XIX

Переволновавшиеся эллинки встретили Лисандру дружными воплями и дикарской пляской восторга.

Даная подскочила и крепко обняла ее, не обращая внимания на раны и кровь.

— Ты сделала это! Ты сделала это! — верещала она, поворачивая Лисандру туда и сюда.

— Прекрасный бой, Лисандра! — подала голос Пенелопа.

Они галдели наперебой, и спартанка продолжала чувствовать себя победительницей. Боль от ран и усталость еще не добрались до нее. Скорее наоборот, сейчас она была, так сказать, живее, чем когда-либо прежде. Победа пьянила, точно хмельное вино. Лисандра знала, что это зелье вызывает быстрое привыкание. Очень скоро ей захочется снова отведать его.

— Ну все, хватит! Отстаньте от нее. — Это появился Палка и быстро отогнал от спартанки подруг. — Ты давай живей к лекарю! Кто ее знает, чем там больна эта дикая каледонка, которая тебя укусила!.. Была больна, — поправился он немедля. — А вы, девки, все пошли вон отсюда! — Последовал взмах грозного посоха.

Девушки быстро вышли из комнаты. Палка проводил их глазами, потом обратил взгляд на иссеченную шрамами спину спартанки.

— Лисандра, — окликнул он, и она остановилась. — А ты неплохо дралась!

Лисандра чуть ли не в первый раз улыбнулась ему.

— Спасибо, Палка. Я знаю.

Несколько мгновений парфянин смотрел себе под ноги, словно принимая какое-то решение.

— Послушай-ка, — проговорил он затем и шагнул к ней. — Не буду скрывать, я подговаривал Бальба выставить тебя на торги, но теперь считаю, что был не прав. Я знаю, ты щедро одарена от богов. Хорошо бы ты еще попридержала свое высокомерие и поменьше гладила людей против шерсти. И вот еще что. В лице Нестасена ты сотворила себе врага. Он, если разойдется, совсем рассудок теряет. — И Палка выразительно повертел пальцем у виска.

Лисандра выгнула бровь.

— Вот Нестасен пускай и опасается, Палка. Если он еще раз прикоснется ко мне, я ему голову оторву!

Парфянин вздохнул.

— Ты по-прежнему рабыня, Лисандра. Помни об этом.

— В самом деле? — Спартанка дернула подбородком в сторону ворот жизни, из которых по-прежнему доносился рев толпы, выпевавшей ее имя. Больше она Палке ничего не сказала, повернулась и пошла прочь.

* * *

Надолго в лечебнице Лисандра не задержалась. Лекари здесь были умелые, очень хорошо набившие руку на бесчисленных ранах. Они наложили на ее раны жгучую, едко пахнувшую мазь, затянули повязки, дали еще горшочек с собой, наказали держать раны в чистоте, смазывать их три раза в день и отпустили. У них было достаточно иных хлопот.

Лисандра возвращалась в закуток к своим эллинкам и встретила Хильдрет. Та, звякая доспехами, шагала в сторону ворот жизни. Рослая германка была оснащена как секутор — тяжелая броня, глухой шлем, большой щит.

— Ты опять говенно дралась, — сказала она спартанке. — Но в этот раз хоть выиграла! Посмотри, как буду драться я, поучись, как надлежит биться настоящему воину!

Лисандра мгновенно вспыхнула гневом. Если Палке так уж хотелось закатывать речи о надменности и наглом высокомерии, то пусть бы и чесал языком перед этой дикаркой!.. Однако Лисандра тотчас совладала с собой. Позволять какой-то Хильдрет нарушить ее доброе расположение духа, вот еще не хватало! Она проглотила разящий ответ, повисший на самом кончике языка, взамен наградив германку то ли язвительной, то ли просто веселой ухмылкой. Впрочем, девушка сомневалась в том, что эта толстокожая особа почувствует разницу.

Когда она вошла к эллинкам в жилой закуток, они все еще взволнованно обсуждали ее бой и победу.

— Ну и как это?.. — желала непременно знать Пенелопа.

Лисандра присела на свой лежак. Она подумала, прежде чем ответить, но отрицать правду было бессмысленно.

— Здорово, — просто сказала она. — На самом деле я, конечно же, не боялась перед боем. Ну, может, была немного напряжена, — признала она. — Но когда выходишь туда…

Она умолкла и живо представила себе картину пережитого поединка.

— Это был хмельной восторг, которого я никогда прежде не знала. Это было… как будто я нашла свое предназначение, вот как. И вот что я вам скажу…

Тут она уже привычно обвела взглядом лица, обращенные к ней, и довершила:

— Бояться вам нечего.

— Так тебе… понравилось? — В голосе Фибы отвращение смешалось с неверием.

— Да, — подтвердила Лисандра. — Понравилось.

Тут разговор сам собой прекратился.

В дверном проеме возник раб, служитель арены, сверился со свитком, который держал в руке, и спросил:

— Гераклия здесь?

Все глаза обратились на Фибу, когда-то выигравшую спор за это священное имя.

— Это я, — сказала она, подняв для верности руку.

Раб кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Не знаю уж, почему у них вечно такая жуткая путаница в списках. Я же ноги стоптал по колено, пока тебя разыскал! Сегодня все сложно. Сразу несколько школ… Ну, сами знаете, как это всегда получается. Каждые новые игры непременно должны быть роскошнее прошлых. И хоть бы кто-то подумал о тех, кому приходится все согласовывать и утрясать.

— Ты ведь Гераклию спрашивал, — дождавшись, пока он остановится перевести дух, заявила Фиба.

— Ну да, — сказал он, явно разочарованный тем, что подвернувшие слушательницы вовсе не расположены были вникать в суть его затруднений. — Готовься. Твой бой следующий.

— Спасибо, — коротко поблагодарила Фиба, потом покосилась на Лисандру, и та ей улыбнулась.

— Ладно, — пробормотала коринфянка. — Коли так, надо готовиться.

* * *

Только выйдя на поединок, Лисандра как следует уразумела, отчего гладиаторские игры доводили людей до сумасшествия по всей Римской империи. Не придумано зрелища более захватывающего, чем поединок, ставкой в котором оказывается жизнь. Публика, конечно, испытывала возбуждение совсем иного свойства, нежели гладиаторы, дерущиеся на арене, но, пожалуй, ее «засасывало» еще больше. Теперь она понимала и то, почему зрители так поддерживали того или иного бойца, с настоящей одержимостью следя за карьерой любимца.

Лисандра, считавшая себя очень сдержанной от природы, наравне с остальными выкрикивала Фибе слова поддержки, какие-то советы. Ее руки и ноги непроизвольно дергались — она «помогала» Фибе отбивать удары врагини, морщилась и вздрагивала, когда ее чудом миновало оружие противницы, и вопила от радости, когда эллинка наносила удачный удар.

Фиба дралась против тощей египтянки, вооруженной трезубцем и сетью. Их бой представлял собой состязание в скорости. Обе женщины были в легком вооружении, без доспехов и мешающих шлемов, что позволяло им стремительно перемещаться по песчаной арене. Они вертелись и наносили удары с такой быстротой, что за ними не успевал уследить глаз.

Египтянка вовсю размахивала сетью. Фиба раз за разом уходила от коварных пут, подбиралась к противнице и заставляла ее использовать трезубец не в качестве колющего оружия, а как посох, отбивающий удары. Тем самым она скрадывала выгоду, которую давало ретиарии длинное древко.

Оказалось, однако, что это была хитрость.

Посреди яростного обмена ударами Фиба сумела прорваться сквозь защиту соперницы и всадила меч ей в грудь. Удар оказался смертельным. Египтянка умерла еще до того, как ее тело рухнуло на песок.

При виде столь чистой победы толпа по-настоящему взорвалась.

— Ге-рак-ли-я! — громко разносилось над ареной. Лисандра, впрочем, отметила, что ее собственную победу зрители приветствовали погромче. В этом не было ничего удивительного. Она и сама знала, что далеко превосходит Фибу как боец.

Все же девушка кричала от восторга наравне с прочими эллинками. Победа! Победа!..

Фиба вошла в ворота жизни — ноги дрожат, лицо цвета золы…

— Ну как? — готовясь праздновать, спросила Лисандра.

Фиба вместо ответа переломилась в поясе, ее начало рвать.

* * *

Поединки продолжались до вечера. Покамест воспитанницы школы Бальба выступали отменно, среди них не было ни единой потери. Когда начали сгущаться сумерки, кругом арены вспыхнули факелы. Это означало конец женских боев, служивших, так сказать, предварительным развлечением. Пора было переходить к настоящему делу — схваткам мужчин.

Эллинки не стали их смотреть. Они слишком устали от треволнений этого дня — и те, кому выпало драться, и те, кто «просто» наблюдал за этим.

Лисандра ждала, что их запрут по каморкам, но, к ее удивлению, этого не случилось. Арену и окружавшие ее помещения оцепила усиленная стража, состоявшая из легионеров и бывших гладиаторов. Это позволило эдитору и хозяевам школ не засаживать своих бойцов под замок, предоставив им возможность разгуливать внутри охраняемой территории.

Фиба к тому времени уже отошла от первоначального потрясения, вызванного поединком, не в последнюю очередь благодаря заботам Данаи. Афинянка явно становилась наперсницей всех эллинок. Лисандра могла сколько угодно считать, что само ее присутствие вдохновляюще действовало на подруг, но она оказывалась не такой чуткой, как Даная, когда требовалось кого-то выслушать, ободрить, утешить. Что ж, грешно было вменять им в вину подобную слабость. Не всем повезло, не все спартанками родились.

Сейчас ей было особо нечего делать, и она решила отправиться на поиски Эйрианвен. Шквал победного восторга мало-помалу выгорал в ней, оставляя лишь осознание близости смерти. Поэтому Лисандре хотелось попасть в объятия британки. Ей остро требовалось снова почувствовать себя живой, а заодно и унять медленное пламя желания, с некоторых пор поселившееся в крови.

Она долго пробиралась запруженными коридорами, отмечая, что, при всех вольностях, предоставленных гладиаторам, смешения мужчин и женщин устроители все же не допустили.

Лисандра вполне представляла себе, как разочарована этим обстоятельством Пенелопа. Рыбачка ведь продолжала на разные лады без устали нахваливать мужскую удаль своего гладиатора, которого, по незнанию имени, она постепенно стала называть просто жеребцом.

— Лисандра! — окликнул ее из толпы знакомый голос Катуволька.

Спартанка остановилась и стала оглядываться, ища взглядом его дружеское лицо. Могучий красавец галл раздвигал плечами толпу гладиатрикс, проталкиваясь к Лисандре. Женщины тянулись к нему со всех сторон и не всегда ограничивались словами, заставляя его ежиться и смеяться. На него так и сыпались предложения самого откровенного свойства. Катувольк был наставником, поэтому мог находиться среди своих подопечных. Ну а то, что он разгуливал обнаженным по пояс, лишь разжигало внимание женщин, изголодавшихся по мужской ласке.

Когда девушки увидели, к кому он идет, на Лисандру посыпались оскорбления. Они полагали, что его услуги, столь желанные для них, должны были достаться именно ей.

— Рад, что у тебя все прошло хорошо, — сказал он Лисандре.

— Я не очень-то и волновалась, — вполне честно ответила она.

Спартанка повернулась, стащила с каменной скамьи вдрызг пьяную дикарку и села. Пьяная баба с глухим стуком сползла на пол, простонала и громко испортила воздух.

— А следовало бы, — сказал Катувольк и устроился рядом. — Это ведь не игра.

Лисандра сдержала едкий ответ. Бесконечные поучения наставников, очень хорошо знавших, как она должна была себя вести, изрядно ей надоели. Ведь выступила она вовсе не плохо!

— Я знаю, что такое излишняя уверенность в себе, — сказала она, стараясь быть вежливой. — Я вполне осознаю свои возможности и уверена в том, что они не подведут. Меня ведь с малолетства готовили именно к этому, Катувольк.

Он на миг перехватил ее взгляд.

— Я так беспокоился за тебя, Лисандра. Ты ведь не такая, как они все. Ты — особенная.

Она задумчиво кивнула.

— Да, я тоже так полагаю. Конечно, с другими я об этом не говорю, ибо тому, кому многое дано, надо держаться скромно. С другой стороны, невозможно отрицать, что мне повезло очень во многом. Боги щедро одарили меня. Я бьюсь на арене, чтобы воздать им честь!

— Я не о том, — сказал Катувольк. — Я хотел сказать, что ты особенная для меня. Я ни к кому еще не чувствовал того, что чувствую к тебе.

Лисандра нахмурилась. Она никак не ждала столь откровенного признания. Естественно, девушка понимала, что он очень ею увлекся, догадывалась, что его сразили ее красота и душевные качества, но думала все же, что привычка следовать правилам удержит его от прямого разговора. Это произошло, и она заметно смутилась. В их общем прошлом был некий момент, когда Лисандра, возможно, благосклонно приняла бы его ухаживания, но он давно миновал. Теперь ей было вполне очевидно, какая то была глупость.

— Я поднакопил денег, — продолжал Катувольк. — Не особенно много, но через год-другой у меня будет достаточно, чтобы нам обоим выкупиться у Бальба. Мы могли бы покинуть Карию и отправиться в Галлию. Я стал бы добрым мужем тебе, Лисандра, если бы ты согласилась за меня выйти. Я молод и силен, умею выращивать скот и строить дома. Ты жила бы со мной, ни в чем не нуждаясь.

— Катувольк!.. — проговорила она и положила ладонь ему на руку.

В его глазах, светившихся любовью, так и вспыхнула надежда, а на губах стала зарождаться улыбка. Спартанка же подумала о том, как это трудно. У нее не было никакого опыта на этой арене.

— У меня нет любви к тебе, — напрямую выложила она.

Откровенность была одним из основных качеств спартанцев. Увы, Лисандра не имела понятия о том, до какой степени может пришибить человека столь простая истина. Она увидела боль на его исказившемся лице и, что удивительно, ощутила ее как свою собственную.

— Мне жаль, — добавила девушка, стараясь смягчить удар. — Ты мне друг, товарищ по школе и брат по оружию. Но сердечного влечения к тебе у меня нет.

Катувольк опустил глаза и покачал головой.

— Я не должен был этого тебе говорить, — сказал он каким-то незнакомым голосом.

Лисандре очень хотелось, чтобы он удержался от слез. В ином случае она начала бы его презирать.

Но он лишь сказал:

— Я тебя смутил…

Это было отчасти верно, но, по мнению Лисандры, не стоило упоминания.

— Да и жена из меня получилась бы никудышная, — сказала она, пытаясь обратить мучительную ситуацию в шутку. — Ты небось слышал о том, как мы, спартанцы, готовим?

Катувольк хмуро помотал головой, отказываясь смотреть ей в глаза.

— В храмовой школе нас кормили в основном так называемой кровяной похлебкой. Она черного цвета, состоит из свинины, уксуса и свиной крови. Однажды гость нашего города попробовал такой суп и после этого заявил, что теперь понимает, отчего спартанские воины с такой готовностью бросаются навстречу смерти. Так вот, это единственная еда, которую я умею готовить. Боюсь, она не привела бы тебя в восторг.

— Я бы каждый день ее ел только ради того, чтобы нам быть вместе, — пробормотал Катувольк.

По мнению Лисандры, прозвучало это достаточно жалко. Мужчины чем-то напоминали ей детей. Если они не могли заполучить желаемого, то принимались дуться на весь белый свет.

— Не бери в голову, друг мой, — посоветовала она. — Я очень к тебе привязана, но это не любовь.

— Привязанность может вырасти и преобразиться. — Он все-таки поймал ее взгляд. — Бывает, мужчину и женщину сводят вместе еще в детстве, и постепенно между ними возникает любовь. С нами тоже могло бы случиться подобное.

На этом Лисандра решила, что с нее достаточно.

— Я сказала «нет», — сухо проговорила она. — Если ты и вправду ко мне что-то чувствуешь, то прекрати подобные разговоры. Мое место — здесь, на арене. Я не стану женой ни одному мужчине, Катувольк.

Галл резко покраснел. Его обида готова была вылиться в гнев, но Лисандре оказалось достаточно поднять брови, чтобы отвергнутый Катувольк все-таки промолчал. Ну и хорошо. Ей совсем не хотелось, чтобы дело кончилось ссорой.

Девушка поднялась на ноги и слегка улыбнулась.

— Ты добрый друг, Катувольк. Если ты согласен, то давай забудем о том, что этот разговор вообще был.

Он кивнул, передернул плечами и снова уставился в пол. Лисандра ничего более не сказала и пошла прочь.

«Я сделала все возможное, стараясь пощадить его чувства. Начать с того, что он сам явился сюда. Я ни в малейшей степени не отвечаю за те желания и чувства, которые этот галл возымел на мой счет. Вот и пусть теперь сидит там и сколько угодно дуется на меня».

Она нимало не сомневалась в том, что со временем он все переживет и благополучно забудет.

Загрузка...