Жуков

МЕЖДУ ВОЙНОЙ И МИРОМ

7 мая Верховный позвонил Жукову в Берлин.

— Сегодня в городе Реймсе, — сказал Сталин, — немцы подписали акт безоговорочной капитуляции. Главную тяжесть войны на своих плечах вынес советский народ, а не союзники, поэтому капитуляция должна быть подписана перед Верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции, а не только перед Верховным командованием союзных войск.

Я не согласен с тем, — продолжал Сталин, — что акт капитуляции подписан не в Берлине, в центре фашистской агрессии. Мы договорились с союзниками считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главного командования и представители Верховного командования союзных войск.

Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы.

Последнее приказание из Москвы Г. К. Жукову за годы Великой Отечественной! Положив трубку, Георгий Константинович несколько минут посидел молча, крепко охватив голову руками. Стучало в висках, теснило в груди. Желанный миг долгожданной Победы. Сколько позади осталось трудов и подвигов, успехов и крови!

На размышления времени не оставалось, нужно подготовиться за сутки с небольшим к исторической церемонии. Быстро подыскали уцелевшее здание в восточной части Берлина в Карлсхорсте, где до войны размещалось немецкое военно-инженерное училище. В двухэтажной столовой училища порядочный зал. Здесь и решили провести церемонию. Обстановка в бывшем училище выглядела будничной. Провести бы подписание капитуляции в самом логове Гитлера — имперской канцелярии. Но там все разбито.

Начальник политотдела 5-й ударной армии генерал-майор Е. Е. Кощеев нашел выход:

— Но ведь хотя мы и разгромили ставку Гитлера, однако многое в ее комнатах и подземельях оставалось целехоньким. Там и ковры любых размеров, и кресла, и стулья, и столы. Можно все это вмиг доставить сюда. Пусть гитлеровские делегаты идут капитулировать по тому же ковру, по которому когда-то ходили докладывать фюреру о военных планах. В этом есть и политическое звучание.

Георгий Константинович одобрил. В несколько часов наш комендант подобрал и доставил нужную мебель. 15 красноармейцев с трудом подняли, скатали и погрузили 120-метровый темно-коричневый ковер из кабинета Гитлера. Тем временем расчистили улицы от развалин — от Темпельгофского аэродрома до Карлсхорста, по которому должен был проследовать кортеж западных союзников. Воздвигли арку с надписью: «Красной Армии слава!»

Днем 8 мая в Темпельгоф прилетели самолеты с представителями Верховного командования союзных войск. Г. К. Жуков послал своего заместителя В. Д. Соколовского с группой генералов встречать их.

Ближе к полуночи 9 мая союзные представители собрались в кабинете Г. К. Жукова, примыкавшем к залу, где предстояло подписание капитуляции. Просмотрели подготовленный текст акта о капитуляции, подтвердили, что руководить церемонией будет Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.

В тот же день, 8 мая, ровно в 24 часа во главе с Г. К. Жуковым они вошли в зал и уселись за стол у стены, к которой были прикреплены государственные флаги СССР, США, Англии, Франции. За большими столами в зале советские генералы, командовавшие войсками, взявшими штурмом Берлин. Вокруг множество советских и иностранных журналистов.

Г. К. Жуков открыл заседание. Он приказал ввести уполномоченных германского главнокомандования. Фельдмаршал Кейтель, вошедший первым, делал какие-то движения своим фельдмаршальским жезлом. Выглядело жалко и неуместно со стороны военного преступника, каким он был. Немцев усадили за небольшой стол у входа в зал. Под пристальными взглядами присутствующих они старались выглядеть бесстрастно. Вдруг Кейтель, взглянув на ковер, помрачнел и что-то прошептал сидевшему рядом немцу. Тот насупился.

Советский комендант Берлина генерал Н. Э. Берзарин вполголоса заметил:

— Узнали, еще бы не узнать. Знакомая меблишка. Еще недавно они считали честью на ней восседать, а сегодня, пожалуй, чувствуют себя как на шипах.

Жуков объявил порядок подписания акта о капитуляции. Присутствовавшие ловили каждое слово маршала. Наконец Жуков спросил, имеют ли они нужные полномочия.

Растерянный Кейтель выдавил из себя: «Яволь».

«Немецкое «яволь» по смыслу означает наше «так точно», — писал член Военного совета 5-й ударной армии генерал Ф. Е. Боков, — этим словом обычно отвечали, вытянувшись в струну и щелкнув каблуками, немецкие солдаты своим командирам, офицеры генералу. «Яволь!» — отрапортовал фашистский генерал-фельдмаршал из прусско-юнкерской помещичьей семьи Вильгельм Кейтель советскому маршалу, крестьянскому сыну Георгию Жукову».

Помедлив, Жуков пригласил немецкую делегацию подписать акт капитуляции. Кейтель неуверенно подошел к столу и расписался на всех пяти экземплярах документа. От волнения его лицо покрылось красными пятнами. Выпавший из глазницы монокль болтался на шнурке.

В 0 часов 43 минуты церемония подписания акта о капитуляции закончилась. Жуков предложил немцам покинуть помещение.

Он встал, взволнованно осмотрел зал и от имени Советского Верховного Главнокомандования поздравил с Победой. Шум, овации.

Вокруг маршала собрались генералы, приведшие в Берлин части и соединения победоносной Красной Армии. Боевые товарищи полководца генералы В. Д. Соколовский, М. С. Малинин, К. Ф. Телегин, Н. А. Антипенко, В. Я. Колпакчи, В. И. Кузнецов, С. И. Богданов, Н. Э. Берзарин, Ф. Е. Боков, П. А. Белов, А. В. Горбатов и другие.

Необычно мягким голосом, обращаясь к ним, Жуков сказал:

— Дорогие друзья! Нам с вами выпала великая честь. В заключительном сражении нам было оказано доверие народа, партии и правительства вести доблестные войска на штурм Берлина. Это доверие советские войска, в том числе и вы, возглавлявшие войска в сражениях за Берлин, с честью оправдали. Жаль, что многих нет среди нас. Как бы они порадовались долгожданной Победе, за которую, не дрогнув, отдали свою жизнь!..

Миг торжества и скорби Жуков запомнил до конца дней своих.

«Эти люди, — писал он, — сами привыкшие без малейшего страха смотреть смерти в лицо, как ни крепились, не смогли сдержать слез». И сам Георгий Константинович не составил исключения.

Он поднял руку и быстро произнес:

— Через час прошу по русскому обычаю закусить чем тыл послал!

Через час начался прием, прошедший с успехом. Тосты за Победу, единство союзников. «Затем Жуков стал провозглашать тосты за рода войск и за присутствующих. Первый — за авиацию. Мне кажется, он это сделал потому, что справа и слева от него сидели авиаторы — Теддер и Спаатс, но тост он говорил главным образом за нашу авиацию.

— В Берлинской операции участвовало около восьми тысяч самолетов, авиация бомбила перед сухопутными войсками каждый метр, она как бы ковром покрывала весь дуть, но ковер этот был очень жестким для врага, а командовал авиацией на нашем фронте вот этот молодой человек, — и показал рукой на меня. Я поднялся. Он тепло сказал о летчиках и их огромном вкладе в победу», — вспоминал маршал авиации С. И. Руденко.

Подавали продукты и напитки только отечественные. Георгий Константинович приказал, чтобы и но вздумали использовать хоть грамм трофейных запасов.

Возник вопрос, чем кормить немецкую делегацию, мрачно сидевшую в отведенном ей помещении. Жуков помолчал и решительно сказал:

— Когда-то Гитлер с Кейтелем настолько верили в успех запланированного захвата Ленинграда, что заранее отпечатали билет на банкет в «Астории». Не пришлось им праздновать в ленинградском ресторане. Теперь они побиты. Не будем мелочиться: кормите их всем, что приготовлено для банкета. И обязательно подайте на тарелках с вензелями имперской канцелярии. Давайте без ограничения и напитки. Пусть запивают свое поражение. Только, я думаю, что это им впрок не пойдет!

А в зале, где прошло принятие капитуляции Германии, яркий праздник продолжался до семи утра. Пели, плясали, Георгий Константинович не удержался и вошел в круг.

Прошли другие празднества в честь Победы.

Английский историк Д. Ирвинг в книге «Война между генералами» (1981 г.) описывает банкет для самых высших американских командующих, который дал Эйзенхауэр во Франкфурте 10 мая 1945 года. Обедающим, подчеркивает Ирвинг, «подают лучшие коньяки и ликеры, захваченные в запасах вермахта». Какой контраст с указанием Жукова — за день до этого на банкете в Потсдаме — победителям негоже прикасаться к трофейным запасам. Красная Армия вела войну не за трофеи, нельзя осквернять великое торжество взятым у врага.

Потягивая коньяки и ликеры (которые гитлеровцы в свое время награбили в оккупированных странах), американские военачальники размышляли о будущем. Один из них — генерал Дж. Наттон, замечает Ирвинг, «уже мечтает о том, как использовать сохранившиеся немецкие дивизии, оказавшиеся в секторе его армии, для удара против того, кого он считает подлинным врагом Советского Союза». Разумеется, мысли эти Паттон и ему подобные тогда предпочитали держать при себе.

Настроение в войсках западных союзников, встретившихся наконец с Красной Армией, было совершенно иным.

Жуков сообщал в Ставку о встречах наших солдат и офицеров с американскими военнослужащими. 5 мая в городе Стендаль в штабе 102-й американской дивизии с американцами встретилось командование 75-й гвардейской стрелковой дивизии. Командир американской дивизии Китинг заявил: «Мы должны так закончить войну, чтобы Германия и Япония не могли больше подняться». Его заместитель Факс, как солдат, «считал бы за высокое счастье, чтобы наша армия в войне с Японией сражалась бок о бок с такой доблестной и храброй армией, как Красная Армия. Я надеюсь, сэр генерал, что мы с вами встретимся в Японии».

9 мая 350 американцев приезжали в 129-ю стрелковую дивизию. С нашей стороны во встрече участвовали 300 человек. «Встреча длилась пять часов и прошла хорошо». На следующий день группа наших бойцов и командиров — 256 человек — выезжала с ответным визитом к американцам. Все встречи, постоянно подчеркивается в документах, «носили весьма дружественную форму». Бесхитростные контакты победителей.

5 июня в Берлин прилетели Эйзенхауэр и Монтгомери для подписания декларации о взятии верховной власти по управлению Германией. В штабе Жукова Эйзенхауэр вручил ему высший американский военный орден «Легион Почета» степени Главнокомандующего. Жуков доложил Сталину о награде. Тут же в разговоре по телефону Сталин сообщил, что решено наградить орденами «Победа» Эйзенхауэра и Монтгомери, и поручил сделать это при удобном случае Г. К. Жукову.

Жуков стремился достойным образом встречать представителей союзников. Увы, его усилия тогда и позднее в мемуарах западных деятелей истолковывались нередко превратно. Крупный американский дипломат, эксперт по СССР, Ч. Болен: «7 июня мы прилетели в Берлин, приземлившись с разрешения Сталина в аэропорту Темпельгофе. Город был разрушен и оккупирован еще полностью Красной Армией. Мы как туристы побывали в руинах, понюхали исходивший везде запах смерти, проинспектировали бункер, в котором совершил самоубийство Гитлер, и встретились за легким завтраком с маршалом Жуковым (легким по закускам, но тяжелым по количеству водки)». Что практически не употреблявший спиртных напитков Георгий Константинович побуждал гостей упиться?

11 июня 1945 года маршала Г. К. Жукова принимали во Франкфурте генерал Д. Эйзенхауэр и фельдмаршал Б. Монтгомери. Жуков описывает встречу в донесении в Москву: «При выходе нас из самолета салютовали орудийной стрельбой из нескольких танков». На аэродроме почетный караул — три американские, одна английская рота. Жуков вручил Эйзенхауэру и Монтгомери ордена «Победа», а затем раздал ордена и медали 20 американским и английским генералам. В честь гостя над городом прошли в парадном строю несколько сотен самолетов.

«Эйзенхауэр держался очень просто, дружественно, подчеркивая свои симпатии к Красной Армии, к Советскому правительству и Советскому Союзу. Монтгомери, наоборот, держался сухо. Эйзенхауэр пространно останавливался на важности сохранения и упрочения дружественных отношений между американским и советским народами. Он специально просил не обращать внимания на враждебные выпады некоторых американских газет против СССР», — докладывал Жуков Сталину.

Конечно, кто обращал внимание в радости Победы на выпады злопыхателей! Но Г. К. Жукову по долгу службы пришлось столкнуться с таким поведением американцев, которое, мягко говоря, ставило в тупик. 13 мая он сообщает Сталину, что на аэродроме Темпельгофе самовольно приземлился американский самолет. Экипаж объяснил — якобы нехватка горючего. Но «при замере в баках оказалась одна треть горючего». Такая же история с двумя истребителями «Мустанг». Жуков ставит вопрос перед Сталиным: «В связи с тем, что за последнее время участились случал самовольных полетов самолетов союзников над территорией, занятой нашими войсками, и городом, и летчики союзников не выполняют требований идти на посадку, прошу указать, как с ними поступать».

В ответ на протесты советской стороны следовали «объяснения» западных союзников о том, что самолеты сбились с курса и т. д. Теперь, спустя полвека, из рассекреченных в США документов известно: с весны 1945 года авиация США и Англии проводила операции «Кейс Джонс» и «Граунд Хог», аэрофотосъемку обширных территорий в Европе. Эти операции проводились под руководством главы УСС (Управления стратегических служб) генерала Донована и начальника разведки при Эйзенхауэре генерала Э. Сиберта. Цель операций, по словам Сиберта, — «воспользоваться послевоенным хаосом» для разведки. Сняли с воздуха территорию в два миллиона квадратных миль. Для этого потребовалось в общей сложности 16 эскадрилий тяжелых бомбардировщиков США и Англии. Сиберт самодовольно докладывал о результатах: «Операции оказались успешными и обеспечивают нам ведение будущих кампаний в Европе».

По приказу Донована группы агентов УСС в мае 1945 года пересекли демаркационную линию в Германии и закопали за ней на расстоянии двадцати-тридцати миль друг от друга множество радиопередатчиков. Они должны были быть использованы агентурой западных союзников в случае необходимости.

Уже 27 апреля 1945 года известный в то время американский журналист Дрю Пирсон писал в «Вашингтон пост»: «Русские, вероятно, с самым большим подозрением относятся к таинственной американской шпионской организации — Управлению стратегических служб… Список имен работников УСС в Европе читается как бархатная книга первых 60 семей, правящих в США… Стоит любому послушать хоть полчаса их разговоры о будущей войне, о том, что нужно восстановить Германию как партнера в ней, поймет, почему русские обвиняют нас в том, что мы пошли на сделку, дабы американская армия первой вошла в Берлин».

Среди наших частей в Берлине побывал Дж. Паттон. Он пишет жене: «Берлин расстроил меня. Мы уничтожили хорошую расу и собираемся заменить ее монгольскими дикарями». В числе прочих Жуков принял Паттона, американский генерал после встречи с прославленным советским маршалом отметил — у Жукова-де «доисторическая нижняя челюсть как у обезьяны». Вообще, доверился тогда Паттон дневнику, «я не слишком заинтересован в достижении понимания с русскими, разве убедиться, сколько нужно свинца или железа, чтобы перебить их». Вот так…

Еще не остыли орудия, а снова начали. сгущаться тучи военной опасности с Запада.

Значит, нужна величайшая бдительности., 15 мая 1945 года указание Сталина Жукову: «Всех иностранцев союзных нам государств как военных, так и гражданских, самовольно проникающих в район Берлина, задерживать и возвращать обратно».

Мы не искали конфликтов ни с кем, а поэтому, во исполнение указаний Москвы, командующий 1-м Белорусским фронтом Г. К. Жуков 4 июня 1945 года отдает распоряжение о принятии необходимых мер по усилению бдительности и поддержанию постоянной боевой готовности войск.

Ставилась задача подготовить активную оборону занимаемой территории, а именно:

«К 15 июня 1945 г. отработать планы подъема подразделений, частей, соединений и армий по тревоге… Оборонительные сооружения строить и развивать только в ночное время ив крайнем случае в процессе плановых занятий по обороне небольшими подразделениями. Все построенные и находящиеся в постройке окопы, ходы сообщения, НП, ОП и прочие инженерные сооружения к рассвету должны быть тщательно замаскированы от местного населения и наблюдения союзников. Минирования местности до особого распоряжения не производить».

24 июня 1945 года в ознаменование Победы над Германией в Великой Отечественной войне на Красной площади в Москве состоялся парад. Парад принимал Жуков. В 10.00 на коне он выехал из Спасских ворот Кремля. Раздались звуки «столь дорогой для каждой русской души мелодии «Славься!» Глинки», — писал Жуков. С невыразимым волнением Г. К. Жуков принял рапорт командующего парадом К. К. Рокоссовского, а потом с трибуны Мавзолея обратился с речью к войскам Красной Армии, ко всем трудящимся Советского Союза:

«На советско-германском фронте, — сказал Жуков, — был растоптан авторитет германского оружия и предрешен победоносный исход войны в Европе. Война показала не только богатырскую силу и беспримерный героизм нашей армии, но и полное превосходство нашей стратегии и тактики над стратегией и тактикой врага… В Отечественной войне, — продолжал он, — Красная Армия с честью оправдала великое доверие народа. Ее славные воины достойно выполнили свой долг перед Родиной. Красная Армия не только отстояла свободу и независимость нашего Отечества, но и избавила от немецкого ига народы Европы. Отныне и навсегда наша победоносная Красная Армия войдет к мировую историю как армия-освободительница, овеянная ореолом немеркнущей славы».

С трибуны Мавзолея Жуков следил за прохождением войск, сводных полков фронтов, за которыми прошли части Московского гарнизона. В заключение к подножию Мавзолея было брошено 200 знамен разбитой немецко-фашистской армии.

«Пусть помнят, — писал Г. К. Жуков, — этот исторический акт реваншисты, любители военных авантюр!»

Жуков вернулся в Берлин и предложил западным союзникам также провести совместный парад в столице поверженного врага. Власти США, Англии и Франции согласились. Местом торжества определили район рейхстага и Бранденбургских ворот, где 1–2 мая 1945 года отгремели последние залпы Красной Армии при взятии Берлина. Наметили срок — сентябрь и принимающих — главнокомандующих войсками четырех держав-победительниц. Вскоре наши союзники заявили, что их главкомы не смогут принять участия в торжественном церемониале. Приведенные причины отнюдь но выглядели убедительными.

Жуков немедленно связался со Сталиным, который растолковал маршалу:

— Они хотят принизить политическое значение парада войск стран антигитлеровской коалиции. Подождите, они еще не такие будут выкидывать фокусы. Не обращайте внимание на отказ союзников и принимайте парад сами, тем более что мы имеем на это прав больше, чем они.

Так и поступили. 7 сентября 1945 года в Берлине состоялся исторический парад, который принимал Г. К. Жуков. В короткой речи он воздал должное вкладу союзников в войну. Контингент советских войск состоял из закаленных солдат, участников недавнего штурма Берлина. От союзников — подразделения оккупационных войск из отведенных им секторов в запад-пом части города.

Около двадцати тысяч берлинцев (население города в это время — около 3 миллионов человек) глазели на прохождение войск. «Особо внушительное впечатление, — заметил Жуков, — произвели танки и самоходная артиллерия». Во всяком случае подрагивали тротуары под ногами цивильных зевак.

Последние страницы истории войны закрывались почти одновременно с тем, как открывались первые страницы послевоенного мира. По межсоюзническим соглашениям были установлены утвержденные на конференции в Ялте границы зон оккупации Германии, а Берлин, находившийся в советской зоне, подлежал оккупации войсками четырех держав в пределах своих секторов. В последние дни боевых действий американские и английские войска, практически не встречавшие сопротивления, продвинулись восточнее согласованных границ и заняли часть советской зоны в Тюрингии и Виттенберге.

Когда западные союзники запросили Жукова о сроке допуска их войск в Берлин, маршал коротко ответил — не раньше, чем они уйдут из советской зоны оккупации. Союзники поняли. Вопрос был разрешен в считанные дни, помимо прочего, по той основательной причине, что США и Англия все еще воевали с Японией и нуждались в советской помощи. Частично по этой причине первое время Контрольный совет, учрежденный Декларацией от 5 июня 1945 года, работал без сбоев (решения в нем принимались единогласно). Жуков очень быстро освоился с новой ролью — политического деятеля и даже дипломата. Он видел, что партнеры за столом, переговорив, хорошо подготовились и тщательно изучают советских контрагентов.

Георгий Константинович, привыкший к систематической работе, едва ли уступал в каком-либо отношении высшим представителям западных союзников. Он поражал их компетенцией, осведомленностью даже в мелочах. Тут подоспело совещание глав правительств СССР, США, Англии, которые решили провести в Германии, естественно, в Берлине. Жуков объяснил Кремлю, как и прибывшим к нему работникам различны^ наших ведомств, что нечего и думать о встрече Сталина, Трумэна и Черчилля в самом городе, лежавшем в руинах. Маршал обратил внимание на пригород — Потсдам, в котором среди развалин стоял неповрежденный дворец германского кронпринца.

Дворец йо мнению Жукова, подходил для проведения заседаний, работы экспертов и советников, а в прилегающем районе Бабельсберга, застроенном виллами правительственных чинов и генералитета, можно разместить участников конференции с многочисленными делегациями. Предложение маршала Жукова приняли как в Москве, так и в Вашингтоне и Лондоне.

Жукову выпала честь и на него легло бремя подготовки помещений и прочего. Военные строители, работая круглосуточно, отремонтировали дворец, привели в порядок и жилые помещения. Маршал, видимо, вспомнив свои годы начальника гарнизонов, распорядился о высадке сотен декоративных деревьев, тысяч кустов и многих тысяч цветов на специально устроенных клумбах. Только в одном отношении Москва облегчила его труды и работу подчиненных — из Кремля Сталин по телефону просил не беспокоиться о непосредственной охране, в том числе и вокзала, куда он должен был из СССР прибыть специальным поездом.

Сталин, которого Жуков встретил у вагона, одобрительно заметил: «Чувствуется, наши войска со вкусом поработали над Берлином. Проездом я видел всего лишь десяток уцелевших домов». Он пригласил маршала в свою машину и дорогой расспрашивал о подготовке конференции. Жуков подробно объяснил, а по прибытии на виллу на вопрос Сталина о бывшем владельце ответил: генерал Людендорф. Надо думать, символический смысл не ускользнул и от Верховного — победители разместились там, где жил генерал, воплощавший в первую мировую войну «Дранг нах Остен». Наверное, последний штрих, подтверждавший справедливость суждения У. Черчилля, именовавшего весь период 1914–1945 годов европейской тридцатилетней войной.

На Потсдамской конференции Жуков не был официально включен в советскую делегацию, как, впрочем, Эйзенхауэр и Монтгомери не были в составе делегаций своих стран. Но он присутствовал при рассмотрении ряда вопросов, неизменно вызывая острый интерес западных политических деятелей. Примерно трехмесячный итог общения с Жуковым по делам Германии к этому времени Эйзенхауэр суммировал таким образом, что личность советского маршала не могла не интриговать американских деятелей: «он был независимым, уверенным в себе человеком, который, хотя и разделял коммунистическую доктрину, всегда был готов с энтузиазмом встретиться со мной по конкретным оперативным вопросам и сотрудничать с целью достижения разумного решения. Жуков принимал решения сам, как-то он резко обошелся со своим политическим советником Андреем Вышинским, предложив ему выйти из комнаты с тем, чтобы мы могли конфиденциально переговорить». Эйзенхауэр не мог. не знать, что Сталин тогда заявил американским представителям: «Политические деятели в советской системе правления полностью контролируют военных и поэтому Вышинский, находившийся в то время в Берлине, в действительности был рупором Москвы» (запись Ч. Болена). Не мог не звать об этом и Г. К. Жуков.

Черчилль попытался разговорить Жукова и получить от него оценку полководческого мастерства английских командующих при открытии второго фронта, высадки в Нормандии в июне 1944 года. Как профессиональный военный Жуков высоко оценил организацию вторжения, но оговорился, что «должен вас огорчить, мистер Черчилль». Насторожившемуся Черчиллю Жуков в немногих словах объяснил: «После высадки союзных войск в Нормандии был допущен ряд серьезных промахов. И если бы не ошибка в оценке обстановки со стороны главного германского командования, продвижение союзных войск после их высадки могло бы значительно задержаться». Черчилль промолчал и без промедления взял реванш за банкетным столом на приеме. Трумэн провозгласил тост за Сталина, тот за Черчилля, а британский премьер… за Жукова! Жукову пришлось поблагодарить Черчилля, и машинально он назвал его «товарищем».

Дальше, по словам Георгия Константиновича: «Тут же заметил недоуменные взгляды И. В. Сталина и В. М. Молотова и несколько смутился. Однако быстро оправился и, импровизируя, предложил тост за «товарищей по оружию», наших союзников в этой войне — солдат, офицеров и генералов армий антифашистской коалиции, которые так блестяще закончили разгром фашистской Германии. Тут уж я не ошибся. На другой день, когда я был у И. В. Сталина, он и все присутствовавшие смеялись над тем, как быстро я приобрел «товарища» в лице У. Черчилля». К сожалению, смех не мог не быть разным, что было неизбежно среди верных сталинских сикофантов…

В середине августа 1945 года Жуков сопровождал Эйзенхауэра, приглашенного Сталиным посетить Москву. Пятизвездный американский генерал никак не мог наговориться досыта с советским маршалом. Жукову по существу пришлось прочитать американцу сжатый спецкурс по стратегии Красной Армии в Великую Отечественную. Георгий Константинович в разумных пределах был откровенен, неизменно доброжелателен и искренен. Наблюдая Жукова в Москве, Эйзенхауэр убедился в правильности своего вывода, уже сделанного на опыте общения с ним в Берлине: «Во многих отношениях было очевидно, что Жуков был именно тем, кем он представлялся — в высшей степени значительным лицом в советской системе правления, возможно, вторым после Сталина. Во время моего посещения Москвы в 1945 году эта оценка его положения и влияния подтверждалась на каждом шагу».

Все пять дней пребывания в СССР Эйзенхауэр жестами подчеркивал тесную дружбу с Г. К. Жуковым — на трибуне Мавзолея во время физкультурного парада, на стадионе на футбольном матче. Шутки заезжего американского генерала нередко выслушивал Сталин. Он устроил просмотр фильма о взятии Берлина — в кинозале Сталин сел между Эйзенхауэром и Жуковым, который, естественно, на этот раз был героем экрана. Смотрелся маршал хорошо, в отлично сшитом мундире с орденами. Эйзенхауэр обернулся к переводчику, сидевшему прямо за Сталиным, и сказал: «Переведите маршалу Жукову, что, если он останется без работы в Советском Союзе, он, несомненно, найдет ее в Голливуде». Сталин не нашел ничего смешного в генеральской ремарке и холодным тоном заметил: «У маршала Жукова всегда будет работа в Советском Союзе».

На борту личного самолета Эйзенхауэра «Подсолнечник» царила, естественно, иная атмосфера. Оба военачальника шутили, и это настроение Жуков даже принес с собой на трибуну Мавзолея. Указывая на советских спортсменок, проходивших по Красной площади, Жуков шутливо-серьезно предложил свои услуги — сосватать одну из них за стоявшего рядом сына Эйзенхауэра Джона. Тот в притворном ужасе отшатнулся: «Любая из этих сильных девиц без труда переломит меня надвое!» В заключение визита в Москву Эйзенхауэр поделился на пресс-конференции сокровенным: «В будущем ничто не помешает России и США стать самыми близкими друзьями».

Он пригласил Жукова в США. Сталин поначалу санкционировал поездку, но очень скоро маршал, по собственным словам, приболел, и спланированный полет за океан на самолете Эйзенхауэра так и не состоялся.

По горячим следам за минувшей войной в американских средствах массовой информации было немало лестных слов в адрес маршала Жукова. Сверхпопулярный в военные и первые послевоенные годы американский эксперт по военным делам X. Болдуин довольно откровенно писал о мотивах, по которым Жуков привлекал пристальное внимание западного мира. «Офицеры со шрамами на спине от истязаний были выпущены из лагерей, а нужды войны потребовали волнующих и успешных обращений к националистическому прошлому матушки России, но не к коммунистической идеологии и обеспечили по крайней мере временно господство командиров в противоположность комиссарам. Люди, подобные маршалу Георгию К. Жукову, которые всегда выступали против жесткого партийного контроля над военными операциями, вышли из войны новыми героями России». Рассуждения Болдуина отражали внутреннее убеждение американской элиты — Вашингтон может иметь дело с людьми дела типа Г. К. Жукова.

Стремительно набиравший политический вес в правительственных ведомствах Ч. Болен обобщил представления власть предержащих о Жукове в это время. Боленовская оценка ярко окрашена и личными впечатлениями — знаток русского языка, он нередко выступал в роли переводчика на самом высоком уровне. «Я впервые встретился с Жуковым в конце войны, когда Гарри Гопкинс и я посетили Берлин. Он выглядел как подобает солдату — очень сильный, крепкий, как русский дуб, с красноватым лицом и чистыми голубыми глазами. Хотя у Жукова была приятная улыбка, он был очень сдержан, особенно с иностранцами. Конечно, он был большевиком, неизменно следовавшим линии партии, но все же в первую очередь русским патриотом. Он считал, что армия должна быть независима, и одна из причин его конечного падения — попытка стряхнуть систему политических комиссаров.

Его моральная чистота резко контрастировала с лживостью других большевистских лидеров. Он проявлял терпимость, даже уважение к Соединенным Штатам, и я ни на минуту не сомневался, что его уважение к Эйзенхауэру было искренним, а не деланным в зависимости от конъюнктуры».

За этими словами просматриваются, пожалуй, самые примечательные политические качества Георгия Константиновича — широта взглядов и великодушие. Их отмечали союзники и ощутили вчерашние враги — немцы в советской зоне оккупации. Стоило Г. К. Жукову стать во главе ее администрации.

Через какую-нибудь неделю после капитуляции Германии первый бургомистр района Лихтенберг, что в Берлине, Г. Банакке, упиваясь миром, пришедшим на немецкую землю, восторгался: «Я имел возможность непосредственно встретиться с маршалом Жуковым — членом правительства и генерал-полковником Берзариным. Я был удивлен их простоте и сердечности. Все, кто имел дело с Жуковым и Берзариным, высказываются весьма положительно. Меня удивляет, что такие авторитетные люди могут просто и задушевно беседовать с населением и работниками бургомистрата. Из этого я сделал вывод, что русские смогут наладить нормальную жизнь города Берлина, так как они энергично берутся за разрешение всех вопросов».

Маршал Жуков умело расставлял людей в руководстве советской администрации. Сменивший в начале июня Берзарина, погибшего в автокатастрофе, генерал-полковник А. В. Горбатов достойнейшим образом представлял Советский Союз в побежденной стране.

Еще грохотали орудия в Берлине, как начальник тыла фронта докладывал маршалу о подвозе продовольствия для населения — крупа, мука, жиры, сахар, соль. Жуков поднял глаза на генерала:

— Для детей надо молоко искать.

Генерал, записал присутствовавший журналист, замялся, грустно посмотрел на командующего фронтом и печально заметил:

«— Мне из дома пишут, что голодают…

— Мне тоже пишут, что в Союзе туго… Но это не меняет дела. Директива предельно ясна: выделить столько-то, продовольствия для немецкого населения Берлина.

— Будем кормить фашистов?

— Будем кормить немцев-стариков, старух, детей, рабочих…»

Да, он с самого начала проводил это различие на германской земле. Выходя из разбитой рейхсканцелярии, маршал брезгливо бросил:

— Здание плохое, томное, а планы, замышлявшиеся здесь, и того хуже…

Военный совет 1-го Белорусского во исполнение постановления ГОКО с 11 мая 1945 года для населения Берлина установил нормы снабжения продовольствием в среднем на одного человека в день: хлеба 400–450 г, крупы 50 г, мяса 60 г, жиров 15 г, сахара 60 г, кофе 50 г (в месяц), чая 20 г. Овощи, молочные продукты, соль в зависимости от местных ресурсов. По нормам для рабочих тяжелого труда (превышавшим в 1,5–2 раза средние) снабжались деятели науки, техники, медицины, культуры, руководители администрации, остальной интеллигенции по нормам для рабочих.

Жуков стоял у истоков налаживания мирной жизни в советской зоне. Среди многих первоочередных решений, под которыми стояла его подпись (об организации городской полиции, суда и прокуратуры, о разрешении образования и деятельности антифашистских партий и организаций и других), постановление «О снабжении молоком детей Берлина» от 31 мая 1945 года. В нем детально расписывалась доставка 70 тысяч литров молока ежедневно по районам города. Дополнительно предусматривалась подгонка и размещение в Берлине 5 тысяч голов молочных коров, на начальника ветслужбы фронта возлагалась до момента передачи скота властям города проверка стада «на предмет благополучия по эпизоотии». Эти примеры распоряжений Г. К. Жукова можно без труда умножить. Великий полководец на новом посту показал себя политиком и рачительным хозяином.

В советской зоне оккупации Германии практически не было эксцессов со стороны военнослужащих в отношении мирного населения. Спустя четверть века после окончания войны Г. К. Жуков четко указал на причины этого. В интервью 6 мая 1970 года «Комсомольской правде» говорилось:

«Вопрос Жукову. Для многих в мире осталось загадкой — как удалось сдержать гнев и мщение, когда наши солдаты, изгнав врага, вступили на его территорию?

Ответ Г. К. Жукова. Честно говоря, когда шла война, все мы, и я в том числе, были полны решимости воздать сполна фашистам за их бесчинства на нашей земле. Но мы сдержали свой гнев. Наши идеологические чувства не позволили отдаться слепой мести. Огромную роль тут сыграли воспитательная работа в армии, проведенная коммунистами, и великодушие, свойственное нашему народу». Формулировка отработанная, корреспондент и Г. К. Жуков не мудрствуя лукаво взяли ее из последней главы мемуаров полководца.

Разумеется, население немецких земель, занятых советскими войсками, не ожидало ничего подобного. Трудно сказать, что имело большее значение — комплекс вины или элементарный страх, но немцы рассыпались в любезностях перед нашими воинами, не забывая, разумеется, указать на собственную объективность. Обер-бургомистр района Лихтенберг доверился советским офицерам: «Большевики стали выше всех наших представлений и пониманий. Они оказались гуманными и энергичными людьми. Они не подчеркивают своего превосходства над немецким народом. Русские прежде всего заботятся о налаживании нормальной жизни города и об обеспечении населения продовольствием. Вы знаете, меня тронуло это мероприятие русского командования. Я уже дважды плакал в присутствии своих детей. Как видите, и сейчас у меня текут слезы по щекам — от радости от полноты чувств».

Домохозяйка Штайм призналась, что собиралась по приходе Красной Армии в Берлин открыть вены своим троим детям и самой покончить с собой. Но в подвал, где она спряталась с детьми, зашли «четыре красноармейца. Они нас не тронули, а маленькому Вернеру даже дали кусок хлеба и пачку печенья. А сейчас мы видим, что все советское командование беспокоится о том, чтобы население не умирало с голоду. Больше того, выдают всякие нормы и беспокоятся о восстановлении наших жилищ. Я беседовала со всеми жильцами нашего дома. Все они очень довольны таким отношением русского командования к нам. От радости мы завели патефон и танцевали целый вечер». Ссылками на элементарные желудочно-танцевальные эмоции освобождение от фашизма проявляли свою радость.

Некий врач Шефер диагностировал происходившее с медицинской точки зрения. «Все врачи находились в возбужденном состоянии и просто торжествовали». По причинам сытости и тем, что не сбылось страшное: «Геббельс и его друзья доказывали, что вся интеллигенция немецкая будет выслана в Сибирь и на уральские рудники заниматься тяжелым, изнурительным физическим трудом». Очень радовались все, ибо «мы не ожидали такого великодушия к немецкому народу, который заслуживает наказания за тот вред, который он причинил русским».

Так под водительством Г. К. Жукова закладывались основы нашей политики в той части Германии, которая в 1949 году получила название ГДР. Закладывались усилиями прежде всего военной администрации. «Последний раз в Германской Демократической Республике мне довелось побывать в 1957 году, — писал Г. К. Жуков. — Осмотрев многие города, учреждения и предприятия, убедился: все то, что было сделано советским народом, партией и Советским правительством, было сделано правильно и дало благие результаты как для немецких трудящихся, так и для дела дружбы наших народов и обороноспособности стран социализма». Этими словами Маршал Советского Союза Г. К. Жуков закончил основной текст своей книги «Воспоминания и размышления», мемуаров о прожитой жизни. Так представлялось ему дело в конце шестидесятых, когда он ставил последнюю точку.

Лето 1945 года. Г. К. Жукова народная молва прославляет как человека, спасшего Отечество и весь мир от фашистской чумы. О нем складываются легенды. Государство также воздает ему высшие почести. 12 июня в Кремле он получает третью Золотую Звезду Героя Советского Союза «за образцовое выполнение боевых заданий Верховного Главнокомандования по руководству операциями в районе Берлина». В августе второй полководческий орден «Победы» — за выдающиеся заслуги в управлении войсками, отличную организацию боевых операций и проявленную при этом настойчивость в их проведении. Награды за прошлое и весомое напоминание всем, что Жуков прежде всего человек военный, в оккупированной победителями Германии Главнокомандующий советской группой войск. Он привел их победителями в логово фашистского зверя, взял Берлин и не собирался почивать на лаврах. Уже начинали краснеть угли «холодной войны». Чтобы быть готовым во всеоружии встретить любые неожиданности, нужно было тщательно изучать опыт минувшей войны. По приказу Г. К. Жукова осенью была подготовлена военно-научная конференция по изучению Варшавско-Познанской операции. Она прошла с большим успехом в самом конце ноября. Значение конференции вышло далеко за пределы командования — вплоть до командиров дивизий в советской зоне оккупации в Германии. В ее работе приняли участие приехавшие из Москвы представители Генерального штаба и военных академий.

Г. К. Жуков дал слово военной науке, хотя некоторые из ее служителей оказались на диво требовательными к тем, кто менее чем год назад привел под знаменами Победы Красную Армию в Европу. Жукову по было времени задуматься над странным поведением иных ревнителей исторической истины, ибо нахлынули события, круто изменившие жизненный путь полководца. О них он сам прекрасно рассказал в дни своего семидесятилетия полковнику Н. С. Светлишину:

«Не успели участники конференции разъехаться к местам службы, как в расположение Группы войск прибыл генерал Абакумов — заместитель Берии. Мне о цели визита не доложил, развернул бурную деятельность.

Когда стало известно, что Абакумов производит аресты генералов и офицеров, я приказал немедленно вызвать его. Задал два вопроса: почему по прибытии не изволил представиться мне как Главнокомандующему и почему без моего ведома как Главноначальствующего и Главнокомандующего арестовывает моих подчиненных?

Ответы его были, на мой взгляд, невразумительны. Приказал ему: всех арестованных генералов и офицеров освободить. Самому убыть туда, откуда прибыл. В случае невыполнения приказа отправлю в Москву под конвоем.

Абакумов убыл восвояси».

В конце 1945 года Сталин созвал в Кремле довольно многолюдное совещание военных. Жуков не был приглашен. Сталин взял слово и пустился в воспоминания о том, как готовились Ставкой важнейшие операции Великой Отечественной. А Жуков, объявил Сталин, преуменьшал роль Ставки, приписывал все заслуги себе. Жуков узнал о сказанном на совещании от главкома ВМС адмирала Н. Г. Кузнецова. «Все считали своим долгом, — рассказал он Георгию Константиновичу, — высказать на этом необычайном совещании свое мнение с осуждением Жукова. Одни говорили резко и не совсем справедливо, а большинство осторожно, но в том же духе». На совещании были оглашены извлечения из вырванных под пытками показаний арестованного Главного маршала авиации А. А. Новикова. Жуков-де называл Сталина «штафиркой», то есть глубоко штатским человеком, некомпетентным в военных делах. В годы войны Жуков якобы предпочитал держаться подальше от передовой и т. д.

Он не мог не понять — над ним сгущались тучи. Но внешне оставался невозмутимым, много и плодотворно работал. Прошла зима, началась весна, и вот, по словам Жукова, «в конце марта 1946 года мне передали, чтобы я позвонил Сталину. Он справился о делах, потом сказал, что Эйзенхауэр и Монтгомери из Германии отозваны, пора, мол, и мне возвращаться домой. Через несколько дней Сталин позвонил сам, спросил, какую бы должность я хотел занять. Пояснил, что в связи с реорганизацией управления должность первого заместителя наркома обороны ликвидируется. Заместителем Наркома обороны, то есть его, Сталина, по общим вопросам будет Булганин. Василевский назначен начальником Генерального штаба, Кузнецов — Главнокомандующим Военно-Морскими Силами. А мне было предложено возглавить Сухопутные войска…»

В апреле 1946 года Г. К. Жуков вступил в новую должность. За дело взялся, по его словам, горячо. Но успел сделать мало, ему предстояло прослужить в Москве полтора месяца с небольшим.

«Я был предупрежден (в июне 1946 года), что на завтра назначено заседание Высшего военного совета. Поздно вечером приехал на дачу. Уже собирался лечь отдыхать, услышал звонок и шум. Вошли трое молодцов. Старший из них представился и сказал, что им приказано произвести обыск. Кем, было ясно. Ордера на обыск они не имели. Пришлось наглецов выгнать, пригрозить, что применю оружие…

А на следующий день состоялось заседаний Высшего военного совета, на которое были приглашены Маршалы Советского Союза и некоторые маршалы родов войск. Собрались, расселись по местам. Генерал Штеменко занял стол секретаря Совета. Сталин почему-то опаздывал. Наконец он появился. Хмурый, в довоенном френче. По моим наблюдениям, он надевал его, когда настроение было «грозовое». Недобрая примета подтвердилась.

Неторопливыми шагами Сталин подошел к столу секретаря Совета, остановился и медленным взором обвел всех собравшихся. Как я заметил, его взгляд на какое-то едва уловимое мгновение сосредоточился на мне. Затем он положил на стол папку и глухим голосом сказал: «Товарищ Штеменко, прочитайте, пожалуйста, нам эти документы».

Генерал Штеменко раскрыл положенную Сталиным папку и начал громко читать. То были показания бывшего командующего ВВС Советской Армии Главного маршала авиации А. А. Новикова, находившегося в застенках Берии. Нет нужды пересказывать эти показания, но суть их была однозначна: маршал Жуков возглавляет заговор с целью осуществления в стране военного переворота.

Всего в деле фигурировали 75 человек, из них 74 ко времени этого заседания были уже арестованы и несколько месяцев находились иод следствием. Последним из списка был я.

После прочтения показаний генерала Телегина и маршала Новикова в зале воцарилась гнетущая тишина, длившаяся минуты две. Наконец первым заговорил Сталин. Обращаясь к сидящим в зале, он предложил выступать и высказывать мнение но существу выдвинутых обвинений в мой адрес.

Выступили поочередно члены Политбюро ЦК партии Г. М. Маленков и В. М. Молотов. Оба они стремились убедить присутствующих в моей вине. Однако для доказательства не привели каких-либо новых фактов, повторив лишь то, что указывалось в показаниях Телегина и Новикова.

После Маленкова и Молотова выступили Маршалы Советского Союза И. С. Конев, А. М. Василевский и К. К. Рокоссовский. Они говорили о некоторых недостатках моего характера и допущенных ошибках в работе. В то же время в их словах прозвучало убеждение в том, что я не могу быть заговорщиком.

Особенно ярко и аргументированно выступил маршал бронетанковых войск П. С. Рыбалко, который закончил свою речь так: «Товарищ Стадий! Товарищи члены Политбюро! Я не верю, что маршал Жуков — заговорщик. У него есть недостатки, как у всякого другого человека, но он патриот Родины, и он убедительно доказал это в сражениях Великой Отечественной войны».

Сталин никого не перебивал. Предложил прекратить обсуждение по этому вопросу. Затем он подошел ко мне, спросил: «А что вы, товарищ Жуков, можете нам сказать?» Я посмотрел удивленно и твердым голосом ответил: «Мне, товарищ Сталин, не в чем оправдываться, я всегда честно служил партии и нашей Родине. Ни к какому заговору не причастен. Очень прошу вас разобраться в том, при каких обстоятельствах были получены показания от Телегина и Новикова. Я хорошо знаю этих людей, мне приходилось с ними работать в суровых условиях войны, а потому глубоко убежден в том, что кто-то их принудил написать неправду».

Сталин спокойно выслушал, внимательно посмотрел мне в глаза и затем сказал: «А все-таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву». Я ответил, что готов выполнить свой солдатский долг там, где прикажут партия и правительство…»

В июне 1946 года Маршал Советского Союза Г. К. Жуков вступил в должность командующего войсками Одесского военного округа. Полгода тогда отделяло его от пятидесятилетия.