— Тебя Лёнгинасом звать?
— Допустим… А в чем дело?
Перед Ромасом стоял невысокий, атлетического вида паренек в рубашке с закатанными рукавами. От малейшего движения на руках его вздувались бицепсы. «Доведись мне с ним бороться — интересно, кто кого?» — почему-то подумал Ромас. Но лицо у парня было такое открытое и добродушное, а серые глаза лучились таким спокойствием, что, казалось, паренька вообще трудно вывести из себя, не говоря уже о драке.
— Я Ромас, — протянул руку подросток.
Лёнгинас крепко, по-дружески пожал ее, и Ромас снова подумал, что с новым знакомым легко будет найти общий язык. Это не Вацис, который подбивал забияку Гогялиса силой отобрать бусинки. Но парень неожиданно огорошил Ромаса:
— Я знаю, за чем ты явился.
Ромас удивленно раскрыл глаза: откуда Лёнгинас пронюхал? Ведь Вациса он дома не застал, хотя договорились отправиться сюда вдвоем. А больше разболтать вроде некому.
— Кто тебе успел доложить? — спросил Ромас.
— Вацис заходил.
— Где он сейчас?
— Почем я знаю? По шее получил и удрал.
Ромас недоуменно посмотрел на собеседника: не похоже это было на него, такого сдержанного и серьезного на вид. Тут всего можно ожидать. Мальчик пожалел даже, что рядом нет его верного друга Йонаса.
— Напрасно ты его так, — сказал он Лёнгинасу. — Вацис парень неплохой.
Мальчики опустились на одно из бревен, сложенных в нескольких шагах от них: судя по всему, кузнец собирался что-то строить.
— Может, и неплохой, а только я не люблю, когда суют свой нос в чужие дела.
— Разве он тебе что-нибудь сказал?
— Сообщил, что ты принесешь те стекляшки.
— Ну и что?
— А то, что он захотел узнать, откуда они у меня. Привязался и давай канючить, покуда я его не отшил.
— И все же почему ты ему не сказал? — осторожно, чтобы не вызвать подозрений, спросил Ромас.
— Потому что не его ума это дело.
— Ну тогда скажи мне, — храбро выпалил Ромас.
Лёнгинас пытливо посмотрел на него, их взгляды скрестились.
— А тебе зачем знать?
— Просто так…
— Ладно, скажу, только ты сначала отдай мне эти штучки. Может, у тебя их вовсе нет, только голову мне морочишь?
— Вот они, — похлопал Ромас по карману рубашки, где позвякивали бусинки…
— Чего тут просить, можно ведь и по-иному, — заиграл желваками Лёнгинас.
И не успел Ромас опомниться, как собеседник, словно железными тисками, сжал его плечи. Лицо парня при этом оставалось по-прежнему наивно-добродушным, а глаза улыбались, только уже чуть-чуть иначе: напряженно, полупрезрительно. Локтем левой руки он уперся Ромасу в солнечное сплетение, пытаясь дотянуться до заветного кармашка.
Ромас напрягся, желая высвободиться из этих объятий, и это ему почти удалось, но тут сильные руки обхватили его за пояс. Обидчик всем телом навалился на него, норовя опрокинуть на бревна. Ромас одной рукой обвил его за шею и тоже стал стискивать ее. Лицо Лёнгинаса налилось кровью, глаза больше не улыбались. Молчаливый поединок продолжался.
Перевес был на стороне то одного, то другого. Трудно было противостоять этому крепко сбитому, плотному парню. В какой-то миг Ромас почувствовал, что едва не упал на бревна, а это означало бы поражение. Однако ему удалось высвободить левую руку, и он с силой уперся ею в подбородок противника. Тот глотнул воздуха, в этот момент Ромасу удалось выпрямиться. Ни один ни другой не собирались сдаваться…
— Это что еще за безобразие?! — раздался над ними пронзительный, злой голос.
Парни смущенно опустили руки.
Рядом стоял кряжистый, широкоплечий мужчина: гладкая, почти без волос голова, длинные висячие усы, измазанное в саже лицо. Отец и сын были поразительно похожи друг на друга.
— Ишь чего задумали — драться! — сердито сказал кузнец.
— Он не отдает те стеклышки, — пожаловался сын.
Кончики усов кузнеца дрогнули:
— Ты что это Лёнгинаса моего обижаешь? А ну отдавай…
— Не брал я у него ничего, — запротестовал Ромас.
— Как это понять, Лёнгинас? Он правду говорит? — повысил голос отец.
— Гогялис ему дал, а он теперь возвращать не хочет, — съябедничал Лёнгинас.
Кузнец шагнул в сторону Ромаса:
— А ну отдавай, живо!
«Крышка, — подумал Ромас. — Только теперь их и видели». Он решил удирать, пока не поздно, но сразу же понял, что это невозможно: через высокий забор не перемахнешь, а до калитки не добежать — Лёнгинас нагонит. Вон как следит за каждым его движением. А там и папаша подсобит, это уж точно…
— Ой, парень, лучше не выводи меня из терпения!.. — произнес кузнец, кладя Ромасу на плечо свою свинцовую ручищу.
Призвав на помощь все свое самообладание, Ромас как можно спокойнее произнес:
— Простите, но я не могу.
— Это еще что за новости? — удивился отец Лёнгинаса, и кончики его усов снова грозно дрогнули.
— Так ведь краденые они, понимаете! — воскликнул подросток, не отводя взгляда. — И не только они. Эти бусинки — часть старинного украшения, его во время археологических раскопок нашли. А не так давно находка исчезла.
— Постой, постой. Молотишь языком, словно пес хвостом. Давай по порядку, — перебил кузнец. — Кто это украшение откопал?
— Археолог Калпокас со школьниками. Этот клад очень важен для науки. Украшение с другими находками лежало в амбаре, в ящике. А потом они вдруг исчезли, вернее, их кто-то украл…
Кузнец не проронил ни слова — мысленно взвешивая услышанное. Потом, видимо уяснив себе картину, сбросил руку с Ромасова плеча, положив ее на плечо сына:
— Ну что ты на это скажешь, сын? — строго спросил он.
— Не брал я, — жалобно произнес тот.
— Если я не запамятовал, ты говорил, что нашел эти вещи под кустом?
— Да не мог, не мог он их там найти! — горячо перебил его Ромас. — В амбаре они были, а ключ от него археолог в кармане носил.
— Ну, чего замолк, отвечай! — посуровел кузнец.
— Я… я его отнял у Руописова Домового, — пробормотал Лёнгинас.
Ромас припомнил, как сразу же после пропажи клада они с археологом заглянули к старичкам-хозяевам. Старушка тогда рассказала им про некоего Руописа, у которого будто и впрямь живет домовой, таскающий в дом всякую всячину. Но разве в наши дни кто-нибудь в такое поверит? Старому человеку, конечно, простительно… Но вот что Лёнгинас верит этим бредням — это уж ни в какие ворота…
И Ромас звонко расхохотался.
— Чего зубы скалишь? — вскипел Лёнгинас.
— Брось бабушкины сказки рассказывать… Так мы и поверили.
— Лучше послушай, что я тебе расскажу, тогда смейся…