ПОБЕДА!
— Вот за это благодарю! — сказал Сталин Рокоссовскому.
Отбывая на 2-й Белорусский фронт, маршал Рокоссовский отклонил предложение Верховного взять с собой работников штаба, с которыми сработался. И это глубоко знаменательно! На подступах к Победе наших военачальников и штабы объединяло общее понимание задач вооруженной борьбы, они обладали едиными взглядами на способы их достижения. Вспоминая в канун своего семидесятилетия в 1966 году завершающий этап той войны, Георгий Константинович подчеркнул: «В одиночку ни один руководитель не сможет добиться успеха, он всегда должен использовать опыт, знания и советы своих помощников».
О штабе 1-го Белорусского фронта Жуков сказал: «Этот штаб, подобранный и воспитанный К. К. Рокоссовским, был очень слаженным и деятельным. Мною как должное был воспринят ранее установившийся здесь порядок и стиль работы. Как и мой предшественник, я по вечерам заходил в кабинет начальника штаба генерала М. С. Малинина, где уже были собраны ведущие штабные работники, командующие родами войск и начальники служб. После обмена мнениями принималось решение. Коллективный мозговой центр фронта всегда работал творчески, четко и слаженно до конца войны».
Жуков не видел необходимости поэтому делать, какие-нибудь перемещения в штабе 1-го Белорусского фронта. 16 ноября 1944 года в Кремль приходит телеграмма: «Верховному Главнокомандующему Маршалу Советского Союза тов. Сталину. Сего числа я вступил в командование 1-м Белорусским фронтом. Жуков».
Жуков и Рокоссовский во избежание распространения нежелательных слухов были вынуждены изобразить историю с их новыми назначениями как дело рядовое. 19 ноября 1944 года, воспользовавшись празднованием Дня артиллерии, Жуков устроил почетные проводы Рокоссовского командованием 1-го Белорусского фронта. Церемония прошла в городе Бяла-Подляска, что в ста километрах восточнее Варшавы. «Видимо, Жуков догадывался, как тяжело нам расставаться с Рокоссовским, — записал присутствовавший на проводах генерал Н. А. Антипенко. — Трудно забыть диалог двух маршалов на этом вечере. Поднявшись на импровизированную трибуну, они вспомнили свои молодые годы, когда оба служили в русской армии, затем воевали на фронтах гражданской войны; говорили о совместной учебе на курсах, о встречах на учениях, на кавалерийских соревнованиях (ведь оба — лихие кавалеристы!). Мы слушали их с восхищением». Надо думать, оба оратора с трудом сохраняли спокойствие. Наверное, только они знали, сколько сил потребовали непринужденные улыбки и вымученные шутки…
Красная Армия вступала в 1945 год в зените своего могущества — в действующей армии 6,7 миллиона человек, 107,3 тысячи орудий и минометов, 12,1 тысячи танков и самоходных орудий, 14,7 тысячи самолетов. Германия имела в действующей армии 5,4 миллиона человек, из них большая часть и лучшие соединения находились на Восточном фронте. Против нас стояли войска общей численностью 3,7 миллиона человек, имевшие 56,2 тысячи орудий и минометов, 8,1 тысячи танков и штурмовых орудий, 4,1 тысячи самолетов.
На рубеже 1944–1945 годов протяженность советско-германского фронта сократилась почти вдвое, а это 348 означало — плотность обороны врага круто возросла. Главное — на глубину 300–500 километров, то есть вплоть до Берлина, немцы создали семь оборонительных полос. Ничего подобного не было за всю войну. В систему обороны были включены сооруженные еще до войны укрепленные районы вдоль старой польской границы — Померанский вал и Мезеритский укрепленный район. Модернизировали старинные крепости Кюстрин, Франкфурт-на-Одере, Глогау и многие другие.
Вислинский рубеж, который предстояло штурмовать в первую очередь, имел развитую систему траншей, бетонные и стальные огневые точки, прикрытые минными полями, противотанковыми рвами, проволочными заграждениями. На глубину в 30–70 километров его занимали вражеские войска. В ставке Гитлера надеялись, что в случае прорыва той или иной линии обороны отходящие части вермахта займут следующий рубеж, и все начнется сначала, нашим войскам придется снова прогрызать вражескую оборону. В результате удастся наконец обескровить Красную Армию, затянуть войну, а тем временем, быть может, найти «политический выход» — вступить в сговор с США и Англией на антисоветской основе.
В Берлине положились на описанные укрепленные линии, прикрывавшие сердце Германии, и даже иной раз считали, что наше командование не решится атаковать их. Немцы были в общем удовлетворены и состоянием ближайших тыловых коммуникаций, проходивших через генерал-губернаторство, то есть Польщу. Армия Крайова по категорическим приказам из Лондона не чинила препятствий продвижению воинских эшелонов; с запада на восток, питавших Восточный фронт. Разрешалось «сбрасывать с путей эвакуационные поезда на линиях восток — запад (обратное направление) с целью воспрепятствовать грабежу наших материальных богатств». Проводить диверсии на лилиях в этих условиях подлинным патриотам Польши было очень сложно. Тактика АК во многом облегчала вермахту борьбу против Красной Армии.
Опасность для себя гитлеровское руководство усматривало в возможности прорыва Красной Армии через Венгрию и Чехию, куда и бросили громадные силы. В основном по политическим соображениям — защитить гнездо прусского милитаризма — немцы держали крупную группировку и в Восточной Пруссии. Этот ход мысли, гибельный Для врага, был ему навязан нами. Активные действия наших войск на исходе 1944 года в обоих этих районах укрепили Гитлера в убеждении, что первостепенная цель нашего предстоящего наступления — Прага, а не Берлин. Так случилось, что на центральном участке советско-германского фронта немцы в начале января имели всего 560 тысяч войск, около б тысяч орудий и минометов, 1220 танков и 630 самолетов. Причем часть из них немцы массировали в районе Варшавы.
Маршал Жуков сумел обеспечить скрытность в сложнейших условиях, каких до тех пор не было на протяжении всей войны. Как подчеркивал он, тогда подготовка проводилась «на нашей территории. Раньше мы получали хорошие разведывательные сведения от наших партизанских отрядов, действовавших в тылу врага. Здесь их у нас не было. Теперь нужно было добывать данные о противнике главным образом с помощью агентурной и авиационной разведки и разведки наземных войск. На эту важную сторону дела было обращено особое внимание командования, штабов всех степеней. Наши тыловые железнодорожные и грунтовые пути теперь проходили по территории Польши, где, кроме настоящих друзей и лояльных к нам жителей, имелась и вражеская агентура. Новые условия требовали от нас особой бдительности, скрытности сосредоточений и перегруппировок войск».
Ни немцы, ни наши союзники не могли тягаться с Красной Армией в умении вводить в заблуждение противника относительно своих замыслов. Последствия для противника были неисчислимы, в сущности предрешая его судьбу. То, что фронт приобрел своеобразные и опасные для врага очертания — слабый центр и только далеко на флангах сильные группировки, скованные нашими войсками, в конечном итоге объяснялось высоким искусством нашего Верховного Главнокомандования, в первую очередь Жукова. Как неоднократно случалось и раньше, все звенья немецкого командования — от фронтовых дивизий вплоть до генерального штаба — были введены в заблуждение. Никто по ту сторону фронта даже отдаленно не представлял, какие силы собрались на берлинском направлении. Немецкая разведка считала на 1-м Белорусском фронте 31 дивизию. На деле их было 68. А в целом 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты имели в начале января 2 203 700 человек. 33 500 орудий и минометов, свыше 7 тысяч танков и самоходных орудий, 5 тысяч самолетов.
Грубейшие ошибки немецкого командования и разведки усугублялись атмосферой, в которой влачили свое существование Гитлер и его приближенные в сумерках войны. В конце 1944 года они затеяли наступление на Западе. 16 декабря немецкие войска внезапно обрушились на слабо защищенный американскими войсками сектор в Арденнах. Немцы при переходе в наступление попытались имитировать тактику советских войск. Памятуя о том, как была разгромлена их оборона в Белоруссии в июле 1944 года, германские генералы пустили вперед пехоту, а танки во избежание потерь ввели в дело позднее, по прорыве американской обороны. Гитлер намеревался выйти к Антверпену, отрезать и прижать к морю английскую группу армий. Программа-максимум гитлеровцев — склонить США и Англию к сепаратному миру, наглядно продемонстрировав Вашингтону и Лондону, что значит война всерьез.
Гитлер считал, что Москва не упустит отплатить США и Англии той же монетой за затяжку второго фронта, за то, что многие годы предоставляли нам сражаться один на один с Германией и ее сателлитами. По его извращенной логике выходило, что Советский Союз позволит Германии сделать нашим союзникам большое кровопускание. Своими химерическими расчетами Гитлер заразил верховное командование вермахта. Даже 9 января 1945 года он заверял высших генералов: «Русские не переходят в наступление по политическим причинам». Гудериан поторопился подтвердить: «Конечно, они имеют в виду англичан».
Произошло прямо противоположное. Советский Союз оказался верен союзническому долгу. Хотя США и Англия на Западном фронте были куда сильнее, чем Германия, наступление в Арденнах посеяло панику в штабе Эйзенхауэра. Американские войска, впервые испытавшие, что такое война с сильным противником, бежали. Эйзенхауэр, командовавший американо-английскими армиями в Европе, в страшной тревоге докладывал в Вашингтон о «немецком неистовстве», о том, что «немцы предпринимают максимальное и решительное усилие для достижения победы на Западе в кратчайший срок». Черчилль и Рузвельт обратились с просьбами к Советскому правительству о помощи. Они направили английского главного маршала авиации Теддера в Москву, чтобы описать бедственное положение на Западном фронте.
На исходе 1944 года подготовка Красной Армия к решительному штурму нацистской цитадели завершалась. 1-й Белорусский фронт получил директиву Ставки еще 28 ноября 1944 года с «ближайшей задачей разгромить варшавско-радомскую группировку противника» и развивать в дальнейшем наступлении на Познань. Главная задача операции овладение Варшавой. Немцы по очень понятным причинам были очень бдительны непосредственно у разрушенной польской столицы. Жуков всеми доступными ему средствами укрепил противника в его подозрениях о намерениях советского командования. К стратегической дезинформации в масштабах всего фронта он добавил меры, призванные обеспечить оперативную и тактическую внезапность на участке обороны против войск 1-го Белорусского фронта.
Главный удар маскировался имитацией сосредоточения южнее Варшавы двух танковых армий и массы артиллерии. Была изготовлена тысяча макетов танков, сотен орудий и автомашин. В этом районе посадили работать радистов, почерк которых был известен немецкой разведке. На ложных аэродромах разместили макеты самолетов. Железнодорожные войска, работая круглые сутки, построили железную дорогу длиной в тридцать шесть километров, обеспечивавшую переброску макетов танков. Днем в районе Варшавы они разгружались, а ночью вновь водружались на платформы и, сделав круг, к утру эшелоны подходили в те же районы. Происходила новая разгрузка и т. д. Немцы зафиксировали эти перевозки и не сомневались, что район Варшавы и станет ареной наступления фронта.
Ставка установила ориентировочную готовность к 15–20 января. Учитывая кризис на Западе, Сталин приказал передвинуть сроки перехода в наступление.
По плану на разгром Германии отводилось 45 дней — наступлением на глубину 600–700 километров. На участках прорывов 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов на километр приходилось по 230–250 орудий и минометов, 80—155 танков и самоходных орудий.
Последние приготовления. Операция многократно «проиграна» в штабах армий, корпусов и дивизий. Жуков в последний день объехал плацдармы, проверяя все и вся. Он охотно отвечал на вопросы генералов и офицеров. Кто-то из командиров, пораженный масштабами подготовки, спросил:
— Зачем нужно, товарищ маршал, накапливать так много боеприпасов?
— Чтоб успех наступления, — ответил Жуков, — был обеспечен не на сто, а на двести процентов!
Фраза Жукова, отвечавшая характеру момента, разнеслась по войскам и стала крылатой. Воины преисполнились решимости выполнить боевую задачу на «двести процентов».
В обращении Военного совета 1-го Белорусского фронта к войскам в канун наступления говорилось: «Мы сильнее врага. Наши пушки, самолеты и тапки лучше немецких, и их у нас больше, чем у врага. Эту первоклассную технику дал наш народ, который своим героическим трудом обеспечивает наши победы. Мы сильнее врага, так как бьемся за правое дело против рабства и угнетения… Ключи победы в наших руках».
Громадный подъем в войсках. Впереди Берлин!
Перед рассветом 14 января Жуков приехал на командный пункт 5-й ударной армии на Магнушевском плацдарме, что южнее Варшавы. В 8.30 утра серое зимнее небо разорвали десятки тысяч ракет «катюш», все залил багровый свет. Началась артиллерийская подготовка. Через каких-нибудь двадцать пять минут Жуков приказал прекратить ее и двинуть штурмовые батальоны. Немцев, ожидавших многочасового обстрела, захватили врасплох. Без больших потерь наши войска овладели первой траншеей, откуда немцы своевременно ушли. Отлично действовавшие танки-тральщики и отряды разграждения проделали проходы в сплошных минных полях. Удачное начало позволило ввести в действие уже через несколько часов главные силы, опрокинувшие врага, пытавшегося было сопротивляться на промежуточных рубежах. «Мы сэкономили, — радовался Жуков, — многие тысячи снарядов, которые очень пригодились позднее».
Хотя уже 12 января 1-й Украинский фронт перешел в наступление с Сандомирского плацдарма, а 13 января 1-й и 3-й Белорусские фронты обрушились на Восточную Пруссию, только 14 января, когда выступили войска Жукова, в ставке Гитлера осознали смертельную опасность. Выяснилось, что помимо ударов на северном и южном крыле советско-германского фронта, которые в ставке Гитлера не исключали, пришел в движение и центр. И здесь сам Жуков! Гитлеровское руководство отлично понимало, что именно войскам под его руководством ставятся важнейшие задачи. В книге «Последние дни Гитлера» (1972 год) известный английский историк X. Трейвор-Ропер писал: «Немцы, воевавшие против Жукова, признавали — он самый талантливый во всем русском генералитете». Где Жуков, там поражение вермахта неизбежно!
К вечеру 14 января Гудериан потребовал остановить операции на Западе и «бросить все на Восточный фронт». 15 января Гитлер покинул свою штаб-квартиру на Западном фронте и поездом отправился в Берлин спасать рейх от лавины с Востока.
В этот день в Кремле Сталин принял англо-американскую делегацию во главе с Теддером. В книге американского профессора Б. Смита «Воители в сумерках» (1983 год) о закулисной истории той войны приведены слова, сказанные просителям с Запада: «Между нами нет договора, но мы товарищи. Для нас разумно и в здравых собственных интересах помогать друг другу в тяжкие времена. Я поступил бы глупо, если бы стоял в стороне, позволяя немцам избивать вас, это привело бы только к тому, что они, расправившись с вамп, навалились бы на меня. Равным образом в ваших собственных интересах сделать все возможное, чтобы не дать немцам избивать меня».
На третий день операции Жуков ввел в действие 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии, которые с невиданной скоростью пошли на запад, перекатываясь через немецкие войска, нарушая не только коммуникации, но и связь. Немецкий генштаб не мог доложить ставке фюрера о том, что точно происходит на фронте.
17 января в боевом донесении в Ставку командование 1-го Белорусского фронта сообщало: «В результате глубокого обходного маневра варшавской группировки противника подвижными войсками, охвата общевойсковых армий с севера и с юга и одновременного удара 1-й армии Войска Польского при поддержке массированных ударов авиации, войска 1-го Белорусского фронта 17.1.45 г. овладели столицей Польской республики городом Варшава». Войско Польское получило возможность вступить в город. О том, чтобы освобождение было должным образом отпраздновано, пришлось позаботиться нашим саперам. Работая без сна и отдыха, они очистили от мин и взрывоопасных предметов достаточное пространство для поляков-победителей. Прибрали здесь кучи мусора и щебня. «В течение 19 января проводилось разминирование улиц и площадей города для обеспечения прохождения парада польского войска. Подрывов людей и боевой техники, участвовавших в параде, не было», — докладывал в Ставку штаб фронта 21 января.
Через несколько дней командование фронта доложило в Москву: «Немцы превратили столицу Польши в руины. Крупнейшие промышленные предприятия стерты с лица земли. Жилые дома взорваны или сожжены. Городское хозяйство разрушено. Десятки тысяч жителей уничтожены, остальные были изгнаны. Город мертв».
Тем временем 1-й Белорусский фронт много западнее Варшавы вышел на одну линию с 1-м Украинским фронтом и продолжил стремительный марш с боями на запад. Так как же это происходило, что танкисты 1-го Белорусского фронта на пути от Вислы до Одера достигли высших темпов продвижения за всю Отечественную войну — иной раз до 100 километров в сутки?
Возвращаясь к этому сражению, Г. К. Жуков говорил в конце 1945 года: «Танковые армии вводились в прорыв по плану на третий день операции, при этом учитывалось, что мы должны обеспечить их ввод с наименьшими потерями, т. е. обработать полосу ввода в прорыв наиболее чисто. Для этой цели привлекались артиллерийские средства, более 1000 танков непосредственной поддержки пехоты. Разрыв в действии общевойсковых армий и танковых армий — два дня… Мы готовились к серьезному сопротивлению и мы планировали этот бой из расчета тесной увязки взаимодействия, особенно тактического взаимодействия с тем, чтобы если противник окажет серьезное сопротивление и сумеет подтянуть к месту прорыва дополнительные силы, то мы не должны рисковать танковыми армиями, вводить их очертя голову, а должны перемолоть противника под нашим артиллерийским молотом. Для этого мы имели достаточно артиллерийских сил и запасы снарядов и мы предполагали в начальный этап методически развивать операцию. Оказалось, нервы противника, его физические и моральные силы не выдержали удара. Он быстрей поддался нашему удару, чем мы предполагали. При этих условиях мы не могли придерживаться плана, яко слепой степы.
Основная ставка после прорыва ставилась на подвижные войска. Мы имели около 4000 танков и САУ — это очень крупная сила. Этот бронетанковый таран, двигающийся вперед после разгрома непосредственно тактической обороны, расчистил путь общевойсковым армиям.
Мы исходили в организации действий не из шаблона, в первую очередь мы не хотели быть обманутыми. Мы сами провели серьезный план мероприятий по обману противника, но все же у нас не было уверенности, что противник сам не противопоставит нам своего плана и не попытается обмануть нас. В расчете скрыть от противника такую крупную группировку, как 4000 танков, более 10000 стволов артиллерии, кавалерийские корпуса и многочисленные соединения общевойсковых армий, проводились все эти мероприятия обмана противника. У меня не было полной гарантии, что нам удастся оперативно-тактическая внезапность, а поэтому я шел на худшее и расчет строил также на худшее. Противник мог определить не только направление нашего удара, но он мог догадаться и о силе этого удара, а это главное. Не так страшно направление, как важно разгадать силу удара, чтобы своевременно подготовить соответствующие силы для противодействия. Мы не могли рассчитывать на то, что противник окажется настолько лопоухим, что не будет знать ничего о готовящейся операции. Такой гарантии не мог дать ни один командующий, пи один штаб».
Раннее утро 16 января. Магнушевский плацдарм уже в тылу наших войск, порядочно ушедших на запад. Раздался глухой гул — продевают моторы машины 2-й гвардейской танковой армии. Более 850 танков и самоходных орудий! Жуков лично инструктирует командиров передовых отрядов армии — вперед и только вперед! Пусть танки оторвутся от основной массы войск даже на 100 километров, все равно не останавливаться! Не допустить, говорит маршал, чтобы противник успел занять подготовленные рубежи!
Поземка, резкий ветер. Проходят колонны громадных машин, уходящих на запад. Земля дрожит, идет боевая техника 1945 года — тяжелые танки ИС-2 с 122-мм пушкой, 152-мм самоходные орудия. Грохот такой, что приходится кричать на ухо рядом стоящим. Легко сказать — ввести в сражение! Это значит пройти около двадцати километров за ушедшей вперед пехотой через поле боя, усеянное воронками. По расчищенным и разминированным путям, подготовленным беззаветными тружениками войны — саперами.
Стальную лавину приветствуют войска, которые она обгоняет. Танковая армия вводится в сражение через боевые порядки наступающей общевойсковой армии, а это означает, что в полосе шириной немногим более десятка километров находятся свыше 100 тысяч человек, более 2,5 тысячи орудий, многие тысячи машин, повозок. Чуть не расталкивая это скопище техники, танковые колонны идут на запад и наконец догоняют врага.
К исходу 16 января 2-я гвардейская танковая армия с боями прошла до 90 километров. Вечером штаб армии настигает приказ Жукова: ускорить продвижение, выйти на намеченный рубеж не к 18 января, а к 17-му. Значит, до 100 километров в полдня! Жуков подчеркнул: «…при наличии благоприятных условий!» К сожалению, не удалось: немцы успели взорвать мосты через Бзуру. Но задержка не оказалась значительной, переправы навели, и «чем дальше вперед, тем ближе победа», как говорили танкисты.
Еще сто километров за два дня! Люди работают без устали, но машины отказывают, надо горючее, техническое обслуживание. Ночью 20 января приказ: к исходу 22 января пройти еще 150 километров.
«Только там, — гласит предписание Жукова, — можно предоставить время для технического осмотра машин и пополнения запасов. До этого времени обстановка требует стремительного движения вперед».
Сбивая с позиций и разгоняя немцев, танковая армия выполнила и этот приказ. С трудом подвозятся боеприпасы, горючее и продовольствие из отстающего тыла. Колонны автомашин со снабжением нередко пробивались с боем: они натыкались на разбитые, но недобитые вражеские части. Озлобленные, с мрачной решимостью спешившие к границе рейха, орды бежавших нередко набрасывались на легкую добычу, какой им представлялись транспортные машины. Но тщетно. Одичавших немцев отбивали, а наши колонны шли своим путем.
В ходе стремительного наступления с подвижными частями умело взаимодействовала авиация. В основном действия наземных войск фронта обеспечивала 16-я воздушная армия С. И. Руденко, который подчинил усилия своих летчиков достижению «одной цели, не давать ему возможности отрываться от наших подвижных войск или организовывать сопротивление на промежуточных рубежах». Бомбардировщики накатывались волнами, бомбили железнодорожные станции, пути сообщений, скопления живой силы и техники. Штурмовики буквально висели над отступавшими немцами. В день, когда были введены в прорыв танковые армии, — 16 января — авиаторы Руденко совершили 3431 боевой вылет.
Очень скоро танкисты ушли вперед, расстояние от аэродромов до районов действия увеличилось. Нашим истребителям стало труднее прикрывать войска. Обратная картина была у немцев — дистанция до развитой аэродромной сети в центре Германии сокращалась. Руденко по ходу наступления видел, что войска фронта, не задерживаясь у Познани, выйдут к Одеру. А тогда положение их станет в высшей степени сложным — против них будут брошены все еще многочисленные соединения истребителей ПВО, непосредственно прикрывающие Берлин. Они будут действовать с прекрасно оборудованных аэродромов.
Пока авиаторы в основном обеспечивали себя посадочными площадками и аэродромами собственными усилиями. Но, разумеется, согласовав свои действия с командованием фронта. «В боевые порядки танковых армий, — указывает маршал авиации G. И. Руденко, — мы включили облегченные инженерные батальоны и подразделения БАО, располагающие силами и средствами для захвата аэродромов, их охраны, устройства новых площадок, обеспечения посадки самолетов до подхода пехоты.
По моему докладу командующий фронтом приказал командирам соединений, с которыми взаимодействует авиация, оказать нам срочную помощь в подготовке летных полей. Даже двое-трое суток были для нас слишком большим сроком: наступающие уйдут вперед, авиация отстанет не только от подвижных войск, но и от пехоты».
Этого все же было недостаточно. Руденко составил четкий план — овладеть стационарными аэродромами с бетонными полосами в районе Познани. Он наметил перебросить в этот район 30 БАО, больше половины имевшихся в воздушной армии. Колонны БАО должны были идти не только вместе с танками, по и, если потребует обстановка, обгонять их. С подробными расчетами Руденко явился к Жукову. Тот выслушал авиатора и спросил:
— А не боязно тебе выбрасывать их так далеко вперед? Ведь могут быть потери.
Сергей Игнатьевич заверил Жукова, что об этом думал, по, как ни прикидывал, не мог найти другого выхода. И вот по какой причине:
— Иначе отстанем от войск. К прибытию танковых частей наши батальоны должны занять аэродромы и подготовить полосы, чтобы на следующее утро мы могли посадить туда боевые самолеты. Только тогда авиация сможет по-настоящему взаимодействовать с наземными войсками. Ведь фашисты перед отступлением постараются взорвать все полосы. Нужно их упредить. Явиться на аэродромы, пока они не ушли с них. С боем внезапно занять аэродромы, и не дать взорвать их, как то сделано было у городов Конотоп, Минск. Для разминирования аэродромов с батальонами будут направлены специальные группы саперов.
Руденко попросил усилить колонны БАО танками и самоходными орудиями. Неслыханно смелый план! Руденко рассчитал верно — тем не менее выполнимый в обстановке хаоса в ближайшем немецком тылу, поголовного бегства немцев перед победоносными солдатами Жукова. Выслушав Руденко и удовлетворив его просьбы, Георгий Константинович заключил:
— Обстановка оценена верно. Думаю, риск будет не очень большим. Опасность, конечно, есть но без нее воевать нельзя. Как говорится, без борьбы и доблесть увядает!
Е. Я. Савицкий, командир корпуса, входившего в 16-ю воздушную армию, начал сажать истребительные полки на аэродромы, которые немцы могли обстреливать минометным и артиллерийским огнем:
— Там снаряды же рвутся. Как работать будем? — забеспокоился Руденко.
Савицкий объяснил: самолеты в капониры, личный состав в окопы и землянки. И сослался на высший авторитет — Жукова. Когда наши войска вышли к старой германо-польской границе, он потребовал: «Нам необходимы такие аэродромы, чтобы не только бомбардировщики, но и истребители могли доставать до Берлина».
Сделав вид, что не помнит, что сам привел слова Жукова, Руденко рассмеялся:
— Ну если и командующий фронтом у тебя в союзниках, считай, убедил! Действуй! Сажай свои истребители.
Наступающие войска были надежно прикрыты с воздуха. Каждая оперативная директива Жукова, отдававшаяся в январе 1945 года танковым армиям или корпусам, заканчивалась аналогичным во всех этих документах указанием: «Учитывая необходимость непрерывного преследования с целью не дать возможности противнику организоваться для обороны на новых рубежах, принять решительные меры к подтягиванию артиллерии, тылов и своевременному пополнению запасов».
После войны, оценивая операцию, Г. К. Жуков подчеркнул: «Может быть, у некоторых создалось такое впечатление, что сил у нас было так много — артиллерийских, танковых и прочих, что можно было вообще без пехоты провести прорыв, что было настолько чисто все обработано, что сила вообще не играла роли и не играло даже роли построение первого эшелона, второго, третьего и глубокого эшелонирования боевых порядков вообще. Я должен сказать, что товарищи, так думающие, находятся в заблуждении. Сопротивление было очень серьезное, мы имели большие потери в этой операции, из них 43 проц. пулевых ранений и 0,1 проц. ранений холодным оружием. Разве можно при слабом сопротивлении или маршируя с шайкой набекрень иметь такие потери. Драка была очень сложная, она велась не только с перевернутым фронтом направо, налево, назад, но мы имеем и немало случаев, когда наши части сами попадали и дрались в окружении. Вы сами понимаете, что в условиях, когда фронт быстро преследовал противника, громя подходящие резервы и отступающие его части, некоторые наши части сами попадали в окружение отходящих частей противника, его подходящих резервов».
Жуков в этой операции до конца реализовал ресурсы фронта, искусно рассекал и дробил немецкий фронт обороны. Одновременно прибегая к дерзким маневрам на окружение, он не дал возможности германскому командованию организовать последовательную оборону на сильно укрепленных рубежах, созданных между Вислой и Одером. На Запад он продвигал сильные ударные группировки, обладавшие громадной пробивной силой. Жуков пристально следил за тем, чтобы не нарушилось массирование сил и средств. В начале Висло-Одерской операции участки прорыва не превышали 13 процентов общей ширины полосы наступления, но на них были сосредоточены 90 процентов танков и САУ, 53 процента артиллерии и 54 процента стрелковых дивизий. Вырвавшись на оперативный простор, войска фронта концентрировали свои усилия на решающих направлениях.
В подробном донесении в Ставку Жуков 21 января докладывал: «Задачей фронта до 30 января 1945 г. ставлю выйти на фронт Вальдау… Рунау, Грец.
Танковыми армиями к этому времени овладеть районами: 2 гв. та (танковая армия. — Авт.) Берлинхен, Ландсберг. 1 гв. та Мезерец, Швибус.
На этом рубеже развернуть войска (особенно артиллерию), подтянуть тылы, привести в порядок материальную часть боевых машин, развернуть 3-ю ударную и 1-ю польскую армии, с утра 1–2 февраля 45 г. продолжать наступление всеми силами фронта с ближайшей задачей с ходу форсировать Одер, а в дальнейшем развивать стремительный удар на Берлин, направляя главные усилия в обход Берлина с северо-востока, севера и северо-запада».
К вечеру 22 января танкисты, продвинувшись за семь дней на 350 километров, дрались в 120 километрах впереди главных сил фронта. В ночь на 23 января Жуков ориентирует командование танковой армии: по северному берегу реки Нетце и западному берегу Одера враг имеет сильные укрепленные полосы! «Упреждение противника в занятии этих позиций, — диктует Жуков, — обеспечит успешное и быстрое проведение Берлинской операции. Если резервы противника успеют занять указанные мною позиции, Берлинская операция может затянуться».
У 2-й гвардейской танковой армии не хватало горючего. Собрали все, что было можно, заполнили баки одного корпуса — и вперед! Корпус стремится обогнать врага, не дать ему засесть в укреплениях. Позади уже немало укрепленных рубежей, захваченных при минимальном сопротивлении или вообще без него. Танки проскакивали мимо чудовищных дотов, из амбразур которых могла смотреть смерть. Не выглянула! Немцы не успели занять их.
Вышли к реке Нетце. Где переправиться, какое направление? Из штаба фронта Жуков:
— Где угодно форсировать Нетце и прорваться через укрепленный район.
Разведка донесла: немцы кое-где уже засели в укреплениях. Все же наши командиры-танкисты отыскали слабые места, перегруппировали свои части и утром 26 января сделали бросок через Нетце. Мы в Германии! Разыгралась метель, видимость — несколько десятков метров. Под прикрытием метели танки устремились к Одеру. Для удара собралась вся танковая армия. Померанский вал на этом направлении преодолен! Не удержали порыва стальных громад противотанковые рвы, сплошные минные поля.
29 января 1945 года за подписями Жукова и Телегина пошло донесение Сталину: «Ваш приказ — мощным ударом разгромить противостоящую войскам группировку противника и стремительно выйти к линии польско-германской границы (1939 года. — Авт.) — выполнен.
За 17 дней наступательных боев войсками фронта пройдено до 400 км. Вся западная часть Польши в полосе 1-го Белорусского фронта очищена от противника, а польское население, пять с половиной лет угнетавшееся фашистами, — освобождено.
Стремительное продвижение войск воспрепятствовало гитлеровцам разрушить города и промышленные предприятия, железные и шоссейные дороги, не дало им возможности угнать и истребить польское население, вывезти скот и продовольствие. В освобожденных крупных городах Польши Лодзь, Радом, Томашув, Быдгош (Бромберг) и подавляющем большинстве других полностью сохранены все действовавшие к 14 января с. г. промышленные предприятия со всем оборудованием и запасами сырья.
Крупнейший промышленный центр Польши Лодзь со всеми промышленными предприятиями и оборудованием, исключая вывезенное немцами в 1939–1941 гг., совершенно цел. Рабочие и служащие фабрик и заводов на месте и готовы приступить к работе. Имеющиеся на большинстве предприятий запасы сырья позволяют это сделать немедленно. Также совершенно в исправном состоянии электростанции, водопровод и трамвай. Сохранены все культурные и лечебные учреждения.
Полностью сохранен город Радом — крупный промышленный и торговый центр Польши.
В сельском хозяйстве сохранен конский состав, инвентарь, посевной материал и запасы продовольствия.
На железных и шоссейных дорогах повреждения незначительные. Захвачен большой паровозо-вагонный парк, обеспечивающий обслуживание военных и народнохозяйственных нужд польского государства…
Польский народ, освободившись с помощью Советского Союза от немецкого ига и получив из рук Красной Армии в свое распоряжение все сохранившиеся после изгнания немцев богатства, активно борется за восстановление Польши».
По распоряжению Ставки на фронт возлагалось бремя дать продовольствие там, где его не было. Еще 26 сентября 1944 года для жителей предместья Варшавы Праги за счет Красной Армии полякам безвозмездно передали 10 тысяч тонн муки. С 27 января на перегруженные коммуникации фронта легла новая обязанность «в знак дружбы с польским народом», как выразился ТАСС, советские республики направили населению Варшавы 60 тысяч тонн хлеба (30 тысяч тонн за счет РСФСР, 15 тысяч — Украинская ССР, 10 тысяч — Белорусская ССР, 5 тысяч — Литовская ССР). Так и потянулись хлебные эшелоны из Советского Союза в страну, состояние сельского хозяйства которой было объективно описано в приведенном донесении маршала Г, К. Жукова в Ставку 29 января 1945 года.
А тем временем наступление продолжалось. В 10 часов утра 31 января танкисты форсировали Одер, положив начало созданию знаменитого Кюстринского плацдарма.
Начальник штаба 2-й гвардейской танковой армии генерал А. И. Радзиевский подытожил итоги свершений армии: «Позади был путь от Вислы до Одера, пройденный нашей армией за 16 дней. Если приложить к карте линейку и измерить расстояние между польским местечком Магнушев на Висле, откуда начали мы этот путь, и немецким населенным пунктом Кинитц на Одере, то получим расстояние, несколько превышающее 500 километров. Но фактически мы прошли гораздо больше: спидометры боевых машин показывали 1200–1400 километров. До Берлина осталось менее 100 километров».
Маршал Жуков не упускал из виду ни на час передовых отрядов, шедших далеко впереди основной массы войск фронта. Особенно запали ему в память подвиги передового отряда 5-й ударной армии: 90 танков, 12 самоходных орудий, 42 орудия и миномета, 12 «катюш» и стрелковый полк на 300 автомашинах. Командир отряда полковник X. Ф. Есипенко мудро построил свою «маленькую армию на колесах», замыкали колонну тяжелые танки. Он рассудил, что враг не поспеет остановить отряды, но попытается наверстать упущенное — догнать и ударить с тыла.
19 января Есипенко выступил. За пять суток отряд прошел почти четыреста километров. 400 огненных километров! Почти на всем протяжении марша — схватки с немцами — и вот пересечена граница Германии. Сопротивление врага резко усилилось, а в городе Фридеберг отряду устроили ловушку. Стоило танкам втянуться в предательски тихий город, как притаившиеся немцы бросились со всех сторон на мужественных воинов. Они рассчитывали, что Есипепко отойдет назад, навстречу подходившим главным силам. Но случилось то, что немцы и представить себе не могли — Есипенко вырвался на запад и пошел к Одеру!
«Хотя потери были не очень большими, — писал об отряде Есипенко член Военного совета 5-й ударной армии генерал Ф. Е. Боков, — люди устали. Бессонные ночи, постоянное напряжение давали о себе знать, и бойцы засыпали при первой возможности. Однако у них хватило выдержки, чтобы выполнить еще один приказ командира отряда: сберегая силы, миновать Ландсберг, обойти его с севера и, совершив семидесятикилометровый бросок», выйти 31 января к Одеру!»
Установив взаимодействие со 2-й гвардейской танковой армией, воины Есипенко в пешем строю по тонкому льду перешли Одер. Вскоре наладили переправу тяжелой техники и захватили небольшой плацдарм. Появление наших танков в городке Кинитц в каких-нибудь 68 километрах от Берлина оказалось для немцев громом среди ясного неба.
Начальник железнодорожной станции, потеряв представление о происходившем, обратился к Есипенко с просьбой отправить поезд на Берлин! На что с подчеркнутой вежливостью полковник ответил: «Сожалею, господин начальник станции, но сделать это невозможно. Придется пассажирское сообщение с Берлином на незначительное время прервать, ну хотя бы до окончания войны». Немая сцена, конец которой положил гомерический хохот бойцов и командиров, столпившихся вокруг. В замасленных комбинезонах, полушубках, измученные, с покрасневшими, ввалившимися глазами, они были безмерно счастливы. А рядом стояли танки и самоходки, на которых они были готовы продолжить марш на Берлин.
В ночь на 2 февраля на Одер вышли части 1-й гвардейской танковой армии. К 15.00 2 февраля передовые танковые бригады армии форсировали Одер. 3 февраля реку в районе Геритц форсировали части 8-й гвардейской армии.
Форсирование нашей армией Одера — последней крупной водной преграды перед Берлином — взбесило гитлеровское руководство. Враг судорожно собирал резервы и бросил их против плацдарма, стремясь сбросить с него наши войска. Завязались исключительно тяжелые бои. Немцы лезли с фанатичным упорством, не думая о потерях. Кого только там не было среди атаковавших — солдаты вермахта и эсэсовские убийцы, юнцы и старики из «гренадерских дивизий», курсанты столичных училищ и полицейские! Сброд. Но их еще было много, как танков и штурмовых орудий, а в воздухе бесчисленное количество вражеских самолетов.
Так на исходе пятисоткилометрового наступления наши войска с ходу вступили в жуткую схватку. Жуков, как обычно, реалистически оцепил обстановку.
Пусть впереди Берлин, а пока в ночь на 4 февраля он приказывает:
«На 5-ю ударную армию возложена особо ответственная задача — удержать захваченный плацдарм на западном берегу р. Одер и расширить его хотя бы до 20 км по фронту и 10–12 км в глубину.
Я всех прошу понять историческую ответственность за выполнение порученной вам задачи и, рассказав своим людям об этом, потребовать от войск исключительной стойкости и доблести.
К сожалению, мы вам не можем помочь авиацией, так как аэродромы раскисли и взлетать в воздух самолеты не могут. Противник летает с берлинских аэродромов, имеющих бетонные полосы. Рекомендую:
1) зарываться глубоко в землю;
2) организовать массовый зенитный огонь;
3) перейти к ночным действиям, каждый раз атакуя с ограниченной целью;
4) днем отбивать атаки врага.
Пройдет 2–3 дня — противник выдохнется.
Желаю вам и руководимым вами войскам исторически важного успеха, который вы не только можете, но обязаны обеспечить».
8 февраля Жуков докладывает в Ставку: «С выходом войск фронта на р. Одер резко повысилась активность авиации противника. В отдельные дни массированные полеты его авиации для прикрытия города Берлина достигли 2800–3000 самолето-вылетов в сутки». Маршал просит выделить для его фронта две зенитные дивизии за счет 2-го и 3-го Белорусских фронтов, на которых «активность авиации противника незначительна». Ставка отдает нужное распоряжение.
Наши бойцы и командиры на плацдарме, презирая смерть, не только не отдали ни метра земли, но оттеснили врага. Жуков ожидал, что плацдарм будет расширен по фронту «хотя бы» на 20 километров. Бешеные атаки врага имели только один результат — плацдарм был расширен до 44 километров!
Статья «Жуков» заняла основное место в номере от 12 февраля 1945 года тогда самого массового американского иллюстрированного еженедельника «Лайф». Рассказав, разумеется, не всегда точно о длинном пути полководца, начиная с Халхин-Гола, журнал обратился к событиям, приковавшим внимание и потрясшим весь мир — наступлению наших войск от Вислы до Одера. Общий тон статьи — безмерное удивление по поводу мощи Советского Союза на исходе войны:
«Обходя узлы сопротивления и предоставляя их ликвидацию тыловым частям, Жуков промчал свои танковые авангарды и моторизованную пехоту за первые 18 дней кампании по болотистой и лесистой местности более чем за 300 миль — рекордная быстрота наступления, значительно превосходящая темпы наступления немцев в 1941 году… Быстрота его наступления заставляла лондонцев в шутку говорить, что Жуков торопится, чтобы освободить острова, занятые немцами в Ла-Манше… Лорд Бивербрук как-то заметил, что коммунизм дал лучших генералов этой войны. Жуков — коммунист. Он не верит в бога, но он верит в историю, в прогресс, в благопристойность. Ради этого, ради своей семьи, своей жены, детей и России он ведет эту победоносную войну…
Что бы ни произошло в течение ближайших недель, Георгий Константинович Жуков войдет в историю как один из крупнейших полководцев второй мировой войны. Занимая в настоящее время пост командующего отборными войсками Красной Армии в центральном секторе Восточного фронта, он явно предназначен Сталиным для роли завоевателя Берлина…
Его успехи на поле боя не имеют себе равных в нынешней войне. Ни среди союзных армий, ни в германской армии нельзя найти ни одного генерала, равного Жукову».
Таково мнение, во всяком случае, высказанное публично, в США, тогда нашего союзника.
В Берлине Геббельс, оставшийся верным Гитлеру до конца, злобно записывает в своем дневнике примерно в это время: «Ни одна из наших военных операций, как бы она ни была хорошо подготовлена, не привела в последнее время к успеху. Сталин имеет все основания чествовать советских маршалов, которые проявили выдающиеся военные способности».
Красная Армия, вставшая на западном берегу Одера, предвещала скорый конец фашистской ночи.
Яркие щиты-плакаты встречали наши войска на границе Германии. Наши передовые части устанавливали их, как только нога советского воина переступала границу Германии с Польшей. Плакаты звали: «Бойцы и командиры! Мы вступили на территорию Германии. Вперед — на Берлин!»
Еще 26 января командование 1-го Белорусского фронта вошло в Ставку с предварительным предложением: после форсирования Одера подтянуть отставшие войска, пополнить запасы боеприпасов, горючего и «развивать стремительное наступление на берлинском направлении, сосредоточивая главные усилия в обход Берлина с северо-востока, севера и северо-запада». 27 января Ставка утвердила это предложение. Не остался в стороне и 1-й Украинский фронт. И. С. Конев вознамерился быстро разгромить бреславльскую группировку немцев и уже 25–28 февраля выйти на Эльбу. Конев предложил Ставке одним правым крылом фронта (разумеется, во взаимодействии с 1-м Белорусским!) взять Берлин. Ставка 29 января утвердила и это предложение. Тогда Жуков не сомневался в реальности всего этого. Берлин был относительно слабо прикрыт, и едва ли разношерстные соединения, поспешно подброшенные против 1-го Белорусского фронта, удержали бы лобовой удар в направлении города.
Своим оптимизмом командование 1-го Белорусского поторопилось поделиться с военными советами всех армий, командующими родами войск и начальником тыла фронта. В самом конце января в разосланной им ориентировке указывалось: «Задачи войск фронта — в ближайшие 6 дней активными действиями закрепить достигнутый успех, подтянуть все отставшее, пополнить запасы до 2 заправок горючего, до 2 боекомплектов боеприпасов и стремительным броском 15–16 февраля взять Берлин».
Эта операция, однако, не была проведена. На военно-научной конференции в конце 1945 года Г, К. Жуков исчерпывающим образом объяснил, почему от нее отказались;
«Я хочу ответить на выступление тов. Енюкова (представитель Генштаба Красной Армии, генерал-майор. — Авт.). Видимо, некоторые товарищи недостаточно поняли целесообразность тех или иных мероприятий командования в ходе операции. Он сказал, что со средствами, которые имел фронт, можно было дойти до Берлина. Конечно, Берлин не имел в этот период сильного прикрытия. На западном берегу р. Одер у противника были только отдельные роты, батальоны, отдельные танки, следовательно, настоящей обороны по Одеру еще не было. Это было известно. Можно было пустить танковые армии Богданова и Катукова (2-ю и 1-ю гвардейские танковые армии. — Авт.). напрямик в Берлин, они могли бы выйти к Берлину. Вопрос, конечно, смогли бы они его взять, это трудно сказать. Но надо было суметь устоять против соблазна — это дело нелегкое. Командир не должен терять голову, даже при успехе. Вы думаете, тов. Чуйков не хотел бы выскочить на Берлин или Жуков не хотел взять Берлин? Можно было пойти на Берлин, можно было бросить подвижные войска и подойти к Берлину. Но, товарищ Енюков, назад вернуться было бы нельзя, так как противник легко мог закрыть пути отхода. Противник легко, ударом с севера прорвал бы нашу пехоту, вышел на переправы р. Одер и поставил бы войска фронта в тяжелое положение.
Еще раз подчеркиваю, нужно уметь держать себя в руках и не идти на соблазн, ни в коем случае не идти на авантюру. Командир в своих решениях никогда не должен терять здравого смысла».
Именно в эти же дни поступили сведения о серьезной концентрации войск противника севернее, в Померании. Быстро накапливавшая силы группировка угрожающе нависала над обнаженным правым флангом 1-го Белорусского. Еще 23 января немецкие войска в Померании и у Берлина объединили в группу армий «Висла», Командовать ею Гитлер поставил шефа СС, всех карательных органов рейха Гиммлера.
Не расставшийся даже в это время с иллюзиями насчет «мощи» национал-социалистской идеологии Гитлер верил, что назначение командующим архипалача единственный выход, суливший успех. Обращаясь к этим действиям фюрера, вероятно, самый сведущий на Западе на сегодняшний день исследователь жизни Гитлера Дж. Толанд писал в 1976 году: «Эта чрезвычайная группа армий предназначалась для того, чтобы остановить главный удар, наносившийся маршалом Г. К. Жуковым. Гудериан считал назначение Гиммлера идиотизмом, но Гитлер указал — рейхсфюрер единственный человек, способный быстро организовать армию, одно его имя воодушевит на борьбу до конца». Фюрер восхвалил Гиммлера — он-де остановил панику на верхнем Рейне на западном фронте. Гудериан огрызнулся — «нельзя и сравнивать» фронты на Западе и на Востоке. Там полицейскими мерами Гиммлер навел порядок в толпах солдат, уходивших из Франции, а здесь война. Гитлер настоял на своем, снова упирая на приверженность Гиммлера к нацистскому кредо. Но давно уже иссякло время, когда фашистские лозунги и их живые носители вдохновляли вермахт…
В сгущавшихся сумерках фашистского рейха Гитлер бросал против Жукова свой последний козырь — Гиммлера, который-де поведет войну воистину по-нацистски. Как именно? Гиммлер сразу поставил часовых по левому берегу Одера — стрелять в каждого, пытающегося уйти за реку под натиском Красной Армии. «Но даже эти меры не могли заставить толпы истощенных, потерявших оружие солдат остановить громадные танки Жукова», — сказано в книге Ю. Торвальда «Разгром на Востоке» (1980 год). Тогда Гиммлер со сворой эсэсовских генералов, которых он привез с собой в штаб в Померанию, и задумал честолюбивый план — ударить с севера во фланг 1-го Белорусского.
Высокая идеологическая «чистота» и шкурные интересы отличали как авторов, так и высших исполнителей этой затеи, начавшейся осуществляться смехотворно, с точки зрения профессиональных военных. «Боязнь за свой престиж, — продолжает Торвальд, — побудила Гиммлера попытаться напасть на фланг Жукова с севера. У реки Нетце у него были наскоро собранные пехотные батальоны и другие части. Из-за отвращения Гиммлера к армейским командирам он приказал возглавить наступление генералу СC. Тот никогда не командовал крупным соединением. Теперь ему вопреки собственному желанию приказали вести наступление на фронте в 65 километров. Наступление провалилось. Войска Жукова немедленно контратаковали и быстро обратили наступавших в бегство. Гиммлеру пришлось бросить свой командный пункт поблизости от Вислы. Он со штабом переехал в роскошную резиденцию д-ра Лея в центре Померании».
Маршал Жуков отнюдь не удовлетворился достигнутым. Он смотрел дальше, понимая, что вслед за нелепым натиском последует другая, серьезная операция вермахта. Видя опасное положение 1-го Белорусского, Жуков считал, что парировать угрозу нужно совместными действиями с сопредельным 2-м Белорусским фронтом. 31 января он докладывает в Ставку:
«1. В связи с резким отставанием левого крыла 2-го Белорусского фронта от правого фланга 1-го Белорусского фронта ширина фронта к исходу 31 января достигла 500 км.
Если левый фланг К. К. Рокоссовского будет продолжать стоять на месте, противник, безусловно, предпримет активные действия против растянувшегося правого фланга 1-го Белорусского фронта.
Я прошу приказать К. К. Рокоссовскому немедленно наступать 70-й армией в западном направлении, хотя бы на уступе за правым флангом 1-го Белорусского фронта.
2. Тов. И. С. Конева прошу обязать быстрее выйти на р. Одер».
В мемуарах Жуков лаконично напишет: «На это донесение мы не получили от Верховного быстрого ответа и конкретной помощи». Пришлось пока обойтись собственными силами. На начало февраля 1-й Белорусский располагал двумя танковыми и восемью общевойсковыми армиями. Жуков последовательно разворачивает обе танковые и четыре общевойсковые армии на север, образовав новый фронт, в Померании. Вот как виделись его действия с той стороны. Еще раз обратимся к Ю. Торвальду: «Сильная русская группировка двинулась вдоль Одера в направлении порта Штеттин. Войска Штейнера (11-я армия СС. — Авт.) не могли сдержать напора и отступили к востоку. А далее к востоку русские вовлекли в кровавую битву правое крыло 2-й армии Венка. Но все эти схватки были всего лишь предвестниками грядущего урагана. Жуков наращивал свои силы. Если померанский фронт не получит немедленно подкреплений, он окажется беспомощным перед натиском. Для получения подкреплений Гиммлер должен был прямо сказать Гитлеру о сложившейся обстановке. А как Гиммлер реагировал на угрозу, можно судить по тому факту, что он покинул новую резиденцию и перевел свой штаб еще на 150 километров западнее за Одер, разместив его в хорошо замаскированном лагере около города Пренцлау, что в 40 километрах западнее Штеттина. Вот и получилось, что защитник Померании, требовавший как от солдат, так и от гражданского населения биться до конца, укрылся за рекой и командовал группой армий, левый фланг которой находился от его штаба так километрах в 350, у залива Фришесс-Хафф».
Гитлер пришел на помощь преимущественно эсэсовскому воинству в Померании. Если на начало февраля там было в составе двух немецких армий 22 дивизии, то к середине месяца их стало более 40. Пришли боевые дивизии вермахта, а предстоящее наступление взял в руки сам Гудериан. Он вырвал у фюрера согласие действовать с молниеносной быстротой, ибо «Жуков не будет сидеть сложа руки, пока немецкие войска готовятся к удару». Замысел Гудериана заключался в том, чтобы обрушиться на наш фронт в Померании крупными силами, через долины рек Варта и Нетце выйти с тыла на Кюстрин. Программа-максимум — отбросить Красную Армию чуть не до Вислы!
Вот эту угрозу и рассмотрел Жуков, вот поэтому он ожидал содействия со стороны 2-го Белорусского фронта. Этот фронт, основные силы которого были задействованы в Восточной Пруссии, начал просимое Жуковым наступление 10 февраля. Однако продвигался медленно, покрыв за десять дней всего 50–70 километров. Немцы дрались насмерть. Что касается 1-го Украинского фронта, его войска сумели сломить вражеское сопротивление и выйти на реку Нейсе, то есть на уровень продвижения 1-го Белорусского фронта, только к концу марта.
Так случилось, что намерение маршала Жукова овладеть Берлином в середине февраля не осуществилось и война затянулась еще на несколько месяцев. Так что, Жуков неверно рассчитал? Нет, с военной точки зрения, как представлялось ему дело на конец января, он был абсолютно прав. В штабе 1-го Белорусского фронта в то время оценивали перспективы завершения вооруженной борьбы в Европе исходя из военной логики — Германия зажата между двумя фронтами. Как бы вяло ни велись там боевые действия, немцы вынуждены держать определенные силы на Западе. Но вмешалась политика, как действия Гитлера, так и наших западных союзников, внесли крутые изменения в положение на Восточном фронте.
Ставка не так быстро ответила на донесение Жукова от 31 января, ибо как раз в это время Сталин готовился к конференции глав правительств — СССР, США и Англии, — которая проходила в Ялте с 4 по И февраля. На ней советская делегация указала, что в результате перебросок немецких войск с запада «на нашем фронте может дополнительно появиться 35–40 дивизий». Следовательно, необходимо «ускорить переход союзных войск в наступление на Западном фронте». Желательно сделать это «в первой половине февраля».
Руководители США и Англии заверили, что так и будет. Они высоко оценивают подвиги Красной Армии в начале 1945 года, лестные слова звенели над столом конференции. А на следующий день после ее завершения США и Англия приступили к грандиозной операции по дезинформации доблестного союзника. 12 февраля глава английской военной миссии в СССР полковник Бринкман в доверительном порядке информировал наш Генштаб: немцы собирают две группировки для контрнаступления — одну в Померании для наступления на Торн, другую в районе Вена — Моравска — Острава для удара в направлении Лодзи. Следовательно, Красная Армия должна была, чтобы отбить врага, развернуться лицом к Востоку, в первую очередь 1-й Белорусский Жукова. Это повлекло бы за собой остановку нашего дальнейшего продвижения на Запад, больше всего на Берлин. Кто же без оглядки будет идти вперед, рискуя тем, что через Торн и Лодзь сомкнутся клещи вермахта достаточно далеко в тылу Красной Армии.
Наше командование со времен открытия второго фронта регулярно обменивалось данными о дислокации вермахта. От американцев и англичан приходила в основном достоверная информация. В ряду ее на ответственнейшем этапе войны западные союзники подставили эту чудовищную дезинформацию. В Вашингтоне и Лондоне подождали неделю, и 20 февраля включился в игру не кто другой, как начальник штаба армии США генерал Дж. Маршалл, В секретном послании начальнику советского Генштаба А. И. Антонову он подтвердил английские данные. С острым любопытством, надо думать, великие умы Вашингтона и Лондона ожидали, как поступит наше командование.
Решили, что самое время похвалить верного союзника. Тем более что и повод подошел, в связи с Днем Красной Армии 23 февраля 1945 года Черчилль публично, на весь мир заявил: «Красная Армия празднует свою двадцать седьмую годовщину с триумфом, который вызвал безграничное восхищение ее союзников и который решил участь германского милитаризма. Будущие поколения признают свой долг перед Красной Армией так же безоговорочно, как это делаем мы, дожившие до того, чтобы быть свидетелями этих великих побед». В несколько менее цветистых словах довел до сведения человечества аналогичное мнение Рузвельт.
Гитлеровское руководство знало об Ялтинской конференции, которая провозгласила решимость покончить с фашизмом. В Берлине, однако, судили о позиции Запада по делам. Там помнили о прошлом — затягивании второго фронта — и видели настоящее — американо-английские армии пока явно не торопились. Германская разведка перехватила директиву объединенного комитета начальников штабов США и Англии, отданную 24 января 1945 года американским и английским командующим в Европе: «Советский Союз на Востоке достиг успехов, которых не ожидало англо-американское командование. В случае дальнейшего быстрого продвижения на Запад может возникнуть обстановка, в высшей степени нежелательная для правительств США и Англии… Наши военные меры должны быть таковы, чтобы дать возможность немцам укрепить их Восточный фронт, что может быть достигнуто главным образом за счет, ослабления их Западного фронта».
В директиве подчеркивалась необходимость ввести «русских» в заблуждение. Бомбардировочная авиация США и Англии получила приказ разбить с воздуха железнодорожные узлы в Центральной и Восточной Германии якобы для оказания содействия советским войскам, а на деле, чтобы затруднить их продвижение на запад. Обсуждая в конце января перспективы войны, Гитлер и его приближенные согласились во мнении: перед лицом наступления Красной Армии США и Англия вот-вот протянут руку Германии.
На западе немцы сочли возможным, оставив части, эквивалентные всего 26 дивизиям, бросить все на Восточный фронт. На южном крыле они даже затеяли контрнаступление у озера Балатон. В основном силами 6-й танковой армии СС, которая разбила западных союзников в Арденнах в декабре 1944 года. На северном — 15 февраля последовал ожидавшийся Жуковым контрудар в Померании. Бои на советско-германском фронте вспыхнули с новой силой. Германским солдатам внушалось: надо держаться до появления мифического «чудо-оружия»; а офицерскому корпусу еще разъяснялось, что, чем упорнее вермахт держится против СССР, тем скорее США и Англия придут на помощь рейху и начнется совместная борьба против большевизма.
От замыслов этих отдавало безумием, но резко возросшее сопротивление фашистского воинства и контрудары были налицо. Жуков осмотрительно проводил операцию, памятуя, что в любой момент враг может броситься в лоб на Кюстрипский плацдарм за Одером. Несмотря на отчаянное сопротивление, сильнейшая группировка в Померании была разгромлена и вся Восточная Померания на исходе марта была очищена от неприятеля. 1-й Белорусский добил немцев наличными силами. Тогдашний начальник тыла фронта генерал Антипенко подсчитал: «На отражение и разгром померанской группировки было израсходовано свыше двадцати тысяч тонн боеприпасов, то есть почти все сэкономленное в ходе артподготовки на Висле. Я должен сказать, что только благодаря этой экономии фронт успешно справился с ликвидацией померанской группировки противника. Ведь других боеприпасов в то время из центра не поступало». 1-й и 2-й Белорусские фронты дрались в Померании почти два месяца — до конца марта! Гитлер сместил Гиммлера с командования группой армий «Висла» и выгнал начальника генерального штаба Гудериана.
В этих сражениях к ранней весне была полностью освобождена Польша. В боях за ее свободу и независимость пало свыше 600 тысяч советских воинов. Героически сражаясь в основном в Померании, Войско Польское потеряло 26 тысяч убитыми и пропавшими без вести.
Сражение в Померании, приближавшее взятие Берлина, подтолкнуло и Черчилля попробовать руку в стратегической дезинформации. Он пишет Сталину: «Гитлер попытается продолжить войну путем смертельной борьбы в Южной Германии и Австрии с возможным контактом через Альпы со своей армией в Северной Италии». Черчилль прекрасно знал, что уже шли тайные переговоры за спиной СССР о капитуляции немцев в Северной Италии. В послании в Москву он попытался убедить — заключительное сражение с рейхом разразится где-то вплотную к Альпам. Значит, все внимание туда. Доказательство: «Безжалостное и упорное сражение в Будапеште, а сейчас у озера Балатон вместе с другими приготовлениями подкрепляют эту мысль».
Прочитали и это послание в Кремле, надо думать, ознакомили с этой точкой зрения Жукова, он бывал в Москве. Разговоры об «Альпийском редуте» наше командование списало по графе домыслов. Больше того, свидетельствует Жуков, «Ставка к этому времени (последние дни марта. — Авт.) уже располагала некоторыми сведениями о трениях и противоречиях, которые происходили между английским и американским политическим руководством по поводу стратегических планов».
Коль скоро подошло время подводить итоги отгремевших сражений на советско-германском фронте, а вероломство западных союзников, затеявших подозрительные переговоры с немцами стало очевидным, начальник Генштаба А. И. Антонов счел нужным довести 30 марта до сведения Дж. Маршалла: «Боевые действия на Восточном фронте в течение марта месяца не подтвердили данную им информацию». Антонов в изысканных выражениях высказал предположение, что «некоторые источники этой информации имели своей целью дезориентировать как англо-американское, так и советское командование». По посланию нашего Генштаба были в изобилии рассыпаны слова благодарности замечательным союзникам, за их «любезность» в предоставлении информации и выражалась надежда на получение новой. По мере приближения победы политика все больше вторгалась в военные действия.
В середине шестидесятых Маршал Советского Союза В. И. Чуйков затеял дискуссию на страницах печати, вернувшись к решенному и все же стремясь доказать — Берлин-де можно было взять в феврале 1945 года и тем значительно сократить сроки войны. Он стал всерьез утверждать, что войскам, прошедшим в Висло-Одерскую операцию 500 километров, было бы по плечу «с ходу» покрыть 60–80 километров, еще остававшихся до Берлина. Чуйков и другие помимо прочего упустили из виду то, о чем 15 марта Геббельс с глубоким разочарованием записал в своем «Дневнике»: «Наши генштабисты ожидали от Советов точно такой же ошибки, какую мы допустили поздней осенью 1941 года при разработке планов окружения Москвы, а именно: идти прямо на столицу врага, не оглядываясь ни направо, ни налево, и не заботясь о прикрытии флангов. С этим мы здорово просчитались в свое время».
Маршал Жуков не просчитался, вовремя понял намерения вражеского командования и разгадал дезинформацию союзников. Одновременно решил эти две сложнейшие задачи, а на поле сражения проявил свое мастерство, разгромив врага в Померании.
К середине апреля фронт Рокоссовского наконец вышел на восточный берег Одера до Балтийского моря, обеспечив северный фланг победоносных войск Жукова. На южном крыле немцев выбили из Венгрии, значительной части Чехословакии, в Австрии освободили Вену.
Главной задачей Красной Армии оставалось взятие Берлина. Жуков не прерывал работы над планом овладения столицей Германии с конца ноября 1944 года. В марте 1945 года его дважды вызывали в Ставку для уточнения деталей завершающей операции. Сталин ввел маршала в курс решений Ялтинской конференции, утвердившей границы зон оккупации Германии, Берлин после войны должен был находиться в пределах советской зоны.
Сталин ознакомил Жукова с согласованной линией в Германии, где предстояло встретиться советским и союзным войскам. Во время Ялтинской конференции советские войска находились примерно в 70 километpax от Берлина, англо-американские — в 500 километрах. Западные союзники, несмотря на обещания, не торопились с наступлением. Положение изменилось только в самом конце марта: форсировав Рейн, наши союзники начали довольно быстрое продвижение.
Генерал Эйзенхауэр сообщил в Москву, что намерен идти на северо-восток и юго-восток Германии, а на берлинском направлении остановиться на согласованной линии, проходившей по Эльбе. Когда в Ставке было получено это сообщение, «И. В. Сталин, — по словам Жукова, — отозвался об Эйзенхауэре как о человеке, верном своим обязательствам. Мнение это оказалось преждевременным». Быстро прояснялось: командование западных союзников вело войска и на Берлин, надеясь овладеть столицей Германии, если позволят обстоятельства.
Это имело давнюю историю. Еще при подготовке вторжения в Европу в высших штабах США и Англии был составлен план захвата Берлина силами авиадесантных войск, последовательно именовавшийся то операцией «Рэнкин», то дело «С», то операцией «Талисман» и, наконец, с ноября 1944 года получивший название операция «Эклипс». Выброска трех воздушно-десантных дивизий первоначально намечалась в случае внезапного военного краха Германии. Плав постепенно корректировался в зависимости от изменения военной обстановки. В 1945 году имелось в виду десантировать эти дивизии, составлявшие «первую союзную воздушно-десантную армию» в момент, когда сухопутные войска США и Англии подойдут на «разумное расстояние» к Берлину.
К этой операции в глубокой тайне готовили 20 тысяч воздушных десантников, которые должны были быть переброшены в Берлин на 1500 транспортных самолетах, и более чем на 1000 планерах. Прикрытие — 3000 истребителей. Когда? Трудно назвать точную дату. Для ориентира можно указать: американская тайная агентура из управления стратегических служб, находившаяся в Берлине, получила предупреждение — войска США и Англии достигнут города где-то в середине апреля. Это не все. В Москве стало известно и о том, что гитлеровцы пытаются вступить в контакт с США и Англией, достигнув договоренности за спиной Советского Союза. С 12 марта по этому поводу шла острая переписка между правительствами СССР и США. К концу месяца в нее включился Рузвельт, пытавшийся заверить Сталина, что никаких переговоров с гитлеровцами-де не ведется. Но, замечает Жуков, «учитывая безнадежное положение германских войск, можно было ожидать, что гитлеровцы прекратят сопротивление на Западе и откроют американским и английским войскам дорогу на Берлин, чтобы не сдать его Красной Армии».
На совещаниях в Ставке в конце марта 1945 года Сталин познакомил Жукова с документами, полученными советскими разведчиками. Из них явствовало, отмечает Жуков, что «не исключалась возможность открытия гитлеровцами путей союзным войскам на Берлин».
Эти документы неизбежно сопоставлялись на совещаниях с тем, что происходило на Западном фронте, — войска западных союзников практически не встречали сопротивления, если не считать отдельных схваток, когда они натыкались на части под командованием фанатичных нацистов. Американец К. Райан, выпустивший в середине шестидесятых годов книгу «Последняя битва», указывает: американо-английские армии, продвигавшиеся в апреле 1945 года по Германии, имели 4600 тысяч личного состава. «А на Западном фронте, — продолжает он, — германская армия едва ли больше существовала… Хотя числилось здесь 60 дивизий, то были дивизии на бумаге, не более пяти тысяч человек в каждой, плохо обеспеченные, не имевшие боеприпасов, горючего, транспорта, артиллерии и танков».
Соотношение — 4600 тысяч человек в войсках союзников и примерно 300 тысяч в немецких войсках, стоявших перед ними! «И вот получается, — написал Сталин Рузвельту 3 апреля 1945 года, — что в данную минуту немцы на Западном фронте на деле прекратили войну против Англии и Америки. Вместе с тем немцы продолжают войну с Россией — с союзницей Англии и США». Он подчеркнул: «Что касается моих военных коллег», то «они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются», что немецкое командование на Западе согласилось «открыть фронт и пропустить на восток англо-американские войска».
Разумеется, отвечая, Рузвельт отрицал это, выразив «крайнее негодование» в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих подчиненных».
В книге американского исследователя А. Брауна «Последний герой» (1982 год) об «отце ЦРУ», близком Рузвельту генерале Доноване, процитированы приведенные слова Сталина и сказано: Сталин «был очень близок к истине», И на основании рассекреченных в восьмидесятые годы документов автор прослеживает шашни Донована с начальником германского генерального штаба Гудерианом и фельдмаршалом Рупдштедтом, которые «были готовы открыть Западный фронт армиям Эйзенхауэра». Не успели — в марте Гитлер сместил обоих. Но не покладали рук их единомышленники. Хотя тогда интриги американской разведки не могли быть известны во всем объеме, в целом картина была ясна.
Все это в совокупности властно диктовало: медлить нельзя!
29 марта в Ставке, куда прибыл с фронта Жуков, началось рассмотрение плана 1-го Белорусского по Берлину, Обширный документ даже на завершающем этапе подготовки потребовал месяц напряженной работы штаба фронта. Весь март. Теперь подводился итог проделанному и просчитанному на картах. Работа Ставки и руководства Генштаба проходила спокойно, но участники не мешкали.
Во время обсуждения плана операции Верховный заметил:
— Немецкий фронт на западе окончательно рухнул, и, видимо, гитлеровцы не хотят принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск. Между тем на всех важнейших направлениях против нас они усиливают свои группировки.
Он показал свою карту. Рассуждения Сталина не удивили Георгия Константиновича. Он знал общую обстановку не хуже, а в полосе своего фронта много лучше Верховного. Не почитая, впрочем, это великой доблестью, это входило в служебные обязанности командующего фронтом. Новинкой для Жукова было разве то, что Сталин ознакомил его с сверхсекретными политическими материалами о закулисных контактах представителей немецкого руководства с нашими союзниками. С удручающей монотонностью в донесениях разведки повторялось то, о чем можно было догадаться, — немцы стремились добиться сговора с США и Англией, прекращения войны на Западе.
1 апреля в Ставку был вызван с планом 1-го Украинского фронта И. С. Конев. В тот же день оба командующих фронтами — Жуков и Конев — участвовали в совещании, созванном Сталиным. Он пригласил к себе Антонова, начальника Главного оперативного управления С. М. Штеменко, членов ГКО. Обстановка, хотя и деловая, определенно носила торжественный характер. Сталин предложил Штеменко огласить некую «телеграмму», агентурное донесение разведки о том, что западные союзники уже нацелились взять Берлин раньше русских. Информатор сообщал, что ударная группировка под командованием английского фельдмаршала Монтгомери выступит севернее Рура и пойдет на Берлин. По кратчайшему расстоянию при тогдашней дислокации союзных войск на западном фронте.
Когда Штеменко закончил, Сталин не без театральности спросил:
— Так-кто же будет брать Берлин, мы или союзники?
Если верить мемуарам Конева, «первому на этот вопрос пришлось отвечать мне», и он заверил Верховного, что «Берлин будем брать мы и возьмем его раньше союзников». Сталин якобы после маршальскою ответа «слегка усмехнувшись» заметил, «вон вы какой», и поинтересовался, как это будет сделано, главные силы 1-й Украинский имел на своем левом, то есть южном фланге. Конев заверил: «Товарищ Сталин, можете быть спокойны: фронт проведет все необходимые мероприятия, и группировка на берлинском направлении будет создана нами своевременно».
В мемуарах Жукова эпизод изложен много спокойнее, по-деловому. Естественно, взятие Берлина возлагалось на 1-й Белорусский, а 1-му Украинскому надлежало ему содействовать. Конечно, Георгий Константинович прошел мимо того, что представлялось Коневу важным, — кто первым ответил Верховному. Жуков куда более рельефно, чем другой маршал, объяснил смысл изменения, внесенного Сталиным в планы фронтов по Берлину, а именно: Верховный сократил протяженность разграничительной линии между ними. По представленным планам линия проводилась от Пейсе до Потсдама, Сталин оборвал ее у Люббена, городка, что в 60 километрах юго-восточнее Берлина. Смысл был очевиден — в случае необходимости танковые армии Конева должны были повернуть на север, идти на Берлин и помочь 1-му Белорусскому фронту. В Ставке не сомневались, что предстоит жесточайшая битва, которая потребует сосредоточения превосходящих сил.
2 апреля 1945 года Ставка принимает директиву 1-му Белорусскому фронту: «Подготовить и провести наступательную операцию с целью овладеть столицей Германии городом Берлин и не позднее двенадцатого-пятнадцатого дня операции выйти на р. Эльба». Главный удар с кюстринского плацдарма — двумя танковыми и четырьмя общевойсковыми армиями. Во втором эшелоне фронта армия генерала Горбатова. Начало операции — 16 апреля.
Одновременно южнее открывал наступление 1-й Украинский фронт; 2-й Белорусский фронт, еще не закончивший подготовку, должен был выступить 20 апреля. «Конечно, — по мнению Жукова, — было бы лучше подождать пять-шесть суток и начать Берлинскую операцию одновременно тремя фронтами, но. учитывая сложившуюся военно-политическую обстановку, Ставка не могла откладывать операцию на более позднее время». Западные союзники крались к Берлину. Сопротивление им считанных частей вермахта оставалось символическим.
Примерно в эти же дни принимались последние решения и в ставке Гитлера. Руководство нацистской Германии, беспощадно понукаемое фюрером, готовилось к решающей схватке. Командующим группой армий «Висла» вместо Гиммлера был назначен опытный кадровый генерал Г. Хенрици. Гудериан в последние дни пребывания во главе генштаба успел озадачить Хенрици: «Нам нужен человек на Одере, который имеет настоящий опыт войны с русскими. Нужно сделать все, чтобы не допустить форсирование русскими Одера и взятия ими столицы». Новый командующий объехал участок фронта, прикрывавший непосредственно город, и заключил: опасность исходит прежде всего от кюстринского плацдарма. Он поиграл было с идеей ликвидировать его, но скоро убедился — русские стоят крепко. Любая попытка сбросить их в Одер окончится новым, массовым избиением контратакующих.
6 апреля Хенрици предстал в тесном бункере в ставке Гитлера перед самим фюрером и высшими нацистскими бонзами. Генерал в подступивший час истины режима счел возможным сказать приблизительную правду — фронт не устоит перед русским ударом, и привел данные о соотношении сил. Гитлер злобно прошипел: «Я все слышу цифры, — голос его окреп, — но я не слышу ничего о внутренней силе солдат. Нам нужна всего-навсего фанатическая вера. Наше движение, — теперь он кричал, — наше движение показало, что вера движет горами. Если наши солдаты преисполнятся фанатической верой, они удержат свои позиции, они победят в битве, от которой зависит судьба Германии. Я прекрасно знаю, что и у Сталина силы на исходе, он ведет войну уже мусорными людишками. Но он воодушевил эту шваль фанатической верой. Теперь значит только одно — победит тот, у кого крепче вера. Такими должны быть мы, каждый солдат на Одере должен знать это и должен быть фанатиком».
Оглушенный криком фюрера Хенрици смог только через несколько минут оправиться. Он заявил, что на собственном опыте знает — оценки русских фюрером никак не соответствуют истине. Хенрици хорошо запомнил русских, начиная с зимы 1941 года под Москвой. Именно тогда имя Жукова начало внушать ужас немецким офицерам. Никакой фанатизм не поможет в предстоящей битве с русскими у Одера. Приближенные Гитлера поняли — Хенрици просит подкреплений. Геринг пообещал прислать 100 000 войск из ВВС, Гиммлер — 25 000 эсэсовцев, Денитц — 12 000 моряков. Гитлер обернулся к Хенрици: «Итак, 150 000 человек. Это 12 дивизий. Вот вам и резерв».
Помимо этих полутораста тысяч, на фронт погнали сборные формирования и отряды самых различных организаций фашистского государства — СД (служба безопасности при рейхсфюрере СС), ЗИПО (полиция безопасности), ГФП (тайная полевая полиция), ССФТ (военные группы охранников), молодежные спортивные группы «Сила через радость», ФС (добровольные стражники), НСНКК (нацистские моторизованные группы) и другие. Хенрици 11 апреля получил приказ Гитлера о «выжженной земле», то есть применять на территории Германии те методы, которыми велась война против Советского Союза. Германский генерал, отдавший на протяжении войны бесчисленное количество приказов о разрушении всего и вся на советской земле, не бросился, однако, разрушать на своей. Он задумался, а приехавший к нему в штаб министр вооружений А. Шпеер разрешил генеральские сомнения — приказ не выполнять! Да, да, согласился Хеприци: «Берлин не превратится в Сталинград. Я этого не допущу». Хенрици, в свою очередь, отдал свирепый устный приказ коменданту Берлина — не взрывать мостов через Шпрее, не разрушать водопровод, канализацию, энергосистему в черте города.
Жалобы Хенрици на то, что у него все же мало войск, Гитлер отвел. Не по наитию, а в результате умелой дезинформации о намерениях нашего командования, жертвой которой пал фюрер. Он заявил Хенрици: «К югу от вашего фронта, в Саксонии, находится более сильная группировка вражеских войск… Основный удар врага будет нанесен не по Берлину, а здесь». Он показал на карте район Праги.
8 апреля Эйзенхауэр посетил передовые штабы американских армий на берлинском направлении. Командир дивизии, выходившей к Эльбе, браво доложил: «Мы идем вперед и войдем в Берлин. Ничто нас не остановит». Эйзенхауэр без колебаний напутствовал: «Давай! Желаю всяческих успехов, и пусть никто не остановит тебя». 12 апреля дивизия вырвалась к Эльбе. После войны командир корпуса, в который она входила, настаивал: «По моему мнению, мы могли бы прийти в Берлин раньше русских, расстояние до него было ничтожным. По темпам нашего марша для этого потребовалось бы, наверное, дня полтора. Сопротивления с немецкой стороны не существовало. Сопротивления просто не было».
Тогда за чем дело стало? Та американская дивизия, рвавшаяся к Берлину, 13 апреля, «как на воскресном пикнике, без выстрела», переправила через Эльбу несколько батальонов. Однако поблизости оказались немецкие юнцы — курсанты военных училищ. Зеленых солдат, естественно, не вводили в курс высшей стратегии гитлеровского руководства сдавать территорию на западе и держаться на востоке. Увидели американцев, значит, враг — и в бой! Расчеты расположенных поблизости тяжелых зенитных орудий услыхали стрельбу и, в свою очередь, открыли огонь по наземным целям. Большой шум! Потеряв четырех убитыми и двадцать ранеными, американцы 14 апреля отступили на западный берег Эльбы. «Эти молодые люди, — недовольно написал американский историк Уигли, — сбросив плацдарм дивизии в Эльбу, лишили западных союзников возможности добыть славу».
Стычка по масштабам войны ничтожная, но она озадачила верховное командование США и Англии.
15 апреля Эйзенхауэр спросил командующего американской группой армий Брэдли: сколько жертв потребует взятие Берлина? Брэдли отрапортовал: не менее ста тысяч человек. За все время после открытия второго фронта и до окончания войны в Европе американцы потеряли 135 тысяч человек убитыми. А теперь еще 100 тысяч! Брэдли исходил из того, что при выдвижении к Берлину американские войска угодят в непосредственный тыл немецких армий, дравшихся с Красной Армией. В неизбежной сумятице завяжутся схватки. Дальнейшее понятно. Эйзенхауэр со своими штабистами погрузился в тягостные раздумья.
В районе Берлина противник имел свыше миллиона человек войск, 10 400 орудий и минометов, 1500 танков и самоходных орудий, 3300 самолетов. С нашей стороны в войсках трех фронтов — 2,5 миллиона человек, 41 600 орудий и минометов, 6250 танков и самоходных орудий, 7500 самолетов. Из них на сравнительно узких участках прорыва Жуков сосредоточил 68 стрелковых дивизий. Число орудий и минометов на километр фронта, где наносились решительные удары, превышало 300 стволов.
1-й Белорусский фронт, выступая главными силами с кюстринского плацдарма, должен был штурмовать Берлин, выделив танковые армии для обхода города с севера и северо-востока. С ним взаимодействовал 2-й Белорусский фронт. Как было договорено в Ставке, наступавший южнее 1-й Украинский фронт шел на Эльбу, готовый в случае необходимости повернуть свои танковые армии на Берлин.
В первых числах апреля Жуков принял командующего 3-й армией генерала Горбатова, который доложил ему о степени сосредоточения армии. Горбатов в мемуарах оставил любопытнейшую запись беседы с Жуковым. «Маршал сообщил мне: начало наступления на Берлин назначено задолго до рассвета при ослеплении противника и превращении ночи в день ста сорока пятью прожекторами; с плацдарма двадцать четыре километра по фронту будут наступать четыре общевойсковые и две танковые армии: рассказал, какими мерами будут отвлекать противника от берлинского направления и от нашей подготовки на кюстринском плацдарме. Берлин будет захвачен на пятый день, а на Эльбу мы выйдем 26 апреля. Наличие двухсот семидесяти артиллерийских и минометных стволов на километр и более тридцати танков непосредственной поддержки на километр должно обеспечить успех.
Я высказал опасение, что ночное наступление при таких плотностях боевых порядков неизбежно повлечет к перемешиванию соединений и частей. И зачем ночь превращать в день — не лучше ли обождать рассвета? Я подумал еще, хотя и не сказал, что боевые порядки на плацдарме излишне уплотнены и это приведет к лишним потерям; нецелесообразно брать Берлин штурмом, лучше блокировать его и выходить на Эльбу. Сомневался я и в том, что мы сумеем заставить противника думать, будто мы отказались от нанесения основного удара с кюстринского плацдарма.
В разговоре по затронутым вопросам командующий остался при своем мнении. Однако, как известно, наступление он начал не ночью, а в 6 часов 30 минут».
Наверное, были и другие военачальники, готовые внести изменения в план операции. Но по большей части они «промолчали», авторитет Г. К. Жукова был непререкаем.
За всю войну не приходилось брать такого крупного, сильно укрепленного города, как Берлин, занимавшего 900 квадратных километров. В штабе 1-го Белорусского фронта знали: Берлин, в сущности, превращен в крепость, а подходы к нему с востока от Одера — сплошная зона мощных оборонительных сооружений. Было сделано все, чтобы разведать районы предстоявшего сражения. Изготовили точный макет города и его пригородов, на котором неоднократно проигрывались как общий штурм, так и отдельные его фазы.
5 апреля в штаб фронта, размещавшийся в крошечном городке Мендзехуд, были вызваны все командующие армиями, члены военных советов, командиры корпусов. На стенах помещения — закрытые полотнами карты. Негромкие переговоры в зале, где собралось около ста генералов и офицеров. Движение, шум смолкли. Жуков оглядел притихший зал и негромко, будничным тоном сказал:
— Товарищи! Я вас пригласил сюда для того, чтобы объявить о приказе товарища Сталина.
Мертвая тишина. Жуков продолжил, повысив голос:
— Верховный Главнокомандующий, Маршал Советского Союза товарищ Сталин приказал войскам нашего фронта перейти в наступление на берлинском направлении, окружить столицу фашистской Германии — Берлин, разгромить и уничтожить силы врага и водрузить над Берлином Знамя Победы!
Зал взорвался аплодисментами. Все встали. Неистово бил в ладоши стоявший в первом ряду генерал Чуйков, подняв над головой руки, аплодировал генерал Богданов. «Счастливые, неповторимые минуты, — записал очевидец, — минуты, о которых мечтали под Москвой, под Сталинградом, у Тулы и Ленинграда, на Кавказе, на Днепре, Буге и Висле!»
Жуков переждал, не прерывая аплодисментов, продолжавшихся несколько минут. И к делу!
Как обычно, маршал обстоятельно объяснил задачи фронта, частей и соединений. На открытых теперь картах, макетах Берлина провели командно-штабную игру.
Командование фронтом во главе с Жуковым разместилось на сцене зала, а командармы с помощниками за столами, расставленными в зале. Поочередно, по вызову они выходили к карте и докладывали свои решения, начиная от исходного положения и в динамике боя. Возможности каждого были видны всем. Жуков по ходу докладов давал вводные, обычно обострявшие обстановку, задавал порой каверзные вопросы. Он не мог не быть довольным — генералы отвечали четко, с глубоким знанием дела. Командармы досконально знали свои армии до подразделении. Все это было прекрасно, но какой кровью был оплачен этот опыт!
В целом намерения врага не были тайной. Участники командно-штабной игры сошлись во мнениях относительно попыток немцев дезинформировать наше командование. Отправив немало танков на юг к Праге, Хенрици попытался создать ложное представление — у него-де в глубине сосредоточены мощные оперативные резервы. Их не могло быть, что касается танковых соединений, то наша разведка быстро установила: по железной дороге подвозились муляжи танков. Напрасно немцы размещали их на местности, как им представлялось правдоподобно.
Для отработки взаимодействия участников пригласили к громадному ящику с песком, на котором крупным планом макетировалась обстановка. Ход сражения — от переднего края и в глубину проигрывался детально с участием командиров корпусов и дивизий. Особое внимание уделялось взаимодействию наземных войск с авиацией. Генералам вновь и вновь напоминалось — сражение развернется в зоне ПВО Берлина и нужно быть готовым к любым неожиданностям. В воздухе уже появились первые боевые реактивные самолеты люфтваффе.
По завершении двухдневного командно-штабного учения участники разъехались и провели детальные игры и занятия в армиях, корпусах и дивизиях. Жуков в сопровождении главных артиллериста, танкиста и авиатора побывал во всех десяти армиях фронта — восьми общевойсковых и двух танковых. Он заслушивал решения командармов, вносил уточнения, добиваясь точного уяснения задач наступления.
В войсках на основании указаний ЦК партии и директивы Ставки от 20 апреля развернулась большая политическая работа. Речь шла о дисциплине и порядке в войсках, о поведении на немецкой земле. Накануне наступления Г. К. Жуков, К. Ф. Телегин, С. И. Руденко подписали обращение Военного совета к воинам 1-го Белорусского фронта. Напомнив, что «не впервой русским воинам брать Берлин», обращение звало: «Пришло время подвести итоги страшным злодеяниям, совершенным гитлеровскими людоедами на нашей земле, и покарать преступников… Славой наших побед, потом и кровью завоевали мы право штурмовать Берлин и первыми войти в него, первыми произнести грозные слова сурового приговора нашего народа немецким захватчикам… Вперед на Берлин!»
Сражение должно было разыграться в многомиллионном городе, жертвы среди жителей были неизбежны. Но не за счет мести! Военный совет напоминал воинам, многие из которых в войну потеряли родных и близких, видели пепелище разрушенных фашистами городов и деревень, помнить о своей высокой миссии. «Воин Красной Армии никогда не уронит достоинства советского гражданина, — подчеркивалось в обращении. — Нас не будет укорять наш народ в мягкосердечности к врагу. Но мы это сделаем так, чтобы еще ярче блистала наша боевая воинская слава, чтобы еще быстрее летела по миру радостная весть о Красной Армии как об армии-освободительнице, как об армии могучего советского народа, спасшей мир от гитлеровского рабства».
Ценности нашей, советской социалистической цивилизации и вдохновляли войска Красной Армии, шедшей на последний штурм в Великой Отечественной. Такая постановка вопроса не риторика, особенно в сравнении с тем, чем пытались укрепить дух вермахта на краю пропасти. Гитлер подготовил воззвание к «солдатам восточного фронта». Он продиктовал его по получении известия о смерти президента США Ф. Рузвельта 12 апреля и приказал огласить тогда, когда Красная Армия перейдет в наступление на Берлин. «Орды жидобольшевиков, наших врагов, собрались на последний штурм. Они хотят уничтожить Германию и наш народ. Вы, солдаты восточного фронта, видели собственными глазами, какая судьба ожидает немецких женщин и детей, стариков и детей убивают, женщин и девушек насилуют и превращают в казарменных шлюх. Остальных угоняют в Сибирь».
Видимо, этот психологический прием действовал на немецкую солдатню, именно так они действовали бы, если бы шли к победам. Пресловутые «европейцы» не могли понять русских, щадивших обитателей разбойничьего вертепа, в который нацисты превратили Германию. Похваставшись мощью вермахта, Гитлер продолжал: «Вновь большевизм постигнет старая судьба Азии, он разобьется о столицу германской империи… Если в следующие дни и недели каждый солдат восточного фронта выполнит свой долг, последний натиск Азии рухнет. Берлин остается немецким, Вена снова станет немецкой, а Европа никогда не будет русской!..Этот момент, когда с лица земли исчез величайший военный преступник всех времен (Ф. Рузвельт. — Авт.), решит поворот в судьбах войны». На этом кончалось воззвание и следовала подпись — Адольф Гитлер.
Воззвание не залежалось.
Ночь на 16 апреля. В траншеях, переводя от одной группы бойцов к другой, командиры читают обращение Военного совета. В блиндажах возникают короткие митинги, горячие речи. По передовым траншеям тихо передают:
— Внимание! Смирно! Несут наше боевое знамя!
Пронесли расчехленные знамена частей. Впереди знаменосцев командиры полков и их заместители по политической части. Последние минуты. Бойцы молча обнимают друг друга, взаимные клятвы никогда не забывать осиротевшие семьи павших.
За три минуты до начала артиллерийской подготовки Жуков поднялся на наблюдательный пункт командующего 8-й гвардейской армией В. И. Чуйкова, расположенный на возвышенности. С него отлично просматривалась местность.
В пять часов утра дрогнула земля — началась артиллерийская подготовка. Ее нельзя ни с чем сравнить: из 1236 тысяч снарядов и мин, израсходованных 1-м Белорусским фронтом в первый день операции, 500 тысяч обрушили на врага за эти тридцать минут. Жуков сознательно спланировал ее неслыханно интенсивной и короткой, дабы ошеломить врага. Немцы сразу понесли немалые потери: два предшествовавших дня они отражали атаки наших полков и батальонов, которые при поддержке танков проводили разведку боем. В ходе разведки наши войска местами вклинились на несколько километров в первую линию обороны противника. Теперь ночью подтянутые к переднему краю германские части попали под сокрушительный огонь.
Еще не смолкли орудия, как вспыхнули 143 зенитных прожектора, стоявшие через 200 метров на участках прорыва. Подсветка облегчила пехоте и танкам продвижение и привела в смятение немцев, решивших, что у русских новое оружие, от которого можно слепнуть. Уже ночью сотни бомбардировщиков ударили по целям в глубине вражеской обороны, а с рассветом над полем боя повисли наши бомбардировщики и штурмовики. За первые сутки операции 6550 самолето-вылетов!
Первая и вторая линии обороны врага, буквально сметенные с лица земли, были взяты. Жуков продолжал наблюдать за ходом боя с командного пункта 8-й гвардейской армии Чуйкова. Гвардейцы приблизились к Зееловским высотам, что в 12 километрах за передним краем. Жуков подзывает Чуйкова.
— Гвардейцам объявите благодарность, — говорит маршал. — Распорядитесь, чтобы артиллерия поддерживала атаку высот. Без артиллерии атаку не начинайте.
Жуков в бинокль видит, как в клубах дыма и пыли, за стеной разрывов, продвигаются гвардейцы. Ему докладывают: противник упорно держится в населенном пункте Кичель.
— Ваше решение? — прерывает маршал.
— Обработать авиацией…
— Не обработать, а стереть с лица земли этот Кичель. Пусть авиация на глазах наших бойцов уничтожит его. Люди лучше будут идти вперед!
Уже через час после благодарности Жукова в гвардейской дивизии выпущена и доставлена в передовые роты листовка: «Маршал Жуков доволен нашими успехами. Командующий фронтом благодарит каждого бойца, каждого офицера за геройское и мастерское поведение в наступлении. Вперед, товарищи!»
Но уже в 13 часов Жуков понял, что рубежи врага на Зееловских высотах не прорвать. Зловещей стеной встали на пути крутые скаты высот. Немцы назвали их «замком Берлина», и не случайно: Зееловские высоты ощетинились укреплениями самых различных типов. Подавить немецкие огневые точки было очень трудно, они не просматривались с земли.
В Москве напряженно ожидали известий о ходе боя. Жуков знал и понимал это. Чем вызвано такое ожесточенное сопротивление? В два часа дня он посылает донесение Антонову и просит доложить Сталину выдержку из протокола допроса рядового 712-й немецкой пехотной дивизии. Пленный показал: «Мы должны удержать фронт на Одере при всех обстоятельствах, за любую цену, сражаясь до последнего. Мы должны не пускать русских к Берлину, даже когда американские танки будут у нас за спиной».
Темп продвижения отстал от запланированного. На промежуточных рубежах бои приобрели затяжной характер. Жуков отдает беспрецедентную директиву — выдвинуть артиллерию, в том числе большой мощности, чуть ли не к первым эшелонам (не дальше двух-трех километров от линии фронта), естественно, сосредоточивая ее там, где нужно было пробивать бреши. Командующим армиями предписывалось быть в этих районах на корпусных наблюдательных пунктах. В тыл врага заслать особые отряды с задачей дезорганизовать его и нарушить управление в войсках. «Иметь в виду, — указывалось в жуковской директиве, — что до самого Берлина противник будет сопротивляться и цепляться за каждый дом и куст, а поэтому танкистам, самоходчикам и пехоте не ждать, пока артиллерия и авиация перебьют всех немцев и предоставят удовольствие двигаться по чистому пространству».
Наконец, чтобы не дать возможности отбить наши атаки, Жуков вводит в сражение обе танковые армии фронта. Они нарастили силу удара, но, пробивая глубоко эшелонированную оборону, несли очень чувствительные потери. Потом, после войны, Георгий Константинович признал, что вариант наступления в лоб через Зееловские высоты был не из лучших. Несмотря на все усилия, оборона врага так и не была до конца разведана.
Вечером 17 апреля на командный пункт 8-й армии, где находился Жуков, позвонил Сталин. Он, отнюдь не горячась, сказал:
— Выходит, вы недооценивали врага на берлинском направлении. Я считал, что вы уже на подходе к Берлину, а вы еще на Зееловских высотах. У Конева дела начались успешнее. Не изменить ли границы между фронтами и не повернуть ли главные силы Конева и Рокоссовского на Берлин.
Жуков столь же спокойно растолковал Верховному:
— Это неплохо, что враг бросает все резервы из района Берлина навстречу вверенным мне войскам. Мы их разобьем вдали от Берлина, а это облегчит и ускорит взятие Берлина.
С этой логикой нельзя было не согласиться. Сталин в ответ повторил мысль Жукова:
— Ну что ж, пусть подтягивают резервы, пусть цепляются. Больше перебьем здесь, меньше останется в Берлине.
Жуков продолжил:
— Что касается более успешного начала действий войск 1-го Украинского фронта, то там очень мало войск противника, но, видимо, враг будет вынужден бросить навстречу Коневу более значительные силы и тогда темп наступления там снизится. Менять сейчас границы фронтов не следует: главную группировку Конева надо двигать быстрее на Эльбу, захватывать Тюрингию и готовить ее к броску на Прагу. Думаю, что не позже 22 апреля войска фронта ворвутся в Берлин. Что касается Рокоссовского — он к 22 апреля сумеет главными силами только форсировать Одер и никак не сумеет своей группировкой выйти в район Берлина, да в этом и нет необходимости.
Через час после этого разговора Жуков снова позвонил Антонову и спросил у него, почему Сталин «забеспокоился» и по поводу Берлинской операции. «Я не в курсе дела, — ответил Антонов, — знаю только то, что ему звонил Конев и докладывал об успешном ходе (своей) операции…» А Верховный в отношении 1-го Белорусского на три дня замолчал, никаких звонков от него в штаб Жукова не было.
Только к утру 18 апреля Зееловские высоты были взяты, и лишь 19 апреля враг начал уползать на внешний обвод укрепленного района самого Берлина. Весь день в столице Германии ревели сирены — танковая тревога! Первые советские танки уже прорывались к Берлину. 20 апреля наша дальнобойная артиллерия открыла огонь по городу, а 21 апреля, на день раньше ожиданий Жукова, войска 1-го Белорусского фронта ворвались на окраины Берлина. Ставка распорядилась повернуть обе танковые армии 1-го Украинского фронта также на Берлин. 25 апреля оба фронта сомкнули кольцо окружения Берлина.
А в каменных кварталах города бушевал бой, трудный и кровопролитный.
Приказ Гитлера об обороне Берлина гласил: «Жилые дома превратить в крепости, железобетонные сооружения — в опорные пункты… Противнику не давать ни минуты спокойствия, он должен быть обескровлен и изойти кровью в борьбе за опорные пункты… Предпосылкой успешной обороны Берлина должна быть оборона до последнего жилого блока, каждого дома, каждого окна… Нет нужды в том, чтобы каждый обороняющий столицу империи знал детально военное дело, гораздо важнее, чтобы каждый был воодушевлен фанатичным желанием и волей к борьбе, знал: весь мир с затаенным дыханием следит за этой борьбой и что борьба за Берлин решит судьбу войны».
Приказ не остался на бумаге, нацистские злодеи дрались до последнего. Их можно было сломить только высшей организацией боя, подавить огневой мощью Красной Армии, штурмовавшей Берлин. «Частям и подразделениям давались конкретные улицы, площади, объекты. За кажущимся хаосом городских боев стояла стройная, тщательно продуманная система. Под уничтожающий огонь были взяты основные объекты города»! (Жуков). Чтобы деморализовать врага, через определенные промежутки одновременно открывали огонь по городу 11 тысяч орудий. Всего с 21 апреля по 2 мая на Берлин было обрушено 800 тысяч снарядов.
В небе Берлина было тесно от наших самолетов. Действия по избранным объектам в тесной городской застройке снайперских экипажей перемежались яростными воздушными боями, а в отдельные дни проводились массированные бомбардировки. 25 апреля летчики воздушной армии С. И. Руденко провели операцию «Салют». Наши истребители для начала блокировали аэродромы в районе Берлина, чтобы не допустить взлета хоть одного вражеского самолета. С 13 до 14 часов 896 бомбардировщиков выгрузили бомбы над немецкими позициями, в 18.30–19.30 отбомбились еще 590 экипажей. Ночью центральные кварталы города бомбили 600 машин. Под надежным прикрытием авиации и действовали наши наземные войска.
В Берлинской операции под командованием маршала Жукова было 13 армий. К этому, завершающему, сражению Великой Отечественной механизм управления войсками был отлажен до совершенства. Жуков дал простор для действий командармам, разумеется, в рамках утвержденного общего плана. Это принесло свои плоды, в штабах армий, не теряя времени на доклады «наверх», принимали оптимальные решения в быстро менявшейся обстановке. Маршал сосредоточивался на коренных вопросах, работал много, в дни штурма Берлина не спал более 2–3 часов в сутки. По большей части Жуков следил за ходом сражения со своего командного пункта, откуда не отлучался. В войсках постоянно находился его заместитель генерал армии В. Д. Соколовский, постоянно державший связь по телефону с командным пунктом фронта. Все командующие армиями дважды в день докладывали Жукову о действиях своих соединений. В случае нужды он корректировал их действия, что случалось редко.
Жуков определил главную задачу уличных боев — не допустить, чтобы враг собрал свои силы в кулак, дробить немецкие войска и быстро уничтожать их по частям, В Берлине успешно применялась тактика, рожденная в Сталинграде, — стремительное продвижение штурмовых отрядов и групп, составленных из всех родов войск. Герои из героев сражались в них, взвод или рота с несколькими орудиями и танками мужественно пробивались в городском лабиринте. Немцы держали многие улицы под многослойным огнем, первый шаг по ним означал верную смерть. Штурмовые группы нашли выход: саперы закладывали тол в стены домов. Еще не рассеивался дым от очередного взрыва, как в пролом бросались бойцы штурмовых групп и часто в рукопашной схватке одолевали врага. 22 апреля Жуков потребовал от командующих армиями, чтобы сражение не прекращалось ни на час: днем наступали первые эшелоны армий, ночью — вторые.
23 апреля маршал Г. К. Жуков и Военный совет обращаются к «бойцам, сержантам, офицерам и генералам 1-го Белорусского фронта». Они подчеркивают, что начавшееся семь дней назад «наше решительное наступление на Берлин увенчалось новой славой». Уже заняты пригороды и окраины города, но в столице «германского разбойничьего фашистского государства» остатки немецких частей продолжают сопротивление. «Старики» и «15-летние дети» бросаются немецким командованием в бой, чтобы «оттянуть на час свою гибель». Напомнив войскам, что им «не было препятствий» ни у Сталинграда, на Украине и в Белоруссии, их «не сдержали мощные укрепления» на подступах к Берлину, Военный совет 1-го Белорусского звал взять город «как можно быстрее, чтобы не дать врагу опомниться».
Надо думать, что бойцы и командиры Красной Армии, бравшей Берлин, знали свою задачу. Они на каждом шагу убеждались по мере приближения к центру города, где в бункере под имперской канцелярией забились Гитлер с Геббельсом, сопротивление возрастало. Наши войска несли большие потери. Так чем же руководствовались немцы, ведшие безнадежную борьбу?
Из бункера гарнизону города внушалось: на помощь спешат целые армии, например, под командованием Венка. Эти «армии» существовали только в горячечном воображении обезумевшего фюрера. Входившие в них части уже были разбиты при окружении Берлина. Но беспочвенные надежды на выручку извне все же играли некоторую роль. Куда более действенным был массовый террор «летучих полевых судов». Эсэсовцы хватали направо и налево солдат, заподозренных в дезертирстве. Их вешали на фонарных столбах с табличками на груди: «Я дезертир», «Я повешен, ибо не верил в фюрера», «Все предатели гибнут, как я».
Выдержки из дневника офицера немецкой танковой дивизии проливают яркий свет на причины бешеного сопротивления берлинского гарнизона:
«24 апреля. Русская артиллерия бьет без перерыва. Русские прожигают себе путь через дома огнеметами. Три часа дня, у нас дюжина танков и около тридцати бронетранспортеров. Это все оставшиеся для защиты правительственного сектора. Отходим.
25 апреля, 5.30 утра. Новые массированные танковые атаки. Снова отходим под страшной бомбардировкой русских с воздуха. На стенах домов надписи: «Самый темный час перед рассветом», «Отступаем, но побеждаем». Дезертиров вешают или расстреливают.
26 апреля. Багровое ночное небо. Ужасающий артиллерийский обстрел. Мы спрашиваем: где Венк? Говорят, что авангард Венка в тридцати пяти километрах юго-западнее Берлина. Коммюнике министерства пропаганды: все войска с фронта на Эльбе идут к Берлину. Около 11 утра из министерства пропаганды приходит сияющий Л. Завершились переговоры с западными державами. Нам придется еще принести некоторые жертвы, но западные державы не позволят русским взять Берлин. Мы воспрянули духом, нужно продержаться 24, максимум 48 часов. Получили номер газеты Геббельса «Ангрифф». Статья в ней подтверждает сказанное Л.: «Тактика большевиков показывает: они понимают, что скоро западные войска будут в Берлине. Эта битва решит нашу судьбу и судьбу Европы. Если мы продержимся, в войне произойдет поворот».
Американские танковые дивизии на пути к Берлину. Говорят, что в имперской канцелярии, как никогда, уверены в конечной победе. Ночью пытаемся связаться с министерством пропаганды и узнать о Венке и американских дивизиях. Центр города под страшным огнем. Мы больше не можем держаться. В четыре утра уходим через туннель метро, а в соседнем туннеле продвигаются русские, захватывающие наши передние позиции».
Бред! Но в сумраке бункера Гитлер истово верил, что вот-вот Запад придет ему на помощь. 25 апреля он получил ложное известие — будто при встрече на Эльбе произошли столкновения между американскими и советскими войсками. «Вот, — вскричал Гитлер, — новое поразительное доказательство отсутствия единства между нашими врагами. Каждый день, нет, час вспыхнет война между большевиками и англосаксами… Если я нанесу удар большевистскому колоссу, наступит поворотный пункт. Это убедит всех — только я один могу сдержать большевистский колосс» и т. д. Сколько же собирались держаться гитлеровцы? Геббельс, ведавший обороной Берлина, считал: «Мы могли бы выдержать осаду столицы от 10 до 12 недель». Записано в его дневнике, и это не пропагандистский вздор, а внутреннее убеждение. На худой конец нацистские предводители были готовы ко всему. Собрав своих немногих подчиненных в подвале, тускло освещенном свечами, Геббельс быстро говорил, как будто обращаясь к большой аудитории:
«Немецкий народ, немецкий народ! Все планы, все идеи национал-социализма слишком высоки и благородны для таких людей. На востоке они бегут как кролики, а на западе не дают возможности солдатам воевать и приветствуют врага белыми флагами. Но не предавайтесь иллюзиям, господа. Никого из вас не заставляли идти со мной, мы и не принуждали германский народ. Он дал нам мандат. Почему вы работали со мной? А теперь вам перережут горло».
Геббельс кончил, пошел к двери, у нее остановился, обернулся и крикнул:
— Но когда мы падем, содрогнется вся земля!
Под грохот орудий Красная Армия выходила в район правительственных кварталов. 24 апреля был назначен советский комендант Берлина — командующий 5-й ударной армией генерал-полковник Н. Э. Берзарин. 27–28 апреля оказались переломными днями в битве за Берлин. 29 апреля уже в «центре города развернулись наиболее ожесточенные сражения», отметил Жуков. Комсорг 1-го батальона 1008-го стрелкового полка младший лейтенант Г. К. Громов в этот день водрузил над ратушей Красное знамя. За этот подвиг он был удостоив звания Героя Советского Союза.
«Я рассчитывал поначалу, — рассказывал Жуков, — что 1 мая мы уже доложим об окончании боев за Берлин и об этом можно будет объявить на Майском параде. Когда 30 апреля я понял, что сделать этого мы не сможем, позвонил Сталину и сказал, что нам придется еще два дня провозиться с Берлином. Я ожидал с его стороны недовольство, а может быть, и упреки. Но он против моих ожиданий сказал очень спокойно:
— Ну что ж, пока не сообщим. В это Первое мая все и так будут в хорошем настроении. Позже сообщим. Не надо спешить там, на фронте. Некуда спешить. Берегите людей. Не надо лишних потерь. Один, два, несколько дней не играют теперь большой роли».
301-я стрелковая дивизия полковника В. С. Антонова приступила к штурму зданий гестапо, министерства авиации и имперской канцелярии. Комплекс сооружений гестапо был окружен высокой каменной стеной. Дивизии придали батарею 331-то дивизиона РГК майора К. И. Бадаева. Артиллеристы выставили 203-миллиметровые гаубицы на прямую наводку. Под ударами их снарядов рухнула стена, здание гестапо украсили зияющие проломы. В страшных по ярости схватках наши войска пробивались в каменных лабиринтах. Тем временем 337-й самоходно-артиллерийский дивизион вышел на видимость белесого здания, объекта 153 на карте города — имперской канцелярии, с большим, хищного вида орлом на фасаде. Команда: «По зданию с гербом — огонь!» Первый же снаряд поразил стального стервятника.
А в это же время 150-я стрелковая Идрицкая дивизия генерала В. М. Шатилова и 171-я стрелковая дивизия полковника А. И. Негоды вели бой за рейхстаг и прилегающий район. Непосредственный штурм исполинского здания занял почти сутки. Бились за каждую комнату, лестницу, этаж. Жуков пристально следил за происходившим, начиная с сосредоточения артиллерии для стрельбы прямой наводкой, а затем контролируя каждый этап штурма. Когда наши воины овладели нижними этажами и водрузили Красное знамя на куполе рейхстага, командующий 3-й ударной армии В. И. Кузнецов, войска которой вели этот бой, позвонил Жукову и прокричал в телефон:
— На рейхстаге — Красное знамя! Ура, товарищ маршал!
Георгий Константинович встал и сказал в трубку голосом и тоном, как будто перед ним стояли в строю герои-бойцы:
— Дорогой Василий Иванович, сердечно поздравляю тебя и всех твоих солдат с замечательной победой! Этот исторический подвиг никогда не будет забыт советским народом!
Только к ночи 1 мая рейхстаг был очищен от фашистской нечисти и лишь к рассвету 2 мая поступило донесение об овладении имперской канцелярией. Проходя по разбитому зданию, полковник В. С. Антонов распорядился снять со стен символы поверженного рейха — орлов с фашистской свастикой в когтях.
Еще не отгремел бой: в центре Берлина, как нацистские бонзы попытались заняться политическими интригами.
В 4 часа утра 1 мая генерал Чуйков доложил Жукову, что на командный пункт 8-й гвардейской армии доставлен начальник германского генерального штаба генерал Кребс, уполномоченный вести переговоры о перемирии только с Советским Союзом. Кребс сообщил, что Гитлер покончил самоубийством. Жуков направил для переговоров с Кребсом своего заместителя генерала В. Д. Соколовского, а сам связался по телефону с Верховным Главнокомандующим. Сталии выслушал Жукова и сказал о самоубийстве Гитлера:
— Доигрался подлец. Жаль, что не удалось взять его живым.
Сталин указал: никаких переговоров, только безоговорочная капитуляция.
И неожиданно закончил разговор:
— Если ничего чрезвычайного не будет, не звоните до утра, хочу немного отдохнуть. Сегодня у нас первомайский парад.
Жуков как-то совсем внезапно почувствовал: вот ведь наступает долгожданный мир. Москва майская! «Я отчетливо представил себе, — вспоминал Георгий Константинович, — как сейчас к Красной площади двигаются войска Московского гарнизона. Утром они займут свои места перед Мавзолеем В. И. Ленина, перед правительством и руководством партии, пройдут вдоль стен седого Кремля, чеканя шаг, с гордостью представляя победную мощь Советских Вооруженных Сил, освободивших Европу от угрозы фашизма».
А здесь, в Берлине, все громыхало сражение…
Жуков твердо заявил: к 10 утра объявить о безоговорочной капитуляции перед всеми союзниками. Ответа от Геббельса не последовало. Штурм города продолжался.
2 мая в 1.50 радиостанция штаба берлинской обороны объявила о прекращении военных действий. Утром 2 мая сдавшийся в плен командующий обороной Берлина Ведлинг отдал приказ немецким войскам прекратить сопротивление. К 15 часам все было кончено. Подняли руки более 70 тысяч гитлеровских вояк, не считая раненых. «Многие из тех, кто дрался с оружием в руках, видимо, в последние дни разбежались и попрятались», — уточнил эти цифры Жуков.
Пришла наконец Победа! Враг был повержен там, где задумывались планы разбойничьего похода на СССР.
Из окон домов свисают тысячи и тысячи белых простынь и полотенец, немцы демонстрировали свою покорность победителям. Зрелище отвратительное, гадкое.
Окончив дело — Берлин взят, Георгий Константинович счел, что настало время осмотреть город. Маршалу доложили: несмотря на капитуляцию, кое-где все же неспокойно, иногда обстреливают фаустпатронами наши машины, трещат воровские автоматные очереди. Жуков коротко заметил:
— Мы на войне, а на войне все бывает. Кто боится за свою жизнь, пусть останется в штабе.
Кажется, желающих не нашлось.
Днем 3 мая Жуков с усиленной охраной отправился в Карлсхорст, затем осмотрел рейхстаг и центр Берлина, где только что отгремели бои.
По улицам машины пробирались с трудом — развалины, разбитая военная техника. То там, то здесь догорали пожары. Испуганные цивильные немцы, некоторые униженно, кланяются медленно проезжающим машинам. Жуков остановил машину на Унтер-ден-Линден, бегло осмотрел здание бывшего Советского посольства.
С генералами, участниками штурма, он побывал в развалинах имперской канцелярии. В неправдоподобно огромном кабинете фюрера пол искрился и переливался осколками хрусталя, с крюка на высоком потолке, пробитом снарядом, рухнула громадная люстра.
Украшение кабинета — исполинский глобус. Жуков озорно крутанул его, нашел Москву, Ленинград, Сталинград. Уже было известно, что Геббельс с женой покончили с собой. Когда Жуков покидал зловещее место, ему доложили, что в подземелье обнаружены трупы шести детей Геббельса. «Признаюсь, — заметил Жуков, — что у меня не хватило духу спуститься туда и посмотреть на детей, умерщвленных матерью и отцом…»
У рейхстага Жукова встретили ликующие советские воины. Он тепло побеседовал с ними. Стены разбитого здания испещряли подписи тех, кто выжил, кто дошел до Берлина. Расписался рядом с солдатами и маршал Жуков.
За взятие Берлина Жуков был награжден третьей медалью «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.
В те победные дни «Красная звезда» писала: «После капитуляции Берлина мы наблюдали маршала Жукова на улицах. Он осматривал развалины, памятники дутого пруссачества, видел толпы уже угодливых и на все готовых немцев. Презрение и брезгливость были в глазах маршала…
В этот же день маршал был на похоронах группы советских солдат, погибших в боях за Берлин. Он произнес на их могиле волнующие слова:
— Вечная слава героям, павшим за свободу и независимость нашей Родины!
Жуков взял горсть земли и бросил ее в могилу. Потом подошел к полковому знамени и поцеловал его край».
История знает: у победы много отцов, только поражение сирота. Взятие Берлина еще одно подтверждение давней истины. После войны то прямо, то намеком лавры взятия Берлина все пытался разделить с Жуковым Конев. Как быть? Процитировать приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина от 2 мая 1945 года по поводу взятия Берлина: «Войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова при содействии войск 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Конева после упорных уличных боев завершили разгром Берлинской группы немецких войск и сегодня, 1 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлином — центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии». Ключевое слово при определении соответственного вклада фронтов во взятие Берлина — «при содействии». Что совершенно правильно.
Потери Красной Армии в Берлинской операции обоих фронтов превысили 102 тысячи человек только убитыми…
Героику сражения за Берлин, подвиги и жертвы наших войск, как водится в военном деле, в боевом донесении от 3 мая командование 1-го Белорусского фронта перевело на суховатый язык штабного документа: «Противник на правом крыле фронта продолжал отходить в западном направлении, оказывая слабое сопротивление наступлению наших войск. Окруженный гарнизон города Берлин во главе с комендантом города генералом артиллерии Вейдлингом и его штабом прекратил сопротивление и сдался в плен нашим войскам. Отдельные группы окруженного гарнизона, пытаясь прорваться в западном направлении, уничтожаются нашими войсками в районе Шпандау». К этой деловой констатации еще цифры и иные фактические данные. Красная Армия, оставив в тылу Берлин, продолжала наступление. На Запад, до встречи с союзниками, там, где еще не сошлись с англо-американскими наши войска.
Несколько времени спустя Жуков устроил пресс-конференцию для советских и иностранных журналистов. До этих пор, пишет журналист Я. И. Макаренко, Жуков «всячески избегал встреч с корреспондентами: был он всегда чрезвычайно занят. За время, когда он возглавил под Варшавой 1-й Белорусский фронт и до Берлина, Жуков не принял, насколько мне помнится, ни одного фронтового журналиста».
Теперь пришло время рассказать о прошлом. Прославленный полководец, отметили присутствовавшие, держался «просто и добродушно». Он кратко рассказал о взятии Берлина, закончив, что также отметили присутствовавшие, «в типично профессорском духе», а именно: «Это было поучительное и интересное сражение, особенно в отношении темпов и тактики ночного боя такого масштаба. Главное то, что немцы были разгромлены на Одере, в самом Берлине фактически происходила просто огромная операция по очистке».
Жуков доложил Сталину о пресс-конференции, выделив вопрос, заданный ему: «Сражение за Берлин было завершающим и решающим сражением войны. Могли бы вы сообщить о нем некоторые подробности, до сих пор не опубликованные».
Я кратко охарактеризовал Берлинскую операцию, подчеркнув, что мощное оснащение Красной Армии всеми видами военной техники, развертывание атаки ночью с применением прожекторов и большим сосредоточением наших сил позволило нанести противнику сокрушительный удар, который явился окончательным и решающим ударом войны».
Пришло время подумать и об устройстве на освобожденной от фашизма территории — по межсоюзническим соглашениям Германия подлежала оккупации. «Для расположения войск в новом районе, — гласил приказ, подписанный Г. К. Жуковым 11 мая 1945 года, — использовать казармы, лагеря и разного рода бараки. При недостатке таких помещений расположить войска в лесах бивуаком. При расположении войск и штабов выселения местного населения не производить».
В Европу пришли освободители, а не завоеватели.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги