XL

Когда Луций Бальб поведал о своих планах Лисандре, спартанка прониклась уважением к мудрости его суждений. Ланиста был совершенно прав. Никто, кроме нее, не мог должным образом возглавить и обучить войско. Еще она поняла, что его устами ей наконец-то явлен был замысел Афины во всей его полноте. Вот чему должно было послужить все ее воспитание, совершенное боевое искусство и глубокое понимание военной науки!

Сдерживая внутреннее волнение, она спокойно, коротко изложила новости своим подопечным и приняла как должное их единогласный восторг. Это лишь означало, что они были достойны общения с нею. Вдохновилась даже Даная, которой когда-то претила самая мысль о кровопролитии. На лице афинянки розовели шрамы, которыми наградила ее Сорина, и она рвалась отомстить.

— Да будет благословен любой случай избавить землю от этой мрази, — сказала она Лисандре. — Успех на арене сделал варварок не в меру наглыми и спесивыми. Нужно подсократить их число. Мы это сделаем!

Удивительное дело, но Лисандру царапнули такие слова. До знакомства с Эйрианвен она поддержала бы Данаю с чистой душой, но с некоторых пор ненавидеть варваров только из-за низкого происхождения сделалось для нее невозможно. При этом спартанка считала, что ее подруга была среди них редкостным и единственным исключением. Эта дочь самого дикого и грубого племени, какое только можно представить, поистине удивительным образом сочетала в себе телесное и духовное совершенство. Увы, Лисандра хорошо понимала, что заговорить об этом значило бы серьезно подорвать боевой дух гладиатрикс. Обязательства перед ними в очередной раз заслонили ее личные соображения.

— Хорошо, что ты так настроена на битву, Даная, — похвалила она, надеясь, что голос прозвучит искренне.

* * *

Великолепную уверенность в собственных силах демонстрировала не только Даная. После достопамятной драки воинственный дух в римско-эллинской общине взлетел на небывалую высоту. Они по справедливости считали себя победительницами, что бы по этому поводу ни говорили варварки. Когда Бальб объявил, что войско Лисандры — так их все теперь называли — переселяется в новое крыло, девушки сочли это лишь подтверждением своего превосходства.

Тем не менее, оказавшись во главе войска, Лисандра взяла своих подопечных в ежовые рукавицы. Перво-наперво она запретила им ввязываться в какие-либо свары с противницами и наказала держаться от них подальше. Спартанка сказала товаркам, что они уже всем все доказали. Предаваться мелким стычкам значило бы попусту растрачивать силы.

Еще она знала, что ее девушки должны были всячески оттачивать свое гладиаторское мастерство. Потому что прежде великой битвы, задуманной Бальбом, им всем предстояло выйти на арену еще не раз и не два.

Как только ланиста посвятил ее в свои планы, ум Лисандры деятельно заработал. Бальб, по сути, подражал Гаю Марию, хотя сам навряд ли это осознавал. Марий, как известно, вдохнул в римское войско новую жизнь, обратив его в сознательную и отлично подготовленную машину. Для того чтобы получше натаскать своих воинов в искусстве рукопашного боя, этот политик и полководец нанимал наставников из гладиаторских школ.

Вот Лисандра и рассудила, что она должна хорошенько обучить своих нынешних подопечных военному строю, маршировке и азам тактики. Потом они уже и сами сумеют передать усвоенное тем новеньким рабыням, которых вот-вот начнет во множестве закупать Бальб.

На сегодняшний день девушки, кажется, уже обладали вполне достаточными познаниями, пусть и бесконечно далекими от ее личного уровня. Для того чтобы превратить толпу новобранок в железную силу, и этого должно было с избытком хватить.

Но вот что касается дисциплины, не говоря уже о начатках тактической сообразительности, то здесь Лисандре предстояло серьезно потрудиться, хотя бы уже потому, что очень немногие из этих бедняжек, родившихся вне Спарты, умели читать. Делать нечего, пришлось ей потребовать у Бальба образованных рабов, чтобы те помогали девушкам постигать грамоту. Дело сразу пошло на лад, ибо римлянки, не говоря уж об эллинках, были способны и даже желали учиться. Во всяком случае, они понимали, что грамотность была ключом к бесценным сокровищам, за которые следовало побороться.

Варварки, как того следовало ожидать, наблюдали за подобной деятельностью со все возраставшим презрением и не стеснялись его всячески выражать. Лисандра призывала своих подопечных быть выше насмешек и оскорблений. Она говорила, что дикарки понятия не имели о выгодах просвещения. У них это ведь не в обычае.

Другой заботой Лисандры было наполнить сердца подчиненных духом товарищества.

«Вы лишь зоветесь рабынями! — внушала она. — Вы чувствуете себя свободными, а значит, и являетесь таковыми».

Сгоняя с них реки пота, Лисандра выковывала не простое сестринство гладиатрикс, а настоящую военную силу. Нечто сходное существовало между жрицами ее храма. Спартанка по себе знала, с каким трудом, однажды возникнув, рвались подобные связи.

Женщины под ее началом уже не были рядовыми воительницами. Они становились элитой, и сами отлично это понимали.

* * *

— Моим девушкам не повредили бы кое-какие послабления, — сидя с Бальбом и Титом в триклинии, сказала Лисандра.

Ланиста пристально посмотрел на нее.

— Ты это к чему?

— К тому, Бальб, что нельзя больше обращаться с ними, точно с узницами в тюрьме. Если все будет продолжаться по-прежнему, то задуманное пойдет прахом.

Она повернулась к Титу.

— Ведь ты служил в легионе, так?

Тот утвердительно кивнул.

— А раз так, то кому, как не тебе, знать, насколько важно душевное здоровье воинов. Нельзя все время держать нас взаперти! Вдобавок девушкам необходимо привыкнуть держать шаг в бросках на дальние расстояния, а когда наша численность возрастет — и к действиям на местности, не только на ровной арене.

Тит снова кивнул.

— Она дело говорит, Бальб. Но прежде ты должна дать нам слово, что никто из вас не сделает попытки сбежать. Речь идет о твоей чести, Лисандра.

— Клянусь именем Афины! — ответила она, и ее глаза заблестели. — Тит, нам это действительно необходимо. Мы должны стать не просто бойцами, предназначенными для арены. Мы способны на большее. Подобного никогда еще не делалось, мы — первые!

— Куда катится мир! — с притворным отчаянием вздохнул бывший центурион. — Грядут армии женщин. Повсюду амазонки!..

Лисандра фыркнула.

— У нас есть настоящая амазонка, — сказала она. — Сорина. Истинная дикарка, не ведающая дисциплины и строя. Пусть у них будет хоть десятикратное преимущество, им все равно нас не победить! Перед лицом вашего императора мы разгромим всех врагов и обратим их в бегство!

— Ты не особенно увлекайся, — воздел пухлые ладони ланиста. — Строевая подготовка, о которой ты все время толкуешь, — это, конечно, очень хорошо и даже необходимо, но не забывай, что все расходы должны быть оплачены. Поэтому ваши выступления на арене никто не собирается отменять. Скорее даже наоборот.

Лисандра гордо ответила:

— Мы знаем, Бальб, и готовы. Всегда.

— Вот и хорошо. Потому что у меня кое-что уже назначено.

Она кивнула.

— Это еще одно упражнение, призванное нас укрепить.

* * *

Сорина напрягла ступни, пропуская песчинки между пальцами ног. Солнце согревало ей спину, обтянутая кожей рукоять меча удобно и привычно лежала в ладони. Это был всего лишь небольшой праздник, но цирк все же оказался набит, что называется, под завязку. Люди жаждали зрелищ, и эта жажда не ведала окончательного утоления.

После ее боя с Эйрианвен публика проявила к варварскому стилю неожиданный интерес, и по этой причине Сорина была снова вооружена длинным мечом ее родины. Только на сей раз о кровной вражде не было даже и речи, так что воительница облачилась в обычный доспех.

Против нее выставили уроженку Галлии, сражавшуюся под именем Эпоны… а впрочем, невелика разница, как там ее звали. В любом случае она очень скоро умрет, а Сорина в очередной раз подтвердит свое звание царицы песков.

Эпона оказалась рослой, со светлыми, коротко подстриженными волосами. Такая прическа вкупе с румяным, немного свиноподобным лицом, видимо, должна была придать ей внешность совершенной дикарки, едва ли не животного. Ее тело было густо раскрашено вайдой, ярко-синей на белой коже. Щербато улыбнувшись Сорине, Эпона двинулась вперед, размахивая тяжелым железным клинком, точно топором дровосека.

Сорина холодно усмехнулась в ответ, ее взгляд оставался непроницаемым. Она приняла боевую стойку, готовая мгновенно ответить на любое движение. Какое-то время женщины топтались по кругу. Каждая старалась предугадать намерения соперницы. Потом Сорина с жутким криком прыгнула вперед, ее меч молнией метнулся к шее Эпоны.

Та едва успела вскинуть клинок в защитном движении. Это оказалось почти и все, что она способна была противопоставить Сорине. Та наседала как одержимая, только загорелая кожа блестела от пота. Она гнала и гнала Эпону, приближая неотвратимый конец.

Никаких выпадов и защит, никакого обмена ударами! С первых мгновений поединка сделалась очевидной безнадежная разница в мастерстве. Толпа зрителей начала медленно хлопать в ладоши в знак своего недовольства подобным подбором гладиаторской пары.

Сорина услышала это хлопанье и немного ослабила свой беспощадный напор. Не стоит разочаровывать публику слишком скорым и незрелищным окончанием поединка.

Тут до нее дошло, что она, кажется, что-то доказывала себе самой. Может, Гладиатрикс Прима подспудно боялась, что выматывающий поединок с Эйрианвен выпил всю ее силу, лишил ловкости и быстроты?..

Что же до Эпоны, та дралась все с меньшей охотой. Похоже, первый наскок амазонки совсем лишил ее мужества. Она больше ни на что не надеялась, даже не пробовала отсрочить конец.

— Нападай же, — по-латыни сквозь зубы прошипела Сорина. — Тебе меня не побить, так заработай хоть миссио!

На эти слова ее подвигла вовсе не жалость. Уж скорее — боязнь, что столь жалкое выступление Эпоны заставит кого-нибудь усомниться в ее собственной доблести.

Хитрость, однако, не удалась. Ну да, Эпона довольно бодро устремилась вперед, но до чего же медлительно и неуклюже! Да и сражалась она словно бы не с Сориной, а с ее мечом, била и била только по нему. В конце концов амазонке все это опротивело, она двинула кистью, и меч Эпоны улетел далеко прочь, вырвавшись из руки.

Он еще не успел упасть наземь, когда Сорина крутанулась и всадила локоть в лицо рослой противницы. Та запрокинулась и рухнула навзничь, обрызгав кровью песок.

Стоя над распластанным телом, амазонка отыскала глазами ложу правителя. Фронтин не заставил долго ждать своего приговора. Короткий жест — и Эпона забилась в предсмертных конвульсиях.

Зрители гудели, свистели, презрительно тыкали пальцами. Это вместо бешеных оваций, которыми привыкла наслаждаться Сорина! Никогда еще публика подобным образом не провожала ее.

Сопровождаемая оскорблениями, она быстро прошагала к воротам жизни.

— И это называется поединком? — коснулся ее ушей чей-то голос с ближней трибуны. — Если это была шутка, то весьма неудачная! Почему бы тебе не сразиться с кем-нибудь, способным за себя постоять?

— Да потому что она больше ни на что не годится, — ответили откуда-то сверху. — Состарилась!

— То-то ее выставляют против никуда не годных соперниц. Та же Ахиллия, как я понимаю, ее прирезала бы в два счета.

Сорина остановилась. Светло-карие глаза пристально обежали толпу, выискивая оскорбителя, и нашли его. Это был тощий, неряшливый недомерок в ярко-желтой тунике. Сорина зарычала и бросилась в ту сторону, молотя мечом по решетке, отделявшей арену от зрительских мест. Люди на трибуне с криками подались прочь, кто-то даже упал.

— Выйди-ка сюда, мелкий паршивец! — выкрикивала Сорина. — Ахиллия твоя — дерьмо и ничтожество! Слышишь меня? Дерьмо!..

Ей было еще что сказать, но подбежали служители арены и свалили ее на песок. Она больше не сопротивлялась, позволила им разоружить себя и увести под свод подземелья.

Насмешливые выкрики, правда, преследовали ее и там.

* * *

Бальб тоже следил за поведением зрителей, и ему было по-настоящему плохо. После оглушительного успеха на играх, устроенных Эсхилом, он желал всех убедить, что это было только начало. Увы, славу умножают в боях против достойных противников, а их-то для его воительниц как раз и не находилось. Другие ланисты то ли приберегали своих лучших воительниц, то ли вовсе не могли противопоставить его девушкам ничего стоящего. Обученные гладиатрикс стоили очень немалых денег. Владельцы прочих школ, кажется, уже всерьез верили, что выставить свою воспитанницу против любой девушки из его луда значило наверняка ее потерять. Ланисты были прожженными деловыми людьми и на подобные предложения не велись.

То, что Сорина явно теряла поклонников, Бальба волновало меньше всего. Она неплохо послужила ему, но если ее время заканчивалось, значит, быть по сему. Тем более что теперь у него имелась Лисандра. Фортуна воистину улыбнулась ему, ниспослав встречу с самонадеянной юной спартанкой. Прежде он был уверен, что наследницей стареющей львицы естественным образом станет Эйрианвен, теперь же все свои надежды возлагал на Лисандру.

Да, слава Сорины клонилась к закату и уходила в прошлое. Не ее вина, что соперница оказалась пустышкой. Она ничуть не была виновата в том, что публика отреагировала на ее победу именно так. Бальбу нужно было думать о своей собственной репутации и о том, что бы такое предпринять для ее поддержания.

Первая его забота была связана с тем, что Лисандре предстояло драться с женщиной из того же луда, владелец которого выставил Эпону против Сорины. Если учесть нынешнюю славу спартанки, восходящей звезды Галикарнаса, то получалось, что тот другой ланиста навряд ли отправит почти на верную смерть какую-нибудь из своих лучших воспитанниц.

Подозвав к себе Палку, Бальб велел парфянину наведаться к хозяину той гладиаторской школы. В уме ланисты уже вызревал план. А как же иначе! Он не был бы настолько успешен, если бы не умел достойно отвечать на каждый жизненный вызов.

Идея Бальба была настолько хороша, что он заранее потирал руки.

* * *

— Вот видишь!..

Даная, вернувшаяся с арены, растирала шею ладонью. Проследив за поединком Сорины, афинянка учла ее ошибки и не стала их повторять, устроив вместо этого для публики достойное зрелище. Она верно оценила способности своей противницы и не бросилась, как Сорина, сразу ее убивать. Вместо этого эллинка поиграла с ней, как кошка с мышью, даже дала ей вкусить иллюзорную близость к победе, после чего одним ударом в голову отправила в Гадес.

— Ты хорошо билась, — похвалила Лисандра.

— Да с чем там было биться-то, — сказала Даная. — Я всю дорогу чуть не на себе эту сучку тащила!

— Это верно, — подала голос подошедшая Фиба.

В этот день она еще не сражалась и пребывала в радостном предвкушении. Сильных соперниц, кажется, не предвиделось, а значит, особо и переживать было не о чем. Все останутся живы.

— Все потому, что вы усердно учились, — напомнила им Лисандра. — Притом по-спартански, то есть превосходя все, что вам прежде внушали!

Даная на это ничего не сказала. Фиба же дождалась, пока Лисандра отвернется, и подмигнула подруге.

— Как вы, девчонки? — спросил Палка, заглянувший к эллинкам.

— Я в порядке, готова идти на арену, — сказала Лисандра.

— Я не тебя спрашиваю. Даная, ты как?

— Все в порядке, Палка, — отозвалась та. — Поединок оказался простым.

— Ну и порядок. — Парфянин выставил в ухмылке лошадиные зубы. — Потому что тебе предстоит драться еще.

— Что?.. — опешила Даная.

Как ни гладко у нее все прошло, но мало кому охота ставить на кон свою жизнь второй раз на дню.

— А то, что зрители недовольны. Другой луд оказался по уши в дерьме, потому что они привезли одних новичков, а те и попали… под вас. Все, кто худо-бедно разбирается в боях, видят, какие штуки вы проделываете с этими неумехами. Бьетесь до кучи еще и за них. Выглядит, конечно, не так скверно, как у Сорины, но тем не менее…

— Ну и когда ей драться-то?.. — напряженно спросила Лисандра.

— Позже, — сказал Палка. — В общем, так!.. Я вокруг да около ходить не умею, а потому вот вам вся правда. Фронтин обозлился на ту школу и выкинул ее с игр. Это значит, что отныне всех бойцов поставляет только наш луд. Ясно?

Эллинки дружно ахнули. Даная невольным движением отодвинулась от Лисандры. Все было ясней ясного. Если дела пойдут совсем уже плохо, то может статься, что им придется встретиться на арене.

— Правитель отменил даже помилования, обещанные кое-кому из местных преступников, — продолжал Палка. — Сейчас они бьются между собой. Так он извиняется перед зрителями за то поганое зрелище, которое они до сих пор наблюдали. Тем временем ваши поединки переписывают по новой.

Женщины беспомощно переглянулись. Растерянной выглядела даже Лисандра.

— Случается и такое, — коротко довершил Палка. — Надеюсь, вы станете драться как следует.

— Но, Палка… — начала было Фиба.

— Никаких «но». Мы все равно ничего не можем поделать.

Он немного помедлил и договорил:

— Как ни жаль.

Хуже всего было то, что он говорил вполне искренно, и женщины это понимали. Круто повернувшись, парфянин вышел за дверь.

В помещении повисла тягостная тишина.

Загрузка...