

— Нет, не сговорились. Но если он так думает, то думает правильно.

— Немцы будут до последнего драться за Восточную Пруссию. Мы можем там застрять, — категорическим, не допускавшим возражений тоном закончил обмен мнениями Сталин.

Вечером в тот же день Жуков вернулся к этому вопросу. Он повторил Сталину свои доводы о необходимости «нанести в ближайшее время более мощные удары на восточно-прусском направлении, с тем чтобы заранее выиграть фланг на западном стратегическом направлении… На этот раз И. В. Сталин ответил, что посоветуется с А. М. Василевским и Генштабом. Я чувствовал, что он по каким-то соображениям хочет быстрее выйти на Вислу, оставляя Восточную Пруссию для последующей операции. Думаю, что это было его ошибкой, что впоследствии подтвердилось: когда в 1945 году началась Висло-Одерская операция, Восточная Пруссия нависла над флангом нашей стратегической группировки, нацеленной на берлинское направление, причинив нам много хлопот.

Я неоднократно пытался связаться лично с А. М. Василевским, чтобы переговорить с ним по этому вопросу, но мои попытки не увенчались успехом, так как он находился где-то в войсках 3-го Белорусского фронта».

Надо думать, не стоит удивляться тому, что Василевский вдруг стал «неуловимым» при превосходной налаженной связи Москвы с фронтами. Объяснение, думается, очень простое — Василевский узнал о том, что Сталин против предложения Жукова.

Итак, Сталин и Василевский переиграли в споре, затеянном Жуковым. Что, он был фантазером, наш великий полководец? Нет и еще раз нет! В июле 1944 года дорога в Восточную Пруссию была открыта: Сталин, конечно, был прав, что гитлеровцы «будут до последнего драться» за нее, но чем? Да, были укрепления, построенные еще до и во время первой мировой войны, но не было войск, чтобы занять их.

Только 5 — июля Гитлер приказал немедленно сформировать главным образом для прикрытия Восточной Пруссии 15 «гренадерских дивизий». Первым из них предписывалось прибыть на фронт в конце июля, остальным к концу августа; 13 июля он выступил перед 160 командирами, назначенными в эти дивизии. То была последняя речь Гитлера перед относительно большой аудиторией. Текста ее не сохранилось.; Население Восточной Пруссии погнали к границе восстанавливать и строить новые укрепления. Какой эффект?

Тех, кто мог немедленно защищать Восточную Пруссию, уже не было. Прежде всего не было войск, которые могли бы отойти с Востока. Вот что происходило по ту сторону фронта, по описанию П. Карелла (как уже отмечалось, псевдоним начальника отдела печати МИД нацистской Германии П. Шмидта) в книге 1971 года. 25 июля из окруженного Витебска командующий 53-м корпусом генерал Гольвитцер сдал «героические» телеграммы, хотя, отмечает Карелл, «53-й корпус с его 35000 солдат и офицеров был обречен. В 19.30 командир корпуса передал свою последнюю радиограмму из города: «Даю личную клятву сражаться до конца. Гольвитцер». Это была сознательная ссылка на вошедшую в историю радиограмму, которую 23 августа 1914 года комендант немецкой крепости Циндао направил кайзеру Вильгельму. Тогда капитан Мейер Вельдек радировал из укрепленной немецкой базы в Китае: «Лично клянусь выполнять свой долг до конца». Капитан защищал Циндао со своими четырьмя тысячами солдат против 40000 японцев еще два с половиной месяца.

Гольвитцер не продержался со своим корпусом и двух дней. Утром 26 июня он готовился к прорыву на юго-запад. Отдельным немецким частям удалось к 27 июня достичь района в 20 километрах к юго-западу от Витебска. О том, что произошло дальше, повествует «История Великой Отечественной войны Советского Союза»: «Прорваться удалось лишь одной немецкой группе, насчитывавшей около 8 тыс. человек. Но она была вновь окружена и вскоре уничтожена. Утром 27 июня остатки вражеских дивизий приняли ультиматум советского командования о капитуляции и сдались в плен. Противник потерял под Витебском 20 тыс. убитыми, и более 10 тыс. пленными. В плен сдались командир 53-пт. армейского корпуса Генерал пехоты Гольвитцер и начальник штаба этого корпуса полковник Шмидт».

А что случилось с 206-й пехотной дивизией» которой надлежало удерживать Витебск? Несмотря на непрерывный поток радиограмм из ставки Гитлера, требовавших от 206-й дивизии «оборонять город до подхода подкреплений», ничто не могло остановить порыв наступавших советских войск. Немецкие части к северу от Витебска были разбиты. Город стал могилой для тысяч немецких солдат. Понимая это, генерал-лейтенант Гиттер днем 26 июня под свою ответственность отдал приказ прорываться из окружения. Раненых погрузили на повозки и на артиллерийские тягачи и в 22.00 немецкие части бежали из города.

Передовые отряды кое-как продвинулись на несколько километров. Затем они были остановлены и окружены соединениями 39-й армии русских. Отчаянная попытка прорвать линию советских войск штыковым ударом с криками «ура!» провалилась. Это было последнее сражение 301-го, 312-го и 413-го гренадерских полков, известных своими боевыми традициями в Восточной Пруссии. Уцелевших после боя взяли в плен в лесу. Лишь горстке солдат и офицеров удалось спастись. После долгих скитаний они добрались до немецких позиций, где и рассказали о трагической участи дивизии.

Коль скоро Восточная Пруссия находилась под угрозой вторжения, пункт по расформированию дивизии открылся в городе Рудольфштадте, Тюрингия. После кропотливой и трудоемкой работы — все документы и архивы погибли в витебской катастрофе — 12 тысяч похоронных извещений разослали родственникам погибших и пропавших без вести солдат и офицеров. 18 июля 1944 года было официально объявлено о гибели дивизии и отдан приказ о ее расформировании. Эту официальную дату гибели дивизии использовали для ее нового номера полевой почты — 18744 — как надпись о дне смерти, высеченную на надгробной плите». На том кончает свой скорбный рассказ Карелл.

18 июля ближайший подручный фюрера Мартин Борман записывает: «Русские у Августова, вплотную к границе Восточной Пруссии. Если их танковые соединения нажмут хоть немного, нам пока нечем остановить. Вновь формируемые дивизии все еще не имеют необходимых противотанковых средств!»

Теперь из сферы возможного к тому, что происходило в действительности. 11 июля Жуков прибыл на 1-й Украинский фронт и развернул свой командный пункт в районе Луцка. 13 июля фронт перешел в наступление и за пять дней продвинулся до 80 километров. Развернулась Львовско-Сандомирская операция, практическая подготовка которой прошла мимо Жукова. Сначала опа развивалась куда более медленнее, чем ожидали в штабе фронта и Ставке. Толчок операции был дан 18 июля, когда «в тот памятный день» рванулись на Люблин войска левого крыла 1-го Белорусского фронта. Впереди — Висла!

От успехов наших войск просто дух захватывало. Фронты катились на запад, прямо на запад. Хотя Жуков был с войсками 1-го Украинского фронта, мысль о том, что нужно сломить противника в Восточной Пруссии с ходу, не оставляла его. Он знал, что от этого зависело главное — эффективность нашего наступления на Берлин. Жуков, разумеется, не мог знать приведенное выше мнение Бормана. Но он видел обстановку. 19 июля он посылает внеочередное донесение «в собственные руки» Сталину. Документ Жуков не доверил телеграфу, а отправил с офицером. То было из ряда вон выходящее по важности донесение:

«Товарищу Сталину.

В связи с близким подходом наших войск к госгранице, докладываю свои соображения по построению операции Белорусских фронтов на ближайший период:

1. Главной стратегической целью 1-го, 2-го, 3-го Белорусских фронтов на ближайший этан должно являться: выход на Вислу до Данцигской бухты включительно и захват Восточной Пруссии или в крайнем случае одновременно с выходом на Вислу отсечение Восточной Пруссии от Центральной Германии…

Наиболее выгодные направления для наступления в Восточную Пруссию:

1- е направление — из района Тильзит вдоль побережья в общем направлении на Кенигсберг через Либоц.

2- е направление — из района Каунас — Алитус через Гумбинен на Кенигсберг, обходя обязательно с юга район затопления и Летценский укрепленный район.

3- е направление — из района Млава через Хохенштайн — Алленштайн на Браунсберг.

Кроме того, сильную группировку необходимо бросить восточнее Вислы в общем направлении на Мариенбург для отсечения Восточной Пруссии от Данцигского района».

Г. К. Жуков разрабатывал наметки замечательного плаца в горестную годовщину — за 30 лег до этого русские войска в августе 1914 года вступили в Восточную Пруссию. Они потерпели поражение, командующий одной из армий генерал, А. В. Самсонов застрелился. Он предпочел смерть позору плена. Немецкая пропаганда с тех пор превозносила эту победу над русскими «ордами». Теперь ровно через тридцать дот Жуков собирался послать могучие танки и устрашающие самоходные орудия (калибр некоторых 152 мм.) по тем же дорогам, по которым не дошли в 1914 году до Кенигсберга и побережья самсоновские солдаты. Унтер-офицер первой мировой войны и маршал второй Г. К. Жуков всей душой устремился смыть вражеской кровью пятно поражения русской армии. Он мыслил возвышенно, Георгий Константинович Жуков. Он не сомневался, что план, много улучшенный вариант невыполненного плана 1914 года, осуществим, ибо заканчивал свое послание Сталину так:…

«Для выполнения вышеизложенных задач 1-му Белорусскому фронту войск хватит. Ему нужно добавить 300 танков и 100 самоходных орудий.

2-му Белорусскому фронту потребуется одна армия в 9 дивизий, один стрелковый корпус — три дивизии., два-три танковых корпуса или танковая армия, четыре тяжелых танковых полка, четыре полка артиллерий-самоходных установок — 152 мм и усилить фронт авиацией…

Считал бы крайне полезным по предстоящим операциям посоветоваться с Вами лично, и хорошо бы вызвать Василевского».

Вызова в Москву не последовало. Сталин остался при своем мнении, Он так и не понял, а Василевский, по-видимому, не объяснил, что значила бы для русского сердца победа в Восточной Пруссии в августе 1944 года в годовщину тягостного августа 1914 года, 20 июля в самой мрачной атмосфере в ставке Гитлера собралось совещание. Докладывавший начальник оперативного отдела генерал Хойзипгер рисовал безотрадную картину обстановки на Восточном фронте. В разгар его доклада прямо из Берлина приехал начальник штаба армии резерва полковник Штауффенберг, вызванный как раз с докладом о «гренадерских дивизиях» для Восточной Пруссии. Оставив объемистый портфель в зале заседаний, Штауффенберг вышел. Хойзингер показывал на карте клинья советских армий — над группой армий «Север» нависла угроза окружения. Он повысил голос: «…если наша группа армий не будет немедленно отведена, то катастрофа…»

Фразу прервал мощный взрыв бомбы в портфеле Штауффенберга.

Покушение подготовила группа заговорщиков, которые убийством фюрера пытались предотвратить военный крах Германии. Гитлер уцелел и жестоко раскрасился не только с ними, но и со всеми заподозренными в нелояльности режиму. Террор нацистов и пропаганда укрепили сопротивление вермахта. Начальником генерального штаба Гитлер 21 июля назначил опытного генерала Гудериана.

Приняв дела, тот заключил: «…положение группы армий «Центр» после 22 июля 1944 года было просто катастрофичным, худшего ничего и не придумаешь… русские, казалось, неудержимым потоком хлынули к реке Висла». Остатки разбитых в Белоруссии немецких войск бежали в Польшу. Резервы? «Единственные оставшиеся в нашем распоряжении силы находились в Румынии, в тылу группы армий «Южная Украина». Уже одного взгляда на карту железных дорог было достаточно, чтобы понять, что переброска этих резервов займет много времени».

Дорого обходился немцам выход Советских войск Под командованием Жукова в марте 1944 года в Карпаты!

Ко второй половине июля наши войска прошли за месяц около 500 километров, тылы отставали, ослабела поддержка с воздуха: новые аэродромы не поспевали за фронтом, катившимся на запад. В этот момент Гудериан и взял руководство в свои руки.

Жуков, которого всегда отличала объективность, спокойно заметил в своих воспоминаниях об этих событиях: «Все же я должен сказать, что командование группы армий «Центр» в этой крайне сложной обстановке нашло правильный способ действия. В связи с тем, что сплошного фронта обороны у них не было и создать его при отсутствии необходимых сил было невозможно, немецкое командование решило задержать наступление наших войск главным образом короткими контрударами. Под прикрытием этих ударов на тыловых рубежах развертывались в обороне перебрасываемые войска из Германии и с других участков советско-германского фронта». Еще Жуков добавил: «Принятое ими после разгрома в белорусском котле решение следует признать смелым и умным».

Все это затруднило, но не могло остановить и не остановило прорыва наших наступавших войск. 23 июля ударная группировка 1-го Белорусского фронта освободила Люблин, а 24 июля формировала Вислу, создав плацдармы в районах Магнушева и Пулавы. Тем временем 1-й Украинский фронт завершает Львовско-Сандомирскую операцию. 27 июля был взят Львов, а 29 июля форсирована Висла и создан Сандомирский плацдарм.

Воздавая должное войскам 1-го Украинского фронта, Жуков все же счел, что при планировании операции, хотя и успешно завершившейся, были допущены промахи, нетерпимые на четвертом году войны. Недоработки разведки, дефекты при артиллерийской и авиационной подготовке, не всюду разгадали контрманевры противника и т. д.

Недоработки эти носили, пожалуй, хрестоматийный характер. Как заметил Г. К. Жуков: «Ведение огня и бомбометание по площадям не может уничтожить систему обороны противника. Так и получилось на львовском направлении: стреляли много, бомбили тоже немало, а нужных результатов не получилось… Пехота в наступательных боях весьма чувствительна к огню обороны противника. Все уцелевшие во время артиллерийской подготовки — пулемет, орудие, вкопанный в землю танк, дот или огневой узел — способно «прижать» наступающую пехоту и задержать ее продвижение вперед. В этих случаях большую роль играют тапки, сопровождающие пехоту и подавляющие своим огнем уцелевшие от артподготовки огневые средства врага. Все это также не было полностью учтено… Непонятно, почему историки при описании Львовско-Сандомирской операции обходят молчанием допущенные ошибки». Повлекшие за собой излишние потери уже по той причине, что 1-й Украинский фронт И. С. Конева в то время был буквально перенасыщен войсками, которые расходовались непропорционально достигавшимся целям.

Летняя кампания 1944 года обошлась вермахту, по подсчетам маршала Жукова, в 147 разгромленных дивизий. Был разбит весь оборонительный фронт врага — на протяжении 2200 километров. Наибольших успехов мы достигли на центральном участке, где действовали фронты Белорусского направления и 1-й Украинский фронт. Пройдя свыше 600 километров, советские войска вышли за Вислу, прочно встав на трех плацдармах. До Берлина оставалось столько же километров, сколько 1-й Белорусский фронт покрыл за месяц с небольшим. Теперь этот фронт был острием клина Красной Армии, нацеленным прямо на запад, на Берлин.

29 июля Сталин и Калинин поздравили Г. К. Жукова с награждением второй медалью Золотая Звезда Героя Советского Союза.

Август 1944 года прошел в тяжких боях на центральном участке советско-германского фронта. Гремели, призывы к войскам, созвучные общему настроению, некоторые довольно пространные: «Друзья, вперед! Преследовать раненого фашистского зверя по пятам, не давать ему передышки ни днем, ни ночью!» Другие лозунги четкие и ясные: «Добьем фашистского зверя в его берлоге!»

Зверь у порога своего логовища свирепо сопротивлялся. Наши плацдармы за Вислой блокированы. Восточная Пруссия ощетинилась. Гудериан, которого преследовал кошмар — советские танки в Восточной Пруссии, — перебросил в цитадель разбойничьего прусского милитаризма войска из Прибалтики. Ценой громадных потерь немцам удалось удержать фронт от Балтийского моря до Карпат.

Удалось удержать, но «в течение лета и осени 1944 года немецкую армию постигло величайшее в ее истории поражение, превзошедшее даже сталинградское» — написал немецкий генерал З. Вестфаль в нашумевшем в свое время среди специалистов коллективном труде «Роковые решения» (1958). Работа была выполнена сразу после войны группой пленных высокопоставленных немецких генералов, по наущению и под руководством американцев. Во введении к труду было сказано: «Мы, американцы, должны извлечь пользу из неудачного опыта других». Так что в объективности западной оценки эпохальной кампании 1944 года сомнений нет.

Показатель случившегося, добавил Вестфаль, что «в конце августа Красная Армия вступила в Восточную Пруссию. Линия фронта настолько приблизилась, что орудийные выстрелы отчетливо слышались в ставке Гитлера около Растенбурга». Хотя Жуков не мог не знать об этом, он не обольщался. Время было упущено.

Нужна была пауза в военных действиях, в противном случае неизбежны бесполезные потери. 29 августа Ставка приказала прекратить наступление фронтам на этом направлении.

22 августа Жуков был отозван в Москву для выполнения особого задания Государственного Комитета Обороны. Оно состояло в том, чтобы подготовить операции в Болгарии, прогитлеровское правительство которой оставалось с Германией.

В это время советские войска южного крыла фронта, начав 20 августа Ясско-Кишиневскую операцию, разбили немецко-румынские армии в Румынии и стремительно шли на лог к болгарской границе. 23 августа в Румынии вспыхнуло вооруженное восстание; Теперь, когда бежавшие немцы привели в Румынию победоносную Красную Армию, румынские части опомнились и повернули оружие против гитлеровцев. Германское командование попыталось было наказать бывшего союзника, соратников по разбойничьей войне против СССР. Эти поползновения были пресечены Красной Армией. В октябре Румыния была полностью освобождена. В семимесячных боях на ее территории с марта 1944 года наши потери достигли 286 тысяч человек, из них 69 тысяч убитых. Румынская армия в борьбе за освобождение своей страны потеряла 58,3 тысячи убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Когда в двадцатых числах августа Жуков приехал в Москву, Сталин посоветовал ему встретиться с Георгием Димитровым. Он произвел на Жукова «впечатление исключительно скромного и душевного человека». Димитров — руководитель патриотических сил Болгарии заверил, что его народ ждет Красную Армию, «вас встретят не огнем артиллерии и пулеметов, а хлебом и солью, по нашему старому славянскому обычаю».

В этом сомнений не было. «Но мы, — писал Жуков, — люди военные, получив задачу от руководства, должны ее выполнять с величайшей точностью». Димитров заверил: «В горах и лесах — значительные партизанские силы. Они не сидят без дела и готовы спуститься с гор поддержать народное восстание». По мнению Димитрова, сила, но Жуков знал, болгарская армия насчитывала 510 тысяч человек, к концу августа 1944 года в стране было около 30 тысяч фашистских войск, контролировавших важнейшие коммуникации и аэродромы.

В последних числах августа Жуков прибыл в штаб 3-го Украинского фронта, которому предстояло действовать в Болгарии. Фронт под командованием Маршала Советского Союза Ф. И. Толбухина насчитывал 258 тысяч личного состава.

4 сентября 1944 года представитель Ставки ВГК маршал Жуков и командование 3-го Украинского фронта представили в Ставку ВГК план операции по овладению приморской частью Болгарии. Конечно, Жуковский почерк Прежде всего обеспечить внешний фронт охвата — в данном случае эту роль играло Черноморское побережье. Пресечь морские коммуникации, которые мог бы использовать вермахт.

Во всеоружии опыта, накопленного в годы Великой Отечественной войны, планировалась смелая операция на глубину до 210 километров, которые предстояло пройти с боями за 10–12 дней. На двух участках прорыва — по 8 километров по фронту — сосредоточивались 180–200 стволов орудий и 82-миллиметровых минометов на 1 километр фронта прорыва. Готовность к началу операции, утвержденной Ставкой ВГК 5 сентября, устанавливалась; 10 сентября 1944 года. Поспели раньше, утром 8 сентября фронт был готов к выступлению.

План планом, а Жуков выполнил куда более приятную задачу — помог штабу фронта спланировать мирное вступление советских войск в Болгарию. Войска должны быть готовы к встрече с дружественным народом. От артиллерийской и авиационной подготовки наступления, естественно, отказались — самое тщательное наблюдение не обнаружило на болгарской территории воинских частей.

8 сентября в И утра передовые подвижные отряды в колоннах перешли румыно-болгарскую границу, а через полтора часа за ними последовали главные силы. На земле Болгарии нас встретили как братьев. Болгарские воинские части выстраивались вдоль дорог с красными знаменами, оркестрами.

Жуков немедленно позвонил в Ставку и рассказал о происходившем.

— Все оружие болгарских войск оставьте при них, пусть они занимаются своими обычными делами и ждут приказа своего правительства, — сказал Сталин.

8-го и 9-го были заняты Варна и Бургас. Немцы, попав в безвыходное положение, затопили свои суда и пошли в плен. 9 сентября власть перешла к правительству Отечественного фронта, которое разорвало отношения с Германией и объявило ей войну. Ставка приказала с вечера 9 сентября прекратить военные действия в Болгарии и остановить наши войска на тех рубежах, на которые они вышли. Так закончилась «война», в которой не было жертв с обеих сторон.

Жукову пришлось задержаться в Болгарии до середины сентября. Гитлеровцы вторглись в страну с запада. По просьбе правительства Отечественного фронта наши войска проделали марш почти в 500 километров, вышли на югославско-болгарскую границу. Болгарская армия в оперативном отношении была подчинена командующему войсками 3-го Украинского фронта.

Нельзя было исключить вторжение в Болгарию турецких войск. Выдвижение, по условиям перемирия, части сил 3-го Украинского фронта (37-й армии) на юг Болгарии свело на нет эту угрозу. Наконец в Софию внезапно и незаконно прибыла англо-американская миссия. Пришлось дислоцировать в столице Болгарии усиленный стрелковый корпус.

Во все это внес определенный вклад Г. К. Жуков, выполняя не только военную, но и политическую миссию Ставки в дружественной Болгарии.

В середине сентября Жуков вернулся в Москву и тут же получил распоряжение от Сталина вылететь на 1-й Белорусский фронт. «Вы там свой человек, — сказал ему Сталин, — разберитесь с Варшавой на месте и принимайте меры, какие нужно. Нельзя ли там провести частную наступательную операцию по форсированию Вислы именно войсками Бердинга… Задачу полякам поставите лично вместе с Рокоссовским и сами помогите организовать дело».

Жуков восстановил в памяти недавнее прошлое, а в Генштабе получил исчерпывающую информацию о том, что произошло в Варшаве за последний месяц. G вступлением Красной Армии в Польшу 21 июля 1944 года был организован Польский комитет национального освобождения, которому принадлежала власть в стране. В Лондоне пребывало эмигрантское польское «правительство», имевшее свои подпольные воинские формирования в Польше — Армию Крайову (АК). Это правительство Миколайчика носилось с химерическими планами создания «условий для польской победы в вероятном будущем конфликте с Германией и Россией». Отряды АК нацеливались на то, чтобы установить до подхода Красной Армии в те или иные районы власть лондонского правительства. 7 июля они попытались было взять Вильнюс, пятитысячный объединенный отряд был разбит немцами. Вильнюс освободила 13 июля Красная Армия. Три тысячи аковцев 23 июля сунулись брать Львов, но были разогнаны немцами. Через три дня Красная Армия вызволила город из фашистской неволи.

В этом ряду операций АК и были драматические события в районе столицы Польши, разыгравшиеся в начале августа. Когда Красная Армия приблизилась к Висле, 1 августа по указке эмигрантской верхушки в Варшаве было спровоцировано вооруженное выступление. О нем не были заранее поставлены в известность ни Москва, ни командование 1-го Белорусского фронта. Стоило прозвучать в Варшаве первым выстрелам, как выступило население, и провокация вылилась в массовое антифашистское восстание. Цель провокаторов была очевидной — захватив Варшаву, объявить, что у Польши есть «правительство». Ради этого они бросили против вооруженных до зубов немцев массу варшавян. Гитлер приказал подавить восстание и сровнять город с землей.

Неучи в военном деле в руководстве АК, подняв восстание в самом городе, рассчитывали, что Красная Армия форсирует Вислу именно здесь. Они проспали войну, не знали и не хотели знать, что никогда (хотя бы взятие Киева!) советское командование не бросало войска в горнило уличной борьбы, а прибегало к обходным маневрам. Тем более в случае с Варшавой, где высокий левый берег обеспечивал все преимущества оборонявшимся. Да и правобережье, прежде всего предместье Варшавы, Прагу немцы пока цепко и прочно удерживали в своих руках.

Наше командование не могло оказаться безучастным к трагедии, развернувшейся почти на глазах. Хотя войска 1-го Белорусского фронта после 600-километрового наступления были основательно ослаблены и утомлены, уже в десятых числах августа они предприняли попытки пробиться к Варшаве. Немцы бешено контратаковали, собрав сильную танковую группировку. Завязались тяжелые и продолжительные бои. Одновременно противник обрушился на наши завислинские плацдармы. Несмотря на все это, Жуков и Рокоссовский подготовили план охвата Варшавы с юга и севера и освобождения ее, причем в город должна была вступить 1-я армия Войска Польского. Когда, Жуков уезжал в Болгарию, план, утвержденный Ставкой, начал выполняться. Результаты проделанного в его отсутствие увидел Жуков, вернувшийся на 1-й Белорусский фронт.

Бои на правобережье Вислы шли в очень запутанной обстановке, и Рокоссовскому невольно вспомнились сражения на польской земле в конце 1914 года— тогда он молодым драгуном дрался в районе Лодзи, Бржезины. Та операция вошла в историю как «лодзинский слоеный пирог», теперь перемешались советские и немецкие части, бой принял очаговый характер. В то время как тысячами гибли наши солдаты и офицеры, в США и Англии развернулась клеветническая кампания — Красная Армия-де умышленно не оказывает помощи повстанцам. Американская и английская авиация провела преимущественно демонстративные сбросы вооружения над Варшавой. Лишь немногое из сброшенного оказалось у варшавян, немецкая зенитная артиллерия не допускала пролетов самолетов на небольшой высоте.

Только 11 сентября наши войска сумели, отбив немецкие контратаки, перейти в наступление. «К 14 сентября, — писал Рокоссовский, — они разгромили противника и овладели Прагой… Вот когда было наиболее подходящее время для восстания в польской столице! Если бы осуществить совместный удар войск фронта с востока, а повстанцев — из самой Варшавы (с захватом мостов), то можно было бы в этот момент рассчитывать на освобождение Вартаны и удержание ее. На большее, пожалуй, даже при самых благоприятных обстоятельствах войска фронта не были способны. Очистив от противника Прагу, наши армии вплотную подошли к восточному берегу Вислы. Все мосты, соединявшие предместье с Варшавой, оказались взорванными».

С 15 сентября по приказу командования фронта началась переброска на левый берег польских воинов, а в ночь на 16 сентября форсировал реку польский полк. Фронт оказал помощь авиацией как для непосредственной поддержки повстанцев, так и сброса им грузов. Жуков и Рокоссовский решили наращивать силы на том берегу. Переправились в общей сложности три полка.

Руководители восстания в Варшаве не только но помогли им, а, напротив, отвели повстанцев от реки. Предложения штаба фронта установить связь аковцы высокомерно отвергли, а с немцами вступили в переговоры о капитуляции. Немцы к 24 сентября ликвидировали плацдарм, в ходе борьбы за который Войско Польское потеряло 3764 человека убитыми и ранеными. Оставшихся в живых удалось эвакуировать. Отныне непосредственная помощь восставшим ограничилась сбрасыванием с самолетов вооружения, снаряжения и продовольствия, а также авиационной и артиллерийской поддержкой.

Жуков отправился севернее Варшавы, где в так называемом «мокром треугольнике» (развилке Вислы, Буга и Нарева) наши войска пытались пробиться к столице Полыни. Открылась тяжелая картина: крайне переутомленные и обессиленные наши две армии пытались взломать сильную вражескую оборону. Наши войска несли большие потери, а тем временем 2 октября руководители восстания в Варшаве капитулировали. В «мокром треугольнике» продолжали гибнуть в бесплодных атаках наши бойцы и командиры. «Я не принимал участия в организации этого наступления, — писал Жуков, — и мне была непонятна его оперативная цель, сильно изматывавшая войска».

В боях за освобождение Польши уже пало почти 100 тысяч советских воинов, а 340 тысяч были ранено. Общие потери Войска Польского к этому времени достигли 11 тысяч человек.

На Наревском плацдарме враг даже попытался отбросить наши войска назад. Всю первую половину октября гитлеровцы бешено контратаковали, введя в дело сотни танков. Бои были исключительно тяжелыми. Как заметил командующий 65-й армией Батов, именно во время этих боев родился боевой лозунг гвардейских истребительно-противотанковых частей: «Гвардейцы умирают на лафетах, но врага не пропускают!» Армия Батова, отбивая атаки, уничтожила свыше 400 танков противника.

Жуков уделил, по словам Батова, «очень большое внимание» плацдарму на Нареве. Далеко не отрадные вести приходили и из Восточной Пруссии. «5 ноября, — зафиксировал Василевский, — войска 3-го Белорусского фронта в связи с неудачными попытками ворваться в пределы Восточной Пруссии получили приказ перейти к жесткой обороне в Южной Литве».

Неизменно мысливший в масштабах всего советско-германского фронта, Жуков был вынужден, как он впоследствии выразился, «с сожалением констатировать тот промах, который допустила Ставка, не приняв предложение, сделанное еще летом, об усилении фронтов, действовавших на Восточно-Прусском направлении. Оно ведь строилось на том, чтобы с ходу сломать оборону противника при успешном развитии Белорусской операции. Теперь вражеская группировка в Восточной Пруссии могла серьезно угрожать нашим войскам при наступлении на берлинском направлении».

А северо-западнее Варшавы 1-й Белорусский фронт все пытался наступать. Рокоссовский разъяснил Жукову, что Сталин не изменяет своего требования выйти на Вислу на участке Модлин — Варшава. Можно сделать допущение — Сталин довоевывал войну 1920 года. Тогда он был среди тех, кто проиграл кампанию. Теперь он, по всей видимости, пытался взять реванш. Но даже лучшие полководцы — Жуков и Рокоссовский — не могли сделать невозможного.

Жуков обратился в Ставку с настоятельным требованием прекратить наступление в этом районе, перейти к обороне, дать войскам отдых и пополнение. В ответ — вызов в Москву вместе с командующим фронтом Рокоссовским, «поговорим на месте».

Маршалы прибыли к Сталину для «личных переговоров», как выразился Верховный, крайне озабоченные и солидарные в оценке обстановки. В кабинете злобный Молотов, Берия и Маленков, самые усердные в поддакивании вождю. Сталин выслушал доклад Жукова, на глазах теряя хладнокровие и контроль над собой. И было отчего. Наверняка последняя осень войны, а предлагается прекратить активные действия. Но Жуков стоял на своем: противник сумел наладить оборону, наши войска несут «ничем не оправданные потери». Жуков докладывал по карте и буквально кожей чувствовал, как обостряется обстановка, Сталин «то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально всматриваясь своим колючим взглядом то в меня, то в карту, то в К. К. Рокоссовского». Сталин обратился к Рокоссовскому: поддерживает ли он мнение Жукова? Маршалы оказались единодушны в оценке обстановки.

Сталин предложил подкрепить наступающие войска авиацией, танками и артиллерией. Он спросил Рокоссовского: можно ли тогда выйти к Висле между Модлином и Варшавой?

— Трудно сказать, товарищ Сталин, — ответил Рокоссовский, — противник также может усилить это направление.

— А как вы думаете? — обратился Сталин к Жукову.

Тот ответил куда более категорически:

— Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв. А с оперативной точки зрения, нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Город надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь — Познань. Сил для этого сейчас у фронта нет, но их следует сосредоточить, одновременно нужно основательно подготовить к совместным действиям и соседние фронты на берлинском направлении.

Сталин неожиданно отослал маршалов в соседнюю комнату «подумать», а мы тут «посоветуемся».

В соседней, именовавшейся библиотечной, комнате маршалы снова разложили карту и задумались над ней. У Жукова остался неприятный осадок от стычки в кабинете Верховного. На правах старого друга он без обиняков по-товарищески спросил Рокоссовского, почему он «не отверг предложение И. В. Сталина в более категорической форме».

— А ты разве не заметил, как зло принимались твои соображения, — ответил Рокоссовский. — Ты что, не чувствовал, как Берия подогревает Сталина? Это, брат, может плохо кончится. Уж я-то знаю, на что способен Берия, побывал в его застенках.

Исчерпывающий ответ! Минут через 20 в комнату явилась троица — Берия, Молотов и Маленков. Они осведомились у маршалов: что-нибудь «надумали». Ответ — нет. Троица заверила, что это «правильно». Маленков заверил: «Мы вас поддержим». Это-то перед Сталиным!

В кабинете Жуков и Рокоссовский выслушали решение Верховного. Наступление остановить, перейти к обороне, дальнейшие планы будут обсуждены позднее. «Все это было сказано далеко не дружелюбным тоном. И. В. Сталин почти не смотрел на нас, а я звал, что это нехороший признак». На следующий день Сталин позвонил Жукову и «сухо спросил» его мнение о том, чтобы передать непосредственно Ставке руководство всеми фронтами. Речь шла о том, чтобы упразднить ее представителей, координировавших действия групп фронтов. Жуков понял, что «идея возникла не только в результате вчерашнего нашего спора».

К этому времени линия фронта сократилась. В сентябре вышла из войны Финляндия, немцы изгнаны из Румынии и Болгарии, бои шли на территории Польши, Венгрии и Югославии. За исключением небольшого участка в Латвии, где были прижаты к морю 38 немецких дивизий, вся советская земля была освобождена.

Жуков согласился.

— Вы это без обиды говорите? — спросил Сталин.

— А на что же обижаться? Думаю, что я и Александр Михайлович Василевский не останемся безработными.

Вечером в тот же день Сталин вызвал Жукова и объявил:

1-й Белорусский фронт находится на берлинском направлении. Мы думаем поставить вас на это направление.

У Георгия Константиновича молнией пронеслась мысль: комфронта Рокоссовский. Он четко определил свое отношение к предложению: «Готов командовать любым фронтом». Но счел необходимым сказать, что Рокоссовскому «вряд ли будет приятно» уйти с 1-го Белорусского фронта. Сталин пытливо взглянул на него. Подумал и добавил: «У. Вас больше опыта, и впредь останетесь моим заместителем. Что касается обиды мы же не красные девицы. Я сейчас поговорю с Рокоссовским». Сталин тут же сказал ему по телефону, что он назначается командующим 2-м Белорусским фронтом. Рокоссовский не сдержался:

— За что такая немилость, что меня с главного направления переводят на второстепенный участок?

Сталин внушительно, самым правдивым тоном разъяснил, что собеседник ошибается. На берлинском направлении, считая с севера на юг, три фронта: 2-й Белорусский, 1-й Белорусский и 1-й Украинский. В центре будет Жуков, справа Рокоссовский, слева Конев. «Если не продвинетесь вы и Конев, то никуда не продвинется и Жуков», — закончил разговор Верховный.

Звучало так возвышенно, решения диктовались только интересами дела, завершением разгрома Германии. На деле, откровенно смог написать Г. К. Жуков уже в семидесятые, «расчет был здесь ясный. Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, т. е. повторить то, что сделал в 1813 году Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя верховное командование с тем, чтобы прогарцевать на белом коне при въезде в Париж во главе русских доблестных войск, разгромивших армию Наполеона».

Перебрасывая Рокоссовского с берлинского направления, Сталин поэтому, по словам Жукова, «действовал неспроста», что имело серьезные последствия. «С этого момента, — с горечью вспоминал Жуков, — между Рокоссовским и мною уже не было той сердечной, близкой товарищеской дружбы, которая была между нами долгие годы». В мемуарах он уточнил: Рокоссовский, видимо, «считал, что я в какой-то степени сам напросился встать во главе войск 1-го Белорусского фронта. Если так, то это его глубокое заблуждение». Дело было не только в отношениях двух тезок — Жукова и Рокоссовского, Георгий Константинович для себя вывел закономерность: «И чем ближе был конец войны, тем больше Сталин интриговал между маршалами — командующими фронтами и своими заместителями, зачастую сталкивая их «лбами», сея рознь, зависть и подталкивая к славе на нездоровой основе».

Все это, однако, не успело серьезно отразиться на выполнении командованием Красной Армий своих задач. О мотивах Сталина догадывались считанные люди, а для вооруженных сил и страны не вызывало сомнения очевидное — на завершающем этапе войны наши войска должны были вести три самых выдающихся советских полководца — Маршалы Советского Союза Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский и И. С. Конев. А рядом с ними сотни военачальников, получивших боевой опыт в Великой Отечественной войне и обогативших в ходе ее наше военное искусство.

Теперь, когда советские войска подходили к Германии, немецкий генеральный штаб озаботился познакомить нацистское руководство с советскими военачальниками, с теми, кто на полях сражений возглавлял разгром вермахта. Геббельс записывает в своем дневнике в начале 1945 года: «Генштаб представляет мне книгу с биографическими данными и портретами советских генералов и маршалов. Из этой книги нетрудно почерпнуть различные сведения о том, какие ошибки мы совершили в прошедшие годы. Эти маршалы и генералы в среднем исключительно молоды, почти никто из них не старше 50 лет. Они имеют богатый опыт революционно-политической деятельности, являются убежденными большевиками, чрезвычайно энергичными людьми, а на их лицах можно прочесть, что они имеют хорошую народную закваску.

Я сообщаю фюреру о представленной мне для просмотра книге генштаба о советских маршалах и генералах, добавляя, что у меня сложилось впечатление, будто мы вообще не в состоянии конкурировать с такими руководителями. Фюрер полностью разделяет мое мнение. Наш генералитет слишком стар, изжил себя».

Враги вплотную подошли к признанию превосходства полководческого мастерства наших военачальников и ущербности своего. Бывший начальник генерального штаба германских сухопутных войск Гальдер писал: «Исторически небезынтересно исследовать, как русское военное руководство, потерпевшее крушение со своим принципом жесткой обороны в 1941 году, развивалось до гибкого оперативного руководства и провело под командованием своих маршалов ряд операций, которые, по немецким масштабам, заслуживают высокой оценки… Над этим периодом в качестве приговора стоит слово, высказанное русской стороной в процессе резкой критики действий немецкого командования: порочная стратегия. Это нельзя опровергнуть».

Той осенью 1944 года изжили заимствования, сделанные было в 1942 году приказом наркома обороны № 227 из германской практики наведения порядка в войсках. 29 октября 1944 года последовал приказ наркома обороны № 0349: «В связи с изменением общей обстановки на фронтах необходимость в дальнейшем содержании заградительных отрядов отпала. Приказываю: 1. Отдельные заградительные отряды к 13 ноября расформировать. Личный состав расформированных отрядов использовать на пополнение стрелковых дивизий».

Германию добивала превосходящая мощь Советского Союза, что обеспечивалось превосходством советского социалистического строя. Как в военной сфере, так и в области политики и экономики побеждал весь строй нашего государства. Теперь за пределами советских границ.