По щекам тут же хлестнул свежий воздух; позади раздался замедленный во много раз крик Михаила, но это меня уже не волновало. Какой тут этаж, шестой? Седьмой? В общем, должно хватить.
Почему крик замедленный? Потому что Дар начал действовать. Нет, падал-то я в обычном режиме, но вот моё сознание воспринимало всё в несколько раз медленнее. Это даже к лучшему, ведь падение – чертовски быстрая штука. Даже не успеешь насладиться полётом!
Зелень. Синее небо. Красивый, в общем-то, мирок, хотя и отсталый. Вот сейчас разобьюсь в лепёшку – и вернусь в нормальное тело, здоровое, красивое, а главное – не впутанное ни в какие местные дрязги. Михаила, конечно, жаль, но своего сына он потерял очень давно, а я не имел ни единой причины проживать чужую жизнь.
Асфальт приближался. Смерть должна быть быстрой и уж точно не самой неприятной из тех, что были на моей памяти. Что ж – вот сейчас Дар должен включиться на полную, и…
…Дар?
Я заморгал в замедленном темпе.
Что-то было не так.
Эй, где Дар? Восприятие же замедлилось, так где всё остальное?
Впрочем, времени рассуждать не было. Времени вообще оставалось всего ничего – каких-нибудь полсекунды. А без полноценно работающего Дара я так и останусь кровавым месивом на асфальте.
Оттолкнуться слабеньким импульсом от стены и отлететь на ветки деревьев было единственным вариантом. Прямое падение убило бы меня, а Дар… не откликался, как я ни пытался вызвать его в себе. Он и раньше был своенравным – работал не по моему приказу, а сам по себе, лишь в смертельно опасных ситуациях. Но сейчас-то он молчал совсем! Словно… его и не было вовсе.
Ладно; окажусь на твёрдой поверхности живым, тогда и буду размышлять.
Толчок; моё тело сменило курс всего на каких-то пять-шесть метров, но вместо впечатывания в асфальтную дорожку меня теперь ждала встреча с зелёной хвоей местных деревьев. Ох… будет больно.
Удар!.. Снова удар, и снова… каждый этап падения отдавался в моём теле болью, да ещё и на замедленной скорости – но, по крайней мере, жить буду. Дар по-прежнему молчал.
Падение. Перед самой землёй я сгруппировался, но оно всё равно вышибло из меня весь дух. Кости целы… кажется, но всё тело – одна большая гематома. Мир медленно обрёл нормальную скорость, и я попытался вздохнуть.
Рёбра болят, но не сломаны. Энергии всё меньше – за последние двадцать минут я израсходовал две трети запаса, что девять лет мариновался в этом теле. Боль – не проблема, как и синяки с царапинами. Заживёт и не вспомню. Хуже другое. Намного хуже.
Чёрт, это худшее, что могло вообще произойти!
Дар не сработал. К гадалке не ходи – это было связано с тем, что я нахожусь в чужом теле. Что же пошло не так?
Ясно одно. Если Дар не работает… я в этом теле так и останусь. Без возможности переселиться в нового клона у меня будет лишь два пути: остаться жить в теле парня-инвалида на отсталой планете… или сдохнуть окончательно.
Что ж, сдыхать мне приходилось много раз, ничего приятного. Так что – привет, жизнь в теле земного паренька, лишённого всех регалий и прежних связей. Считай, все последние два века коту под хвост.
…забывшись в своих мыслях, я не сразу обратил внимание на сдавленный то ли плач, то ли писк сбоку от себя. А? Подняв глаза, я уставился на ту, кого не заметил вначале.
Девочка. Лет, наверное, шесть-семь, не больше. Огромные испуганные глаза – ну, ещё бы, не каждый день прямо с неба перед ней грохаются люди. Опустив взгляд, я увидел сверкающую металлом инвалидную коляску. Руки девочки машинально пытались крутить колёса, но одно из них застряло в корнях дерева.
Ну, да. Нет ножек – нет побега.
– Ты ещё что тут делаешь? – машинально бросил я.
– Д-дяденька… – голос девочки дрожал, полный ужаса. – Вы… Вы – м-мумия?
Что? Я поморгал секунды две, а затем до меня дошло. Ну, да, я-то видел это лицо в зеркале лишь издалека. Вблизи оно, наверное, выглядит как череп, обтянутый кожей. Пролежишь без движения девять лет – и не такое будет.
Опустив глаза ниже, я воззрился на свои руки. Две сухие палки, кожа болезненно-белого цвета. Здоровые люди так не выглядят ни на одной из планет! А ещё на мне из одежды – лишь испачканная во время падения длиннополая больничная накидка с вырезом сзади.
Неудивительно, что ребёнку стало не по себе. Тут не каждый взрослый останется спокоен!
– Нет, – мрачно отозвался я. – Не мумия.
Говорил я всё ещё лёжа, даже не делая попыток встать с земли. Тело болело, а исцелять его сейчас вторично…
– А кто? – девочка продолжала глядеть на меня с испугом.
Хотел бы я знать, чёрт побери. Хотел бы знать.
Прикрыв глаза, я попытался нащупать Дар. Он всё ещё был со мной – иначе время бы не замедлилось, иначе я бы себя не исцелил…
Всё ощущалось очень странно. Как если бы мозг работал быстрее тела. Сигнал исходит из разума, но до цели доходит не сразу, а кое-что теряется вовсе.
Одарённый.
Вот и всё. Разгадка одновременно проста и… безоговорочна. Парень – Одарённый (что логично, он же из местной аристократии). Он вроде бы и умер… но в теле остался его Дар. Совершенно не развитый, странный, непонятный мне… но вместе с тем глубокий, как океанская впадина.
Мой же Дар перенёсся вместе со мной и… разбился?
Два Дара в одном теле не уживутся. Дар подобен глине, из которой можно вылепить что угодно – но затем она застывает намертво. Мой старый Дар был подлинным шедевром из затвердевшей глины… который столкнулся с большой горой глины Дара этого паренька и теперь был буквально разбит на осколки, раздроблен.
Отдельные части более-менее работали. Но это было лишь жалким подобием, а главное – никакого переселения в клонов. Никакого… бессмертия.
Ещё никогда я не ощущал себя таким уязвимым… и таким лишённым всего. Одна жизнь, одна попытка. И в каком теле! Неужели это – навсегда?
Я всегда считал себя человеком, сохраняющим оптимизм и хладнокровие в самых плохих ситуациях. Но это… быть запертым в теле мальчишки. На планете, которая – фактически – принадлежит мне! Всё это вокруг, эти земли, эти люди – моя собственность…
Вот только теперь докажи это местным.
Застонав, я попытался встать. Пожалуй, осколками Дара можно было убрать пару разорванных связок… но уже сейчас, сходу, становилось ясно, что целителя экстра-класса из меня не выйдет. Когда-то давно я вылепил из своего Дара нечто уникальное, единственное в своём роде – Второй Шанс, бессмертие в собственных клонах. А исцеление… так, на сдачу.
– Так кто ты? Скажи!
О. Девочка. Совсем забыл про неё.
– А х… хомячки его знают, – мне не хотелось материться при ребёнке.
– Ты похож на тех, что приходят из Обелисков, – в глазах девочки уже не было такого испуга; скорее – лёгкое опасение и много любопытства.
Я заморгал и уставился на неё. Обелиски? Неужели…
– Ну-ка, подробнее, – скомандовал я, осторожно приподнимаясь на локтях. – Расскажи мне про Обелиски.
– Ты не знаешь о них? – глаза девочки широко распахнулись.
– Я… долго болел, – уклончиво ответил я. – Так расскажешь?
– Папа их так называет, – девочка вспоминала, явно повторяя то, что слышала от взрослых. – Обелиски большие, каменные, с красивыми узорами, которые светятся… Но к ним нельзя подходить. Нужно убегать подальше, потому что рядом ходят чудовища…
Она опустила глаза на собственные ноги; голос стал печальным.
– А я подошла. Я хотела только посмотреть, и…
Теонор, грёбаный ты ублюдок.
Я медленно выдохнул, вспоминая, его планы на Землю.
Если честно, я так и не понял, что такое эти Обелиски – не успел дочитать. Но точно помню, что они были помечены в его записях как «Первый этап». Из… девяти, кажется.
Может, этот диктатор-самоучка в солдатиков в детстве не наигрался, а может, хотел почувствовать власть. Я не знал, для чего нужны Обелиски, но я был в курсе его конечной цели. Превратить Землю в свою игрушку, мини-рай, где он главный и может получить любое наслаждение, какое только захочет.
Ну, я хотя бы надеялся, что он подождёт моей «смерти», Что он не станет лезть на планету, пока жив я – её законный владелец. Но, видимо, у Теонора уж слишком зудело в паху.
Девочка ещё раз попыталась крутануть застрявшее колесо коляски; я поднял на неё глаза. Думал ли он о детях, чьи судьбы поломает?.. Может, да, может, нет. И я даже не знаю, что из этого хуже, на самом деле.
Иди ты к чёрту, Теонор. В этом теле или в другом, с Даром Второго Шанса или без – я всё равно лучше тебя, потому что ты – закомплексованный неудачник, каким тебе и написано быть на роду.
Вот только теперь я – посреди его игрушки. Без сил и власти, в немощном теле. Старт с нуля, так сказать.
Знает ли он об этом, о том, кто у него под боком? Если нет, то мне нужно сделать всё, чтобы он и не узнал – пока я не накоплю силы. А если да… то качаться нужно втрое быстрее. Чтобы не только выжить, но и вышвырнуть с моей планеты зарвавшегося извращенца.
Вот только разобраться вначале… хотя бы с собственным телом. Если оно у меня теперь – насовсем, то лучше его не калечить. А вот нормальный Дар мне не помешает.
– И сколько времени ты уже… – я указал девочке на её инвалидную коляску.
– Два месяца, – она всхлипнула. – Сначала было очень больно… а потом больно не было вообще. Я просто не чувствовала ног.
Что ж. Выбор у меня сейчас простой. Старый Дар – точнее, его остатки – мешают новому.
Выбрать старый Дар – путь лёгкий и гарантированный, но далеко я с ним не пойду. При мне останется неплохая регенерация – не настолько быстрая, чтобы исцелять себя посреди боя, но достаточная, чтобы я выжил там, где меня не убьют на месте. Ещё пара полезных плюшек. И… всё. Никаких новых чудес. Ничего больше.
Или выбрать новый Дар, полностью избавившись от старого. Это путь неопределённый, долгий и сложный – ведь создавать свои способности придётся с нуля, шаг за шагом, и на первых порах я буду довольно слаб.
Зато в будущем…
Обычно Сила копится лет до десяти-двенадцати, а затем уже оформляется во что-то конкретное. У этого тела всё было иначе. Говоря прежними аналогиями – огромная гора глины, которая копилась всё то время, что тело без души валялось на больничной койке.
У Одарённых всегда лишь один шанс. Что создашь – то и будет твоим Даром всю жизнь. Сильный или слабый, полезный или ничтожный – когда Дар оформился, переиграть уже ничего не получится.
У меня же появился… и правда второй шанс. Со своими знаниями, со всем скопившимся опытом, я могу создать то, чего не удавалось ещё никому. Не допуская ошибок новичка, я могу слепить из своего Дара… нечто невероятное.
От этой мысли, как ни странно, мне стало легче. Нет, тяжесть осознания всего произошедшего не прошла; я всё ещё был в шоке от потери всего, но… пришло что-то ещё.
Понимание, что ли. Того, что и с этим можно жить. Жить и что-то делать.
Так что я уже знал, что выберу. Более того – я даже догадывался, как поступлю с осколками старого Дара. Мне он теперь всё равно не нужен – помеха, не дающая расти. Разве что… Можно найти применение получше, чем просто выкинуть. Почему бы и нет?
– Протяни руки, – попросил я, медленно, опираясь на ствол дерева, вставая. – Дай их мне.
– З-зачем? – в глазах девочки снова мелькнул испуг.
– Увидишь, – фыркнул я.
Девочка пару раз моргнула, но всё же послушалась; её маленькие ладони легли в мои, и я направил ток энергии вперёд.
Дар переходил в новое тело – быстрым потоком, как вода. Всё то, что я вынашивал долгие годы, уходило, напоследок наполняя тело щекочущим теплом.
Скорее всего, это не даст девочке развить собственный Дар. Но это точно подарит ей регенерацию. Уж лучше так, чем без ног.
Сила вытекала из меня; девочка сидела, боясь пошевелиться. Кажется, она уже начала чувствовать, к чему всё идёт…
– Эй!
Окрик сзади – сердитый и испуганный одновременно – едва не сбил меня. Хорошо, что я уже практически закончил. Минутой раньше, и девочка так и осталась бы инвалидом. Я обернулся на ту, что кричала.
– О-отойди от неё! Больной ублюдок!
К нам быстрым шагом приближалась молодая девушка.
– Твоя мама? – уточнил я у девочки, вливая в неё последние капли Дара.
– Сестра, – отозвалась та.
– Ты что, оглох? Отойди от неё! Я позову охрану!
Вот и совершай добрые поступки. Не отблагодарят, так ещё и обругают.
– Отхожу, отхожу, – хмыкнул я, отпуская руки девочки и отползая назад по стенке.
Стоять было тяжеловато, хотя никаких серьёзных травм у меня не осталось. Просто… тело отвыкло двигаться. Увы… теперь это было и моей проблемой.
– Извращенец! – старшая сестра девочки подлетела к нам и встала между нами, как живой щит. – Пошёл вон отсюда! Анечка, солнышко, что он делал? Он сделал тебе больно?
«Анечка, солнышко» не отвечала. Она замерла, раскрыв рот и прислушиваясь к себе. К тому, что она снова чувствовала.
Ну, да. Несложно принять за извращенца типа, одетого в тонкую рубашку на голое тело, который держит за руки девочку, притаившись в кустах.
– Ты ещё здесь? – с лицом разъярённой тигрицы старшая сестра развернулась ко мне. – Всё, я зову охрану…
– А она уже здесь, – заметил я, приваливаясь поудобнее к стволу дерева. – Вон, бегут.
Ну, разумеется. Михаил с Наиной ведь не забыли про воскресшего коматозника, сиганувшего из окна – а далеко уйти я не мог. Целая делегация. Медсестра в халате, несколько врачей – и, конечно же, упомянутые девушкой охранники. Местные, или из личной свиты Михаила?..
– Господин Распутин! – выкрикнул ближайший из них на бегу. – Господин Распутин, вы в порядке? Вы где?
Я улыбнулся и помахал рукой, чтобы меня заметили.
– Я здесь! Всё чудесно, но спасибо за заботу!
– Распу… тин?
Девушка нервно сглотнула; она отступила на шаг, вытаращив глаза и осознавая, что только что обозвала извращенцем и больным ублюдком представителя одной из самых могущественных семей этого мира. Ну… если я правильно понял это из недавнего разговора.
Она то и дело переводила взгляд то на меня то, на спешащую сюда делегацию, и как будто не могла поверить, что тот, кто выглядел как атрофированный бомж-извращенец, перемазанный в грязи, может быть кем-то важным.
Что ж; я тоже до сих пор не мог поверить, что я – наместник нескольких планет, включая эту, аристократ с кучей связей – сейчас нахожусь в теле этого самого атрофированного бомжа, девять лет провалявшегося в коме.
Но реальность не считалась с нашими ожиданиями и оставалась такой как была.
Интересно, как много ещё народу эта реальность шокирует?
– Встал? Что значит – встал?
– В смысле… что говорят врачи? Сколько займёт восстановление?
– Спустя ДЕВЯТЬ лет?!
Узкий и длинный зал собраний загудел, как разворошённый улей, услышав новость. Михаил Распутин всегда был из тех людей, что, подобно планетам, притягивают вокруг себя спутники помельче, а потому зал собраний дома Распутиных был сейчас битком набит людьми. Все ветви семьи, доверенные лица, вся верхушка – все они сейчас были здесь, и все они были ошарашены услышанным.
– Врачи ничего не говорят, – поморщилась Наина, сидящая сбоку от мужа. – Врачи сейчас молчат и пребывают в шоке – как и мы.
– Но откуда тогда уверенность…
– Оттуда, что я видела это своими глазами.
Наина демонстративно положила ладонь на руку Михаила. Начинается хаос и неразбериха, передел власти. В такое время лучше… лишний раз подчеркнуть, кто тут главный.
– Что-то я не вижу радости на ваших лицах, – заметил Михаил; он только приехал из больницы – и собирался лететь обратно сразу же после собрания. – Повторяю ещё раз, для тех, кто не расслышал сразу: мой сын, Йошида Распутин, встал с постели.
Все переглянулись. За последних девять лет это имя редко звучало в зале собраний, и многие успели забыть, как странно оно звучит. Впрочем, куда больше их поражало… да всё остальное, если так подумать.
– Он что, совершенно здоров? Пролежав в постели девять лет? – задал вопрос кто-то из собравшихся.
– Лечить, конечно, придётся основательно, – снова посмурнел Михаил; в нём копошился противный страх того, что слабый организм не выдержит, что Йошида снова провалится в кому… – Но он жив, и он в сознании. Это главное.
– Михаил, – обратился к главе рода двоюродный брат, сидящий неподалёку. – Ходят странные слухи о том, что Йошида не просто встал, а… вышел. В окно.
Михаил и Наина переглянулись. Что и говорить, они оба до сих пор пребывали в лёгком обалдении от этой сцены.
– Дезориентация после длительной комы, – подтвердил Михаил. – Не видел и не понимал, куда…
Наина фыркнула. Нет; это не было простой дезориентацией, и любой нормальный человек это понимал. Только не Михаил. Он верил в то, во что хотел верить.
В этом был весь он. Настолько упёртый, что если вобьёт что-то себе в голову – то переубедить его невозможно. Ходить в больницу каждую неделю на протяжении девяти лет? Или привезти домой только что вышедшего из комы отсталого дауна, думая, что всё будет в порядке? Но если Михаил что решил, то так и сделает, и пусть весь мир горит огнём.
– Да плевать на причины! Его палата находилась на седьмом этаже! – взвыл кто-то в дальнем конце зала собраний. – Как это возможно?
Молчание. Ответа на этот вопрос не было ни у кого – как и на многие другие.
– И что ты планируешь делать дальше? – уточнил кто-то ещё.
– О, планов много, – кивнул глаза рода. – Девять лет выброшено впустую!.. Ему предстоит наверстать всё то, что он упустил, причём в короткие сроки. Нужно будет договориться с Высочайшей Академией; думаю, это не составит труда, но придётся обговорить много мелочей…
В глазах окружающих медленно зрело недоумение. Что он творит? Да, Михаил Распутин всегда был тем, кто предпочитает устанавливать свои правила, а не следовать существующим, но… есть же предел!
– Может, это не лучшая идея? – вновь заговорил двоюродный брат. – Ты ведь понимаешь, что по сознанию он такой же ребёнок, каким был до трагедии? Ничего не умеющий, не социализированный, внезапно оказавшийся взрослым… Наследники кланов – те ещё пираньи, молодые и голодные. Они съедят его и не подавятся.
– Да, – согласился Михаил, – потому и говорю – работы предстоит много. Но я прослежу, чтобы он наверстал всё то, что пропустил. Как бы там ни было, Йошида должен соответствовать статусу наследника рода.
Секунды три в помещении царило гробовое молчание.
– Но… Михаил, ты сказал – наследник? – сдавленно прохрипел двоюродный брат Михаила. – Ты же понимаешь, что это невозможно?
Наина лишь сжала зубы, ничего не говоря.
– Ты хочешь запретить мне назначать наследника моей семьи, Пётр? – нехорошим голосом осведомился Михаил.
– Да, но девять лет в коме!.. Он ничего не знает, ничего не умеет! – Пётр чуть взмахнул рукой. – Считай, ребёнка? Хочешь поставить его во главе самого влиятельного рода России? Дать ему возможность определять политику целой страны? Управлять всем многомиллионным семейным бизнесом? Всё это…
– Да, – прогремел над залом собраний голос Михаила. – Именно это я и хочу сделать. Если ты не заметил, я ходил к нему в больницу девять лет. Каждую неделю! Или этого недостаточно, чтобы до тебя дошло, как он для меня важен? Так что сядь на место и заткнись!
Пётр, уже собиравшийся снова возразить, действительно осёкся на выдохе и пошёл красными пятнами.
– Но… следует подумать о том, как к этому отнесутся другие рода, – поддержал Петра ещё один Распутин. – Это может принести нам множество проблем…
– Предстоит много хлопот, – Михаил выделил голосом последнее слово, намеренно заменив им «проблемы». – Несомненно. Но это не главное. Главное – то, что сегодня к нам вернулся мой сын.
Зал собраний вновь погрузился в молчание. Казалось, их глава бредил и ни капли не понимал, какую глупость делает.
– Ведь, помимо прочего, – заговорил кто-то ещё, – у нас есть обязательства перед людьми, которые…
– Невозможно подготовить его за короткий срок…
– Что, если это воспримут как слабость?..
Тишина мгновенно сменилась шумом; каждый выкрикивал своё, зал шумел, реагируя на шокирующие новости. Михаил сидел, скрестив руки на груди и загадочно улыбаясь, и, похоже, не собирался ни с кем спорить. Глядя на него, можно было подумать об одном из двух.
Либо он знает что-то, чего не знают все остальные… Либо он сошёл с ума от счастья.
Наина тихо переглянулась с Петром. Зачем шуметь? Всё равно Михаила не переубедить, и будет так, как он скажет.
Нужно лишь… сгладить ситуацию и тихо повернуть её на нужные рельсы. Как и всегда.
– Ну, в конце концов… – пробормотал Пётр, – это всего лишь ребёнок в теле взрослого. Вряд ли будет много проблем.
– В каком смысле?
Агата Романова уставилась на родителей. Её отец, глава не последнего по значимости рода и оружейный магнат, обычно не был склонен к дурацким шуткам, но то, что он сейчас сказал, прозвучало именно так.
– Вся столица сейчас гадает, в каком смысле, – мрачно заметила мать. – Но факт остаётся фактом, и Распутины уже официально это подтвердили. Их старший сын Йошида пришёл в себя.
– После… скольки лет? Десяти, одиннадцати?
– Девяти, – поправил отец.
– И он до сих пор…
– До сих пор помолвлен с тобой, – мать возвела глаза к потолку, словно пытаясь отыскать там высшую справедливость, так необходимую сейчас.
– Да какого… – девушка сдержала при родителях крепкое словцо, – какого чёрта? Почему вы до сих пор не разорвали помолвку?
– Агата! – повысил голос отец. – Следи за выражениями при старших!
– В первые год-полтора была надежда, что Йошида очнётся, – нервно пояснила мать. – А затем… его стали воспринимать как труп, лежащий на койке и дышащий за счёт аппарата.
– И поэтому помолвка всё это время оставалась в силе?!
– Михаил Распутин и так нервно реагировал на разговоре о сыне, – поморщился отец. – Разорвать помолвку значило ухудшить отношения с его родом; мы решили дождаться, пока он сам умрёт. Врачи давали ему год-два…
– Дождались? – девушка скрестила руки на груди. – И что теперь делать?
– Что делать? – отец поднял бровь. – Радоваться, Агата. У тебе снова появился реальный шанс породниться с Распутиными.
– Что?!
– Да ладно, Агата, – заметила мать, качая головой, – Это всего лишь ребёнок в теле взрослого. Вряд ли будет много проблем.
– Есть новый заказ.
Двое говорили лично; при их работе свидетели были, как правило, досадной помехой.
– А точнее, старый. На доработку, – добавил первый.
– Старый? – второй усмехнулся. – Обижаешь. Я профессионал, и мои ребята тоже. Не было ни одного случая, чтобы после нашей работы требовалось что-то… исправлять.
– Если бы чаще смотрел новости, был бы иного мнения, – заметил первый. – Впрочем, дело давнее и, как мы думали, закрытое. Йошида Распутин.
– Тот мальчишка? – удивлённо нахмурился второй. – Им понадобилось устранить дышащий через аппарат труп, или что?
– Говорю же – смотри новости. Он пришёл в себя, пару часов назад. Уже может ходить и говорить.
– Невозможно, – отрезал второй. – Я сам тогда… выполнял заказ. Явился в больницу, пока мальчишка был в отключке после травмы, и всё сделал. Как и просил заказчик: тело живо, но мозг мёртв. Я буквально выжег ему сознание, ошибки быть не может.
– Значит, может, – первый повысил голос. – Соберись. Речь идёт не о предположении, а факте. Йошида Распутин пришёл в себя. Заказчик связался с нами полчаса назад и сообщил о желании… закрыть этот контракт, на этот раз уже насовсем.
Второй немного помолчал, обдумывая услышанное. Это всё уязвляло его профессиональную гордость, но сейчас было не время что-то кому-то доказывать или спорить.
– Возьми лучших из своих ребят, – подытожил первый. – Подойди к делу со всем тщанием… впрочем, не мне тебя учить. Но этот парень должен умереть в ближайшую неделю.
Второй кивнул, скорее собственным мыслям, чем словам своего собеседника.
– Да-да. Если задуматься, – пробормотал он, – это всего лишь ребёнок в теле взрослого. Вряд ли будет много проблем.