Глаз дракона

Глава 34

Человек в толпе… стоит неподвижно в потоке тел. Его спина плотно прижимается к витрине магазина; стекло серое, как дым, дёргается в потоке отражений. Толпа тает.

— Вон, переходит дорогу.

Прижимаясь к магазинам, они следят за ним через металлический лязг движения. Бампер прижат к бамперу. Металлический коридор меняет формы, тащится вперёд в облаке выхлопных газов. Они догоняют его у перекрёстка Чаншоу Лу и Цзяннин Лу. Яобань берёт старика за тонкое запястье, заводит его за спину, вздёргивает почти до основания шеи.

— Очень непрофессионально с их стороны отпустить тебя по магазинам в одиночку…

Губы доктора Ву изгибаются, готовясь исторгнуть крик, другая рука Шишки взлетает вверх, прижимается ко рту, загоняет звук обратно в горло.

— …один звук, и я сломаю тебе руку.

Голова Ву перекатывается вбок, он видит Пиао; вопросы и мольбы слезами текут из бледно-янтарных глаз старика. Старший следователь отвечает хотя бы на один из вопросов.

— Это правда, доктор, руку сломаем…

Переулок погружён в темноту, солнце никогда сюда не заглядывает. Только переливы тени, хрома и птичьего говна. Машину не видно, пока она не окажется перед самым носом.

Шишка пинает дворнягу, которая ссыт на переднее колесо машины. Промахивается, но она с визгом улепётывает по переулку, словно он попал. Тем временем они запихивают Ву на переднее сиденье рядом с Пиао, наручниками приковав его за руку к двери. Выхлопные газы заполняют тесное воздушное пространство, Шишка раскуривает сигарету и протягивает пачку Пиао.

— Ей, Босс, почему так выходит, что собаки обссыкивают именно мою машину?

Старший следователь переключает передачи. Машина конвульсивно трясётся.

— А почему бы и нет? — говорит он сквозь облако дыма «Чайна Бренд», когда они выезжают из переулка и сквозь плотное движение выруливают на Хайфан лу.

Ночь легла на город… на лобовом стекле мелькают полуночные краски. По узлу морщинистого лица Ву бегут полосы от жёлтых фонарей. Яобань сидит сзади, изучает свой галстук в мелькающем свете. Пятна от завтрака. Вот следы обеда. А это ужин. Пиао ведёт, как обычно, у него уже есть план. Он знает, что Ву ничего не скажет, но всё равно бомбардирует его вопросами. Он знает, что старику нужен серьёзный стимул. Сейчас он едет на юг, потом свернёт на восток. Опасные помыслы. Опасные игры. Стимул ему сейчас будет.

— В ту ночь на побережье ты ведь что-то узнал.

Он выезжает на Усунцзян, мост, исцарапанный отражениями фонарей. Волны переливаются ртутью.

— Только то, что вы — опасный человек, Пиао. Я тогда так вам и сказал, правда? Похититель. А теперь отвезите меня назад, меня будут искать. Они придут за мной. Они придут за вами.

— Ну, предположим, придут они не сразу. Кем бы эти твои «они» ни были, они звонят тебе в чжао-дай-со всего раз в два дня. У нас тоже есть глаза…

Дальний свет фар пронзает тени.

— …сорок восемь часов, доктор, а мне на тебя хватит сорока восьми минут.

Сзади Шишка сплетает пальцы, щёлкают суставы.

— А мне достаточно сорока восьми секунд.

С Хункоу заворачивают на Янпу. На очистительном заводе к югу от верфи Чжунхуа сжигают газ. В приоткрытое окно доносится привкус его жара. Небо над факелом обожжено до цвета тёмной меди.

— Так что, ты узнал кого-то из покойников, или способ, которым их лишили жизни?

Улыбка. Старик нервно кашляет.

— Как ты сказал в ту ночь, когда отказался исследовать тела, мистер старший консультант полицейского департамента?

— Отойдите в сторону, Пиао, пока ваши ноги ещё при вас. Так я вам сказал. И снова повторю. Отойдите. Пока ещё не поздно.

Над стальными конструкциями чёрное соединяется с чёрным… руки протянулись с двух сторон Хуанпу в рукопожатии балок, заклёпок и бетона. Новый Мост Янпу, пока недостроен. В широком зазоре, который протянутые балки ещё не преодолели, виднеется россыпь холодных звёзд. Пиао выруливает на автостраду, свежепостроенную, недавно открытую. Подъездной путь к мосту изгибом уходит налево. Мешанина шлагбаумов, заграждений, тяжёлой техники, теплушек рабочих, конторских бараков, огороженных складов.

— Имя Хейвен тебе что-нибудь говорит? Доктор Чарльз Хейвен?

— Пока ещё не поздно, старший следователь. Отойдите, езжайте домой, ложитесь в постель и укройтесь с головой одеялом.

Тот крутит руль, на скорости по пологой кривой въезжая на подъездную дорогу. Мост всё ближе. Звёзды всё ближе.

— Уже поздно, доктор.

Глаза Ву блестят в потоках света из прожекторов… паника заливает их мутью. Пиао крутит руль, дорога переходит в бетонную поверхность моста. Высвеченная полоса прорастает заградительными конусами. Далеко впереди, выхваченный лучами фар, пронзающими пространство, как швы пронзают плоть… виднеется двойной барьер, отмечающий место, где сталь и бетон становятся холодным воздухом, глубоким провалом в невидимый чёрный поток Хуанпу.

— Пиао, вы сошли с ума? Мост ещё не достроен. Проехать тут невозможно.

Педаль газа вдавлена в пол. Сталь визжит. Парапет пролетает мимо шквалом серых полос на тёмно-сером фоне. Старик натягивает цепочку наручников, страх прорывается через тонкую упаковку спокойно сказанных слов.

— Что вы делаете, Пиао? Вы же всех нас убьёте… всех убьёте.

Старший следователь ловит взгляд Ву, как фары ловят кролика, сидящего в центре дороги, прежде чем его переедет колесо. И старик осознаёт то, что ворочается в глубине глаз Пиао. И это пугает его до мозга костей. Голос доктора перекрикивает рёв двигателя.

— Тормозите… пожалуйста, прошу. Чего вы от меня хотите?

Фонари города мелькают между балками парапета. Холодно, как холодно.

— Я хочу, чтобы ты заговорил. Рассказал мне всё, что знаешь.

Ву сидит, в одном глазу — тайны, в другом — правда.

— Это очень могущественные люди, слишком могущественные для вас. Я не могу говорить. Я — человек принципов. Они зашли слишком далеко, слишком. Я не согласен с ними, но рассказать ничего не могу.

— Всё это я уже слышал. Скажи-ка мне что-нибудь новое, старик.

— Если я вам что-нибудь расскажу, это будет означать вашу смерть. И мою смерть.

Двойные барьеры отмечают край дороги, обрыв в ночь… и они заполняют весь горизонт. Машина несётся к ним.

— Иногда мне кажется, что я уже мёртв. С тобой такого не бывает?

Пиао крутит руль, бросает машину мимо первого барьера. Мелькают размытые полосы, будто ночь режут длинными ножами. Стонет резина. Вдали стоит город. Поворот, юз… грубый, морщины лица Ву покрываются потом. Второй барьер пролетает вытянутыми белыми и длинными, светящимися красными пятнами. Тормоза вдавлены в пол. Фары высвечивают лишь черноту впереди, когда машина останавливается. Мотор заглушен. Тишина давит на уши холодной и неотвратимой волной; её нарушают лишь ритмичные всхлипы дыхания, пробивающегося через стиснутые зубы старика. Пиао роется в кармане, бросает Шишке на колени ключи от наручников. Яобань отцепляет ремни, поправляет форму. Потом нащупывает дырку замка в наручниках дрожащими пальцами. Вытаскивает Ву из машины на мост. Холодно. Дыхание облачком срывается с губ. Пот высыхает вмиг. Доктор поправляет галстук.

— Мудрое решение, старший следователь. Наконец-то вы приняли хоть одно мудрое решение. Такой безрассудный поступок не может принести никакой пользы.

— Тащи его сюда.

Пиао уже обходит капот машины. Тень его лежит на рифлёных балках, обрывается во тьму. Шишка натягивает цепочку, Ву волочится за ним. Сколотый бетон держится на ржавой арматуре и балках. Мост обрывается очень резко… в пяти метрах впереди. Река далеко внизу, но увидеть её невозможно. Будто её нет совсем. Словно перед ними провал. Глубокий. Чёрный.

— Берёмся за ноги.

Яобань подтаскивает доктора к себе, отстёгивает наручники. Поднимает его на руки. Прижимает к себе. Такой лёгкий… просто мешок с костями. И тем напоминает его собственного деда. Как он водил его от кровати до туалета. От кровати до туалета. Рак ухватил его своей клешнёй. Выжег его. Опустошил. Такой лёгкий… просто мешок костей.

Край моста. Они берут доктора каждый за одну ногу. Становятся на колени; холод от бетона разливается по бёдрам. После недолгой борьбы свешивают доктора за ноги через край моста. Тело его яростно дёргается. Рубашка, жилет… задрались над животом, на грудь. Ниже головы машет полами пиджак. Мелочь из карманов высыпается в темноту.

— В ту ночь на берегу, что ты узнал, кого-то из покойников, или способ, которым их лишили жизни?

Ничего. Только длинная тонкая струйка слюны сбегает у него с губ, болтается напротив панорамы города… ожерелье из живого света.

— Говори. Я же скину тебя туда, доктор.

Ву с усилием поднимает голову. Глаза его не отрываются от Пиао. Он подбирает слова. Ветер, острый, как занозы, часть их уносит прочь.

— Вы… опасный глупец, старший следователь. Я старый человек… не надо меня бросать туда. Вы не посмеете… казнят… будет кончено. Остановитесь. Подумайте. Я …ший консультант полицейского депа…

Голова его обессиленно падает вниз. Внизу громыхают огни Падуна, растянувшись жестоким штрихкодом.

— Говори. Рассказывай, что ты знаешь!

Звук. Смех? Чувство юмора не оставило его, или это отдушина для ужаса?

— Мне нечего сказать. Не… глупым, старший следователь… немедленно… наверх.

Мир жестоко кренится. Полукрик, придушенный, унесённый ветром. Пиао отпускает ногу доктора и встаёт. С натужным стоном Яобань принимает на себя весь вес старика.

— Босс?

Но старший следователь не обращает на него внимания. Просто стоит и смотрит на Ву. Марионетка, висящая на фоне черноты, и почти все нити обрезаны. В паху доктора медленно расплывается пятно. Темнеет. Темнеет. Ползёт до пояса штанов. Моча струйкой сбегает по вспучившемуся животу. По груди. Доходит до подбородка, бежит по щекам, по кончику носа, по лбу… и дождём сыпется вниз. На фоне города кажется россыпью алмазов. Доктор дышит тяжёлыми рывками. Но молчит. Пиао становится на колени, руки кладёт на кисти Шишки. Медленно, осторожно, уверенно отжимает большие пальцы, по очереди, от лодыжек доктора.

— Бля, Босс, вы чего творите? Мы не можем, это же главный судмедэксперт города.

Руки Шишки скользят, не могут удержать человека. В голове он уже прокручивает падение манекена. Как он ныряет… теряет очертания, теряет форму, когда его пожирает ещё более тёмная темень.

— Нет, Босс. Нет…

Внизу старик кашляет, плачет, выплёскивает слова. Губы намочены смесью мочи, пота, слёз, слюны.

— Скажу… скажу… я всё вам расскажу.

Секунда молчания, прежде чем Пиао открывает рот. Он узнаёт слова, но голос чужой.

— Ну так расскажите.

— Завтра… увидите, завтра. Станет… ясно. Всё… узнают всё. Господи, помоги вам.

Проходит несколько секунд, и Пиао снова открывает рот. Узнаёт слова, и голос в этот раз тоже знакомый.

— Вытаскиваем его.

Пока они ведут доктора к машине, тот вытирает рукавом лицо.

— То, что вы со мной сделали, в этом не было не-необходимости, старший следователь. Я — человек принципов. Че-че-человек моральных устоев, п-принципов…

На груди по рубашке расплывается пятно блевотины. Штаны обоссаны. Но слова спокойны, как камни. Взгляд твёрд.

— …то, что вы сделали, это н-неправильно. Надо было апеллировать к этим моим качествам. Мне просто надо было быть у-уверенным, что я могу говорить о тех вещах, которые вызывают у меня отвращение, и это не будет у-угрожать моей бе-безопасности. У меня тоже есть се-семья…

Дыхание его становится всё более судорожным.

— …есть много способов убеждения, старший следователь. Много с-способов. Много способов уговаривать.

Осторожно усадив старика в седан, старший следователь набрасывает одеяло ему на плечи.

— Восемь человек мертвы, доктор Ву. У меня нет времени уговаривать. Мне нужны показания, информация. Жена мне не нужна. Одна у меня уже была.

С этими словами Пиао внезапно и остро чувствует, что ночь пахнет только прочными вещами. Вещами, которые нельзя подчинить. Бетон. Сталь. Невидимая река. Только прочные вещи… и он теперь оказался в их числе. Яобань снова надевает наручники на запястье доктора, пристёгивает его к двери. Зажигает ему сигарету. Поворачивается к Пиао. В его глазах полыхают огонь и вопросы. И шёпотом, острым, как железная стружка, он спрашивает:

— Что это было? Вы хотели убить его?

Старший следователь подходит к краю обрыва. Слова, вопросы… повисают в воздухе. Внизу река теряется во тьме. Носки ботинок нависают над краем, он балансирует на каблуках. Как просто умереть. В этот момент так просто умереть. Голова его наполняется онемением, в которое перерождается отогнанный ужас. От того, что совершить самоубийство так просто, всего один шаг. Так просто. Бессмысленно.

— Завтра, — шепчет он ночи, реке, прежде чем развернуться и пойти к машине.

— Ну что, доктор, похоже, сегодня ночью ты будешь моим гостем. Надеюсь, ты ничего не имеешь против курицы?

Ву вежливо кашляет.

— Должен признаться вам, что я вегетарианец.

По лицу Пиао расплывается улыбка, когда он съезжает с моста на подъездную дорогу. И едет в ночь.

— Я так и думал, старик.