Журнал "Здоровье" №11 (95) 1962

Враги (рассказ)

А. Цессарский

Рисунки П. Бенделя

Утром того дня, когда произошло несчастье, они столкнулись в коридоре комбинате. Завидев Семенова возле ламповой, Баранцев поспешно отвернулся и стал рассматривать какой-то плакат на стене. Но опоздал. Семенов уже шел прямо на наго, вызывающе усмехаясь.

— Товарищ врач, разрешите доложить, у меня на участке вчера один крепильщик три раза чихнул.

Баранцев заставил себя улыбнуться:

— Наконец-то — забота о людях… Пришлите его в здравпункт.

— А план кто будет выполнять?

— Не могу же я его заочно лечить, — сказал Баранцев, с трудом сдерживаясь.

— А сами таблеточку в забой занесите. Заодно опять поучите нас, как уголек рубать.

Баранцев собрался ответить шуткой. Но взглянув в насмешливо прищуренные глаза, вдруг задохнулся и сдавленно проговорил:

— Сейчас же, слышите, сейчас же пришлите его…

Семенов подмигнул подошедшим товарищам и засвистел.

— Вам плевать на людей! — быстро и горячо заговорил Баранцев. — Они у вас боятся пойти к врачу. На имеете права. Как хозяйчик…

Семенов побледнел.

— Посторонитесь-ка, — тихо сказал он, — вы за нас денег не заработаете.

— А! — закричал Баранцев. — Деньги выколачиваете! За счет здоровья товарищей! Планом прикрываетесь!

Весь день потом Баранцев был раздражителен, придирался к фельдшеру по пустякам, так что старик в конце концов обиделся.

— Трех врачей на шахте пережил, все были мной довольны. А тут, подумать, не на то окно банку поставил. Пожалуйста, переставлю, не трудно…

Баранцев краем глаза увидел его коричневые, сморщенные трясущиеся руки и, злясь на себя, чувствуя, что дня, часа не может больше оставаться среди этих людей, выскочил в коридор и побежал к начальнику шахты. Тот писал, низко наклонив над столом большую круглую голову. Не разгибаясь, исподлобья поглядел.

— Происшествие?

— Ухожу! Завтра же ухожу с шахты!

— В декрет, что ли? — сочувственно спросил начальник, продолжая писать.

— Вам смешно? Врач на шахте никому не нужен. Семеновы вам нужны! Ради чего все здесь делается? Человек? Черта с два! Заработать побольше! Вроде Семенова! Которые губят в человеке… Человеческое…

— Что это вы с Семеновым все лаетесь? — поморщился начальник. — Будто враги.

— Враги! Вот, вот! Враги! — обрадовался слову Баранцев.

И уже не мог остановиться. Он бросал начальнику несвязные, горькие, наболевшие слова.

Начальник осторожно отложил перо и выпрямился. Но тут же зажужжал телефон. Не спуская глаз с Баранцева, он приложился к трубке.

— Ну? Что? Повтори. Сейчас узнаю. — Встал, положил трубку на стол.

— Странно… — тихо сказал он Баранцеву, точно тот мог слышать другую часть телефонного разговора. Потом с усилием возвращая себя к предыдущему: — Сейчас, доктор, договорим, — и быстро вышел.

Баранцев только того и хотел: договорить. Не замечая, что что-то случилось, он бегал в ожидании по кабинету и повторял про себя все, что сейчас бросит в лицо невозмутимому и самодовольному начальству. Он вспоминал, с какой чистой радостью ехал сюда год назад после института. Грудь распирало от любви к людям. Что он получил здесь в ответ? Насмешку. С первых же дней. С самого первого спуска в шахту.

Тогда каждая треснувшая балка, каждый сломанный поручень, выхваченный лучом лампы, пронизывали его болью. Сначала он всякий раз вытаскивал блокнот и торопливо записывал. Но вскоре сбился, запутался в переходах. Равнодушие фельдшера его бесило.

— Смотрите, как гвоздь торчит! Кто-нибудь напорется!..

— Да, непорядок… — качал головой фельдшер и шел дальше.

Фельдшер привел его в дальний забой старой шахты. Откуда-то сверху сочилась вода, лилась за ворот, хлюпала под ногами. В глубине забоя тускло поблескивал жирный угольный пласт. Несколько человек в мокрых комбинезонах, сидя на корточках, возились у какой-то машины.

— Наш новый доктор! — громко объявил фельдшер.

Шахтеры торопливо орудовали ключом и ломом, и, не обращая на них внимания, вполголоса бранились.

— Самый знаменитый человек на шахте! — зашептал фельдшер, указывая на Семенова.

Баранцеву захотелось сейчас же сделать что-нибудь для этих людей — внести сюда кусочек живого солнца, свежий запах тайги…

— Плохо тут у вас! — проговорил он.

Семенов поднял лицо.

— Форточку забыли открыть!

— Зачем форточку? — не понял Баранцев. — Осушить забой. Организовать проветривание. Дать хорошее освещение. В правилах записано…

— Помощь явилась! — насмешливо буркнул Семенов, продолжая работать.

— Можно ведь сделать канавки для стока! — радостно предложил Баранцев.

Семенов встал и, глядя в сторону, угрюмо проговорил:

— Идите, доктор. Не мешайте людям деньги зарабатывать.

От обиды у Баранцева застучало в висках.

— Деньги?! Я вам про человеческие условия, а вы — деньги!

Он резко повернулся и стукнулся обо что-то каской. Ему показалось, что сзади засмеялись.

Баранцев отправился к главному инженеру поговорить обо всех торчащих гвоздях и сломанных досках.

И начались у него бесконечные споры и ссоры из-за этих гвоздей, поломок и сквозняков.

— Послушайте, надо понимать: это шахта, а не часовой завод! — устало говорил ему главный инженер.

Но Баранцев не хотел этого понять.

Почему-то так получалось, что чаще всего он сталкивался с Семеновым.

Как-то он пришел к нему в забой сразу после взрыва. Еще издали он увидел: едва отгрохотало, Семенов выскочил из ниши и весело крикнул:

— В темпе, ребята!

И, не ожидая, пока забой проветрится, не обрушив нависших после взрыва кусков породы, шахтеры ринулись к углю.

— Стойте! Нельзя! Против правил! Не разрешаю! — высоким голосом кричал Баранцев, расставляя руки и пытаясь их задержать.

Его просто смели с дороги.

— Давай, давай, давай! — кричал Семенов.

Заскрежетал транспортер. Из забоя пошел уголь.

Баранцев пожаловался в шахтком. Но шахтеры ввалились на заседание гурьбой и отстояли Семенова.

— Чего вы хотите, доктор! У Семенова ребята лучше всех зарабатывают — мы за него горой!

— Я о вашем здоровье! За вас бьюсь! — восклицал Баранцев.

…Баранцев все бегал по кабинету и до него не сразу дошел шум за дверью — голоса и топот.

Начальник из коридора на ходу крикнул:

— Носилки на третий горизонт!

Потом Баранцев не мог вспомнить, как очутился в клети. Ему казалось, он ни о чем не думал, пока клеть медленно ползла вниз.

В шахте было тревожно. У главного поста все время звонил телефон. Дежурный, надрываясь, кричал в трубку:

— Вышли! Не слышно? Вышли! Вышли!

Несколько человек у нагруженных вагонеток тихо переговаривались. И когда Баранцев не сразу уложил в вагончике носилки, бегом, молча бросились помогать. Состав со скрежетом и грохотом помчался по штреку.

У металлических стоек рельсы кончились. Здесь собралась толпа. Все молча смотрели на дверцу высоко под сводом. Вот она отворилась, оттуда наклонился начальник, посветил вниз на стремянку.

— Сюда, доктор!

Метров двадцать ползли на животе. Слышно было, как впереди тяжело, с хрипом дышит и кряхтит начальник. Всякий раз, передвинувшись и подтягивая носилки, Баранцев приподнимал голову и больно ударялся о верхнюю балку. Стало нестерпимо жарко, пот заливал глаза. Наконец начальник перед ним выпрямился. Они выбрались в лаву.

По крутому, засыпанному углем склону к ним осторожно спустился маленький инженер по технике безопасности.

Начальник вопросительно посмотрел на него. Тот кивнул вверх.

— Жмет. Как никогда.

Где-то там пронзительно завизжала выворачиваемая балка. Потом глухо стукнула.

И вдруг Баранцеву стало страшно. Он сразу ощутил на плечах неимоверную тяжесть земной громады. Захотелось мгновенно очутиться наверху, где солнце, и высокое небо, и ветер.

— Никого туда не пускать! — сказал начальник и оглянулся на Баранцева — Пошли.

Там наверху, у края щели, где шла добыча, навзничь, придавленный балкой, лежал Семенов.

Сперва Баранцев увидел на белом лице в глубоких провалах огромные оранжевые зрачки. Потом все тело. Вдавленное в землю, оно билось мелкой, равномерной дрожью.

Острый конец сломанной балки пробил мышцы ноги, пригвоздил Семенова к земле. Другой конец балки краешком зацепился под сводом. Огромная глыба рухнувшей породы чудом держалась на этой наклонной балке. Дернется ли посильнее Семенов, стронется ли балка — конец.

Рядом на корточках сидел шахтер и крепко держал Семенова за руку. Несколько человек молча стояли поодаль, пригнувшись.

А титанические силы продолжали свою работу. В земной громаде невидимо перемещались гигантские пласты. Через какую-то щель над головой с непрерывным шорохом сыпались и скатывались кусочки породы. И вот где-то неподалеку тихо и тонко запел сверчок.

— Сейчас крайнюю вывернет! — охнул кто-то рядом.

Баранцев почувствовал, как кто-то больно сжал локоть. Не глядя на него, чуть слышно начальник спросил:

— Ну? Что делать?

И вдруг он увидел, как оранжевые зрачки Семенова остановились на нем, черные, закушенные губы дрогнули. И скорее угадал, чем услышал:

— Принесли… таблеточку… — И дуновение улыбки пронеслось по белому, смертельно окаменевшему лицу Семенова.

И, не рассуждая, движимый горячей волной любви и жалости, Баранцев бросился к нему.

— Берегись, доктор! Назад! Осторожнее! — кричали сзади,

С неожиданной для себя ловкостью и четкостью, будто тысячу раз делал это, разрезал он резиновый сапог, одежду, обнажил рану. Он слышал, как притихли вокруг, как все пронзительнее пел рядом сверчок.

А люди смотрели, завороженные, боясь шевельнуться. Теперь под нависшей, качающейся глыбой были двое.

— Режь, доктор! — шептал Семенов. — Напрочь режь!

Но будто кто-то посторонний водил рукой Баранцева.

Он осторожно отделял размозженные ткани, старался не перерезать ни одного лишнего волоконца.

«Сохранить ногу! Сохранить ногу!» — властно диктовал ему кто-то изнутри.

Мельком он увидел белки закатившихся глаз, как будто издалека услышал долгий, вырванной болью сквозь зубы стон. Какой-то глухой шум возник над ним и стал расти, выбиваться из-под него, окружать. Кто-то шептал сзади:

— Скорей! Скорей! Скорей! Падает!..

И еще он видел две руки, сцепившиеся пальцами, судорожно, насмерть, грубыми, потресканными пальцами, покрытыми угольной пылью. Это товарищ продолжал держать за руку Семенова.

Последний разрез, чтобы развести мышцы, освободить ногу.

— Бери! — услышал он собственный голос.

Осторожно, страшась задеть балку, подняли и понесли.

Там внизу у выхода из лавы он видел, как ринулись вверх по склону шахтеры, по двое, неся короткие столбы подпорок. Точно снаряды в бою.

— Станови! Станови! — командовал громкий голос начальника.

Носилки стояли на земле в ожидании клети. Семенов лежал молча, с закрытыми глазами, морщась от боли. Баранцев, безмерно уставший, безразличный ко всему, стоял в стороне, прислонившись к холодной стенке. Только старичок фельдшер все суетился и снова и снова рассказывал подходившим шахтерам:

— Конечно, тут бы просто отрезать. Скорее. А он аккуратно. И будет нога! Будет ходить! А глыба-то как качается. Ох, думаю, сейчас рухнет, ведь что — мокрое место! — и влюбленными глазами смотрел на Баранцева.

Товарищ Семенова молча стоял рядом с носилками, не спуская с него глаз.

— Почему оно получилось? — спросил кто-то у парня.

Баранцев вспомнил, как Семенов кричал ему утром: «Вы за нас денег не заработаете». «Значит, за деньгами поторопился», — с горечью подумал он.

— И не на своем участке, ведь вон какое дело! — нараспев говорил молодой шахтер. — Я ему: не надо, говорю, иди. Он в нижнем забое рубал. А пришел поглядеть. Я у него раньше робил. Учеником как бы. Вторую неделю, как самостоятельный участок дали. Переживал он за меня. — Парень растерянно оглядывал собравшихся, словно оправдывался. — Ну, участок трудный, больше крепишь, чем рубаешь. Не даем и не даем плана, хоть ты что! А тут стойка эта как запоет. Я еще говорю: проклятая, опять ее менять. А он мне: давай, говорит, рубай, я сменю. Стал менять. И вдруг слышу, за спиной у меня как ударит… Не успел он, значит, достала…

Ударила в пол опустившаяся клеть, звякнула загородка. Шахтеры подняли носилки, установили.

И пока клеть медленно поднималась из темноты, Баранцев старался только удержать это светлое, радостное чувство, боясь, что оно пропадет. Но оно не проходило, оно росло, заливало, захлестывало его все полнее и полнее. И поднималась неудержимая радость, желание вскочить, бежать, петь. «Это оттого, что я сделал!» — подумал он. Но тотчас понял, что нет, не это, не только это. Было еще что-то, значительно большее и радостное. И вдруг он понял. Сегодня, сейчас ему приоткрылся светлый мир, который жил в этих людях. То общее, что их объединяло, чем они жили, сознательно и бессознательно. Ради чего они собрались здесь — наверху и внизу. И что было скрыто от него случайными словами и поступками. Он еще не знал, как назвать это главное, это общее. Ему приходили слова о товариществе, о любви, о будущем. Все это было верно и мало. И ему казалось, еще немного — и он найдет это слово для всего, что их объединяет. Но отныне он уже твердо знал, навсегда, сердцем, что светлый, чистый, животворящий мир живет в этих людях, как и а нем самом. И как никогда хотелось остаться среди них, спорить, ссориться, работать…

В клеть сверху ворвалось горячее живое солнце, в открытую дверь стволовой будки от тайги повеяло острым свежим запахом можжевельника.

Носилки понесли к машине.