Гипершторм

Глава 17 «Гелиос»

По дороге Юлу пришлось рассказать «варягу» о том, что произошло на холме и куда в действительности подевался Вырин.

Разумеется, кое-какие выкладки, сложноватые для прямолинейного восприятия храброго, доброго, верного, но слишком уж простодушного бородача, пришлось опустить либо заменить на матерные выражения. Однако эти приемы лишь усилили градус повествования и нашли в большом и горячем сердце «варяга» живой отклик.

После чего Семенов, к немалому удивлению Юла, достаточно емко и насыщенно резюмировал историю с клоном-Выриным:

— Когда я годков семь назад баловался с ребятами из Питера армрестлингом, там был один скверный тип, Боря Аристофанов по кличке Желудок. Взял он себе дурацкую привычку качать какую-то дрянь вроде силикона аккурат сюда!

Он стянул с руки здоровенную рукавицу, которую лишь условно можно было назвать металлоперчаткой, и продемонстрировал Штурману мясистую часть ладони пониже большого пальца.

— Зачем?

— А чтобы мне несподручно было руку его обхватить при захвате. Вот же дурачок был, — усмехнулся Семенов. — Так вот, Желудок всю жизнь себе лапу накачивал, а этот Вырин, значится, — рожу с жопой и все, что между ними? Ну, артист…

Штурману же очень скоро пришлось вспомнить один исторический анекдот.

Однажды русский царь Николай I посетил некий заштатный городок, а там его отчего-то не встретили положенным в таких случаях салютом из пушек согласно этикету и регламенту. На вопрос, отчего же так, городничий почтительно доложил: «Ваше Величество! На данный прискорбный конфуз имеется восемь причин. Первая — нет пороха…» — «Хватит, — немедля перебил его Николай I. — Мне, братец, довольно и первой причины!»

Сталкера Юла Клевцова никогда особенно не интересовал фольклор, тем паче столь бородатый. Но сейчас он по достоинству оценил историю о восьми причинах бездеятельности, применительно к своим напарникам.

Потому что картина, которая открылась перед Юлом и «варягом», когда они наконец добрались до своих, стоявших лагерем в холмах, в шести километрах восточнее того места, где завершил свой безжизненный путь клон Старика, вызвала их искреннее возмущение. Ну и, разумеется, гомерический хохот.

Дело в том, что и Брат Федор, и раненый Олаф были изрядно под хмельком.

Даже Мизгирь, человек-кремень, пребывал явно в неадекватном состоянии души. Криво ухмыляясь своим потаенным мыслям, он негромко напевал песенку на наречии, отдаленно напоминающем разве что язык китов.

— Я просто дал ему обезболивающее, — с широкой и обезоруживающей улыбкой, не сходящей с его узкого бледного лица, повторял Брат Федор. Он ходил за Юлом по пятам и уже в пятнадцатый раз втолковывал ему свою версию событий.

Ситуация между тем была предельно ясна в своей банальности.

Началось все и вправду с того, что Брат Федор решил плеснуть стрелку немного водки из своей фляжки. Для устранения депрессии. Олаф выпил, сразу почувствовал себя лучше и потребовал еще.

Тогда Олафа угостил Мизгирь — благо у него тоже было.

Но предварительно они вдвоем с Братом Федором продегустировали его крепчайший и, разумеется, архиполезнейший бальзам «Дюжина трав плюс шестьдесят градусов», который, по уверенью крестоносца, даже мертвого ставит на ноги. Чему он, Мизгирь, разумеется, неоднократно был свидетелем.

Брат Федор усомнился.

Тогда решили проверить чудодейственный эликсир на раненом Олафе.

Плеснули ему изрядную дозу, испив которую Олаф поначалу заснул, как мертвый, но через полчаса чудесным образом воскрес и тут же объявил, что окончательно выздоровел и должен сей же час отправиться выручать командира с Семеновым, которым по всем статьям пора уже вернуться.

Насилу Брат Федор с Мизгирем удержали захмелевшего товарища. Они силком усадили его на борт развалившегося, ржавого механоида, чтобы стрелка обдувало ветерком. Сами сели по обе руки от стрелка и решительно продолжили дегустацию.

Бальзам был и впрямь ядреным! А равно крайне убедительным даже в малых и сверхмалых дозах…

В какой-то момент Брат Федор с Мизгирем вдруг обнаружили отсутствие Олафа.

Они удивились этому странному обстоятельству, ведь прежде сидели по обе стороны от раненого, крепко, но вполне целомудренно сжимая своими ногами его бедра и удерживая стрелка таким образом в относительном равновесии.

Тогда они решили выпить за безвременно ушедшего. Выпили — притом с большим чувством и проникновенными словами.

Олаф ведь был тяжело ранен, рассудили они. Оттого не удивительно, что Господь прибрал его в место ситное, место злачное, где нет ни печали, ни воздыханий…

К тому же на Брата Федора с Мизгирем произвело большое впечатление внезапное отрастание у них дополнительной пары ног, по ноге на каждого. Что они, слегка поразмыслив, отнесли все к той же вящей славе Господней и трижды вознесли хвалу небесам в винтовых крышечках от своих фляг.

Видимо, торжественные и искренние слова обоих пьяниц действительно достигли небес.

Потому что Олаф немедленно вернулся и потребовал «чего-нибудь непременно лекарственного». Оказалось, что он никуда не уходил — ни в мир иной, ни до ветру. Просто в один прекрасный миг грянулся на спину и уснул. А ноги оставил бодрствовать.

Не преминули помянуть и несчастного Фреда.

После чего вся хмельная троица принялась активно распивать горячительные напитки из своих фляжек и с жаром обсуждать ту великую славу, которую каждый уже безусловно снискал в сталкерском мире всего Пятизонья своими выдающимися подвигами.

Что-то непременно должно было случиться еще.

Оно и случилось.

Примерно за полчаса до появления долгожданных Штурмана и Семенова в их лагерь наведались незваные гости.

Два десятка металлических сфероидов, оживленно пересвистываясь, закатились на холм.

Ничуть не обращая внимания на людей, они сосредоточенно и деловито проверяли каждую железку и каждый автон на предмет чего-нибудь ценного, что можно было бы притибрить.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что эти сфероиды — размером с футбольный мяч каждый — имеют довольно занятную конструкцию. В случае необходимости их обшивка разделяется на две полусферы, которые расходятся в стороны. При этом они остаются соединенными гибким валом, на который насажены различные полезные инструменты, в спектре от циркулярной пилы до манипуляторов. Каковыми инструментами механоиды превосходно выполняют десятки самых разнообразных операций.

На глазах у изумленных сталкеров они в два счета распотрошили нутро древней машины, на которой восседала уже изрядно захмелевшая троица. И к еще большему изумлению сталкеров вытащили оттуда черный кубик «Сердца зверя» — вполне еще годный к работе!

Механоиды казались на удивление неагрессивными и с виду совершенно беззащитными. Именно это обстоятельство и сыграло свою роковую роль в судьбе всего отряда.

Олаф, к тому времени уже изрядно накачанный спиртным, долго разглядывал мутными глазами «полушариков», как их уже успел окрестить Брат Федор. А потом потянул из-под ног ИПП и пробормотал:

— Ненавижу механоидов… За Фреда!

После чего навскидку, от бедра, практически не целясь, выстрелил.

Ближайший к нему полушарик издал пронзительное, свербящее в ушах верещание и развалился на две части.

Олаф тем временем встал — на неверных ногах. Перезарядил «карташ» и пошел уничтожать «этих подлых мехов». Разумеется, мстя за Фреда.

Так он ходил и расстреливал ни в чем не повинных полушариков. А Брат Федор с Мизгирем, уже в стельку пьяные, тем временем вытряхивали из подстреленных механоидов собранный теми хабар и забирали себе их энергетические блоки.

В результате они набрали целую кучу вполне пригодных к работе аккумуляторов. А жалобное верещание по всему холму стояло такое, что хоть уши затыкай.

Штурман с Семеновым переглянулись. «Варяг» покрутил у виска корявым, узловатым пальцем.

— Да вы, братцы, рехнулись, — сокрушенно пробормотал бородач. — Вы хоть представляете себе, кому служили эти мехи? Для кого хабар собирали?

Он кивнул на очередного распотрошенного механоида, над которым сосредоточенно трудился Олаф. Тот с мясом выдернул из полушарика его энергоблок и теперь упорно копался в его контейнере, внимательно исследуя добычу этого сборщика.

Брат Федор поморщился.

— Какая разница!.. на!.. кого?! Вы просто!.. нам!.. завидуете!

Брат Федор попробовал и дальше поспорить с бородачом. Но заплетающийся язык отказывался слушать сталкера. В конце концов он просто отмахнулся от негодующего «варяга», будто от назойливой мухи.

Семенов в свою очередь попытался втолковать что-то Мизгирю.

Но тут яркая змеистая трещина озарила небосвод, печальным серым пологом растянутый над Железными Полями.

Затем вторая! Третья!

Разразилась настоящая гроза!

Все приборы сталкеров, от маркеров порталов до армганных счетчиков зарядов, разладились в считаные секунды. Стрелки индикаторов пришли в неистовство. Имплантаты пульсировали в такт каждой новой молнии, а «карташ» Олафа вдруг самопроизвольно выпустил в небо длинную очередь.

К счастью, не задело никого. А потом было уже не до «карташа».

Над холмом, усеянным обломками распотрошенных механоидов-полушариков, пронесся вихрь.

Это и впрямь была буря, настоящий разгул электромагнитной стихии. И у нее был буревестник.

Яркие вспышки молний участились. В заметно потемневшем небе послышалось низкое, тягучее гудение, и над головами изумленных сталкеров появилось поразительное создание, порождение Темной эпохи техноса.

Колоссальный механоид-цеппелин висел над ними, величаво покачиваясь под аккомпанемент мощного вращения винтов. Полустершийся бортовой номер 11, нанесенный на носовой гондоле цеппелина каким-то противоестественным яично-желтым цветом, сразу заставил сердце Штурмана сжаться от нехорошего предчувствия.

Это был он. Удивительный исполинский механоид, созданный скоргами на базе бывшего научного цеппелина, специально построенного для исследования атмосферы на больших высотах.

«Гелиос» — царь небес Пятизонья.

…Даже для того, чтобы просто шевельнуть такую махину, требовалось колоссальное количество энергии.

Увидев «Гелиос», злополучные сталкеры пусть и запоздало, но все же поняли, для кого суетливые техноколобки собирали энергию!

— Бляшечки… Так вот кому принадлежат Железные Поля. Принадлежат безраздельно, — прошептал ошарашенный Юл, прикрывая козырьком ладони глаза от ослепительного сияния, исходившего с неба. — «Гелиос»! Это же его вотчина… Его, так сказать, кормовая база!

Потому-то Железные Поля и обходил за версту любой механоид. Небо над «Сталинградом» — стальным городом его единственного обитателя, «Гелиоса» — таило в себе неминуемую гибель для всего, обладающего запасами энергии.

Уничтоженные Олафом безобидные механоиды целиком и полностью принадлежали ему, работа на цеппелин составляла цель и смысл их существования!

Юркие и деловитые техноколобки собирали для своего могущественного патрона энергию по всей локации. Они были чем-то вроде рабочих муравьев при огромной матке и одновременно — прилипалами исполинской воздушной акулы, питавшимися объедками с барского стола!

Даже не шибко башковитый Семенов — и тот все понял.

Он ткнул пальцем в темное небо, грохочущее и грозящее, кажется, в любую минуту расколоться, и зычно прокричал Штурману на ухо:

— Он убьет нас, забодай меня скорг! Нас может спасти только искреннее покаяние!

— Ты прав! Нужно вернуть ему все аккумуляторы! — в ответ закричал Юл. — И чем скорей, тем лучше!

Грозное гудение огромных стальных винтов «Гелиоса» полностью заглушило его слова. Тогда Штурман схватил из кучи награбленной добычи полушариков первое попавшееся «Сердце зверя», поднял его над головой и закричал:

— «Гелиос»! «Ге-ли-о-о-ос»!!! Мы не желали тебе зла! Возьми это назад! «Гелио-о-ос»!..

Его голос сорвался. Налетевший вихрь тут же сбил дыхание. Штурман схватился за горло, судорожно ловя ртом воздух.

Видя это, Мизгирь, неожиданно оказавшийся трезвее всех, схватил в каждую руку по аккумулятору и, страшно закричав на непонятном языке, изо всех сил зашвырнул их в небо.

Ответом ему было море огня, устремившееся на землю с клокочущих гневом небес.

Оно в мгновение ока затопило холм и опрокинуло, понесло, сорвало ударной волной все, что на нем было — людей, механоидов, остатки ржавых механизмов, поверхностный слой почвы вперемешку с камнями, — и осталось бушевать, справляя безумную огненную тризну по всем, кого жадно поглотило.

Вывихнутая нога болела так, словно ее долбили каменным молотом.

После того как крестоносец ее вправил, она сразу стала наливаться тяжестью и теперь чудовищно распухла, несмотря на вколотое лекарство из походной аптечки. Его спасительного действия следовало ожидать не меньше часа. И оно отнюдь не гарантировало избавления от мучительной боли. Лишь обещало, что боль не будет нарастать лавинообразно…

Мизгирь, сам чумазый и окровавленный, деликатно ощупал спину и плечи Юла, а затем смочил водкой из фляги его ободранные в кровь ладони.

Штурман сдержанно зашипел — скорее из вежливости, что ли. Как бы «спасибо за заботу». По сравнению с ногой боль в ссадинах от водки была смехотворной.

— Вроде бы ничего критического. Кости и суставы согласно прейскуранту, — наконец удовлетворился медпомощью Мизгирь.

После чего, порывшись в карманах своего черного комбинезона со множеством ремешков и лямок, вложил в руку Штурмана мягкий коричневый камень.

— Возьми, командир. Редкий артефакт, называется «Кровавик». Чудесным образом останавливает кровь. Запекает ее — словно огонь!

Юл, морщась, кивнул, мол, знаю, не пальцем деланный. Умелым жестом он перечеркнул целебным артефактом крест-накрест наиболее крупные царапины. А когда дело было завершено, достал из походной аптечки на поясе бактерицидные пластыри.

Они остались вдвоем. Только двое из великолепной семерки, совсем недавно проложившей путь в неприступную Тройку.

Штурман видел, как Семенова, объятого пламенем, смыло с холма потоком ревущего огня. Его распахнутый в отчаянном крике рот, его пылающую факелом бороду, вывернутые под ужасным, немыслимым углом ноги…

Мизгирь в свою очередь рассказал о смерти стрелка Ордена, которой он был свидетелем.

Олаф в последний миг выхватил пистолет-пулемет и в отчаянии принялся расстреливать «Гелиос». Определенно он метил в ближайшую мотогондолу цеппелина и даже, наверное, попадал. Но, конечно, никакого видимого эффекта его стрельба не возымела.

Потом Олафа тоже накрыл огненный дождь, пронзил десятками пылающих игл, и он осел наземь бесформенным дымящимся комом, в котором уже не оставалось признаков жизни.

Как погиб Брат Федор, никто из них не видел. Но сомнений не оставалось: в аду огненной бури, разбушевавшейся на холме, не уцелел больше никто. А Штурмана с Мизгирем спасло лишь то, что их первыми сшибло с ног, случайно прикрыло огромным куском ржавого железа с борта механоида и уже в таком виде вытолкнуло огненным шквалом за пределы зоны поражения.

Огонь почти не тронул их тела, закаленные частыми рейдами по Пятизонью, но смертельно опалил души.

И теперь Штурман с Мизгирем молча брели по каменным осыпям туда, где их ждало спасение — вход в секретный портал, координаты которого поведал Юлу в своем прорицании Слепой Тарас.

— Ты этому Тарасу хоть веришь, командир? — поинтересовался Мизгирь. — Не выйдет снова катавасии, как с этим Выриным? Ну, со Стариком…

— Верю. Ему одному и верю.

— Впрочем, — рассудил Мизгирь, — даже если он ошибся, мы сможем попробовать вернуться в старый тамбур. Пусть и под контроль «Ковчега»…

Некоторое время они вновь молчали. Слишком много накопилось в их душах такого… невысказуемого. Наконец Юл решился:

— Почему ты остался со мной, Мизгирь? — спросил он, задумчиво глядя на далекие вершины холмов, которые и не думали приближаться. — С моей ногой мы далеко не ускачем. И до старого тамбура дойти, если что, со мной невозможно.

— Ты — мой командир. Этим все сказано, — пожав плечами, ответил Мизгирь. — Если нужно будет нести тебя, я понесу.

— Пока не надо… Ты-то сам как — не ранен?

— Я до такой степени цел, что у меня даже может развиться на этом основании нечто вроде комплекса вины.

Через несколько шагов Штурман остановился. Сел.

Интерпретировав это по-своему, Мизгирь тоже встал и пригнулся, с готовностью подставляя плечо.

Штурман долго смотрел на него снизу вверх. Потом перевел взгляд на окружающую их местность.

За широкой каменистой россыпью, похожей на сухое русло горной реки, далеко туманились последние холмы, скрывающие вход в портал. Они напоминали жерла старых вулканов.

— Придется лезть сквозь теснины, — печально вздохнул Штурман. Он чувствовал себя выжатым, обессиленным.

Больше всего в эту минуту Юлу хотелось умереть. И, наверное, для того, чтобы поскорей приблизить этот момент вселенского облегчения, он с трудом встал, жестом отказался от помощи и медленно заковылял вперед.

Опухоль на ноге Юла уже заметно уменьшилась, хотя и не спала окончательно вместе с тупой, ноющей болью. Но идти стало легче.

Они вновь взвалили на плечи рюкзаки и побрели. Под ногами хрустели камни — чем дальше, тем крупнее. Начиналась очередная каменная гряда.

Только сейчас Штурман понял, как же славно, в сущности, ему было ходить по родному Курчатнику и прочим излюбленным локациям! Воистину они были раем земным по сравнению с этим плоскогорьем и его каменистыми осыпями!

Если крупные валуны и разбитые кремни еще удавалось обходить без потерь, то мелкие острые камешки, рассыпанные повсюду, на удивление ловко стачивали подошвы. К тому же они умудрялись забиться внутрь даже шнурованной обуви и больно кололись, ранили ноги…

Штурман чертыхался себе под нос, все чаще задирая голову и поглядывая на темнеющие вдали последние холмы гряды, обрамляющей Железные Поля. Они, казалось, и не думали приближаться, затеяв с двумя сталкерами какую-то игру.

Как и обещала карта, эти холмы были окружены со всех сторон узкими каменными теснинами, испещренными лабиринтами тупиковых ходов, трещин и глубоких извилистых лазов. Пробираться по ним и налегке-то было трудно. А для израненных людей, отягощенных оружием и рюкзаками, это казалось задачей на грани выполнимого.

— Чувствую себя какой-то субмариной-шпионом в северных фиордах, — устало пробормотал Юл, когда они в очередной раз сорвались с почти отвесной скалы, обдирая кожу и выламывая пальцы из суставов. — Похоже, это и впрямь потухший вулкан.

Невысокая гора была похожа на спящего дракона в растрескавшемся каменном панцире.

— Нет, — покачал головой крестоносец. — Вулканы — это горы. Скальные породы, базальт, старые кремнеземы. А под нашими ногами таится мягкая, жирная земля. Подземные воды тут еще не умерли. А если есть вода, значит, где-то поблизости должна быть и органика.

— Бойцы «Пламенного Креста» настолько чутки к природе? И к грунтовым водам? — удивился Юл.

— Нет, — сказал Мизгирь. — Но я в свое время подробно изучил геологические справочники всех локаций Пятизонья. Эти холмы имеют необычные особенности строения. Снаружи — камень, внутри — мягкий грунт.

В скором времени им встретился первый «капкан».

Этот коварный механоид предпочитает одинокий образ жизни в пещерах и гротах. Выглядит «капкан» точь-в-точь как свой неинфицированный скоргами стальной аналог. Но в отличие от последнего способен выпрыгивать из засады и впиваться любому движущемуся мимо объекту в то место, которое ему представляется источником энергии.

Впрочем, источник энергии они довольно часто путают с ее потребителем. А поскольку «капканы» весьма примитивны, они вообще редко попадают именно туда, куда целятся.

Юлу не раз приходилось видеть у сталкеров раны, нанесенные «капканом». Раны эти располагались в довольно странных местах — на ягодицах, на плечах. По ним было ясно только одно: «капкан» снова промахнулся мимо вожделенного аккумулятора армгана.

Юл подстрелил зловредного механоида еще в воздухе, когда тот пружиной выскочил из узкой расщелины, целя сталкеру прямо в грудь.

Армган сшиб «капкана» наземь. А вторым зарядом, на сей раз из импульсника крестоносца, механоида разнесло на куски.

Куски эти, кстати, преимущественно состояли из длинных и остро заточенных корундовых зубов, вмонтированных в стальные челюсти механического бульдога…

— Ну вот, хоть кто-то нами интересуется, — ухмыльнулся Мизгирь. — А то у меня такое чувство, что мы с тобой, командир, уже умерли. Просто по какой-то причине не знаем об этом.

Юл кивнул. У него было в точности такое же чувство.

Говорить, однако, совершенно не хотелось.

Казалось, все слова уже были сказаны, и теперь оставалась лишь тишина. А все остальное — боль, скорбь, воспоминания — будет потом. Когда они возвратятся домой…

Прошел час. Мимо них целеустремленно пролетел инсектоморф.

Металлическая пчела проворно работала двумя парами крыльев и жужжала в полете, как целая пасека.

— Где-то неподалеку автоны, — отметил Штурман. — Хороший знак. Значит, холмы скоро кончатся.

Вокруг действительно не было ни одного побега металлокустарника — привычной детали ландшафта Пятизонья. Для них среди голых камней не находилось пищи, и очень может быть, что цель только что пролетевшего инсекта находится как раз возле тамбура портала. Автоны любят селиться близ тамбуров, где всегда кипит жизнь, запасы материи возобновляются пульсациями, там гарантированно можно поживиться сырьем для н-капсул и новых побегов.

— Лучше бы это была нормальная пчела. Так хочется меда! Обычного! Не синтетического! — размечтался Мизгирь, осторожно облизывая почерневшие губы. — Но сначала, конечно, воды.

— Пока что могу тебе предложить лишь успокаивающую нервы медитацию, — давясь сарказмом, заметил Штурман.

— Медитацию?

— Да.

— Мне две порции этой твоей медитации, пожалуйста. Со сметанкой.

Сталкеры шагали, слегка пошатываясь и одинаково тяжело дыша. События трагической встречи с «Гелиосом» теперь снова медленно ползли перед глазами Штурмана, дергаясь, рассыпаясь квадратиками и порой застревая на месте, как поврежденный медиа-файл нестандартного формата.

Возможно, барахлили имплантаты. Как знать?

Тогда Штурман прикрывал глаза и, чтобы как-то отвлечься, на ходу пытался представить себя со стороны: свои поступки, действия, слова. Но за всю свою жизнь он, видимо, так и не научился этому как следует.

Когда они наконец выбрались из каменных холмов, на землю уже лег сырой вечерний туман. Он висел на кустах грязновато-белыми простынями.

Однако это не были металлокусты автонов. Всего лишь обыкновенный чертополох и еще какие-то высокие зонтичные растения с высохшими коробочками семян. И ни одной н-капсулы!

Штурман никогда прежде не бывал в такой странной локации. И теперь, вглядываясь в сереющие дали, окаймленные рыжими облачками лесов, сталкер думал о том, что прежде он вообще не имел сколько-нибудь полного представления о Пятизонье. И в особенности о тех местах, где, подобно локации Киры, еще сохранялась органическая жизнь.

Тут же наблюдалось просто буйство органики!

Впереди, круто забирая вниз, тянулись зеленые луга озимых. Их окружали соломенные моря жесткой стерни.

По правую руку виднелись темные блюдца озер, чересчур правильных формой, чтобы быть естественными водоемами. Их соединяли тонкие штрихи каналов.

За озерами тянулись леса живых деревьев, они покрывали собой весь северный край горизонта. Еще Штурман заметил не то ферму, не то хутор на лесной заимке. Там, скорее всего, найдутся и молоко, и свежий хлеб, а в придачу…

— Командир! Ю-у-у-ул!

Штурман очнулся от того, что Мизгирь изо всех сил тряс его за плечи.

— А? Что такое? Ты чего?

— Нужно уходить, командир, — быстро проговорил крестоносец.

Юл увидел в его руках уже активированную рукоять энергетической «плети». А поверх головы крестоносца, за его плечом — чудом сохранившийся каменный сарай с зияющими тьмой дверным и оконными проемами.

У входа — полустертый знак, начертанный углем. Обычная стрелка с двумя наконечниками.

Тот самый знак, о котором сказал Слепой Тарас!

— Это метаморф? — кивнул он на поджидающий их живописный ландшафт.

— Да, — тихо ответил крестоносец. — А это портал?

— Да, — еще тише произнес Штурман. — Значит, так, дружище Мизгирь. На счет «три» ты резко поворачиваешься, и мы со всех ног бежим в дверь, над которой знак углем. И никаких «два с половиной», договорились?

Мизгирь молча кивнул.

— Раз, — прошептал Штурман, думая только о своей ноге.

— Да, — эхом отозвался шепот крестоносца.

— Три!

Они стремглав кинулись к сараю. Со стороны могло показаться, что два ободранных, обожженных и перемазанных мужика сдуру принялись бегать наперегонки.

И вдруг все, что стояло перед их глазами далеко впереди — леса, поля, луга, озера, даже крохотный хуторок на лесной заимке, — стремительно сорвалось с мест, помчалось, бросилось им вдогонку!

Но они были очень быстры.

Их опередили только кусты — чертополох и зонтик с высохшими коробками семян. Зонтик, вдруг выросший вдесятеро против прежнего размера, ударом могучей кроны с грохотом переломил над головой Штурмана балку дверного проема. Но Мизгирь резко рванул товарища за руку и втащил за собой внутрь сарая.

Следом за ними туда влетели несколько багрово-черных колючих шаров чертополоха и целый залп разрывных гранат-семян зонтика.

Но Юл уже отчаянно скакал на одной ноге вслед за крестоносцем куда-то вниз, вглубь, в обволакивающую черноту. Туда, где никогда отродясь не было ни лестниц, ни ступеней.

Почти сразу у Юла активировался маркер.

Вслед за тем что-то пискнуло в кармане Мизгирева черного комбинезона. Но к тому времени Юл и без того знал, что они прорвались. Нефритовый Уроборос на его груди быстро наливался уютным, ласковым теплом. От этого у Штурмана было непривычно горячо на сердце и еще как-то странно чесались глаза.

Он сделал все, как велел Слепой Тарас.

Стащил с руки металлоперчатку…

Вынул из-за пазухи нефритового Змея, уже преисполнившегося мудрости кристального разума…

…И осторожно сжал его непослушными пальцами.

А потом они оба, Юл и Мизгирь, затаив дыхание смотрели, как медленно размыкается темно-зеленое кольцо змеиного тела, как Уроборос выпускает из пасти свой хвост и вновь застывает, но теперь уже разомкнутым полукольцом.

Маркер просканировал состояние портала, светящаяся стрелка индикатора застыла на «Стабильно», и Юл с глупой улыбкой, не сразу попадая пальцами, ввел координаты Курчатника. И вложенной в него папки «Итака».

То же самое, но с другим адресом назначения и гораздо быстрее проделал со своим маркером Мизгирь. У него уже произошло соединение, и теперь он терпеливо ждал Штурмана.

Наконец соединение завершилось, и Юл увидел, как на маркере вспыхнула и запульсировала бледным синим светом надпись: «ОТКРЫТЫЙ КАНАЛ»!

Ему показалось, что слезы и вправду навернулись в этот миг на его глаза. Юл взглянул на Мизгиря и увидел в спокойных глубоких зрачках крестоносца сочувствие и понимание.

«Я потерял двух старых друзей, но теперь, кажется, нашел нового», — подумал он.

А вслух произнес:

— Ну что, будем прощаться?

Они пожали руки, похлопали друг друга по саднящим, натруженным плечам.

— Ты был мне хорошим напарником, Мизгирь, — сказал Штурман. — Окажешься в моих краях — милости прошу, буду рад. Я серьезно!

— Ты был мне хорошим командиром, напарник Юл, — ответил той же ритуальной сталкерской фразой крестоносец. — Благодарю за честь, но не уверен, что в ближайшее время сумею воспользоваться приглашением. У каждого из нас — своя Итака.

— Ты прав, старина, — согласился Штурман. — Надеюсь, на этот раз портал не выкинет с нами очередную злую шутку.

— Теперь твоя змейка этого не допустит, — ответил Мизгирь. — Я верю, что пока она у тебя, ты сможешь сделать то, что сейчас кажется невозможным, — навести порядок в неэвклидовом пространстве. Все сталкеры Пятизонья ждут от тебя этого. Ждут окончания гипершторма.

Он произнес это обычным, ровным, будничным голосом, не выделив ни одного слова. Но Штурман почувствовал, что земля едва не рванулась из-под его ног.

— Что ты хочешь этим сказать, напарник? Что значит «пока она у тебя»?

— Я сказал ровно то, что сказал, — слегка пожал плечами крестоносец. — Ведь не всегда ты будешь владеть этой вещью?

Некоторое время Юл молча смотрел на крестоносца, пытаясь понять скрытый смысл его слов. Но он пока ускользал от его понимания, и тогда сталкер спросил напрямую:

— А кто еще, по-твоему, собирается завладеть моей вещью? — медленно проговорил он, глядя в упор на Мизгиря тяжелым, недобрым взглядом.

— Тот, кому она в действительности принадлежит, — ответил крестоносец, твердо выдержав взгляд сталкера. — Ты лучше моего знаешь его имя.

Штурман похолодел.

«Он знает все! — думал он сейчас, стоя перед Мизгирем. — Но кого именно он имеет в виду? Старика? Старик никогда не был в ладах с сердцем, он всегда полагался только лишь на разум. Патрика? Неужели он сейчас говорит о Патрике?!»

— Не хочешь ли ты сказать… — начал Штурман, но крестоносец его тут же довольно резко перебил:

— Я ничего не хочу сказать, командир. Но даже если бы и хотел — не сказал бы.

Он красноречиво покачал головой и с деланым нетерпением переступил с ноги на ногу.

— Почему не сказал бы? — еле слышно прошептал Штурман. — Почему я не могу знать, напарник?

— Потому что такими вещами, как твой Уроборос, распоряжаются не люди, — ледяным тоном ответил крестоносец и первым вошел в портал.

Но после секундной паузы все-таки обернулся и по-военному, с достоинством отдал честь.