Глинтвейн на двоих

Глава 23

Несколько десятков прожитых лет не научили профессора одной истине: чем больше готовишься к желанному событию, чем больше связываешь с ним надежд, тем с большим шумом затея проваливается. Возможно, эта неискушенность происходила оттого, что до определенного времени его жизнь катилась по накатанной колее: учеба, научная карьера, женитьба… Только позже появились непредвиденные обстоятельства: сначала проблемы с сыном, потом — Виктория… Научная работа приучила его тщательно планировать события, с тем, чтобы с необходимостью снять ожидаемый урожай. Только в последнее время и в этой сфере он стал получать подножки — как в этой истории с симпозиумом.

Всю первую половину дня он готовился к поездке. Даже извлек из холодильника огромный кусок мяса и принялся его вымачивать в уксусе, предвкушая, как будет угощать Аню мясом, изжаренным на угольях.

Не знал он и о том, что на время, и довольно длительное, телефон сделается его наизлейшим врагом. Что самые скверные новости он будет получать именно из этого источника. Первую такую новость телефон преподнес уже сегодня.

Она первая позвонила ему. И сообщила, что запланированная поездка срывается.

— Жаль, — проговорил он после длительного молчания. — Такой прекрасный день… За городом было бы чудесно.

— Не расстраивай меня, пожалуйста, — послышался голос Ани. — Я и сама переживаю.

— Но, позволь, что же произошло?

— Теперь я не могу объяснить, — наконец сказала она. — Мне просто неудобно. Я тебе все потом объясню.

Фраза «я все потом объясню», наверное, была ее любимой. «Не слишком ли много собралось вещей, которые ты будешь объяснять?» — хотел спросить профессор. Но не решился.

Вместо этого он только заметил:

— Странно… — и, понизив голос, спросил. — У тебя кто-то есть?

— Подруга, — кратко ответила она. Ее ответ показался ему резким.

— Ты не в настроении? Почему?

— Потому же, почему и ты. Я мечтала побывать за городом.

— Тогда, может быть, в следующее воскресенье?

— Скорее всего, — ответила она. — Если ничего не произойдет. А до того времени мы обязательно встретимся. Может быть, даже завтра, в университете…

— У меня с понедельника стажировка, — напомнил он. — Да и вряд ли это удобно — встречаться в университете…

— Может быть, оно и к лучшему, — задумчиво проговорила она. — Неделя обещает быть сумасшедшей, по крайней мере, для меня. Вот-вот экзамен на вечерних курсах по английскому. Потом, — она рассмеялась, — семинары, в том числе и по античной литературе. Знаешь, что я тебе скажу — эта доцент Денисова — настоящая кобра. Я догадываюсь, на какой почве у нее это. Но все равно, нельзя же так. Студенты тоже люди.

— Потом поделишься своими наблюдениями, насчет «почвы», — усмехнулся он. — Интересно будет узнать…

Казалось, беседа оживилась. Распрощались они почти весело. Но оставалась какая-то недоговоренность, которая могла обернуться для профессора рефлексиями — и они уже начались. Например, мрачноватое настроение Ани он никак не хотел объяснить тем, что сорвалась поездка за город. Причина, очевидно, была другая. Какая? Потом, эти загадочные друзья и подруги… Тип, врывающийся в квартиру с явным намерением устроить разборку. Какие-то странные намеки на приятелей, которых Аня «меняет каждый день»… Было над чем задуматься. В присутствии Ани профессор готов был верить каждому ее слову, ему достаточно было хотя бы краткого объяснения. По телефону же многие ее слова звучали неубедительно. Еще хуже было в те минуты, когда он не слышал ее голоса, но думал о ней. Она казалась ему загадочной… слишком загадочной. Ему спокойнее было бы, если бы за ней навеки закрепился имидж неуверенной в себе, наивной студентки, влюбленной в своего профессора. Ситуация же поменялась — в их отношениях за Аней ведущее начало, и в ее отсутствие мысли профессора шли вразброд. Он мог отдаться даже самым абсурдным подозрениям. Например, предположить, что весь этот роман затеян с целью… с какой? Сдать досрочно экзамен? Скомпрометировать его? Еще что-нибудь? Он отдавал себе отчет, насколько неуместны эти предположения, корил себя за них и тем больше терзался.

На дачу он так и не выбрался — ехать одному не хотелось. Теперь, окажись он на даче, всякая радость отдыха была бы отравлена. Сидя у затопленного камина, он представлял бы себе: здесь он посадил бы Аню, и она грела бы руки у живого стреляющего искрами пламени.

Он грустно пообедал поджаренным на электроплите шашлычным мясом, и оно, нашпигованное специями, почему-то показалось ему безвкусным.

А телефон, временно ставший его домашним мучителем, вновь готовил ему очередное испытание.

Он донес голос Виктории, настроенной поначалу довольно миролюбиво.

— Ты собираешься спросить меня, зачем я опять звоню? Просто.

Он ни о чем не собирался ее спрашивать. Если бы она послушалась, он бы попросил ее не звонить вообще. Так было бы легче. Ему казалось, что с каждым таким звонком он возвращается к исходной точке своей старости — тому, что произошло год назад.

— Как твое здоровье? Не мучают головные боли?

В последние годы он часто ощущал тяжесть в висках, особенно неприятную при перемене погоды. Но теперь он ответил, что все в порядке, терпимо.

— Как питаешься? Готовишь себе?

И тут не все было благополучно, но зачем ей это было нужно? А расспросы продолжались. Как будто заботливая, любящая жена разговаривает по телефону с мужем, уехавшим в долгосрочную командировку. Он не выдержал:

— Почему тебя все это интересует? Ты же что-то говорила о разводе?

— Да. Но не могу же я оставаться совершенно равнодушной к человеку, с которым прожила вместе двадцать с лишним лет?

— Ну, хорошо, продолжай.

— Ты по-прежнему один?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Прошлый раз ты прозрачно намекал на какие-то перемены в твоей интимной жизни.

— Я только сказал, что стараюсь найти в себе то, чего мне не хватало до сих пор.

— Ну и как, нашел?

Вопрос был задан в прежней язвительной манере, однако в интонации присутствовало еще что-то. Ожидание, жадное любопытство.

— Может быть, — ответил он уклончиво.

— Это, конечно, какая-нибудь смазливая девица в короткой юбчонке, лет на тридцать моложе тебя? Может быть, даже твоя студентка? Я слышала, они у тебя на лекциях боятся пикнуть и все заглядывают тебе в рот?

— Послушай, — возразил он, — тебе не кажется, что это не те вопросы, на которые я обязан отвечать? Даже если мы столько лет прожили вместе.

— Значит, все так и есть, — с холодной яростью проговорила Виктория. — Но, знаешь ты не очень оригинален в своем выборе. Многие пожилые профессора поступают так же — и потом горько раскаиваются. Даже очень скоро. Имей в виду, что одно дело — болтать с кафедры про Гомера, а другое — ложиться в постель с молоденькой стервочкой, у которой на уме секс да еще деньги. Через неделю-другую она уже разберется, что к чему. А через месяц, чего доброго, и рога наставит своему уважаемому престарелому профессору. Что?

Он молчал.

— Может быть, уже наставила? — оживилась Виктория. — Не чувствуешь зуда в лобовой кости? Может быть, ты уже заметил что-нибудь странное в поведении твоей пассии? Не сомневайся, эти юные создания не упустят ничего из радостей жизни.

Он молчал.

— Что ж ты умолк? — раздраженно спросила она. — Язык проглотил? Или… эта девица у тебя? Неудобно при ней? Скажи что-нибудь!

— Тебе обязательно, чтобы я поддерживал беседу, — медленно заговорил он. — Изволь. Благодарю за заботу, за ценные советы. Можно и у тебя что-нибудь спросить?

— Слушаю, — насторожилась она.

— Ты права: нужно интересоваться личной жизнью человека, с которым вместе прожил более двадцати лет. Итак. Как твое здоровье? Боли в суставах не мучают? Как питаешься? Не страдаешь от одиночества? Как поживает твой… избранник? Как продвигается его научная деятельность? Много ли у него молодых аспиранток?

По инерции он задал несколько вопросов в трубку, которая издавала только короткие гудки. Он положил трубку на место и стиснул виски руками.

До самого вечера он укорял себя за не вполне корректную беседу с Викторией. Она была раздражена, возможно, у нее что-то стряслось. В конце концов, у нее иной, чем у него, темперамент. Может быть, она действительно хотела позаботиться о нем… может быть. Далее, история с Аней как бы уравняла их. Нельзя было уподобляться ей. Нужно было проявить понимание, пойти на контакт, хотя… разбитого уже не склеить.

Последующие дни профессор часами просиживал в библиотеке, в зале древних литератур, готовясь к докладу. Телефон-мучитель забирал его в свою власть лишь по вечерам. И эти часы были исполнены неопределенностью и беспокойством. Каждый вечер он набирал Анин номер. Один раз он не застал ее дома — она объявила, что очень поздно вернулась от подруги. Один раз она позвонила ему сама. Однажды она была оживлена, ее настроение передалось ему, и они проболтали минут сорок, отчаянно сплетничая по поводу университетских знакомых. В другой раз ее голос выдавал усталость, апатию, она отвечала односложно и ждала его вопросов, как бы собираясь в любой момент распрощаться. На интимные темы они не разговаривали — телефон присутствовал при их беседах как постоянный и неумолимый цензор. Однажды он собрался с духом и пригласил ее к себе провести вечер за чашкой чая, даже пообещал подвезти домой. Аня вздохнула:

— Спасибо, дорогой мой, но я, честное слово, не могу сейчас. Может быть, в конце недели, в пятницу. А еще лучше, в воскресенье, у тебя на даче, как мы договаривались. Ты, надеюсь, не передумал?

Нет, он, конечно, не передумал, но он ясно видел контраст между ее поведением до их близости — и теперь. Он спросил, почему у нее такой усталый голос. Она сослалась на загруженность занятиями, на то, что много задают, и особенно свирепствует доцент Денисова. Тут они немножко посплетничали по поводу Денисовой, и Аня почти развеселилась. Но внезапно она вспомнила о том, что на курсах по английскому ожидается через неделю какой-то необычайно сложный тест, а она ничего не знает, нужно готовиться.

В конце концов настал уик-энд. И тут Аня преподнесла ему самую большую неожиданность. В субботу она позвонила сама и жалобным голосом попросила отсрочить поездку за город — еще на неделю. Он, озадаченный, спросил, что случилось. Оказалось, что Аня ужасно боится провалить тест — из-за этого ее могут отчислить из группы. Она намерена все выходные сидеть за учебниками. В конце концов они договорились перенести поездку еще на неделю, и профессор постарался в разговоре не выдать своего разочарования. Зато он все выходные мучился самыми серьезными подозрениями, о которых позже ему неловко было вспоминать.

Следующая неделя оказалась еще более неблагоприятной. В понедельник вечером, когда он поздравил ее с успешной сдачей теста и предложил отметить это событие, она, возбужденная этой удачей, с восторгом согласилась. Они договорились встретиться у него во вторник. Но назавтра оказалось, что на Аню свалился какой-то сверхсрочный и дорогой заказ, и она вынуждена по много часов проводить у компьютера, набирая текст. Он не настаивал, решив, что все выяснится в выходные. Почему-то он уже слабо верил, что их поездка за город состоится и в эти выходные.

Ему начало казаться, что их отношения, едва завязавшись, вошли в фазу необратимого распада. Ему мерещились молодые, более удачливые поклонники Ани, с которыми она проводит вечера. Иногда он думал, что она, из жалости ли, по неопытности ли, не решается заявить ему открыто о своем разочаровании в нем.

Тем временем приближался срок его отъезда, и он не мог смириться с мыслью, что эти отношения останутся такими же странными до последнего дня, и он уедет, так и не разобравшись в том, что происходит. Он решил вызвать Аню на открытый разговор, даже по телефону, но тут она позвонила ему сама и заявила, что заболела.

В самом деле, голос ее был какой-то замороженный, чувствовалось, что слова она выговаривает с трудом.

— Что у тебя?

— Ничего особенно серьезного. По-видимому, грипп. Температура. Голова раскалывается. Но надо отлежаться.

— Я навещу тебя.

— Я была бы очень рада… Но… Я думаю, не стоит. Понимаешь… Я сейчас неважно выгляжу… Неважно — не то слово. Настоящая развалина. Мне бы не хотелось, чтобы ты видел меня такой. Кроме того, сейчас приедет подруга. Не бойся, я не буду одна. Марина мне поможет.

— Но я хотел бы передать…

— У меня все есть. Спасибо, дорогой. Обещаю, что через несколько дней встану на ноги. И тогда мы выполним наши планы. Ты ведь не забыл? А сейчас можно я лягу? Мне правда очень плохо.

Он решил перенести разговор на то время, когда она выздоровеет. Ее слова о том, что ей не хочется, чтобы он видел ее больной и жалкой, показались профессору странными. Он подумал о себе: захотел бы он увидеть ее, стань ему плохо? И ответил утвердительно. Очевидно, многие вещи она видела иначе. Если только… И у него опять разыгралось воображение.

В конце концов ему стало совестно, что он позволяет себе такие подозрения, в то время, как ей действительно плохо. Он решил уйти на несколько дней с головой в работу. Через некоторое время все выяснится.