Африка. Год в Ботсване

Глава 11 В буше

Стоило нам выехать за ворота (дети только-только перестали махать гостеприимным хозяевам, скрывшимся за поворотом), как перед самым капотом автомобиля внезапно выскочили две зебры. Взбрыкивая задней частью, они весьма резво понеслись по вырубке. Виляя влево-вправо (небось думали, будто я попытаюсь нагнать их), они обрушили на Старую Королеву-Маму комья сухой земли, вылетавшие из-под их копыт.

Впервые в жизни я видел этих величественных животных совсем близко. Очаровывала уже одна их полосатая шкура, блестевшая на солнце от пота, к тому же зебры так перебирали своими короткими мускулистыми ногами, что нам захотелось и дальше следовать за ними по дороге. Они шумно мчались вперед, покачивая головами вверх-вниз; энергия буквально била из них ключом. Вот на их пути оказалось старое поваленное дерево — и зебры ловко преодолели препятствие, синхронно его перепрыгнув. Старая Королева-Мама объехала его, без всяких последствий для себя сокрушив иссохшуюся крону, и вновь пустилась в погоню. Дети за моей спиной, беспрестанно взмывая в воздух, восторженно взвизгивали каждый раз, когда мы проносились через лужу или когда через боковые окна внутрь попадали ветви склонившихся деревьев, забрызгивая потолок зеленым соком.

Наконец, увы, животные резко свернули вправо и, подпрыгнув до невозможности высоко, исчезли за изгородью. Задыхаясь от веселья, мы замедлили скорость и остановились. В возбуждении погони я как-то не следил за направлением и теперь, посмотрев в зеркала, попытался определить наше местоположение — но увидел лишь бесконечную зеленую аллею. Я сверился с картой, на которой Хэппи (вот вредитель!) уже что-то начиркал. Вроде бы все шло как надо, хотя я и понятия не имел, сколь долго мы неслись за зебрами. Во время преследования я точно не замечал никаких левых поворотов.

Возможно, лучшим выходом было продолжать ехать дальше. До поворота наверняка уже недалеко, а потом надо будет лишь свернуть да ехать себе прямо, пока не наткнемся на основную дорогу. В кузове дети вновь затянули песню. Поразительно, но они, кажется, запомнили кое-какие слова на африкаанс из песен Ханса, и хотя и понятия не имели о смысле, все равно весело их напевали под дирижирование Долли.

Мурлыкая себе под нос, я вел машину дальше, наслаждаясь удивительными пейзажами и очаровательной компанией. В какой-то момент мне пришлось резко свернуть, чтобы не наехать на камень размером с солдатский шлем, а затем еще и еще раз — булыжники были раскиданы по просеке словно мины на минном поле. В конце концов, из опасения повредить чувствительное шасси Старой Королевы-Мамы, я вынужден был снизить скорость. И когда после этого повнимательней вгляделся в один из этих бугров, то с удивлением обнаружил, что наткнулся на семейство — и весьма многочисленное — черепах. Совершенно очарованный, ибо доселе видел подобных тварей не иначе как в картонных коробках, я остановился. Мы все очень-очень тихо выбрались наружу и приблизились к этим доисторическим животным. Лично я был уверен, что черепахи просто обязаны скрыться под панцирями. Однако им, похоже, все было нипочем, даже когда я взял одну, чтобы прикинуть ее вес, — она лишь посмотрела на меня со скучающим видом. С другой стороны, мимика у черепах весьма ограниченная.

Кортни — вероятно, более всех из нас любивший животных — лег на живот, оказавшись лицом к лицу со своим новым другом, и стал потчевать его обедом из тщательно отобранных травинок. Мальчик тихонько разговаривал с черепахой, и его как будто совсем не волновало, что беседа была односторонней.

Через несколько минут я все-таки начал задаваться вопросом, а не стоит ли нам вернуться, поскольку все так же не был уверен, что мы едем правильно. Дав детям напиться из большой канистры, привязанной в задней части автомобиля, я удостоверился, что никого не укачало и что никому не требуется в туалет. После чего мы поехали дальше.

И дальше.

И еще дальше.

К тому времени мы уже должны были спокойненько ехать себе по основной дороге, однако вместо этого все еще продирались по травянистой колее. А она все тянулась и тянулась — казалось, бесконечно. И потому я испытал неимоверное облегчение, когда наткнулся наконец на левый поворот. Отчасти из-за того, что мне так не хотелось признавать, что я совершил ошибку, а также из-за невероятного однообразия местности, я убедил себя, что мы все-таки едем правильно и меня просто слегка подвело чутье: поворот должен быть чуть позже. Я воспрял духом и присоединился к распеванию бессмысленной африкандерской песенки. Когда же мы пересекли огромный широкий коридор, прорубленный в буше, я понял, что ошибку мы все-таки сделали, или, точнее — поскольку я не смел возложить ответственность за навигационную неточность на шестилеток, да и Элизабет не изучала карту с Хансом, — это я сделал ошибку. Так или иначе, мы, увы, совершенно заблудились.

Повернуть направо или лучше налево? Может, все-таки развернуться и поехать назад? Или же продолжать двигаться прямо? С дрожью я посмотрел на топливный расходомер, но, к моему облегчению, бак все еще был полон на две трети. Мы поехали дальше.

К счастью, наши великодушные хозяева снабдили нас упаковками с обедами, и дети, чье начальное воодушевление нашим великим приключением стало потихоньку угасать, развернули свертки и теперь были сосредоточены, вопреки всем усилиям Элизабет, на усеивании пола кузова крошками и кусочками еды.

В конце концов пришлось остановиться снова, и пока дети бродили неподалеку вокруг, я принялся напрягать мозги, пытаясь решить, что же нам делать дальше. Мда, это надо же так влипнуть. Я понятия не имел, как следует вести себя в буше. Наверное, ближайшими человеческими существами здесь были только наши друзья-фермеры. Мне даже подумать было страшно, как далеко они теперь находятся, поскольку ехали мы, считай, часа три. Вспомнив о гостеприимном костре и уютном сеновале, я немножко упал духом. И настроение мое не особенно поднялось, когда в поле моего зрения попала стая наиомерзительнейших птиц — африканских марабу, раздиравших труп какой-то изрядно разложившейся и потому не опознаваемой антилопы. С почти лысыми головами, за исключением клочковатых волос, они копались в ее внутренностях, словно сборище безработных адвокатов[68].

Что тревожило меня более топливного вопроса — слава богу, на крыше у меня была пристегнута двадцатилитровая канистра, — так это то, что день был в самом разгаре. Мне было прекрасно известно, что в данной части земного шара, в силу близости к экватору, темнеть начинает очень скоро. Так что в запасе у нас оставалась всего лишь пара часов дневного света, а я по-прежнему понятия не имел, в каком же направлении двигаться. Если в течение этих двух часов — ну, может, чуть больше — нам не удастся отыскать дорогу, то возвращаться домой придется в темноте. Меня весьма беспокоило и то, что не было никакой возможности как-то связаться с Касане, — однако наиболее актуальным представлялся вопрос, где же нам провести ночь.

Если вспомнить, сколько животных мы увидели за время путешествия по бушу (среди них были жирафы, слоны, зебры и множество антилоп), не трудно сообразить, что здесь водится и масса других тварей, многие из которых появятся лишь после наступления темноты, к тому времени изрядно проголодавшись. Определенно, буш не был тем местом, где можно провести ночь четырнадцати шестилеткам. К счастью, до сей поры никто из ребятишек не понял, что что-то идет не так, и даже Элизабет, которая должна была заметить, что обратное путешествие получалось значительно продолжительнее, нежели на ферму, внешне оставалась абсолютно невозмутимой.

Мы снова двинулись в путь, но уже скоро я ударился в панику и начал сворачивать в каждый попадавшийся проход. Весьма часто они заканчивались тупиком, и мне приходилось давать задний ход до первоначальной колеи, что сопровождалось значительными трудностями. Тень Старой Королевы-Мамы стремительно удлинялась, и солнце, большую часть дня провисевшее прямо над нашими головами, стало скатываться по небу и постепенно скрываться за деревьями. Птицы, до этого неутомимо порхавшие повсюду, мигом угомонились. Наконец вокруг нас воцарилась странная тишина, и когда мы все-таки остановились, единственным различимым звуком было потрескивание разогревшегося двигателя, который я выключил, дабы попытаться восстановить в смятенном уме весьма извилистый перечень сделанных сегодня поворотов. Бабуины, до этого следившие своим непостижимым взором за нашим передвижением, теперь тоже почти исчезли.

Скоро свет уже можно было описать лишь как неясный, а затем и вовсе стало решительно темно. И только теперь у детей, до сей поры безмятежно предававшихся играм позади меня, появилось чувство, что поездка идет не совсем по плану. Я буквально ощущал их беспокойство, даже тревогу. Что же нам делать? По мере того как темнело, я испытывал все меньше энтузиазма относительно выхода наружу, но мне вряд ли удастся удержать всех детей в тесноте Старой Королевы-Мамы до следующего утра.

Тут мы оказались на особенно разбитой и узкой тропе, и мне пришлось значительно замедлить ход, из опасения налететь на зад слона из-за многочисленных и достаточно крутых поворотов. Почву усеивал их навоз, и я внезапно вспомнил, что это почти наверняка означает наличие поблизости водопоя — которым, впрочем, воспользоваться мы вряд ли сможем.

И вдруг, краешком глаза, я заметил какое-то яркое мерцание меж деревьев. Но, стоило нам немного проехать, как оно исчезло. В отчаянии я принял внезапное решение дать задний ход, повлекший за собой резкий толчок, что вызвало в кузове дружное громкое охонье. Затем последовал удар в нише для ног у пассажирского сиденья, когда Олобогенг, сидевшая на нем на коленях спиной к лобовому окну, грохнулась вниз на попу. Оправившись от изумления, девочка выбралась назад и захихикала. Мне же было совсем не до смеха. Вернувшись наконец к месту, откуда, как мне показалось, я увидел свет, я испытал неимоверный восторг, удостоверившись, что он действительно там был. Хотя судить о том, откуда он исходил, было трудно, находился источник света, судя по всему, относительно близко.

В темноте было невозможно определить, как к нему подобраться, да и, пришло мне в голову, еще неизвестно, что там окажется. И все же хоть какой-то свет был много лучше отсутствия такового. За неимением идеи получше, я поехал дальше, преодолевая ухабистую и все более сужающуюся дорожку. Мы как будто двигались по тоннелю. В кузове все притихли: несомненно, дети заметили наш шанс на спасение, — быть может, не совсем безлюдное местечко для ночлега.

Повернув, дорожка вывела на проезд пошире и почти сразу же снова исчезла. Опять появился свет! Мы снова нырнули в буш, как вдруг на дорогу выскочила импала — наши фары высветили ее черные рожки. А уже в следующее мгновение я пришел в замешательство при виде упорядоченных очертаний — посреди хаотичности дикой местности — геометрически правильных квадратов и прямоугольников вокруг залитого белым светом восходящей луны водоема, ярдов пятнадцать-двадцать в ширину и около тридцати в длину. Это оказался небольшой палаточный лагерь.

На берегу, на деревянных настилах, было возведено шесть или семь просторных прямоугольных палаток. На дальнем конце стояла объемная boma, традиционная круглая африканская хижина с соломенной крышей. Вход в нее был открыт, и внутри она освещалась, судя по всему, электрическим светом. Мы доехали до нее по ровной песчаной дорожке с другой стороны озерца. Полный надежд, я притормозил рядом.

— Пожалуйста, оставайтесь на своих местах. Не волнуйтесь, я через минуту вернусь.

Тревога в задних рядах была едва ли не осязаемой, и несколько маленьких фигурок позади меня прильнули к Элизабет. Тревога на переднем месте была не намного меньше.

Я вышел.

В свете хижины вырисовался силуэт высокого мужчины. Щелчок — и мне в глаза ударил луч фонаря.

— Кто это? — последовал грубый вопрос. Говорили, несомненно, с южноафриканским акцентом.

— Э-э-э… здрасьте… Добрый вечер. Очень извиняюсь за беспокойство, но мы совсем заблудились.

— Ох, а я подумал, что это Дирк! — последовал ответ.

— Дирк?!

Наверняка все-таки не тот Дирк. Для меня это было бы уж слишком.

— Нет, чтоб мне провалиться, меня зовут Уилл. Я из Касане. Я вправду заблудился на этих дорожках. Мне действительно очень неудобно вас беспокоить. Но не позволите ли нам остаться здесь на ночь?

— Ну, вообще-то это будет трудновато, потому как, видишь ли, тут частный лагерь. Полагаю, ты мог бы поставить свою палатку где-нибудь в буше, если хочешь. Да, кстати, а мы — это кто?

Вопреки той чрезвычайной ситуации, в которой мы оказались, я все-таки предвидел этот вопрос. И я не смог найти ответа на него более четкого, кроме как открыть заднюю дверцу Старой Королевы-Мамы. Из нее тут же высыпали все дети, за исключением Ботле, крепко заснувшего в объятиях Элизабет.

— Господи! — выдохнул голос за фонарем.

— Да, я понимаю ваше удивление. Мне и вправду очень неудобно вас беспокоить, но вот такая уж участь выпала на мою долю. Понимаете, мы ехали из Пандаматенги, и я совершенно заблудился, так как не знаю дороги…

Я слышал собственный лепет, продолжая нести всяческую чушь, по мере излияния становившуюся все менее внятной. Неужели он нас прогонит?

— Кто там, черт возьми? — гораздо менее дружелюбно раздалось из недр хижины, теперь уже с явным американским акцентом.

К этому времени человек, задававший мне вопросы, подошел поближе, и в свете фонаря я смог разглядеть, что это был высокий длинноволосый блондин, думаю, лет под шестьдесят.

— Привет, меня зовут Барри, — представился он, не сказать чтоб совсем уж нелюбезно. Он осветил перепуганных, но также и весьма уставших детишек. В этот момент на пороге boma возникли еще две фигуры.

— Я полагал, что здесь никого, кроме нас, не будет! Откуда, черт возьми, они здесь взялись? — уже совершенно негостеприимно заорал американец.

— Ну милый, не будь таким злюкой, — раздался мелодичный женский голос. — Они просто заблудились в этих африканских дебрях. Прояви немного сочувствия. Ну ты только посмотри на этих миленьких детишек. Эй, ребятки, как дела? Господи, вы и вправду такие уставшие. Взгляни на эту маленькую девочку — она просто с ног валится, бедная крошка. Эй, заходите, ребятки, заходите. Отдохните здесь.

— Черт подери, дорогая! Так не пойдет! С какой стати пускать сюда первых встречных. Это только для нас!

— Черт подери, дорогой! — передразнила американца дама. — Ты здесь только для того, чтобы убивать.

Я и без того уже пребывал в замешательстве, а последнее заявление и вовсе привело меня в полный ступор. Но все же ответственность за малышей лежала на мне, так что я сглотнул пару раз и обеими руками вцепился в футболку на груди.

— Мне очень жаль, что мы вас потревожили, и нам не хотелось бы причинять вам неудобств. Я всего лишь надеюсь, что нам удастся найти место, где эти дети могли бы немного отдохнуть.

После добавочной порции ворчания меня пригласили в ярко освещенную хижину. Подмигнув детям и пообещав, что скоро вернусь, я вошел внутрь. Моим глазам понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к свету, после чего они зафиксировали невообразимо роскошную обстановку. С одной стороны стоял полностью оснащенный бар, заполненный древним виски и хрустальными бокалами без ножек. Больше никаких ширм и перегородок в комнате не было. Позади стоял большой обеденный стол, а спереди, возле окна с видом на водоем, — комплект кожаных диванчиков, расставленных вокруг стеклянного столика. Пол устилали шкуры животных. С одного взгляда я опознал леопарда, гепарда и льва. Я поискал глазами мусорную корзину, — конечно же, она была сделана из слоновьей ступни.

На одном из диванов сидел худой лысый мужчина и курил огромную сигару. Его экипировка вполне подошла бы какому-нибудь злодею из фильма про Тарзана. Хотя на его костлявой фигуре она и болталась как на вешалке, однако сшита была из дорогого материала. Одеяние женщины, сидевшей рядом с ним, было таким же. Значительно моложе своего партнера, она все же была не первой молодости, хотя и прилагала энергичные усилия по борьбе с Дедушкой-Временем: главным оборонительным оружием этой дамочки явно был широкий ассортимент дорогой косметики. Ее безупречные волосы, выбивавшиеся из-под возвышавшегося на голове светлого шлема, посреди дикого буша смотрелись абсурдно неуместными, однако, в то время как мужчина выглядел черствым и холодным, этаким ворчуном и мизантропом, она словно излучала материнскую мягкость, чувствовался добрый, великодушный характер.

Эта парочка несомненно приехала сюда отдохнуть, Барри же — а больше в комнате никого не было — был словно создан для подобной среды. Как и мой друг Ханс из Пандаматенги, он был крупным мужчиной, хотя и несколько худощавым, но все же очень сильным. Он вполне сошел бы за рестлера на гладиаторских игрищах — впрочем, на нем тоже была сафари-амуниция. Правда, ему она была совершенно впору, и вообще он смотрелся здесь вполне органично. Прямые грязные светлые волосы Барри падали ему на плечи, возле бледно-голубых глаз виднелись морщинки, а подбородок его покрывала густая щетина медного цвета. Впрочем, самым примечательным в этом человеке было то, что на бедре он носил револьвер. Однако, вопреки этому, вид у него, как и у женщины, был не угрожающий, а вполне дружелюбный.

И без того уже наговорив предостаточно, я решил молчать, пока меня не спросят. Было совершенно ясно, что старика наше появление ни в коем случае не развеселило, двое же других как будто отнеслись к нам более сочувственно.

— Барри, — начал старик, словно совершенно позабыв о моем присутствии, — ты ведь знаешь, чего я хочу, когда приезжаю охотиться, не так ли? Знаешь, чего я хочу, а? Эксклюзивности! Скажи это, Барри! Эксклюзивность!

— Да, Ричи, я в курсе. Я знаю, что ты всегда ищешь эксклюзивности, и не могу винить тебя за это. Но послушай, дружище, произошел форс-мажор. Понимаешь, этим людям просто не повезло. Здесь очень легко заблудиться, особенно если прешься вперед без всякого понятия.

Кажется, никто не удосужился заметить, что при этих справедливых словах я густо покраснел.

— Что ж, может, мы все-таки окажем им гостеприимство в африканских традициях? — предложил Барри.

Ричи, со своей стороны, как будто не горел желанием помочь нам.

Повернувшись ко мне, он смерил меня придирчивым взглядом и вопросил:

— Так ты типа школьного учителя, что ли? Откуда эти чертовы детки явились?

Тут Китсо, всего лишь любопытный маленький мальчик, вступил в освещенное пространство и вежливо протянул руку Ричи в ботсванской манере, придерживая левой кистью правый локоть. Ричи совершенно не обратил на него внимания и, прежде чем я успел представить Китсо, продолжил:

— Господи, вот чего мне не хватало! Какого-то англичанина, мистера Чипса[69], ха-ха, и целого грузовика чертовых негритят! Плесни-ка мне еще виски, Ширл.

— Ой, да ладно тебе, милый. Не выступай, ладно? Там, у пруда, целых четыре пустых палатки. Детки могут переночевать в одной из них, и они уедут раньше, чем ты проснешься, так ведь? — Ширл поднялась и направилась к бару, на ходу адресуя мне этот вопрос.

— Совершенно верно, да, нам действительно надо будет уехать рано утром. Вы не услышите от нас ни единого звука. Самые тихие дети в… э-э-э… да где угодно, где угодно во всем мире, в общем, где вы только можете себе вообразить, — запинаясь, закончил я.

Ричи, уткнувшись носом в свой виски, сначала словно и не слышал этого обмена репликами. Воцарилось неловкое молчание, и некоторое время мы вчетвером лишь переглядывались.

— Черт побери, женщина, с какой стати ты решила, что я такой добряк? — Внезапно американец уставился на нас. — Ты что, думаешь, что я добился всего, будучи таким лохом? — Он снова глотнул виски. — Ладно, полагаю, коли я заплатил за все другие палатки, то нестрашно, если ими воспользуются всего лишь на одну ночь.

— Ох, я вам крайне признателен. Поверьте, что я вовсе не хотел вас беспокоить.

— Послушай-ка, мистер Чипе, — упивался Ричи своим остроумием, — благодари не меня, а мою придурковатую жену. И если я услышу хоть один писк со стороны этих маленьких паразитов во время ужина, я лично возьму пушку и поотстреляю их сраные бошки. Меня нельзя беспокоить во время ужина, — пробормотал он в стакан.

Как раз в этот миг в дверях хижины возник повар в полном кухонном облачении, в руках у него был большой металлический поднос, загруженный блюдами. Барри, восприняв это как сигнал к нашему удалению, взял меня за локоть и вывел наружу, прежде чем я смог что-либо ответить.

— Грузи детей в машину и езжай за мной.

Мы проехали несколько сотен метров вверх по склону за хижиной, пока не оказались у, по-видимому, кухонного блока.

— Хорошо, теперь все заходите, — сказал он тихо и дружелюбно. — Еды у нас вполне достаточно, чтобы накормить твоих маленьких друзей.

И действительно, все здание было отведено под одну огромную кухню, посреди которой стоял огромный стол, весьма напомнивший мне лабораторный, хотя этот был много шире. Через несколько минут вернулся повар и поздоровался с детьми на сетсвана.

— Dumela, rre, — ответили они вежливо и несколько смущенно и по указанию Барри расселись по стульям.

— Обычно здесь кормятся следопыты, но поскольку на данный момент у нас всего один клиент, большинство из них разошлись по своим деревням. Сезон подходит к концу, так что мы тут потихоньку сворачиваемся. Вы, друзья, поспели как раз вовремя. Тушеного мяса у нас достаточно, чтобы накормить целую армию, — хихикнул он.

Еда оказалась равным образом сытная и вкусная, и когда дети прикончили по тарелке — а кое-кто и по две, — вид у малышей был такой, словно они вот-вот рухнут на землю. Мы прокрались гуськом вниз по узкой тропинке и оказались позади больших палаток. Расстегнув задние входы, Барри завел мальчиков в одну, а девочек в другую и, вытащив из железных ящиков одеяла, всех уютно устроил. Элизабет, к своей величайшей радости, обнаружила, что ей отвели отдельную палатку.

— Ты, наверное, не откажешься от виски, а, Уилл? — подмигнул мне Барри, показав и мою палатку. — Ричи отправляется баиньки в десять, точно по расписанию, почему бы нам с тобой потом не посидеть? Я буду поблизости.

Так что где-то через час я оказался у костра и слушал байки Барри о других «великих белых охотниках» вроде Ричи, попивая отменнейший шотландский виски.

— Ты ведь из Касане, да?

— Ну, не совсем… Но сейчас живу именно в этом городе, оттуда. Бывал там?

— Да, наведываюсь туда раз в два месяца, пополнить запасы. — Он помолчал и сплюнул. — Знаешь Дирка?

— М-м-м, да, — я едва ли не отшатнулся при этом имени.

От глаз Барри это не укрылось.

— Ты прав. Он полный… — Тут Барри замер, прислушался и скорчил мину. — Только черта помянешь, и он тут как тут.

Напряженно вслушиваясь, я все-таки не различал ничего, кроме слабого потрескивания костра, разведенного перед открытой хижиной. Но вскоре из глубины буша донесся тихий, едва уловимый ровный гул дизельного двигателя, а минут через пять я увидал яркие желтые огоньки фар, скачущие вверх-вниз по неровной дороге. Пока я набирался решимости (предстоящая встреча меня отнюдь не радовала), Барри схватил меня за плечо и велел:

— Помалкивай о детях. Дирк у нас профессиональный охотник. Считает, что это его место. Я все улажу.

Взревев, bakkie развернулся за хижиной, и до нас донеслось хлопанье дверьми, за которым последовали какие-то указания. Через минуту оттуда в сопровождении двух своих сыновей, Эдвина и Эрвина, появился Дирк. Молодежь едва ли удостоила меня взглядом и направила свои стопы к столику с напитками, Дирк же при виде меня остановился как громом пораженный.

— Э… Привет! — сказал я бодро. — А я тут мимо проезжал, подумал, почему бы не заглянуть!

Просверлив меня взглядом, Дирк явно решил не удостаивать меня ответом и тоже двинулся хлебнуть спиртного.

— Барри, мой bru, у меня куду и приличная канна в холодильной камере. Когда поедешь через Касане, не забросишь их ко мне?

— Конечно, Дирк, никаких проблем.

— Можешь угостить мальчиков из лагеря тем старым буйволом из холодильника, если хочешь, только не отборными кусками. Мы увезли слониху на безбортном грузовике в деревню. Эрвин и Эдвин в конце концов разделали ее на шесть частей, а с головой мы не стали заморачиваться. Она на задворках — к следующему сезону должна сгнить, ладно? Скажу тебе, мой bru, пила эта работает что надо. Проходит по кости как по маслу. Да, мальчики?

Его сыновья молча кивнули и принялись шумно сосать пиво из банок, предварительно осушив по стаканчику бурбона.

— В общем, на сегодня хватит. С рассветом тронемся отсюда. Поедем во Франсистаун прикупить боеприпасов, да еще дела кой-какие обтяпать. — И с этими словами он зашагал по деревянному настилу меж палатками и залитой лунным светом водой. Его сыновья следовали за отцом по пятам. Внезапно Дирк остановился, словно уловивший какое-то движение хищник. Мне было видно, как поворачивается его массивная голова, пока он со своего наблюдательного пункта просматривает буш.

— Двигай за мной, — прошептал Барри, и мы при свете лишь костра да луны, пригнувшись, побежали по расчистке.

Мы остановились в нескольких ярдах от троицы и, проследив за их взглядом, поискали в раскинувшейся под нами местности движущийся объект.

— Вон, — прошипел Барри. — Сассаби! Это редкость, братан. Самая быстрая антилопа в Африке, — указывая мощной загорелой рукой, он явно был возбужден. — Поблизости должны быть и другие. Они всегда перемещаются стадами.

Антилопу, казалось, ничто не тревожило, она стояла себе как вкопанная, отражаясь в воде. Я осмотрелся по сторонам в поисках ее сородичей и на низком гребне, как раз над водоемом, заметил какое-то движение. Поначалу разглядеть очертания животных было невозможно, однако вскоре стало ясно, что это вовсе не антилопы. Я по неопытности принял было их за гиен, однако, вглядевшись, различил, что шкуры двадцати или около того хищников усеяны множеством желтых, белых, коричневых и черных пятен.

— Гиеновые собаки, — одновременно выдохнули мы с Барри, зная, что явление это весьма редкое. Из-за своего злобного нрава и способности уничтожать все поголовье скота, где бы они ни странствовали, африканские гиеновые собаки последовательно отстреливались землевладельцами и со временем стали самым редким видом на всем континенте. Наблюдать их в движении было уже поздно, ибо, как правило, эти животные ведут дневной образ жизни.

На наших глазах один из хищников отделился от группы и закружил возле сассаби, которая слегка дернулась и нервно повернулась, чтобы осмотреть тылы. Осознав опасность, она решила обратиться в бегство, однако, взбегая на холм, обнаружила окружающую ее стаю. И как раз когда голова антилопы начала нервно дергаться, выискивая пути отхода, гиеновая собака сзади напала на нее.

Застигнутая врасплох, антилопа рванула в единственном открытом для нее направлении — прямо в озеро. Быстро потеряв опору, бедняга поплыла, перемещаясь в бурлящей мутной воде удивительно проворно. Одним пружинистым прыжком гиеновая собака оказалась в воде вслед за ней. Я прищурился; сейчас начнется схватка. Собака быстро перебирала лапами — глаза горят, темно-каштановый язык высунут сбоку, и вот она уже плывет рядом с подергивающейся антилопой, чьи рога от усилий раскачиваются вперед-назад. Несколько ярдов животные проплыли бок о бок. Медленно, едва ли не осторожно, гиеновая собака потянулась пастью к сассаби и как-то неуверенно вцепилась в большое ухо жертвы. Убедившись, что хватка крепкая — не просто укус, — собака потащила антилопу под воду, умышленно топя ее.

Голова сассаби медленно скрылась под поверхностью, и после одиночного всплеска от ног и брюха и энергичного подергивания шеей бедная антилопа прекратила бороться. Очень быстро все было кончено, и гиеновая собака поплыла к берегу, таща за собой остававшийся на плаву труп. Вновь оказавшись на суше, она проволокла тушу — бывшую, вероятно, раза в три тяжелее ее самой — по песчаному берегу и затем двинулась в буш. Медленно и жадно крадясь за своим вожаком, исчезли в ночи и остальные хищники.

Спереди до меня доносилось тяжелое дыхание Дирка, который вместе с сыновьями шел к своей палатке. Я услышал, как он говорит им тихим и скользким, словно кровь, голосом:

— Естественный отбор, мои мальчики, естественный отбор.