Гладиатрикс

XXXIV

Двигаться было невмоготу, так что Лисандре до последнего ноготка пригодилась вся ее спартанская выдержка. Ее изувечили до такой степени, что было больно даже просто лежать на постели, а о том, чтобы попробовать приподняться и сесть, не хотелось даже и думать.

Однако еще невыносимей была мысль о лишней задержке в лечебнице. Лисандра и так уже провалялась здесь более недели, которая стала для нее целой вечностью кошмарных видений, беспомощности и боли.

Сорина тоже постепенно шла на поправку. Амазонка не делала попыток заговорить, и Лисандра до глубины души была ей благодарна за это.

Кое-как, пядь за пядью, спартанка все же села на лежаке, потом слезла с него, шаркая, подобралась к двери и выглянула в пустые и безлюдные коридоры. Тут ей пришлось тяжело опереться о косяк. Телесная слабость была унизительна. Девушка уже знала, что ее плоть со временем выздоровеет, но душу бывшей жрицы сжигала бешеная ярость из-за того, что Нестасен ушел безнаказанным. Лекарь ей говорил, что на его поимку были брошены все возможные силы, но по здравом размышлении Лисандра решила, что его навряд ли поймают.

Никогда еще спартанка не ощущала подобного бессилия. Жизнь ни разу не воздвигала перед нею таких неодолимых препятствий. С этим не могло сравниться даже ее положение рабыни. Свое рабство она давно превозмогла и попрала, ее гений и мастерство посрамили угнетателей и завоевали зрительскую толпу. Но теперь… С нынешними обстоятельствами она ровным счетом ничего не могла поделать. Нестасен с подельниками скроются от погони и будут жить долго и счастливо, зная, что победили, восторжествовали над ней. Она не сумела им помешать, ничего не смогла противопоставить.

Воительницу принудили к подчинению, и стыд жег ее изнутри, как проглоченная кислота. Чего только она не отдала бы за право опять увидеть перед собой Нестасена, но чтобы на сей раз в руках у нее был меч! Она распустила бы негодяя на ленточки и выкупалась бы в его крови. То, что негодяй до сих пор ходил по земле и радовался жизни, было для нее невыносимым посрамлением и насмешкой.

От безысходности Лисандра пристукнула кулаком по деревянному косяку и тотчас пожалела об этом, ибо простое движение окатило ее волной мучительной боли.

— Ну что? Лучше тебе? — прозвучал в тишине комнаты голос Сорины.

Лисандра внутренне ощетинилась. Они ни разу не разговаривали с того самого момента, как очнулись в лечебнице. Спартанка и далее вполне обошлась бы без задушевных бесед с убийцей Эйрианвен.

— Я поправлюсь, — коротко бросила она.

С гораздо большим удовольствием девушка попросту промолчала бы, но поступить так значило бы опуститься до уровня варварки.

Сорина, морщась, с трудом приподнялась на постели, и Лисандра презрительно скривила губы. Спартанцы чувствовали боль в той же мере, что и прочие смертные, но никогда и ничем не выдавали ее — в особенности врагу. Бывшая жрица нимало не сомневалась в том, что достойно переносила страдания, даже пока валялась без памяти или плавала по волнам дурманного сна.

— Я сожалею о том, что случилось с тобой, — сказала Сорина. — Мужчины, которые так поступают, достойны проклятия перед лицом всего женского рода!

Лисандра отшатнулась, как от удара. У старой суки еще хватало безрассудства выражать ей сочувствие!

Это было прямым оскорблением, и спартанка, чувствуя, что вот-вот потеряет самообладание, ответила:

— Ты бы лучше пожалела о том, что убила Эйрианвен!

— А я и жалею, — проговорила Сорина. — Очень жалею. Я любила ее, словно родную дочь. Но драться с ней не в полную силу я не могла. Дать поблажку значило бы оскорбить Эйрианвен.

Старуха очень здорово изображала искреннее раскаяние, но Лисандра не попалась на удочку. У этой особы не получится снять с себя вину, немного поболтав языком.

— Только избавь меня от своего словоблудия, — прошипела она. — Под самую осень своего никчемного существования ты истребила ту, что воплощала собой чистоту, красоту и добро! Твое тщеславие этого потребовало. Ты отняла у нее жизнь и еще заявляешь, будто по-матерински любила ее? Эта любовь, знаешь ли, велит жизнь отдавать за своего ребенка, а ты ее хладнокровно зарезала. Я-то видела, что она билась против тебя не так, как могла бы.

— Лисандра, ты не знаешь обычая наших племен. — Голос Сорины звучал мягко, почти просительно.

— Хватит уже с меня вашей варварской чепухи! Я не Ата, богиня вины, чтобы исповеди выслушивать! Мое тело изранено, это так, но разум в полном порядке. И вот что я тебе скажу!.. На тебе клеймо смерти, старуха. Настанет день, и я убью тебя за то, что ты натворила!

Ореховые глаза Сорины вспыхнули гневом.

— Самонадеянная сучонка, — зарычала она и, пошатываясь, поднялась на ноги. — Я-то хотела примириться с тобой, чтобы позволить Эйрианвен упокоиться с миром! Ты в ответ плюешь мне в лицо! У меня тоже есть гордость. Она превыше той тупой наглости, которой отмечена твоя душа!

— Гордость? Да чем тебе гордиться-то, убийца родни? — Лисандра употребила то самое прозвище, что некогда примеряла на себя Эйрианвен. — Ты давно выдохлась. Ты знала, как трудно Эйрианвен поднять на тебя руку, и использовала это к своей выгоде! Иначе ты нипочем с ней бы не справилась. Так вот, я бросаю тебе вызов! Клянусь Афиной, моей руки ничто не удержит. Твоя смерть не отяготит мою совесть. Клянусь, ничто не доставит мне большего удовольствия, чем вид твоей крови!

— А кишка не тонка? — осторожно делая шаг вперед, осведомилась Сорина. — Я и прежде тебя в землю вколачивала, когда мы сталкивались в луде. Или, может, ты тогда слишком пьяна была, чтобы запомнить? Я опять это сделаю, можешь не сомневаться. С мечом или без меча…

С Лисандры было довольно.

— Давай, попробуй!

Она рванулась вперед, не помня больше ни о чем, кроме одного — добраться до Сорины, выдавить из нее жизнь!..

Их уже разделяло расстояние, позволяющее нанести удар, но тут сильные руки, протянувшиеся откуда-то сзади, обхватили Лисандру и оттащили назад. Она не могла вывернуться и взглянуть, кто же ее сгреб, забилась, яростно завизжала, но хватка была железная.

Встревоженный ее воплями, в комнату стремительно влетел лекарь, и за ним — Палка и Катувольк.

— Во имя огней Гадеса!.. Что здесь происходит?

— Я убью ее!.. — взвыла Лисандра.

Катувольк проскочил мимо нее и схватил в охапку Сорину, ковылявшую к ненавистнице и выкрикивающую оскорбления самого площадного толка. Лисандра попыталась достать ее хотя бы ногой, но этого не позволил сделать проворный парфянин.

— Уберите ее отсюда! — рявкнул лекарь, и извивающуюся спартанку просто вынесли вон.

— А мы-то шли проведать болящую, — пробурчал Палка.

Лисандра еще пробовала отбиваться, и он прикрикнул:

— Да утихни ты наконец!

Она ответила яростным взглядом. Ни на что большее у нее уже не было сил. Двое мужчин молча отнесли ее в закуток и там поставили на ноги.

— Бесподобное поведение перед лицом друга, — проворчал Палка и ткнул подбородком в сторону человека, находившегося за спиной у Лисандры.

Та крутанулась, полная неутоленной злобы… и замерла.

— Здравствуй, сестра, — улыбнулся ей Телемах, но его улыбка тут же погасла. — Не собираешься же ты и меня побить заодно?..

Лисандра выпрямилась, скручивая свой гнев.

— Не принимай на свой счет, брат мой, — сказала она. — Служителям богини не за что бить друг друга. Я не стану срывать на тебе ярость, приберегу ее для той суки, с которой ты меня застал.

— Ну и хорошо. Сядь, пожалуйста. — И Телемах указал ей на скамью. — А то вид у тебя!.. И как только на ногах держишься!

— Я постою, — с вызовом сказала Лисандра.

На самом деле после всех зверств Нестасена ей исключительно больно было сидеть.

— Ну тогда ляг на бок, — посоветовал Телемах.

Лисандра залилась краской отчаянного стыда. Его слова означали, что он был прекрасно осведомлен о случившемся. Однако ее коленки не на шутку подламывались, и она последовала совету. При этом бывшая жрица натянула на лицо маску самого твердокаменного стоицизма, не желая показывать, каким трудным и болезненным было для нее самое вроде бы простое дело — лечь на бок.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, приняв наконец более или менее терпимую позу.

— Пришел тебя навестить, — ответил Телемах. — Бальб поведал мне, что с тобой случилось несчастье, и попросил заглянуть. Он сказал, что мы с тобой вроде друзья… Это ведь действительно так?

Они с Телемахом встречались всего один раз, но Лисандра про себя рассудила, что это не имело значения. Они были соплеменниками и служили одной богине.

— Думаю, что да, — сказала она и пожала плечами. — Спасибо. Я уже иду на поправку.

— Нисколько не сомневаюсь, — кивнул Телемах. — Вот я и попросил Бальба оставить тебя со мной до полного выздоровления.

Лисандра вскинула голову.

— С какой стати? Мое место — в луде, с моими эллинками. Я их предводительница, они не справятся без меня.

— Ну, некоторое время они как-нибудь да продержатся, — сказал Телемах. — Да и тебе только на пользу пойдет чуть отдохнуть от них.

— У меня все хорошо, брат мой, — напряженно выговорила Лисандра. — Нет нужды меня жалеть.

— А я тебе жалости и не предлагаю. Наоборот, это мне нужна твоя помощь. Я знаю обо всем, что ты претерпела от этого так называемого наставника, о потере твоей подруги тоже наслышан. Бальб мне все рассказал. Прости меня, тебе и так нелегко, а тут еще я с просьбами…

Лисандра нахмурилась.

— Чем же я способна тебе помочь? Сам видишь, я сейчас мало на что годна. Мы, спартанцы, привыкли с достоинством выносить боль, но я не настолько тщеславна, чтобы утверждать, будто полна сил и здоровья.

— Это так, — кивнул афинянин. — Ты еще не готова приступать к упражнениям в школе. Зато мне известно, что в Спарте воспитывают ученейших жриц, чей ум закален и остро отточен. Я знаю, что телесные увечья нимало не повлияли на твою духовную силу. Не будь ты спартанкой, я и беспокоить тебя не стал бы после всего, что ты пережила.

Лисандра ощутила, как невольная улыбка тронула ее губы. Все-таки Телемах был правильным малым. Будучи эллином и жрецом, он обладал врожденным пониманием спартанского превосходства.

— Ты полностью прав, — сказала она. — Мое тело изведало унижение, а дух омрачен утратой возлюбленной. — Говоря с Телемахом о своем чувстве к Эйрианвен, Лисандра не испытывала никакого смущения. — Но это не помешает мне прийти на выручку другу, которому требуется помощь.

— Работа предстоит очень большая, — сказал Телемах. — Нужно переписать множество свитков из моего собрания. Я говорю о трудах Гесиода, Фукидида, Платона, и не только. Ты уверена, что хочешь этим заняться?

— Естественно, — ровным голосом ответила Лисандра, потрудившись ничем не показать огромное облегчение, охватившее ее при этих словах.

«Как здорово будет отвлечься от ощущения беспомощной униженности, преследующего меня все последние дни. Нет, это не уймет бессильного гнева, вызванного преступлениями Нестасена, но по крайней мере у меня будет занятие, требующее внимания и сосредоточения. Понятное дело, Телемах чувствует себя непоправимо виноватым, взывая ко мне о помощи именно сейчас, но, должно быть, он в самом деле не смог найти в Галикарнасе никого столь же сведущего и в жреческом деле, и в искусстве писца. В общем, хорошо, что мы с ним знакомы и даже дружны. Некогда он меня очень здорово поддержал, сегодня настал мой черед его выручить».

Она была благодарна жрецу еще и за то, что его поручение поможет ей хоть как-то отойти от скорбных раздумий об Эйрианвен. Потом Лисандра подумала о том, что, по всей видимости, владеет языками и словом куда как получше самого Телемаха, значит, сумеет справиться лучше, чем вышло бы у него.

— Бальб-то не возражает? — спросила она.

— Ни в коем случае, — заверил ее жрец. — Он очень обрадовался, узнав, что о тебе станет заботиться искусный целитель, которому он еще и ничего не должен платить.

— Что еще за целитель? — удивилась Лисандра.

— Я весьма опытен в этом, — без ложной скромности кивнул Телемах.

— Похоже, твое искусство будет оплачено моим трудом переписчика, — усмехнулась Лисандра.

Усмешка потревожила струпья на разбитых губах, но она не позволила себе вздрогнуть.

— Вот именно. — Телемах протянул ей чистую тряпочку, чтобы утереть кровь. — Ну что, договорились?

— Договорились, — сказала Лисандра. — Когда ты меня забираешь?

— Прямо сейчас.

Он поднялся и хотел было подать ей руку, но спартанка не приняла помощи, встала сама.

Жрец повернулся к двери.

— Ну что ж, идем.

Телемах хмуро улыбнулся, пользуясь тем, что Лисандра не могла видеть его лица. Когда Бальб явился к нему и рассказал, что произошло, жрец сразу понял, что оставить Лисандру наедине с ее мыслями значило дать девчонке погибнуть. Ланиста тоже беспокоился о ней, но его волновала судьба его собственности, Телемах же переживал о духовном и телесном здоровье спартанки. Собственно, он был не очень хорошо с нею знаком, но она была жрицей Афины. На ее долю выпало слишком много злосчастий. Ему захотелось помочь ей, тем более что это был его долг как духовного лица и как эллина. Вот он и убедил Бальба в том, что смена обстановки окажется для девочки самым лучшим лекарством.

Потом жрец вознес молитвы Афине и Немезиде об отыскании негодяев, содеявших над Лисандрой жестокое и срамное насилие. Пусть справедливая Паллада поможет привести беглецов на суд, а богиня мести — учинить над ними казнь, достойную такого злодейства.