Глинтвейн на двоих

Глава 12

Поднявшись, молодой человек обнаружил свой рост. Вполне достаточный, чтобы претендовать на приз «мистера красоты». И классический мужской треугольник — широкие плечи, узкие бедра. Хотя в его поведении проглядывало что-то неуверенное, мальчишеское. Тем не менее, он пробирался сквозь тела пьющих, стоявших за стойкой, к ней и профессору. Его движения были довольно раскованными — молодой человек уже был слегка навеселе. Он подошел к их столику и спросил:

— Тысяча извинений. А можно, я тут на секунду приземлюсь?

И, заняв свободное кресло, заговорил:

— Здравствуйте, Юлиан Петрович. Вы меня, наверное, не узнаете?

Он улыбался широкой, американской улыбкой.

Кажется, профессор начинал узнавать его. То есть, его мужской треугольник и классический профиль были неузнаваемы. Но эта обаятельная, мальчишеская улыбка и еще торчащие уши о чем-то профессору напоминали О каких-то грустных обстоятельствах — грустных для молодого человека.

— Кажется, узнаю, — смущенно ответил профессор.

— Еще бы не узнать! — обрадовался молодой человек. — Помните, какую вы мне тогда грандиозную тройку влепили, Юлиан Петрович? Первую тройку в моей биографии, и, наверное, последнюю. Но только не огорчайтесь, Юлиан Петрович, вы не знаете, как я вам благодарен! Можно сказать, что эта тройка определила мою судьбу. Вы не верите? — глаза молодого человека блестели, а улыбался он еще шире. На все тридцать два зуба. — Правда, чистая правда. И сейчас я вам скажу, почему я так благодарен. Но только при условии, если Юлиан Петрович нас познакомит. Можно, Юлиан Петрович?

Наступила неловкая пауза, которую он тут же разрядил.

— Ну вот, я — Игорь. Можно без фамилии?

Ему разрешили. И теперь он ждал ответной реакции. Ждала и Аня, у которой, похоже, перехватило дыхание. Видимо, она гадала, каким образом профессор представит ее. Назовет ли «моя студентка» или «коллега» или…

— Аня, — просто сказал профессор.

Игорь коснулся губами Аниной руки. Профессор, глядя сбоку, отметил изящный изгиб ее кисти и то легкое замешательство, с которым она протягивала руку молодому человеку.

— Неужели я поставил вам тройку? — спросил профессор.

— Тройку, — скорбно подтвердил молодой человек.

— Так сразу? — весело вмешалась в разговор Аня. — Наверное, не знали, как зовут собаку Одиссея?

— Нет, что вы. Про собаку я знал. На нашем курсе все знали про собаку. Но, кроме собаки, там было много всяких греков. И профессор про всех их слышал. Вот вы, например, помните, как Одиссея закадрила какая-то нимфа с необитаемого острова? Семь лет, что ли он у нее просидел… Я бы и года не выдержал, будь она хоть трижды нимфа. Только профессор пожелал знать, как звали эту красотку. А вы знаете, как ее звали?

Ему явно доставляло удовольствие задавать ей вопросы.

— Кажется… знаю. Калипсо?

— Совершенно верно, — улыбнулся Аргус.

— Но это еще не все, — вспоминал Игорь. — У острова было какое-то чудное название. Он мне потом месяц снился, этот остров. Название какое-то нерусское. Помните?

Нет, острова она, к сожалению, не припоминала. Аня развела руками.

— Огигия, — вновь улыбнулся профессор.

— Вот я же вам говорил! — обрадовался молодой человек. — Совершенно варварское название. И за это — тройку…

— Но вы же говорили, что благодарны профессору, — напомнила Аня. — За что же? Благодарите.

— Да-да. Спасибо, профессор. И знаете за что? Кроме тройки, вы сказали мне еще одну вещь. Кажется, не очень приятную, но это я тогда так думал. Вы сказали, что у меня не филологический склад мышления. И что мне стоит подумать о том, чтобы менять профессию. Помните?

— Кажется… довольно туманно, — смутился Аргус. — Боюсь, что… я не одному вам такое говорил. Вы уж простите за откровенность. Может быть, я ошибался.

— Нет-нет, не ошибались, — с жаром заговорил молодой человек. — Я это уже тогда понял. И в отличие от других, стал раздумывать: какой же, в таком случае, у меня склад мышления? Думал-думал и понял: деловой. Я и занялся бизнесом. Начал с того, что загнал медный кабель, нормально загнал. Потом… Ну, это не интересно. Важен результат. А он тот — что теперь я сижу на своем месте.

И он повернулся в кресле, чтобы все полюбовались его идеальной фигурой. И как он сидит на своем месте. Его мальчишеская улыбка подкупала.

— Перед нами, как мы понимаем преуспевающий бизнесмен, — сдержанно улыбнулась Аня. — Причем бизнесмен, интересующийся театром.

— Кто это вам сказал? — Как бы даже обиженно возразил Игорь. — Только делом… ну и, может быть, маленькими радостями жизни.

— Но вы же тут?

— Где? В храме искусства? Тоже по делу. Видите ли, «Поп-театр» знают, о нем говорят, пишут в газетах. Таким надо помогать, если хочешь, чтобы о тебе тоже говорили и писали в газетах.

— Иначе говоря, вы — спонсор? — уточнила Аня.

— Есть еще какое-то слово, — улыбнулся Игорь. — Был там древний грек, который всем помогал. Бывает же: помнил, помнил, и вдруг вылетело из памяти. Эскулап, что ли? Да, профессор?

Похоже, он забавлялся, но его манера не причиняла обиды.

— Меценат. Римлянин.

— Да-да, там же были еще и римляне, — резвился Игорь. — Кое-что помню, Юлиан Петрович, поверьте, хоть и не гуманитарий. Вот и «Антигона», кажется, там присутствовала.

— Мы так хотели посмотреть. И опоздали. Из-за меня, — пожаловалась Аня.

— Не обязательно смотреть. Большинство ходит в театр не для того, чтобы смотреть, а чтобы потом говорить У вас есть шанс поговорить и об «Антигоне» и о «Поп-театре». Только сразу предупреждаю: не со мной. Видите того благообразного джентльмена с короткой стрижкой за моим столиком. Он уже поглядывает в нашу сторону, побаивается чтобы не увели его… мецената. Его меценат — я, как вы уже догадались. Плачу аренду за его мастерскую. Давайте его успокоим, а? А то вот он опять смотрит. Словом, я вас приглашаю за наш столик. А, Юлиан Петрович? Обмоем мою тройку, благодаря которой я стал тем, кто я есть.

Профессор колебался.

— Ну же, — настаивал Игорь. — Не бойтесь моего соседа. Он художник из «Поп-театра», сценограф. Не кусается. Ручной. Не пьет. Я, понимаете ли, потягиваю коньяк, а он — минеральную. Мне скучно в одиночку. Впрочем, для вас главное — искусство, я понимаю. Он вас заговорит, я обещаю.

— Как вы, Аня? — почти сдался профессор.

— Я думаю, что это было бы интересно, — осторожно сказала она.

— Решение принято, — весело констатировал Игорь. — Он подвел новых знакомых к своему столику и всех представил. Художника звали Савелием. Отчества он не назвал, не любил, видимо, когда его называли по отчеству.

— Мои знакомые мечтают побеседовать про театр, — объявил Игорь. — Я организовал им эту возможность. Не возражаешь, Савелий? Установка следующая: они смертельно хотели посмотреть «Антигону», но не смогли. Хотят услышать о ней, о «Поп-театре» и, конечно же, о тебе. Естественно, они много о тебе наслышаны. Но хотят увидеть живьем. Можете начинать интеллектуальный разговор. Но прежде я хотел бы решить один деловой вопрос. Я ведь не театрал, а делец. Дело — прежде всего. Проблему я сформулировал бы так: что будем пить?

Никто не знал.

— Значит, «Наполеон» — заключил меценат. — Тут он настоящий. Не подкрашенный спирт.

— Я не пью, — отозвался Савелий.

— Уже знаем. Тебе — минералка.

— Боюсь, что коньяк после шампанского… — заговорила Аня.

— Ясно. Тогда шампанское. Тоже французское, розовое, у них, кажется, есть. Вам? — он обратился к профессору.

— Тоже шампанское?

— Да, но…

— Оставьте, Юлиан Петрович, — сердечно сказал Игорь, видя как профессор потянулся за бумажником. — Следующий раз угощение за вами. Сегодня — за мной. В благодарность за ваше участие в моей судьбе.

И он быстро направился к стойке будить задремавшего огромного бармена.

Непросто было завязать интеллектуальную беседу, как рекомендовал Игорь. Сначала никто не знал, о чем говорить. Савелий задумчиво, мелкими глотками отпивал минералку.

— Я не подозревала, что вы художник, — начала Аня. — Художники… они, по-моему, все с бородами.

— Это стереотип, — ответил Савелий. — Мы в «Поп-театре» разрушаем стереотипы.

— В духе постмодернизма? — поинтересовался профессор. Он плохо воспринимал авангардное искусство.

— Ваша Антигона, наверное, одета в джинсы и свитер? — предположила Аня.

— В тунику, — ответил художник. — Это и есть разрушение стереотипа. Вы ожидали увидеть джинсовую Антигону из авангардистского театра? Это и есть ваш стереотип. Он заслоняет ваше «я» от искусства. Мы исходим из того, что не искусство идет к человеку, а ваше «я» — к искусству. В итоге вы получаете не то, чего как будто ожидаете, а то, что ждете на самом деле. Но для этого надо разрушить…

— Стереотип, — догадалась Аня.

— Да. В глубине души вам ведь не хотелось, чтобы Антигона бегала по сцене в джинсах. Или, что еще хуже — совсем без всего?

— Нет, — покраснела Аня. — Лучше в тунике.

— Разрушаю очередной стереотип, — вмешался в разговор вернувшийся Игорь. — Розовое шампанское у них — подделка. Но вот «Абрау-Дюрсо» — настоящее. Признайтесь, что в глубине души вы мечтали выпить «Абрау-Дюрсо»?

Они именно об этом мечтали. И через минуту бармен принес две бутылки в ведерке со льдом. «Абрау-Дюрсо» мало чем уступало розовому из Франции, решили они. По крайней мере, развязало языки. Все говорили о «Поп-театре» и об «Антигоне» — даже профессор, который поначалу чувствовал себя несколько скованно. В конце концов заскучал Игорь и запретил всем говорить так долго о театре.

— Не забывайте, что у меня несколько иной склад мышления, — напомнил он.

Тогда Савелий заговорил о живописи — как в ней разрушать стереотипы.

— Лучше бы пригласил к себе в мастерскую и показал, — посоветовал Игорь.

— Безусловно, приглашу, — пообещал Савелий.

— Правильно сделаешь. Я вам советую сходить. Я ничего не понимаю в живописи, но у него там чудно. Полотна с голыми… простите… с обнаженной натурой. А теперь предлагаю покурить. Кто за?

Профессор и Савелий не курили. Оставалась Аня. Она секунду была в замешательстве, не зная, говорить ли о том, что курит. Небольшой жизненный опыт подсказывал ей, что не стоит долго скрывать вещи, о которых рано или поздно станет известно. Поэтому она подняла руку — «за».

Но, едва Игорь извлек пачку сигарет, бармен, казалось бы, мирно дремавший за стойкой, вскинул голову и выразительно посмотрел на них. С человеком таких внушительных размеров спорить не стоило. Это Игорь понял и отнесся к ситуации по-философски.

— Тут курить не принято, — заметил он. — Обычаи следует уважать. Я знаю место, где можно. Тут, в театре, близко. Разрешите, я на минуту уведу даму? — он повернулся к профессору.

Аня попыталась что-то сказать, но Юлиан Петрович опередил ее.

— Конечно, Аня, покурите. Я вас отпускаю. Мы вот с Савелием побеседуем про античную живопись.

Когда она вставала с кресла, длинный разрез на темно-зеленой ткани на миг обнажил великолепную линию бедра. Профессор не мог это не оценить. Но в его впечатлении уже не было чувственности. Ему показалось, что Аня не просто выходит — отодвигается от него. Он с легкой горечью отметил про себя, что в последнее время женщины как будто сговорились — отдаляться от него, едва приблизившись. Мужчины — уводить.

Когда Игорь и Аня приблизились к выходу, он заметил, какая это эффектная пара — он, рослый, с прекрасной фигурой и мальчишеской улыбкой, она — едва достававшая ему до плеча, но стройная и грациозная, что как бы добавляло росту и ей.

Еще он заметил, что при самом выходе, пропуская ее вперед, он, как бы невзначай, приобнял ее за плечи, а она, показалось профессору, как бы прильнула к нему.

Он по ошибке налил в свой фужер французский коньяк из бутылки Игоря и залпом осушил его.