Глава 14 Мистер Манго вновь в седле

Вопреки моим предчувствиям (а я подозревал, что мы обречены состариться в застенках замбийской тюрьмы, позабытые всем внешним миром, что я никогда не вернусь к родным английским берегам, никогда не увижусь с семьей и друзьями, и что мы будем сидеть лишь на хлебе и воде), Крис оставался на удивление веселым. Даже когда нас заперли в ка-мере, вполне соответствовавшей моим представлениям о тюрьме, он уверял, что нас вот-вот освободят. У Криса напрочь отсутствовало ощущение трагедии, хотя даже он должен был прийти к выводу, что песенка его спета, когда через пару часов его вывели из камеры два солдата. Я слышал топот их ботинок по стальному полу.

Зажав уши, я безутешно ожидал звука передергиваемых затворов расстрельной команды, однако до меня доносился лишь гул пролетавших над головой самолетов. Когда Крис наконец вернулся, никаких признаков удрученности своей короткой прогулкой в Долину Смерти он не выказывал и даже заявил, что пленители наши вполне славные парни.

Затем настал мой черед.

Вообще-то оказалось, что Крис был абсолютно прав. Юноши с автоматами действительно были чертовски славными парнями. Когда стало ясно, что за исключением способности распознать крылья, пропеллеры и шасси мои познания в аэронавтике равняются нулю, группа молодых солдат, заполнившая маленькую комнату для допросов дымом, стаканчиками с кофе и пугающим количеством оружия, заметно расслабилась.

В ответ на вопрос, где я работаю, я подал положение дел в несколько более выгодном свете, сообщив, что являюсь в Ботсване футбольным тренером. Это тут же вызвало огромный интерес.

— Вы тренер ботсванских «Зебр»? Хорошая команда. Частенько делала Замбию. Так вы их тренер?

— Э-э… Нет, не совсем.

— Какую команду вы тренируете, мистер Рэндалл?

(Заполняя анкету, я начал было записывать себя как мистер Манго, и мне пришлось переправлять «М» на «Р».)

— Не уверен, что вы когда-нибудь узнаете о ней. Хм… Она называется «Касаненские Куду».

— Я знаю ее, я знаю ее! — Сие поразительное откровение исходило от какого-то горячего паренька в чересчур большой для него форме. Он в возбуждении вскочил, а затем весьма неуверенно снова уселся.

— Кто ваш лучший бомбардир?

— Хм… Ну, Артур весьма неплох, порой у Блессингса тоже прилично получается.

— А полузащитник? Кто ваш Дэвид Бэкхем?

— Что ж, Стелла отличается быстротой, хотя проход у нее несколько неровный.

— А кто еще? Кто еще?

К счастью, прежде чем разговор дошел до футбольных заслуг Ботле, в дверь просунул голову сержант, и с многочисленными «пш-ш-ш» и одним «ай!» сигареты были поспешно затушены. Все усердно принялись за канцелярскую работу, а мне объявили, что я свободен. Какой порядок расстановки игроков на поле я предпочитаю, поинтересовались солдаты, когда мы шли назад ко взлетно-посадочной полосе, — четверка-четверка-двойка или «елка»?

— Ох, — с трудом выдавил я (земля кружилась у меня под ногами после помилования от смертной казни), — надеюсь увидеть когда-нибудь «елку». Убирай колодки, Кристофер!

Летя словно вольные птицы домой, мы возвращались в Ботсвану над водопадом Виктория. Я уже давно отнюдь не восторженный новичок-турист, но когда Крис повернул рычаг управления вправо и самолет завалился набок, а двигатели ревом огласили спуск к тому, что африканцы называют «Гремящий Дым», я понял, что все испытания и бедствия этого полета, в том числе и непродолжительное заключение в тюрьму, того стоили.


С началом второй половины четверти жизнь вернулась в привычное русло. Несмотря на различные препятствия, чинимые школьной инспекторшей, прогресс не замедлялся, и я с радостью наблюдал, как дети с легкостью усваивают предлагаемый им новый материал. Когда все пошло своим чередом, у меня появилась возможность обратить свое внимание на дело Дирка — очень уж хотелось помочь семье Артура.

Так что где-то в конце первой недели я вернулся в Тебе-Ривер-Сафарис. Порядок там был восстановлен, и все выглядело в точности так, как я увидел в свой первый визит, включая и человека, медленно и угрюмо черпавшего в бассейне. Янни, продемонстрировав некоторое возбуждение, сорвался с кресла и уселся за жестяной столик рядом с мистером Муки.

— Давненько мы с тобой не виделись, Уилл. А мы все гадали, когда же ты к нам снова заглянешь. Где пропадал?

Не желая обременять их историей о тюремном заключении, я лишь пожал плечами и пробурчал что-то насчет заграничных командировок, куда мне пришлось отправиться на самолете.

— Вот как? Что ж, я полагаю, ты захочешь услышать, что нам удалось выяснить о том человеке, которым ты интересовался?

Встревоженный тем, что оба они выглядели весьма угрюмо, я кивнул. Ррэ Муки, воспылав рвением к детективной работе в Ботсване, предпринял разработку «под прикрытием» и, к некоторой моей тревоге, сошелся с Дирком напрямую, при этом, что насторожило меня еще больше, заявив «объекту», что обратился к нему по моей рекомендации. Очевидно, Дирк ничего не заподозрил и был на удивление откровенен. Он пустился в подробные объяснения процесса, зачастую носившие весьма специальный характер. По существу, объяснили мне финансисты, Дирк — мошенник, и то, чем он занимается, незаконно, причем круг его клиентов много шире, нежели мы считали поначалу. Выслать его из страны несложно, однако вернуть деньги, которые этот аферист вытянул у десятков местных жителей, будет значительно труднее. Все-таки они размещены в заграничном банке, в ЮАР. Что же мне в таком случае делать? Как можно исправить положение? Никто из них меня не обнадежил, лишь посоветовали, чтобы я не вспугнул Дирка, иначе он наверняка смоется в Йоханнесбург.

С тяжелым сердцем я поблагодарил финансистов за старания и решил оставить все как есть. Я понял, что ничего не могу поделать. Кто я такой, чтобы вмешиваться в дела людей в чужой стране? Быть может, все обстояло не так уж плохо, как мне дали понять. Ну разве можно оставить без средств к существованию целую семью? Увы, я очень хорошо знал, что можно.

И все-таки я понятия не имел, как мне разрешить эту проблему. Нет, уж лучше сосредоточиться на будничных делах школы.

А на горизонте перед нами маячило несколько весьма актуальных задач: близилось Рождество, и надо было организовывать рождественское богослужение с гимнами и заключительное собрание. Через пару недель на футбольный матч приедут дети из Начальной школы Виктория-Фоллз, частного заведения в Зимбабве, в основном для белых, а прощальное напутствие Грэхема сводилось к тому, что если мы проиграем и этот матч, то нам останется лишь «собрать вещи и поехать домой». Судя по всему, от него ускользнула нелогичность сей фразы. Но еще более важным было то, что детям предстояли экзамены, и я был уверен, что злобная инспекторша будет весьма пристально следить за их результатами. К счастью, готовность моих учеников и коллег подразумевала, что по крайней мере теоретически мы могли быть вполне в себе уверены.

«Вести ангельской внемли» звучит совершенно по-другому на жаре, а здесь под Рождество обычно бывает около ста градусов по Фаренгейту. И все же дети, под руководством миссис Сичилонго, величественно восседавшей за своим любимым роялем, были неимоверно счастливы повторять этот и десяток других гимнов по десять раз на дню. Порой я слышал, как ребятишки напевают их и по дороге домой. За исключением одного довольно неприятного инцидента, приготовления к празднику проходили гладко.

Репетициям гимнов отводилось время после утренней перемены, и поскольку сомневаться в способностях миссис Сичилонго в одиночку контролировать целую школу — всего-то семьдесят детей — не приходилось, я обычно оставался в нашей маленькой учительской, потягивая кофе и обмениваясь опытом и занимательными историями с Кибонье и миссис Кранц. И вот однажды утром, наслаждаясь исходящими из актового зала мелодичными звуками, я гулял по тенистой аллее. Пастыри пасли стада свои без всяких нареканий, как вдруг миссис Сичилонго столкнулась с технической проблемой. Она внезапно обнаружила, что часть нот на верхах клавиатуры — или же это были низы — как будто больше не звучит как следует. Вместо резонирующего чистого благозвучия клавиши теперь издавали какое-то «пронк».

— Сидите, все сидите, — миссис Сичилонго махнула пухленькими пальцами на поднявшуюся волну добровольных помощников. — Ну-ка посмотрим, что там стряслось.

Учительница открыла крышку рояля и всмотрелась. А потом закричала. И еще раз. Причем очень громко. Все в ужасе наблюдали, как из глубин рояля извиваясь, поднялась голова, а затем и раскрылся капюшон мозамбикской плюющейся кобры. А называется эта змея так потому, что имеет пагубную привычку плеваться — плеваться ядом в глаза первому встречному. Слюна кобры, если попадет в глаза, мгновенно ослепляет и оставляет жертву беззащитной перед ее нападением и смертельным укусом.

Я моментально продумал план эвакуации, однако затем решил просто присоединиться к массовому паническому бегству. В это трудно поверить, но семьдесят детей, одна крупная учительница музыки и один довольно тощий директор школы умудрились проскочить через маленькую дверь практически одновременно.

— Займитесь ей, мистер Манго, прогоните скорее змею! — кричала уже в истерике миссис Сичилонго.

— Я? Но почему я? Я ничего не знаю о змеях!

— Вы обязаны! Вы директор!

— Послушайте, мне кажется, в моем контракте вы не найдете пункта, где говорилось бы о… Вообще-то я не подписывал контракт, но…

— Габамукуни! — Миссис Сичилонго бросилась на шею изумленному садовнику, который как раз появился из-за угла, желая выяснить, из-за чего поднялась такая суматоха.

— Послушай-ка, Габамукуни, как директор я хотел бы знать, могу ли я попросить тебя об одолжении. Там у нас маленькая, вернее, не очень большая…

Когда я наконец объяснил, он улыбнулся:

— Нужны всего лишь палка и стекло, и пусть все отойдут подальше.

Я лихорадочно отодрал все еще мягкую замазку от оконной рамы, стекло которой пришлось сменить после более чем неточного удара Ху. Габамукуни нашел расщепленную палку и зашел внутрь, а мы все сгрудились у окна и стали смотреть. Прикрывая лицо стеклом, садовник посмотрел на змею. Из-за клыков кобры тут же вылетела струя белой жидкости и разбрызгалась по стеклу. С быстротой молнии Габамукуни схватил палкой метровое тело змеи и поднял над роялем. Быстро развернувшись, он двинулся к дверям. Мы все бросились врассыпную. Сначала быстрым шагом, а потом едва ли не бегом он удалился в буш, где взмахнул палкой, швырнув выглядевшую несколько удивленной рептилию высоко в воздух.

— Почему ты не убил ее? — спросил я. Мои коллеги поддержали меня гневными кивками. — Теперь кобра может вернуться когда угодно.

— Так-то оно так, — ответил парень философски. — Но ведь в нашу школу может заползти любая змея, а всех змей убить нельзя, правда?

Направляясь домой в конце дня, я весело улыбался воспоминаниям об утреннем переполохе. Не в последнюю очередь забавной оказалась и моя способность моментально поддаваться жуткой панике. Однако вся моя веселость внезапно улетучилась, когда, едва вывернув из города по направлению к холму, я узрел сверкающий белым и золотым американский катафалк, принадлежавший Фредди-гробовщику. Автомобиль стоял рядом с построенной из дерева и кирпича апостольской церковью и был окружен толпой. Приблизившись, я испытал потрясение: на верхних ступеньках церкви стояли Артур с матерью и младшими братьями и сестрами. Тогда я вспомнил, что мальчик не появлялся в школе уже два или три дня. По выражению его лица я понял почему.

Не зная, как лучше поступить, и при этом не желая навязываться, я медленно въехал на холм. И когда я уже достиг края плато, меня внезапно переполнил гнев. Как же страшна эта болезнь, как коварно она подтачивает нацию, столь много делающую во имя собственного прогресса, для достижения успеха после многих веков борьбы. Скоро, если не будет найдено какого-то медицинского и социального решения проблемы, Ботсвана будет населена лишь сиротами да их дедами и бабками. Рабочая сила страны будет уничтожена. Утешало меня лишь одно: согласно последнему анализу у юного Габамукуни туберкулеза не выявлено. Одновременно меня охватила и злоба на Дирка и ему подобных белых, которые поколениями пресыщались неимоверной добротой этой части мира, но совершенно не желали отдавать хоть что-либо взамен.

По возвращении домой настроение мое было таким тягостным, что с наступлением сумерек я выехал на проселочную дорогу, ведущую к главной, едва обратив внимание на трех жирафов, пересекавших путь передо мной, — желтый свет фар выхватил их рыжевато-коричневые изящные ноги. Медленно и натужно, со стенаниями, Старая Королева-Мама добралась до города. В «Старом доме» почти никого не было, но Оливеру, улыбчивому хозяину, удалось развеселить меня парочкой неприличных анекдотов и бутылочкой пива. Наблюдая за группой бородавочников, видимо принявших неестественные коленопреклоненные позы с целью объесть лужайку, я все размышлял, как же, черт возьми, помочь семье Артура. Покончив с пивом, я собрался было вернуться в бар, как вдруг из мрака выступили две крупные, но знакомые фигуры. Когда они подошли ближе, я действительно узнал дружелюбные лица Ханса, фермера-африкандера из Пандаматенги, и Барри, охотника из Боттл-Пана. Оба они радостно меня приветствовали. Насколько я понял, моя персона не раз послужила темой их разговоров. Хотя одному лишь Небу известно, что же эти двое говорили обо мне. Кривясь при мысли об этом, я пошел с ними в бар.

Позже, много позже, я уже изливал двум своим африкандерским друзьям тревоги, связанные с Дирком. Что же мне делать, вопрошал я мрачно.

Загрузка...