Журнал "Здоровье" №2 (62) 1960

Испорченные нервы (фельетон)

E. Осоченский

Рисунки Б. Лео

Кафедра наша, можно сказать, знаменитая. Одно название чего стоит: фар-ма-ко-ло-ги-я. Когда-то еще новое лекарство появится в аптеках, а у нас уже все известно: что и от чего. Наука, она всегда впереди.

Вот вы спросите: а какое место в науке я занимаю? Отвечу: кафедрой я не заведую, степени подходящей не имею, работаю служителем. Мы с Роман Петровичем, профессором нашим, вместе пришли на кафедру. Было это лет тридцать назад.

Сколько лекарств мы за это время придумали! Сосчитать трудно.

Будь я писателем, непременно описал бы историю «Успокоина». Так мы прозвали средство, над которым работал профессор.

Недавно созвал он всех сотрудников и говорит:

— Дело с препаратом 345 идет к концу. Осталось провести испытания на людях. О, в этих пилюлях заложена огромная успокоительная сила! Одной дозы достаточно, чтобы на десять дней привести в полный порядок испорченные нервы, сделать их железными. Конец всяким склокам и нервным вспышкам! После часовой поездки по Москве в часы пик человек будет невозмутим, как мраморное изваяние. На коммунальных кухнях домашние хозяйки станут встречать друг друга только улыбками и только ландышами. Футболисты начнут бить не только по ногам, но и по мячу. Ретивые начальники перестанут кричать на подчиненных и обретут нормальный человеческий голос, подаренный им матерью-природой. Трудно даже представить, какие изменения могут произойти в нашей жизни. Сейчас я с завистью думаю о том человеке, который первым испытает действие нового препарата. Я абсолютно уверен в его безопасности и потому вызываю добровольца.

Так как меня еще не лечили и нервы мои еще железными не стали, я вскочил и выпалил:

— Роман Петрович! Ваш препарат, вам его и испытывать. А если надо выбирать самого нервного человека, то вряд ли кто сможет с вами сравняться. Уж кому-кому, а мне это известно досконально.

В комнате засмеялись. Правда, тихо.

— Идет, — согласился профессор. — Так и решим. Пью в вашем присутствии.

Он взял ярко-желтую пилюлю, медленно положил ее в рот и запил водой.

Что же мы увидели в те десять дней, когда нервы профессора подвергались действию «успокоина»?

Прежде всего мы заметили, что Роман Петрович здоровел не по дням, а по часам: румянец захватил все щеки, воротничок рубашки становился теснее, движения сделались плавными, осторожными, а глаза — кроткими, как у образцово-показательного ангела. Здоровался он со всеми ласково, приветливо. Статьи сотрудников, которые он прежде забраковал, неожиданно разрешил печатать. Спокойно стало на кафедре, как в раю. Да, большие перемены наметились у нас.

На третий день испытания профессор впервые за многие годы не пришел на лекцию.

— Мне как будто нездоровилось, — сказал он на другой день. — Своя рубашка, знаете, ближе к телу. Студенты волновались? Пустяки. Лишь бы я не волновался.

В тот же день профессору доложили, что препарат 386 при испытаниях на животных показал повышенную токсичность и что надо бы повременить с передачей его в производство.

— Как хотите, — махнул рукой Роман Петрович. — Можете передавать, можете не передавать. Мне все равно.

Как-то возвращался я с работы вместе с профессором. Идем по двору. Вижу парень лет эдак пятнадцати таскает за волосы девчонку. Ну, дело известное, дал я малому пару подзатыльников, успокоил девочку и пошли мы своей дорогой. На этот раз Роман Петрович не опередил меня и сам не расправился с обидчиком. Посмотрел он на меня голубиными глазами и говорит:

— Вот пожилой ты человек, Митрич, а лезешь не в свое дело. Ведь бил-то он ее в сторонке, нам не мешал.

Хотел было я критику на заслуженного деятеля науки навести, но тут он заметил такси, сел в машину и уехал. Один. Что-то, думаю, случилось с нашим профессором. Нервы у него не в порядке, что ли?

Девятый день испытаний совпал с большим событием. В одной западной державе бросили в тюрьму большого честного человека. Наша кафедра бушевала. Сотрудники не удержались в дипломатических рамках, говоря о правителях этой западной державы, коллективно написали письмо в газету. Спокоен был один профессор.

— Жалко честного человека, — говорил он, — это верно. Но нашими переживаниями мы ему не поможем. А свое здоровье надорвем. Любое волнение неблагоприятно отражается на организме.

Прошло десять дней. И опять собрал нас Роман Петрович. Всех до одного.

— Итак, — начал он, сверкнув (теперь уже орлиными) очами, — подведем некоторые итоги. Основной вывод заключается в том, что препарат 345 надо выбросить в печку как средство антисоциальное и не совместимое с человеческим достоинством. За время опыта у меня ни разу не участился пульс. Роль насоса сердце выполняло хорошо. Но не единым пульсом жив человек. Меня словно уложили в вату и я не ощущал никаких душевных толчков. Клетки коры головного мозга, которым по всем законам полагается чувствовать, волноваться, перестали заниматься своим прямым делом. Вышла из строя самая человеческая часть человека. Я превратился в жвачное животное. Я удивлен и обижен, что вы молчали, когда я делал тут глупости в течение всей декады.

— Нужно было сохранить чистоту опыта, — ответил кто-то. — Мы же экспериментаторы.

— Экспериментаторы тоже люди, — проворчал Роман Петрович. — И когда они забывают об этом, подходят к человеку, как к морской свинке, получается конфуз. А теперь на очереди у нас препарат 386. За работу!

И опять «се пошло по-старому. Профессор, когда надо было хвалить, — хвалил, когда надо было ругать — ругал. Ни на рай, ни на ад кафедра не похожа. Все происходит, как в жизни.

А я по простоте своей подумываю вот о чем. Конечно, лекарство для полной нервной бесчувственности нам не подходит. Но не плохо бы изобрести препараты ограниченного действия, такие, скажем, как «антиклеветин», «антибрехнин», «антихамин»…

Потребители найдутся.

Известно, что пребывание на чистом морозном воздухе очень полезно. Но как быть жителям южных городов, где снега выпадает мало или его совсем не бывает, где нельзя покататься на коньках или пойти в лыжный поход? Где проводить отдых больным и пенсионерам, которым рекомендовано больше бывать на воздухе? Ведь прогулка ради прогулки, если она даже и предписана врачом, может наскучить. Поэтому естественно стремление человека совместить приятное с полезным.

Работники кинофикации Астрахани решили создать своеобразный очаг культурного отдыха на воздухе — театр дневного кино. Затраты на его оборудование оказались минимальными. Под зал приспособили благоустроенную площадку летнего дневного кино в саду «Октябрь». В осенние и зимние месяцы потолком стал служить брезентовый тент; сквозняки устранили, закрыв щитами железный забор, между рядами положили деревянные трапы для ног. Буфет организовал для зрителей продажу горячего чая с лимоном, кофе, какао; в дальнейшем эти напитки будут подавать прямо в зал в маленьких индивидуальных термосах.

Даже в самые холодные дни кинотеатр никогда не пустовал. Погода у нас хорошая: дни обычно солнечные, безветренные. Ежедневно с полудня до темноты более тысячи зрителей просматривали здесь художественные и хроникальные фильмы.

На столе директора кинотеатра тов. Хлынова пачка писем.

— Уходишь отсюда освеженным, без головной боли и всех тех неприятных ощущений, которые, обычно бывают после посещения закрытого, переполненного людьми помещения, — пишет тое. Ядров.

— Я болею бронхиальной астмой, — сообщает инженер тов. Ветлугин. — Поэтому для меня особенно ценно, что у нас в городе есть кинотеатр на воздухе.

— Мы долго не представляли возможным, — признаются товарищи Малюгина и Кузьмина, — сидеть и «мерзнуть» в кинотеатре. Но нас однажды уговорили дети. Одевшись потеплее, мы пошли в зимний кинотеатр и остались очень довольны. Необычная обстановка, свежий воздух создали хорошее настроение, отличный аппетит, а позже здоровый, хороший сон.

Положительную оценку «киноздравнице» дают и работники медицины, они подтверждают, что кино на воздухе — нужное и полезное дело.

Нам кажется, что подобные зимние кинотеатры на воздухе могут быть созданы и в других южных городах.

С. П. Быков

Астрахань