Гладиатрикс

XIV

Лисандра медленно пробуждалась. Самым первым, что она ощутила, была глухая боль в голове. Потом подкатила дурнота. Лисандра плохо соображала, где она и что с ней, ощущала только, что из тела как будто высосали все силы. Потом она приоткрыла глаза, моргнула и поняла, что лежит в лечебнице луда.

Как бы в подтверждение этого факта возле ее ложа появился лекарь Квинт. Он пододвинул к себе табуретку, сел и поднес к губам Лисандры чашку с водой. Она сразу ощутила отчаянную жажду и приготовилась глотать и глотать прохладную жидкость, но Квинт почти сразу отнял чашку.

— Ну, ну, девочка, — проговорил он. — Не все сразу. Лучше пей понемногу, не то стошнит!

Он снова подал ей чашку. Лисандра взяла ее и кивнула.

— А ты везучая, — продолжал Квинт. — И череп у тебя крепкий.

Лисандра зло покосилась на него, и лекарь улыбнулся.

— Выдержал, не треснул, — пояснил он. — Ну а разжижилось или нет его содержимое, это мы еще посмотрим.

— Спасибо за наблюдение, Гиппократ, — пробормотала она, возвращая ему чашку.

Квинт пожал плечами и вдруг подмигнул ей.

— Да уж, иногда я не лучшим образом обращаюсь с болящими, — сказал он, поднялся и вновь наполнил чашку из большого кувшина. — Как ты себя чувствуешь?

— Паршиво, — честно ответила Лисандра. — Слабость… и голова кружится.

Кривить душой перед лекарем все равно было бессмысленно.

Квинт хмыкнул.

— У тебя сотрясение, — сказал он. — Это то, что получается, когда удар приходится по…

— Я знаю, что такое сотрясение, — перебила Лисандра. — Я не вчера родилась.

— Гиппократ в качестве лечения рекомендует трепанацию, — сухо отозвался Квинт.

Рука Лисандры тотчас метнулась к голове, ища отверстие, и лекарь хихикнул.

— Однако твое состояние не показалось мне слишком серьезным, и я решил обойтись без нее.

— Весьма разумное решение, — согласилась Лисандра и скривилась в ответной улыбке.

— Почаще бы ты улыбалась, спартанка, — проговорил Квинт. — Улыбка тебя очень, знаешь ли, красит.

Девушка хотела ответить, но он вскинул ладонь.

— Тебе надо несколько дней полежать здесь и отдохнуть. Чего доброго, снова получишь по голове, а это небезопасно.

— Какая разница? — ответила Лисандра. — Меня теперь продадут. Я и сама понимаю, что выступала из рук вон скверно. Весьма сомнительно, что мой следующий хозяин пожелает выставлять меня на бои.

Ее голос был полон горького самобичевания.

— Боюсь, так запросто тебе отсюда не выбраться, — сказал Квинт. — Бальб, похоже, решил дать тебе еще одну возможность себя показать. В этот раз он не будет вообще никого продавать!

Лисандра хотела что-то ответить, но тут дверь лечебницы отворилась. В комнату заглянула маленькая Вария. Она заметила, что Лисандра сидит на своем ложе, взвизгнула от восторга и вприпрыжку ринулась к ней.

Квинт только и успел шепотом сообщить:

— Она торчала возле тебя, когда только могла. Если что, я у себя буду! — Последние слова он произнес уже громче.

— Лисандра-а-а!.. — Разбежавшаяся Вария едва сумела остановиться возле постели, лицо девочки по-настоящему сияло. — Как здорово, что ты пришла в себя! Я знала, я знала, что с тобой будет все хорошо!

Лисандра невольно улыбнулась малышке и протянула ей руку. Юная рабыня робко притронулась к ее ладони, их пальцы сплелись.

— Я тоже рада тебя видеть, Вария, — сказала спартанка. — Когда пробуждаешься от долгого сна, лучшее, что можно увидеть, это дружеское лицо.

Лисандра выговорила это и вдруг осознала, что она сейчас в самый первый раз назвала эту девочку своей подружкой. Наверное, потому, что впервые решила себе самой в этом признаться.

Вария засияла еще лучезарнее.

— А тебя не продадут, — сказала она.

— Я знаю, — ответила Лисандра. — Квинт сказал.

— Какое чудо, верно ведь? — Восторгу Варии не было предела. — Мы всегда с тобой будем дружить! — с детской верой пообещала она.

Лисандра промолчала, не желая разочаровывать славную девочку. Ведь, по сути, ровным счетом ничего не изменилось. У нее больше не было ни воли, ни рвения, чтобы биться и побеждать. Следующая схватка кончится точно так же, как эта. И тогда…

Вария не замечала горестной перемены в ее настроении и болтала без умолку. Ее ребяческий мир был полон событий. Недавно она подобрала котенка, хотя от кошек на кухне и так проходу не было.

— Это кошечка, и я назвала ее Спартой, в честь твоей родины, — рассказывала Вария. — Я знаю, она вырастет и станет непревзойденной охотницей на мышей!

Лисандра кивнула и улыбнулась, надеясь на то, что выражение ее лица не слишком окрасилось горечью. Вария продолжала беззаботно стрекотать, передавая подруге все сплетни, порожденные последними схватками между гладиатрикс. Лисандра почти не слушала ее. Она думала о своем будущем, которое, кажется, сулило ей очень мало веселья.

Бальб договорился с Телемахом о встрече на рассвете и был очень рад, когда жрец появился точно в назначенный срок. К тому времени ланиста окончательно уладил все свои дела и, согласно данному обету, сделал приношение в храме Фортуны, своей доброй покровительницы. Теперь ему хотелось поскорее тронуться в обратный путь, да и Телемах, кажется, не прочь был отправиться без промедления. Бальб заметил в его багаже несколько кожаных ведерок, наполненных свитками.

Он сказал:

— Не думаю, что поездка продлится так долго, чтобы ты успел все это прочесть.

Телемах улыбнулся.

— Хочу должным образом подготовиться к любой случайности, чтобы ничто не застало меня врасплох, — сказал он.

Остроумный и разговорчивый жрец оказался замечательным попутчиком, так что обратная поездка доставила Бальбу истинное наслаждение. Память Телемаха хранила неиссякаемый запас всяческих басен и притч, которыми он не уставал забавлять Бальба и его охранников. А еще он оказался знатоком историй весьма вольного свойства, и у костра до поздней ночи стоял неумолкаемый хохот — это жрец Афины рассказывал о своих богах с их совершенно земными желаниями и страстями.

Когда же Телемах умолкал, ланиста сообщал ему то немногое, что знал о Лисандре, как ее обнаружили среди обломков разбитого корабля, выброшенных морем, и как она объявила себя призванной жрицей, несущей свет и слово Афины в дикие земли.

За разговорами дни летели очень быстро, и скоро Бальб увидел впереди знакомые стены своего луда. Когда ланиста подъезжал к своей маленькой крепости, он ощутил привычную гордость. И было чем гордиться. Ведь он создал эту империю собственным трудом. Собственным по́том.

— Впечатляет, — оценил Телемах.

Бальб развел руки в стороны, напустив на себя притворную скромность.

— Возможным улучшениям, как обычно, не видно предела, — сказал он. — Однако заведение приносит выгоду, и сдается мне, что это главное.

— Прежде чем беседовать с твоей спартанкой, я бы посетил баню и переоделся, — проговорил Телемах у ворот луда. — Вряд ли следует жрецу богини приходить к ее приближенной служанке, с головы до ног покрытым пылью дальней дороги.

— Мой дом в твоем распоряжении, — ответил Бальб.

Все удобства в жилище Луция были превыше всяких похвал. Его бани ничем не уступали даже городским, которые часто посещал Телемах. Когда хозяин и гость вымылись и насладились массажем, ланиста повел жреца на короткую прогулку по школе.

Телемаха сразу же приятно удивило, в каких хороших условиях жили девушки-бойцы. Возможность заглянуть внутрь луда предоставлялась чужакам достаточно редко. Люди довольствовались слухами, и Телемах был премного наслышан о том, как скверно обращались хозяева со своими гладиаторами.

— Это большей частью кривотолки, — сказал Бальб, когда жрец высказался на сей счет. — Мы платим за этих рабов немалые деньги, и они окупаются лишь в случае отменного выступления. Я отважился бы сравнить содержание таких бойцов с содержанием призовых колесничных коней. Таких скакунов лелеют и холят, прекрасно кормят, лечат и обучают в надежде на то, что придет день — и они за все отплатят вам на бегах. Вот и мои девушки — сплошь дорогостоящие приобретения. Я немедленно разорился бы, если бы они выходили на бои духовно и телесно сломленными. Да их просто поубивали бы в первых же поединках. Пойми меня правильно, я вовсе не сторонник распущенности и вседозволенности, но излишний гнет убивает боевой дух. Я давно понял, что женщина из кожи вон вылезет, если будет знать, что ее любят и ценят. Тогда в ней возгорится дух, позволяющий выживать на арене.

— Ты мудро действуешь, ланиста, — одобрил методы римлянина Телемах. — Так вот, что касается возгорания духа, а также его угасания. По-моему, настало время посмотреть на твою Лисандру.

Бальб довольно потер ладони.

— Отлично, — сказал он. — Я велю привести ее в главное здание. Там мы сможем с нею поговорить.

Телемах покачал головой.

— Со всем почтением, ланиста, но я предпочел бы встретиться с нею наедине.

— Как пожелаешь, — пожал плечами Бальб. — Сейчас она в лечебнице, оправляется после ранения. Я провожу тебя туда и позабочусь о том, чтобы никто вам не помешал.

Когда Телемах вошел в лечебницу, сумерки уже понемногу гасили свет дня. Спартанка сидела на своем ложе, глядя в пространство. Жреца с первого взгляда поразила ее красота, а когда она обернулась, он увидел, что глаза у нее были цвета горного льда.

— Привет тебе, Лисандра Спартанская, возлюбленная служанка Афины, — проговорил он и поднял руку. — Меня зовут Телемах, и я тоже посвятил себя этой богине.

Спартанка вскинула бровь.

— И тебе привет, афинянин, — сказала она.

Телемах едва сумел подавить улыбку. У нее был характерный выговор, казавшийся ему деревенским. Его собственный акцент она определила безошибочно.

А Лисандра продолжала:

— Ты пришел забрать меня отсюда?

— Нет. — Телемах присел в изножье постели. — Это не в моей власти. Но я не стал бы этого делать, даже если бы мог.

— Стало быть, ты явился просто на меня поглазеть?

Телемах пропустил эту колкость мимо ушей.

— Я привез тебе несколько свитков.

Он водрузил на ложе свои кожаные ведерки и сразу увидел, что Лисандра заинтересовалась ими помимо собственной воли.

— Здесь Гомер — как же без него! — Геродот, Ксенофонт, Цезарь, Гай Марий и другие учебники тактического искусства. Я же знаю, какое чтение по душе спартанским жрицам Афины.

— Да уж, — пробормотала Лисандра, наугад вытащила один из свитков и присмотрелась к нему. — «Записки о галльской войне», — прочла она вслух. — С чего бы вдруг такая забота? — Девушка резким движением свернула свиток. — Неужели ты так болеешь душой за сестру по служению, которой выпали нелегкие времена?

Телемах почесал в бороде. Ему давно уже не доводилось беседовать со спартанцами, он успел подзабыть эту их туповатую манеру немедля брать быка за рога.

— Нет, — сказал он. — Я приехал сюда потому, что Луций Бальб рассказал мне про тебя и попросил с тобой поговорить. Его беспокоит, отчего, попав сюда, ты не выступаешь так хорошо, как, несомненно, могла бы.

Лисандра невесело улыбнулась.

— Значит, его волнует, что я оказалась недостойной драться и умереть на арене. Вот ведь жалость какая! Но уже то, что я здесь очутилась, несомненно свидетельствует о том, что Афина отвратила от меня свой лик. Значит, будет только к лучшему, если меня продадут. Я ведь добилась только бесчестья своему жреческому союзу и своему народу.

Телемах смерил девушку ледяным взглядом.

— Стыдись! — сказал он и понял, что это простое слово изумило ее до глубины души. — Ты называешь себя спартанкой, но до чего же это не по-спартански — сидеть вот так, жалеть саму себя и предаваться мрачным раздумьям!

— Да что ты вообще об этом можешь знать, афинянин? — взвилась Лисандра. — Кто дал тебе право являться сюда и болтать о том, о чем ты ни малейшего представления не имеешь?

— Я знаю достаточно, чтобы понять одну важную вещь. Ты говоришь, что бесчестишь свой союз, и это сущая правда. Ты и саму богиню бесчестишь, отвергая дары, которыми она тебя осыпает! Вместо того чтобы благодарно принять их, ты сидишь и дуешься, точно избалованное дитя.

— Дары! — взорвалась Лисандра. — По-твоему, унизить ее жрицу рабством — это подарок? Я еще и радоваться должна?..

Телемах поднялся на ноги.

— Оглядись, — сказал он. — Оглядись кругом и подумай о том, откуда ты вышла. Чему была посвящена твоя жизнь в храме? Воинским упражнениям во славу богини! — Он воздел руки. — И все это, похоже, должно пропасть втуне! Зачем, интересно, ты постигала воинские науки? Только ради того, чтобы по праздникам вышагивать перед народом в доспехах гоплита, а потом снова отгораживаться от мира, затворяясь в своем крохотном храме?

— Мы, спартанцы, ничего не делаем напоказ, — огрызнулась Лисандра. — Нам не нужен Парфенон, наше поклонение — в наших сердцах.

— Не о том речь, жрица, — продолжал гнуть свое Телемах. — Так скажи, чего ради ты училась все эти годы? Ради того, чтобы пустословить перед богиней?

— Ты не жрец, а невежда. Наш союз был основан после того, как завоеватель Пирр…

Властный жест Телемаха оборвал ее на полуслове.

— Я все это знаю. А теперь подумай сама. Ты в самом деле думаешь, что ваш союз будет однажды призван защищать Спарту? Рим пережил и уничтожил все империи, Лисандра. Теперь нас защищает римский мир. Его границы очерчены, и никто извне им не угрожает… Нет! — Телемах насмешливо тряхнул головой. — То, чем вы занимаетесь, не битва, а пустой ритуал. Он позволяет вам жить славой тех очень давних времен, когда Спарта являла собой великое и могучее государство, а вовсе не обнищавшие задворки Эллады, как ныне!

Глаза Лисандры разгорелись гневом, и Телемах понял, что достиг цели. Он сам был эллином и вполне представлял себе строй мыслей спартанки. Оскорбление, нанесенное родному полису, должно было неминуемо пробудить ее от летаргии, которую ему описывал Бальб.

— Не тебе, афинянину, можно плохо говорить о Спарте, — сказала она наконец. — Вы-то сами — хилый духом и телом, никчемный народец.

— Но при этом мы не обделены умом, Лисандра. Для меня очевидно, что богиня дала тебе знак. Она призвала тебя к истинному служению, а ты, невежественная, даже не замечаешь этого, предпочитаешь сидеть и жалеть себя. На это тошно смотреть!

— Служение? Призвание?.. Что за чепуху ты несешь? Сперва меня отдали на милость Посейдона, а потом бросили в эту… — Она сделала жест, как бы очерчивая гладиаторскую школу. — В эту выгребную яму!

Телемах немного смягчился.

— Ты поколебалась в своей вере, жрица, — сказал он. — Многие в твоем положении поколебались бы. Но, согласись, мне, твоему собрату-жрецу, со стороны многое видней.

Лисандра опустила глаза, некоторое время молчала, потом очень тихо проговорила:

— Я очень боялась, что богиня от меня отвернулась.

— Что же тут удивительного. — Телемах накрыл руку девушки своей ладонью, и Лисандра не отстранилась.

Его же заново поразила ее молодость. Навскидку ей было никак не более двадцати.

— Однако то, что случилось, наделено смыслом, — продолжал он. — Богиня не совершает бессмысленных и случайных деяний, Лисандра. Бальб нарочно поехал в Галикарнас, чтобы меня разыскать. Или ты думаешь, что это лишь совпадение? Он хотел разыскать меня и спросить, не могу ли я тебе чем-то помочь. Не странновато ли для бездушного торговца рабами, как тебе кажется? Может, его подтолкнула некая высшая сила?

— С какой стати? — Лисандра снова нахмурилась. — Что-то не разгляжу я великого смысла, о котором ты толкуешь.

— Ты же была призванной жрицей, Лисандра. Призвание тебе было назначено твоим союзом, а не богиней. Вот у тебя с ним и не получилось. Думаешь, я не знаю, при каких обстоятельствах тебя нашли люди Бальба? Одна ты выжила при кораблекрушении! Не многовато ли случайностей? Кто мог спасти тебя, кроме богини? Спасти — и отправить в то единственное место, где навыки, усвоенные в ее честь, могут быть пущены в дело. Вот же оно, твое истинное призвание, спартанская жрица, избранная Афиной! Тебя же с семи лет учили за нее драться. Она в своей премудрости наделила тебя возможностью совершить нечто такое, чего не совершала еще ли одна женщина из твоего союза!

— Не понимаю!

Взгляд Лисандры молил его дать объяснение перенесенным страданиям, и Телемах принялся отрабатывать щедрую плату, полученную от Бальба. Ведь спартанцы не зря считались неимоверно легковерным народом.

— Если ты станешь драться так, как тебя учили, то воздашь великую славу и Афине, и своему союзу, и своему полису, Лисандра. Не мне судить о замыслах богини, но знаки, которыми отмечено все то, что происходит с тобой, для меня вполне очевидны. Твое кораблекрушение и то, как ты попала сюда, — все это произошло явно не без вмешательства бессмертных. Ты думаешь, будто Афина от тебя отвернулась, но на самом деле все обстоит решительно наоборот. Это ты отвергла ее. Потому-то ты и чувствуешь себя такой подавленной и несчастной…

— А еще я — рабыня, — покачала головой Лисандра.

— Нет, — сказал Телемах. — Ты — гладиатрикс. И ты — спартанка. Ни за что не поверю, чтобы Афина обрекла одну из своих избранных служанок на подобную судьбу, не имея на то особого замысла! Потом, разве не в натуре спартанцев извлекать радость из тягот и вечно доказывать, что терпеть, бороться и побеждать — гораздо лучше, чем сдаться, пасть и испустить дух? Ты была помещена в эту школу, дабы восстановить честь своего союза, своего народа, и сделать это так, как принято у спартанцев!

Он театрально сжал кулак и докончил:

— Мечом!

Лисандра ничего не ответила, но Телемах понял, что его слова попали в цель.

Он снова поднялся на ноги.

— Принеси жертву и вглядись в знамения, если хочешь найти подтверждения моим словам. Но более всего слушай, что подсказывает тебе сердце. Именно в нем ты обнаружишь божественные знаки.

Лисандра кивнула. Ее губы тронула улыбка, и Телемах увидел в глазах девушки свет, которого там и в помине не было в начале их беседы.

— Да, — сказала она. — Спасибо тебе за эту беседу.

— Всегда рад помочь собрату или сестре по служению, — ответил он весело. — Насладись чтением, Лисандра. И да гордится тобой богиня!

Она снова кивнула.

— Я поразмыслю над твоими словами, Телемах, — сказала она. — По крайней мере это я тебе обещаю.

И жрец оставил спартанку наедине с ее мыслями. Правду сказать, он чувствовал себя слегка виноватым. Ему слишком хорошо заплатили за то, чтобы он подтолкнул девушку к выводам, которые она должна была сделать и, скорее всего, сделала бы самостоятельно. Однако спартанцев обычно хвалили за что угодно, кроме гибкости мышления. Посему для любого другого человека его советы, вероятно, и вправду оказались бы излишними, но не для нее. Суть дела состояла в том, что на самом деле девочка пала жертвой очень несчастливого стечения обстоятельств. Судьба оказалась слишком жестока к ней. Все-таки Телемах чувствовал, что затронул в душе бывшей жрицы нужные струнки. Как и большинство подобных женщин, она умела и могла драться. Да еще как! Эти умения послужат ей, как ни одной другой обитательнице луда. А деньги, полученные Телемахом, станут неплохим подспорьем святыне.

Так почему же глухое чувство вины все не оставляло его, как если бы и он тоже отчасти нажился на несчастьях, постигших Лисандру?