Гибель титанов ч.1

Глава 17

В то же самое время. Июнь 641 года. Италия. Окрестности Сполетия. (в настоящее время — Сполето, провинция Перуджа, Италия).

— Кровью умоемся! — сотники из дружины Виттериха хмуро смотрели на неприступную твердыню, оседлавшую высоченный холм с отвесными склонами.

— Не пойдем мы туда, — замотали головами и вожди словен. — Ни башню осадную подвести, ни тараном стену пробить. Про лестницы мы и вовсе молчим. Нет дурней туда лезть. Это ж совсем скорбным на голову надо быть.

— Камни-то хоть бросать можно? — хмуро спросил Валерий.

— Не добросим, — покачали головами словене. — Уж больно холм высокий. Осадой только такой город взять можно.

— Ну, осада так осада, — почесал затылок Виттерих. — Время пока есть, еда есть, люди есть. Окрестности от германцев почистили. Посидим. Не впервой.

— Посидим, — равнодушно кивнули командиры наемных отрядов. Им было все равно. Оплата оговорена, срок службы тоже. Так чего бы и не посидеть?

— Не желаешь пока в Рим сходить? — спросил Виттерих у Валерия. — У меня там дела кое-какие есть. Да и тебе невредно с тамошней знатью парой слов переброситься.

— А осада как же? — на всякий случай уточнил Валерий.

— Я Бруно оставлю за старшего, — пояснил Виттерих. — Он вояка опытный. Лет двадцать воюет. Да и в городе пара тысяч сидит от силы. Он их оттуда живыми нипочем не выпустит.

— Тогда поехали, — кивнул Валерий. — Туда пять дней пути, если не сильно спешить. Виа Фламиниа — вот она. Мы по ней прямо в Рим и придем.

Папа Иоанн IV был сыном схоластика[6] из Далмации, а потому правитель тамошних земель вызвал у него самое живое любопытство.

Первый из всех иерархов христианской церкви считался таковым лишь по нелепому недоразумению. Полуграмотный солдат, кровавый тиран и пьяница, худший император Византии, Флавий Фока сотворил несколько коллизий мирового значения. Мало того что он казнил своего предшественника Маврикия, что привело, в конце концов, к господству ислама и арабов, он совершил поступок не менее глобальный. Он передал первосвященство епископам Рима, и это породило в будущем катаклизмы такого масштаба, что он и осознать бы этого не смог, даже если бы случайно протрезвел. Он просто хотел удружить своему хорошему другу Бонифацию III, и назначил его вселенским патриархом. На этом достижения Фоки не закончились. Он стал первым из длинной череды римских императоров, кто носил бороду. И с тех пор они все ее носили, до самого падения Константинополя, передав эту моду даже в такую далекую землю, как Русь.

Вот так простой сотник, который добился власти благодаря луженой глотке и отчаянному вранью, породил явление, которое позже станет католической, то есть вселенской церковью. Но пока эта церковь была еще очень слаба. Слаба настолько, что епископов Рима утверждал экзарх Равенны своей властью, не спрашивая на то мнения далекого Константинополя. Папы правили едва ли только в окрестностях Вечного города, а их первенство признавали далеко не все. Епископы Аквилеи и Градо объявили патриархами самих себя, и наплевали на проклятия из Рима с воистину философским равнодушием. Папы писали письма, разъясняли тонкости исчисления пасхалий и посылали своих проповедников, но светской властью за пределами стен Аврелиана не обладали. А вот сегодня папу Иоанна ждал сюрприз. Он сможет явить свою власть. И он явит ее так, что волны от этого события разойдутся по всему миру, достигнув ненавистного Константинополя. Да-да! Папа Иоанн тоже не принял Эктезис. Он почитал монофелитство ересью, и противостояние епископов Рима и патриархов только набирало обороты.

— Волей господа всевышнего герцог Далмации Виттерих помазан священным миром и принимает королевскую власть! Помолимся за его величество, и за достославное королевство его!

Ноги Валерия гудели и готовы были превратиться в камень, ведь он провел в часовне святого Венанция уже полдня. Он отстоял литургию, а потом любовался чином помазания на царство, который папа провел в церкви, которую сам и построил. Разглядывать тут было особенно нечего, кроме самого папы Иоанна, выложенного из мелких камушков в виде мозаики. Но и это зрелище вскоре Валерию наскучило, и он с облегчением выдохнул, когда, наконец, Виттерих с золотым венцом на голове подошел к нему.

— Ты знаешь, — шепнул он патрицию на ухо. — Я что-то я ничего не чувствую.

— А чего ты почувствовать хочешь? — так же тихо спросил Валерий.

— Ну как? — недоуменно посмотрел на него Виттерих. — Я теперь целый король и все такое. Что-то необычное обязательно чувствовать должен. — Он усмехнулся. — Вот жена моя удивится! Она же теперь целая королева! Она ключниц по щекам бить будет, а они ей: «Простите, ваше величество! Нипочем больше вашу соль воровать не станем, раз такое дело!».

Валерий хмыкнул, представив себе это зрелище, но ничего особенного в нем не нашел. Королевы и герцогини не гнушались ключи от кладовых на поясе носить, и самолично за своим добром приглядывать. Людишкам, что вокруг крутятся, доверять нельзя. Людишки — дрянь, вмиг облапошат, только дай им слабину. А у него сегодня намечена встреча. Дальние родственники Аниции, истинные владыки Рима, позвали его на обед. Они захотят прощупать его и понять, чего же ждать им в дальнейшем. Что же, он не разочарует великого князя. Он должен всколыхнуть это болото, и он его всколыхнет.

Старинный дворец рода Анициев занимал целый квартал на Целии. Точнее, это был не дворец, а вилла прямо посреди города. Севернее ее стоял Колизей, южнее — Великий цирк. Слишком много здесь теперь свободного места. Слишком много руин, которые можно расчистить, и построить себе жилье из их камня. Старинные изыски с портиками, мраморными колоннами и украшенными резьбой фронтонами остались в далеком прошлом. Сейчас дом любого патриция был прежде всего крепостью. Серый камень, прямоугольные формы и небольшие окна в виде арки. А то и вовсе глухая стена, защищающая обитателей дома от опасностей внешнего мира. Так строили уже лет двести, и так будут строить еще тысячу лет. Еще умели класть мозаику, но изваять статую уже никто не мог. Никто не был готов платить за эту работу. Статуй в Италии еще было полно. И они сотнями ехали в Константинополь и далекую Братиславу. Но если владыка Словении за римские древности платил серебром, то солдаты императора вели себя хуже варваров. Те хотя бы не выламывали из полов мраморные плиты. Даже после вандалов остались в целости медные кровли храмов, а вот люди равеннских экзархов сняли и их.

— Мой дорогой племянник! — патриций Петр раскинул руки и растянул губы в фальшивой улыбке. Небольшие глазки на одутловатом лице смотрели с настороженностью и опаской. Он не знал, что ждать от дальнего родственника, проявившего настолько неожиданную прыть. И да, никаким дядей Валерию патриций не приходился. Слишком ничтожна была эта разорившаяся патрицианская семья, слишком бедна. Их родство можно описать фразой «седьмая вода на киселе». В таком свойстве находились абсолютно все знатные фамилии Рима.

— Мой уважаемый дядя! — Валерий принял правила игры. Ведь, в конце концов, протекция именно этого человека дала ему работу в суде. — Я очень рад тебя видеть!

— Мы сегодня посидим вдвоем, по-семейному, — Петр взял его под локоть и повел в столовую, где могло без стеснения разместиться человек пятьдесят. — Я не стал звать других сенаторов, пока не услышу все новости сам. Надеюсь, ты расскажешь мне, что же изменилось в этом бренном мире, раз ты решил поставить его с ног на голову? Дикие вещи рассказывают, дорогой племянник… Совершенно дикие… Люди говорят, что ты собственной рукой сразил герцога Теуделапия, пусть милосердный господь подбавит ему мук адовых. Люди говорят также, что ты лично казнил его гастальдов.

— Отличное вино, дядюшка, — вежливо ответил Валерий, когда осушил свой первый кубок.

Слуги поставили перед ним серебряное блюдо, на котором лежал нарезанный хлеб и жареная курица, обильно посыпанная специями. Валерий отломил ножку и с аппетитом обгрыз ее, а богатейший человек Италии терпеливо ждал, пока он насытится. Сенатор больше не произнес ни слова. Он задал свои вопросы, и проявлять нетерпение станет унижением для того, кому принадлежит половина Сицилии и Африки.

— Видишь ли, уважаемый дядя, — начал Валерий, когда слегка утолил первый голод. — Ты заметил абсолютно верно. Жизнь меняется. Появляются непонятные люди, которые становятся королями. Там, где стояли великие города, теперь пустоши, населенные волками. И напротив, в глухих лесах появляются театры и риторические школы. А римские легионы теперь состоят из словен.

— Ты намекаешь…, — вскинулся сенатор.

— Я ни на что не намекаю, дядя, — поднял перед собой ладонь Валерий. — Я говорю прямо. Мой род потерял все, а я решил это вернуть. Я всего лишь хочу возвратить величие своей семье, не более.

— И для этого ты готов погрузить Италию в пожар новой войны? — патриций Петр впился в новоявленного племянника поросячьими глазками.

— Если понадобится, — вежливо ответил Валерий и вновь отхлебнул из кубка. — Ведь согласись, лично я ничего не теряю. Я был нищим нотарием. Так почему бы не попробовать? Сегодня бастард стал королем, ну чем я хуже? Вино с Сицилии?

— Да, из моих виноградников, — рассеянно ответил патриций. Он был мыслями очень далеко отсюда. — Налей себе еще. Вся эта история с кровной местью — всего лишь игра. Ведь так? Ты служишь Виттериху, а он поначалу сделал вид, что служит тебе за деньги. Зачем бы это ему?.. Ну конечно… Ему не нужна была война с королевством лангобардов… Это всего лишь выяснение отношений между двумя знатными людьми. Между тобой и покойным Теуделапием… Но сейчас все стало понятно. Это сам король Виттерих решил наложить лапу на Сполето. Ротари пошел бы войной, но его растерзал кабан. И как вовремя… Теперь лангобарды будут несколько месяцев выбирать нового короля. Или не станут выбирать его вовсе. Они как-то раз лет десять без него обходились. Великий боже! Да что же тут происходит!

Патриций Петр молчал, а его новоявленный племянник никак не комментировал сказанное им. Пусть помучается в догадках.

— Род Анициев всегда был верным сторонником готских королей, — Валерий прервал затянувшееся молчание. — Вы верно служили Теодориху Великому.

— К чему ты клонишь? — впился в него взглядом патриций. — Да, мой род всегда выступал за самостоятельность Италии. Власть Константинополя не пошла на пользу Риму. Тут ведь теперь даже воды нет. Западу нужен свой император, как было в благословенные времена Диоклетиана. Из далекой столицы не видно, что тут происходит. Им плевать на нас. Они лишь грабят Рим, уничтожая то, что еще здесь осталось.

— Тогда почему вашего голоса не слышно? — резко спросил Валерий. — Почему вы позволили разогнать римский Сенат? Почему позволили открыть церковь в Юлиевой курии?

— Нам не выстоять против лангобардов без войск экзарха Равенны, — поморщился Петр. — Хотя он порой даже хуже, чем германцы. Учинить насилие над епископом Рима! Немыслимое кощунство!

— И ограбить его! — напомнил Валерий. — Все ваши жалобы остались без ответа.

— Это можно изменить? — пристально посмотрел на него патриций. — Ведь ты человек короля Виттериха. Он поможет нам?

— Он поможет вам, если вы поможете себе сами, — ответил Валерий.

— Что нужно сделать? — патриций пожевал губами в задумчивости.

— Для начала восстановить Сенат Рима, — усмехнулся Валерий.

— Это мятеж, — поморщился патриций, который понимал, что его владения окажутся под ударом. Император конфискует их с огромным удовольствием. — Знатные семьи не пойдут на это.

— Тогда прекрати жаловаться, — жестко ответил Валерий. — Да, я зарубил герцога Теуделапия и зарезал его гастальдов. И скоро падет Сполетий. А вот что сделал ты, дядя? Сидишь и ждешь, как бы в начавшемся ливне пройти между струй?

— Я мог бы э-э-э… внести посильную лепту в святое дело борьбы с язычниками-арианами, — произнес, наконец, Петр и выжидательно уставился на Валерия.

— Это уже серьезно, — кивнул тот. — Поговори с остальными сенаторами. Готовы ли они тоже раскошелиться на такое дело? И если они будут готовы, его величество Виттерих соизволит принять вас и выслушать предложения. А я смогу пообещать поддержку нового герцога Сполето.

— И кто же это? — осторожно спросил патриций Петр.

— Я, — ответил Валерий и осушил еще один кубок. — Мне понадобится достойный дом в Риме, дядя. Думаю, ты можешь решить этот вопрос. Моей матушке не к лицу жить в такой жалкой хижине. Позволь откланяться!

— Ну как все прошло? — жадно спросил Виттерих, когда Валерий зашел в его покои.

Король гостил в Латеранском дворце, резиденции епископов Рима, и уже заскучал. Он получил все, что хотел. Он рассказал папе, как сейчас идут дела на его Родине, и пообещал построить новую церковь в Салоне. И ему уже нужно было ехать назад, пока тот еще что-нибудь не выпросил. Королю пора вернуться к своему войску. Туда, где идет осада Сполетия.

— Ожидаемо всё прошло, — ответил Валерий. — Они боятся.

— Да плевать, — отмахнулся от него Виттерих. — Готовы они Сенат восстановить?

— Если кто-то защитит их владения от конфискации.

— Угу, — задумался Виттерих. — Существенно. А денег-то они дадут?

— Денег дадут, — кивнул Валерий. — Тысяч пять, а то и все шесть соберем. Пополам поделим?

— Пополам, — решительно ответил Виттерих и хлопнул его по плечу. — А я ведь чуял, что от тебя будет толк. На глазах умнеешь! Как вспомню, какую ты чушь поначалу нес, аж тошно становится. А насчет Сената надо государю писать. Он сейчас в Александрии.

— А насчет денег писать будем? — робко поинтересовался Валерий.

— С ума сошел? — неприятно поразился король. — У нас тут, вообще-то, война идет! А что на войне взято, то свято! Это, кстати, он и сказал. Я сам так красиво нипочем бы не смог. Так что нечего такого великого человека по пустякам беспокоить. Пиши письмо. Сегодня же гонца в Атернум отправим. Там патрульный корабль ждет. Через пару недель вести в Александрии будут.

Три недели спустя. Пелузий. Префектура Египет.

— Место здесь, конечно, полное дерьмо, — поморщился Самослав, оглядывая безрадостный пейзаж.

Пелузий стоял на восточном рукаве Нила, который медленно, но неуклонно превращался в болото. Воды ему не хватало уже не первое столетие. Пересыхать он начал еще при фараонах, постепенно зарастая осотом и камышом. Его неспешные воды несли столько песка, что порт Пелузия стоял теперь от города чуть ли не в трех милях. Тем не менее, кое-какая жизнь тут еще теплилась, а здешний лен славился на все Средиземноморье. Западнее города раскинулась целая россыпь деревушек, которые снова ожили после набега арабов, а с востока вплотную подступала Синайская пустыня во всей своей красе. Она-то и давала тот песок, что попадал потом в реку.

— Я себе даже представить не могу хуже места для города, — продолжил князь, разглядывая мощную крепость, ключ к Египту. — Может, снести его и поближе к морю заново построить? Как думаешь, Святослав?

— Думаю, слишком дорого обойдется, отец, — ответил тот. Воины вообще плохо понимают шутки, и Святослав не был исключением. — Конечно, было бы хорошо, если мы могли бы корабли с зерном прямо в город подвозить, но пока таких денег у нас нет. А так да, ты полностью прав. Долгой осады этот город не выдержит.

— Расчистить этот рукав мы не сможем, — бурчал себе под нос князь, который точно помнил, что у Нила в 20 веке оставалось не семь рукавов, а два. Остальные затянуло песком.

— Тут же земснаряд нужен, — продолжил он. — А какой сейчас может быть земснаряд? Река песок несет. Нам что, каждые сто лет новый город строить? Да ну! Чушь, конечно.

— Я думаю сюда каналы от Таниса прокопать, — ответил Святослав на его незаданный вопрос. Мы с дядей уже прикинули, где и как их проложить. Если каналы дополнительные прорыть, мы куда больше народа прокормить сможем. Вдвое, а то и втрое больше, чем сейчас. Можно канал пошире прямо сюда подвести. Тогда речную пристань построим прямо у стен.

— Делай, — кивнул князь, вспоминая, что в его жизни даже Канал фараонов не умер, а превратился в канал Исмаилия, снабжая водой множество городов и сел. — Если сюда воду дотащить, то совсем другое дело будет.

— У нас тут даже театр имеется, — похвалился Святослав, показывая на античный амфитеатр, который, откровенно говоря, находился в не лучшем состоянии. Но одно то, что его не дали растащить на камни, говорило князю о многом. Его сын и впрямь любит эту землю, раз так заботится о ней.

— Я пришлю сюда труппу, — хмыкнул он. — У нас сейчас такие спектакли появились, на удивление просто.

— Пришли, отец! — загорелся Святослав. — Мне Юлдуз всю голову пробила уже. Она мечтает еще раз Эдипа увидеть.

— Эдип — это что! — горделиво подбоченился Самослав. — Видел бы ты «Ревизор»! Народ животы от смеха надрывает.

— А о чем это? — заинтересовался княжич.

— Представь себе, — начал князь, — приезжает подьячий, которого за пьянку выгнали, в город Глупов…

— Но у нас нет такого города, — удивился Святослав.

— Не перебивай, — отмахнулся князь. — Так вот. Приезжает такой подьячий в город Глупов. Денег у него нет, жрать нечего. Ну он и начинает притворяться, что не простой он бедолага, а ревизор из Приказа Большого дворца. Все в это верят и начинают перед ним унижаться, подарки предлагать и настойки с ним пить. Ну и по ходу пьесы масса потешных ситуаций возникает.

— И что в этом смешного? — с каменным лицом спросил Святослав. — А Тайный Приказ куда смотрел? Да за шиворот такого ревизора, и соль рубить!

— Вот ты скучный какой! — неприятно удивился Самослав. — Веселая же пьеса. Даже мне понравилась. Я тебе по секрету скажу. Ее боярыня Любава написала. Основано, так сказать, на реальных событиях. И да, тот подьячий поехал-таки в шахту киркой махать. Пока следствие шло, дознаватель с палачом по три ремня со смеху порвали.

— Любава пьесу написала? — поразился княжич. — Невместно это для такой персоны! Что люди скажут?

— А я ей тайное имя придумал, — зажмурился от удовольствия князь. — Псевдоним называется. Гоголь! Как тебе?

— Гоголь? — прямодушный Святослав совершенно растерялся. — Это такая птица болотная? А почему именно Гоголь?

— Так весело же! — усмехнулся князь. — Пьеса веселая, и псевдоним веселый.

— Прости, но я ничего не понимаю, отец, — развел руками Святослав. — Да что во всем этом веселого? Позор великий и для бояр глуповских, и для тамошнего отделения Тайного Приказа. И для боярыни Любавы, если узнает кто.

— Да-а… как же в нашем Египте запущено все, — поморщился князь. — Вам тогда «Повесть о Воиславе и Грете» покажут. В ней вообще ничего веселого нет. Там вся пьеса про любовь, а в конце все умерли.

— Про любовь — это хорошо, жизненно, — с серьезным лицом кивнул Святослав. — Это людям понравится. А моей жене особенно. Она такое одобрит. Кстати, отец, а можно Александр в Сотню не поедет? Я его в болгарское кочевье отправлю. Он там настоящим воином вырастет.

— Когда ему исполнится восемь, он приедет в Братиславу. Это не обсуждается! — На лице князя не осталось и тени улыбки. — Все наследники из моего рода будут служить так, как служил ты. Только дольше. До восемнадцати лет.

— Почему до восемнадцати? — удивился Святослав.

— В университет пойдут, — пояснил князь. — И там науки разные постигать станут. Не годится, если князья глупее собственных подданных будут.

— Государь! — пропыленный гонец склонился перед ним, протягивая запечатанный свиток. — Из Италии письмо.

Самослав сломал печать и погрузился в чтение. Что же, пока все идет как намечено. Он не удивлен. Сенаторы хотят гарантий, и они их получат. Но чуть позже.

Дальше они ехали молча. Святослав молчал, потому что не мог понять, почему злится отец, а великий князь потому, что к нему пришло осознание, что эта страна настолько отлична от Словении, что не встроится в ее жизнь никогда. Она абсолютно чужеродна и самобытна. Тут прямо на глазах появляется своя знать, никак не связанная с Константинополем или Братиславой. И получается, что только сила, жадность и страх смогут удержать ее в орбите нарождающейся империи. Или не смогут, как знать…