Гора сокровищ

Глава третья. В западне у русалок

Проснувшись, Йонас глянул на часы. Было уже двенадцать. Утреннюю рыбалку безнадежно проспали, так что спешить некуда. Понежившись еще несколько минут в спальном мешке, он выбрался из палатки наружу. Стояла солнечная погода. В такой день грех валяться. Что бы такое придумать, как расшевелить этих засонь? Ромас спал на спине, положив одну руку Зигмасу на плечо. Йонас потихоньку вылез из палатки. Сорвав с дерева ветку и обмакнув ее в озере, он вернулся назад и потряс ею над друзьями. Те спросонья сорвались с постели. Йонас расхохотался: «Спите, как барсуки! А ну вставайте, купаться пошли!»

Ромас с Зигмасом дружно набросились на него и, схватив за руки и за ноги, потащили к озеру. Бултыхнув Йонаса в воду, они сами попрыгали следом. Костас тем временем зашел по колено в воду и не спеша умывался.

— Ты чего это там полощешься, а ну залезай глубже! — крикнул ему Зигмас.

— Куда ему, ведь он плавать не умеет, — внес ясность Ромас.

— Ах да, я и забыл, — спохватился Зигмас.

Старые друзья, они знали слабости друг друга, и все равно им вдруг показалось просто невероятным, что Костас не умеет плавать. Как же так, ведь предстоит столько дней жить на берегу озера — и не искупаться, не поплавать!

— Давай научим его, — предложил Ромасу Йонас.

— Хоть сейчас, — согласился Зигмас. — Бросим в воду — хочешь не хочешь, поплывет.

— Куда спешить, время есть, — охладил их пыл Ромас. — К тому же Костас крепкий орешек, его сначала убедить нужно.

На том и порешили. Ребята принялись резвиться в воде — они ныряли, гонялись друг за другом, описывая большие круги. Костас за это время успел одеться и, вытащив из мешка резиновую лодку, надувал ее.

— На что она тебе с самого утра? — удивился Ромас, вылезая на берег.

— Так ведь вчера решили, что поплывем к археологу!

— Успеется… Нам еще порядок нужно навести, о завтраке, вернее, уже об обеде побеспокоиться.

— Чего там долго думать, удочки в руки — и обед готов! — рассмеялся Йонас.

Ромас заколебался:

— Давайте лучше сварим кофе, а к нему колбаса или еще что найдется. Быстрее будет.

И тут в разговор вмешался Зигмас:

— Да ну вас с вашей ухой и колбасой! Мне молока хочется.

Ребята недоуменно посмотрели на него.

— А ты бы сбегал в гастроном. Принеси, будь добр, пять бутылок, не откажемся, — серьезным тоном произнес Костас.

Все расхохотались.

— Надо было тебе корову купить и сюда привести. Доил бы себе каждое утро и парное молоко попивал, — сказал Йонас.

Но Зигмас, казалось, не обращал внимания на колкости, продолжал твердить свое:

— Я привык каждый день пить молоко с черным хлебом. Вот и сейчас мой организм требует молока. Не чего-нибудь, а именно молока.

Куда девалось былое согласие! А ведь еще совсем недавно, в городе, они были свято уверены, что им бы только поскорее вырваться из города, добраться до озер, а там… Неудобства? Чепуха! В лесу полно ягод, грибов, на лугах — щавеля, в озере — рыбы. Скорей на природу, к озерам! И вдруг, нате вам: одному захотелось на раскопки, другому — порыбачить, третьему молоко подавай.

Дело дошло бы до ссоры, не вмешайся Ромас. Он решительно заявил:

— Раз Зигмасу хочется молока, пусть сам его и достает. Археолог сказал, что в километре отсюда кто-то живет. Там наверняка и корову держат.

— Верно, — согласились остальные.

Зигмас схватил котелок и помчался с ним к озеру. Там он отдраил его песком и отправился по тропинке в путь, насвистывая на ходу какую-то песенку.

Его товарищи выгрузили из рюкзаков свои запасы и принялись понемногу их уничтожать, дожидаясь Зигмаса с молоком. Тот все не появлялся.

— Давай выкопаем погреб до его возвращения, — предложил Йонас, вытаскивая из рюкзака лопатку. — Слыхали, что вчера Калпокас сказал?

Вместе с Ромасом они нашли подходящее место — затененное деревьями углубление в обрыве — и принялись копать.

Тем временем Костас надул лодку, положил в нее весла и потащил к воде.

Зигмаса все не было.

— Небось сам налакался молока и болтает с кем-нибудь, разве мы Зигмаса не знаем? — высказал предположение Йонас. — Ты бы, Костас, сходил за ним, покуда мы тут кончим.

— Как же я найду его?

— А ты ищи, как хлеб ищут, и найдешь.

Костас покрутился возле палатки, затем, так и не дождавшись Зигмаса, ушел.

Снова прошло около часа. Погребок давно был готов, а ребята куда-то запропастились. Йонас не выдержал:

— Растяпы несчастные, ну, я им покажу!

И скрылся в лесу по той же тропинке.

Ромас вытащил удочку и зашел в воду. Жара усиливалась. Клев был неважный — одна мелкота. Пришлось выпустить рыбешку. За этим пустым занятием прошло еще около двух часов. Друзья как в воду канули. Ромас не на шутку встревожился. Рыбачить расхотелось, и он поплелся к палатке. Сев поодаль на коряге, подросток уставился на тропинку, по которой ушли ребята. А что, если они заблудились? Пожалуй, нет. Костас, правда, может, но не Йонас.

Недобрые предчувствия охватили Ромаса, и он пустился бегом в ту сторону, куда ушли друзья. По лесу разносились взволнованные крики:

— Ау, Костас! Эй, Зигма-ас, Йона-ас, где вы?!

В ответ лишь эхо повторяло каждое слово. От этого становилось еще тревожней.

Наконец он вышел к усадьбе, окруженной со всех сторон лесом и словно зажатой на мысу между двумя озерами. Хозяйство как все: изба с двумя белыми трубами, амбар, хлев да сарай. Двор огорожен плетнем, а на нем… на нем красовался Зигмасов котелок для молока.

Ромас перемахнул через плетень и застыл в изумлении. Обе двери, расположенные в противоположных концах дома, были распахнуты. С одной стороны доносились переливистые звуки гармошки, с другой — вой магнитофона. Стараясь быть незамеченным, он прокрался в сени и заглянул внутрь. За столом на длинной лавке сидела сморщенная старушка и смотрела, как, извиваясь в такт оглушительной музыке, выбрасывая высоко ноги и взмахивая руками, танцуют три пары: Костас, Зигмас и Йонас с какими-то девчонками. Среди танцующих очень странно вел себя Костас: казалось, он не танцует, а просто ходит туда-сюда, шаркая ногами, раскачиваясь из стороны в сторону и кивая в такт головой. Порой он и вовсе останавливался, не зная, что делать дальше. Тогда партнерша, хорошенькая невысокая девчушка с темными глазами и распущенными по плечам медными волосами, дергала его за рукав, и Костас снова принимался возить по полу ногами и трясти головой.

Вдруг посреди танца девочка оставила его, выбежала из комнаты и взяла Ромаса за руку:

— Пойдем потанцуем?

Он и сам не заметил, как очутился в комнате, как ринулся танцевать.

Избавившись так неожиданно и просто от мук, Костас подошел к старушке и опустился рядом на скамью. По правде говоря, он совсем не прочь был поболтать с девочкой, но боже упаси танцевать с ней! И вообще, какой смысл в танцах? До сих пор он ни разу не танцевал с девочками. Не по душе ему было это занятие. Одноклассницы обычно пользовались его услугами, лишь когда надо было решить задачку по алгебре или перевести с немецкого. Костас охотно соглашался и не особенно горевал. Правда, порой ловил себя на мысли, что, пожалуй, променял бы свои математические и лингвистические способности, свою отменную память на что-нибудь другое. Скажем, не отказался бы стать чуточку повыше и постройнее, как Ромас или хотя бы Йонас — к тем девчонки так и льнут.

Музыка оборвалась, но по инерции все продолжали танцевать.

— Хочешь есть? — предложила темноглазая Ромасу.

— Спасибо, я сыт, — высокомерно отказался тот, хотя проголодался как волк.

— Не упрямься, я ведь знаю, что хочешь, — сказала девочка и потащила его к длинному столу.

Больше упрашивать не пришлось: очутившись за столом, Ромас принялся уписывать все подряд, а старушка укоризненно следила за каждым его движением.

К Ромасу подсел Зигмас и стал делиться впечатлениями:

— Молодец, что пришел. Мы бы и сами за тобой смотались, да вот они не пустили. Говорят, невелика птица, сам придет.

— А по какому поводу веселье? — полюбопытствовал Ромас.

— Вроде день рождения чей-то. Кажется, отцу этой рыженькой сто лет стукнуло. Ее, кстати, Лаймой звать.

— Сто лет?! Да ты, никак, спятил!

— Может, и не сто, а шестьдесят, откуда мне знать. В общем, это ее дом. А те, другие, по соседству живут. Я хотел расспросить, а они отмалчиваются. Им бы только потанцевать. По-моему, девчонки они ничего. Особенно та тоненькая, Эгле. Вертлявая, как змейка!

Ромас допил квас и встал из-за стола. В другом конце комнаты в окружении девочек сидел Йонас и, судя по всему, плел небылицы: то и дело подружки прыскали от смеха. Ромас направился к двери, но девочки преградили ему путь: «А танцевать кто будет?» Снова включили магнитофон, темноглазая потянула Ромаса за руку, Йонас с Зигмасом пригласили ее подружек, и веселье возобновилось.

— Здорово тут у вас, — произнес Ромас. — И часто вы так собираетесь?

— Каждый день.

— Так уж и каждый?

— Ну, пожалуй, не каждый, но все равно часто.

— А с кем танцуете?

— Нам никто не нужен, мы сами по себе…

— У вас что, ребят нет?

— Хоть пруд пруди! Да только одни под хмельком заявляются, цепляться начинают, другие двух шагов по-человечески не сделают. Совсем как этот ваш Костас.

— Костас?! Да ты знаешь, что он за парень?

— По-моему, ничего особенного.

— Мы его в классе Мудрецом называем. Он у нас самый способный. И вообще во всей школе второго такого нет. На одни пятерки с первого класса учится. По-немецки запросто разговаривает, по-английски кумекает, даже итальянский знает, а уж задачку позаковыристее решить — для него что конфету проглотить.

Девочка задумалась, потом вдруг решительно направилась в сторону Костаса.

— Потанцуем, Костас?

Тот отрицательно мотнул головой.

Лайма положила ему руку на плечо.

— Тебе что, не нравится у нас?

Застигнутый врасплох ее вопросом, Костас смущенно пробормотал:

— Нет, почему же, нравится…

— Может, ты с Юргой или Эгле хочешь потанцевать? Не смущайся, скажи.

Костас, выведенный из терпения ее расспросами, в отчаянии выпалил:

— Да не хочу я вовсе танцевать, не умею и не хочу!

— Ладно, и мне что-то не хочется, — спокойно сказала девочка. — Давай лучше посидим. Знаешь что, Косту́кас, я хочу попросить тебя об одном одолжении…

«Ах, вон оно что! Начинается…» — поморщился Костас.

— Видишь ли, у меня «хвост» по немецкому. Текст такой трудный задали, хоть плачь. Вот если б ты мне помог…

— Ладно, тащи сюда, — вздохнул Мудрец.

— Я мигом!

Девочка убежала. Вскоре она вернулась и положила перед мальчиком учебник, тетрадку и шариковую ручку.

— Вот здесь, где красным подчеркнуто…

Сказала и снова пошла танцевать с Ромасом, а Костас уставился в раскрытый учебник. Буквы мелькали перед глазами, он никак не мог сосредоточиться. Лишь спустя немного времени взял карандаш и принялся автоматически записывать перевод.

Кончив, он захлопнул тетрадь и вышел во двор. Под забором копошились уже оперившиеся гусята. Склонив набок голову, косилась на них индюшка, а чуть поодаль горделиво вышагивал впереди своего куриного войска красавец петух.

Оставив в доме Ромаса, Лайма выбежала вслед за своим неожиданным помощником.

— Трудно было?

— Ничуть.

— Сколько перевел?

— Все.

— Не может быть! Так быстро?

— Можешь сама посмотреть.

— И правда, все! Ну и умный же ты! Вот бы мне такую голову!

— А на что тебе такая — танцевать большого ума не надо.

Девочка ничего не ответила. Теперь она уже не глядела на него ласково, как в тот раз, губы ее дрогнули от обиды.

Вскоре вся компания с гомоном вывалилась во двор.

— Чем займемся? — спросил Йонас и, подхватив белокурую Юрги́ту, с которой он протанцевал все время, закружил ее вокруг себя.

— Я предлагаю выкупаться, — крикнул Зигмас. — Ну, кто со мной?

— У меня купальника нет, — пожаловалась Эгле.

— С каких это пор детям занадобились купальники? — удивился Ромас.

Юная тоненькая Эгле, младшая из всей компании, и впрямь казалась ребенком. Она обиженно выпятила губку:

— Если я ребенок, то ты гусак! Гусак, гусак, больше никто!

— Ну да, я и есть гусак, — улыбнулся Ромас и забавно вытянул шею. Ребята расхохотались.

Потом все уселись в беседке, увитой плющом. В ней было прохладно, хотя на дворе нещадно палило солнце. Ребята шумели, дурачились, а над их головами, в зарослях плюща, с громким чириканьем ссорились воробьи.

— Айда к Заколдованной горе, — предложила Лайма.

— Пошли! — подхватили остальные.

Никто из ребят не знал, что это за гора, но девочки наперебой затараторили, что пойти туда нужно непременно, потому что там ужасно красиво.

Миновав ульи в саду, ребята вышли к озеру. Берег здесь был довольно крутой, поросший редким ольшаником. Сразу же под ним начиналась бездна — без отмели, без зарослей рогоза у берега. Кажется, сделаешь шаг и ухнешь в глубину, словно в колодец.

— Вы идите вперед, а я за удочкой сбегаю, — остановился на полпути Йонас. Но его и слушать не захотели: раз все, значит все.

Подростки свернули в лес, пересекли тропинку и вскоре очутились у подножия холма. Это и была Заколдованная гора. Она возвышалась над молодым леском своей округлой, усеянной соснами вершиной, напоминая издали огромный стог сена.

— Полезли наверх! — крикнула Лайма.

Не успели они двинуться вверх, как из сосняка появилось трое подростков. Впереди медвежьей походкой, засунув руки в карманы, шагал рослый, плечистый парень. Всем своим видом он выказывал пренебрежение к окружающим. За ним семенили двое: один конопатый, с взъерошенными огненно-рыжими волосами, другой худой, нескладный. Верзила подошел к девочкам и, словно не замечая, что те не одни, сказал:

— Куда наши дамы держат путь в столь прекрасный субботний день?

Эгле хихикнула, а Лайма ответила:

— Решили на Заколдованную гору взобраться.

Верзила свысока глянул на мальчиков.

— Ах, здесь и джентльмены есть, как-то сразу и не приметил. Судя по всему, провожали прекрасных дам. Это, конечно, очень благородно с их стороны, но только сейчас они могут беспрепятственно удалиться.

— Это еще почему? — с вызовом спросила девочка.

— Я, кажется, ясно сказал.

— Ты, видно, выпил, Гоголь-Моголь. Пойдем лучше с нами, а не хочешь — можешь убираться, откуда пришел! — разозлилась Лайма.

Тот, кого она звала Гоголем-Моголем, отвесил неуклюжий поклон.

— Осмелюсь представиться еще раз, мадемуазель: его высочество Юргис Гогя́лис, размер обуви сорок шестой, а перчаток — э-э, пожалуй, в магазинах таких и не купишь, приходится мамаше самой вязать. — Растопырив пальцы, он показал свою широкую, как лопата, ладонь. — Думаю, господа джентльмены догадались, что лучше всего убираться отсюда подобру-поздорову, пока не поздно.

Однако «джентльмены» не сдвинулись с места. Ромас молниеносно оценил ситуацию: силы явно неравны, этот дылда в одиночку способен одолеть их всех. Но и спускать нельзя: один раз уступишь, тогда крышка…

— A-а, выходит, господа джентльмены не согласны с моим мнением, — с издевкой произнес Гоголь-Моголь. — Они, видно, желают потолковать на эту тему. Что ж, это можно, — сказал парень и, неожиданно шагнув вперед, будто клещами сдавил плечо Костасу, который стоял ближе всех. Тот скорчился от боли.

Тогда к нему подскочил Ромас:

— А ну, оставь его в покое и мотай отсюда!

— Ах ты поганка несчастная! — замахнулся на него верзила.

— Гоголь! — вскрикнула Лайма. — Послушай, что я скажу!

Тяжелый кулак застыл в воздухе.

— Иди сюда! — нетерпеливо топнула ногой девочка.

Тот покосился в ее сторону, продолжая стоять в нерешительности.

— Мадемуазель что-то хотят сказать?

Отпустив Костаса, он нехотя подошел к Лайме. Миниатюрная девчушка вцепилась в его рукав и потащила парня за сосну. Там она долго с жаром что-то объясняла ему, тот в ответ лишь недоверчиво качал головой, потом недовольно пробормотал:

— Ладно уж!

Вернувшись назад, задира испытующе поглядел на Костаса и произнес:

— Если джентльмены желают помириться, ставлю два условия: во-первых, меня следует называть полным именем — Юргис Гогялис. Вопросы будут? — обвел он взглядом ребят.

Все поняли, что опасность миновала, и с облегчением рассмеялись.

— Попрошу тишины! — снова повысил голос Юргис. — Второе мое условие такое, — он пристально уставился на Костаса. — Говорят, ты большой грамотей. Так вот: решишь три задачки по алгебре за десятый класс, ясно? Через несколько дней их нужно отдать учителю.

— И не подумаю! — отрезал Костас.

Юргис Гогялис посмотрел на него сверху вниз:

— Ты, кажется, что-то сказал?

— Сказал, не собираюсь! — повторил Костас, и по его упрямо сжатым губам было видно, что никакая сила на свете не заставит пойти на уступки.

— Почему же, если не секрет?

— Просто так! — хмуро бросил Костас.

— Ах, вот как! — ухмыльнулся Гогялис и снова опустил Костасу на плечо свою тяжелую ручищу.

К ним подбежала Лайма:

— Костас, ну будь добр, уступи, согласись…

Тот молча посмотрел на девочку и понурил голову. Помолчал немного, потом вдруг неожиданно выпалил, глядя на Юргиса:

— Ладно, будь по-твоему! Занесешь меня на эту гору, тогда согласен.

Ромас и Йонас переглянулись. Вот это здорово! Юргис опешил от неожиданности и не знал, как поступить. Задачки… Не решишь — пиши пропало, а как тут решишь, когда голова от них пухнет. Да, но тащить этого очкарика на горбу?

— Ну, Гоголь-Моголь, что тебе стоит? Пару пустяков, — подбивала его Лайма.

Рыжеволосый приятель Юргиса ткнул его локтем в бок:

— Не будь дураком…

— Брось упрямиться, неси, — не унималась девочка.

И Юргис Гогялис решился: подхватив своими сильными руками Костаса, он перекинул его через плечо и на глазах ошеломленных подростков стремглав бросился бежать со своей живой ношей по косогору. Вскоре силач уже карабкался по отвесному склону.

Товарищи Костаса и девочки с хохотом кинулись за ними. У подножия горы остались двое хмурых спутников Гогялиса, явно недовольных поведением своего вожака.

На вершине горы Юргис сбросил Костаса.

— Ну что, доволен? — отдуваясь, сквозь зубы процедил он.

— Век бы так путешествовать, — невозмутимо ответил Мудрец.

Сверху все было видно как на ладони. Казалось, кто-то неведомый пытался перейти озеро с тех далеких зубчатых холмов: своей могучей рукой он перекинул через него мост, да просчитался, не дотянулся до берега. Вот и остался лишь узкий, длинный, похожий на язык выступ. На этом мысу, на самой его середине, стоял дом, где жила Лайма.

Ребята принялись разглядывать гору. По склонам ее, широко раскинув ветви, возвышались огромные сосны, которые и теперь, в безветренную погоду, едва заметно покачивали вершинами. То здесь, то там торчали редкие кусты, а на земле виднелись черные пятна кострищ, напоминавшие сверху заплаты. Повсюду торчали валуны, которые лежали здесь с незапамятных времен. Внимание Йонаса привлекла полузасыпанная пещера посредине горы. Он распластался на земле и засунул туда голову. Внутри было четыре ответвления с такими же осыпающимися краями.

— Похоже, раскопки тут были, наверно, кто-то клад искал, — заключил Йонас.

— А может, в этой норе зверь какой-нибудь живет? — усомнился Зигмас.

— В самом деле, ребята, почему эта гора Заколдованной зовется? — спросил Костас. — Видно, тут некогда ворожили.

— И сейчас ворожбой занимаются, — сказала Юрга. — Девушки на жениха гадают.

— А ты, случайно, с ними не была? — поддел ее Зигмас.

— Конечно, была!

— Ну, и кто же твой суженый?

Юрга тряхнула своими длинными светлыми косами:

— Красивый, умный и не такой лопоухий, как ты.

Ребята рассмеялись.

Зигмас прикусил губу. Ну и язычок у этой Юрги, лучше ее не трогать.

— Пора назад, — обратился к друзьям Ромас.

— Послушай, Гоголь-Моголь или как там тебя, раз уж ты Костаса сюда затащил, почему бы тебе меня назад не отнести? — с издевкой спросил Йонас.

— Могу и в озеро зашвырнуть, если тебе так неймется. Сдается, ты забыл про мое первое условие. Никакой я не Гоголь-Моголь, а Юргис Гогялис. Запомнил или еще раз повторить?

— Ты что, спятил? По мне, так Гоголь-Моголь куда лучше. Юргис Гогялис вовсе не звучит, я бы сказал, по-деревенски даже как-то. Другое дело Гоголь-Моголь. Что-то вроде псевдонима. А ведь псевдоним не каждому разрешается иметь, только знаменитостям — скажем, певцам, писателям, киноартисткам.

— Да, но я ведь не киноартистка.

— Неважно. Ты бы мог запросто в цирке работать — медведей, к примеру, поднимать, — не отставал Йонас.

— Осторожней на поворотах! — вскипел Юргис. — Так недолго и по шее схлопотать.

— Не кипятись, Гогялис, лучше почитай нам что-нибудь из своих стихотворений, — вмешалась Лайма. — Он у нас и стихи пишет, лирические, сам мне читал.

Ребята не поверили своим ушам. Этот увалень, драчун, задира — и вдруг поэт? Нет, непохоже что-то, да и вообще немыслимо!

— Одно мне даже запомнилось, — сказала девочка, — хотите послушать?

Кто-то захлопал в ладоши, кто-то сдавленно рассмеялся… Опустив голову, Юргис сидел на пеньке и пристыженно молчал…

Вечером, проводив девочек, ребята вернулись в свой лагерь. Их глазам предстало невеселое зрелище: палатка валялась на земле, вещи раскиданы, от кострища не осталось и следа.