Жизнь в лавке — единственном уцелевшем здании разрушенного селения, постепенно наладилась. Через шесть дней поиздержавшийся и понёсший потери гарнизон отправился в родные казармы, а на смену им явились ровно двенадцать воинов. Разумеется, поначалу они пытались получать пиво на халяву, но быстро поняли, что здесь надо платить. На второй день, как следует подвыпив, новички пошли исполнять воинский долг. Разжились факелами и вечером отправились обходить развалины селения, которые тем временем удачно обживались лесными тварями. Вернулись караульщики не все, а чащобному жабу вновь пришлось блевать, избавляясь от несъедобной кирасы.
После этого уцелевшая часть гарнизона сидела тихо, если не считать пьяных выкриков.
Третья смены вела себя ещё аккуратнее. Отныне среди наёмников дежурство в колдовском селении рассматривалось, как возможность испить дешёвого пивка.
Четвёртая смена на гору не прибыла, и это было нехорошо, потому что трое солдат из-за плохой воды или ещё чего, почувствовали себя дурно, и их надо было срочно спускать в имение к Мегату. Один из наёмников побежал вниз и к вечеру вернулся с неутешительными вестями. За какую-то неделю по всей стране начался мор.
Поветрие началось безо всякой видимой причины: не было ни затмения, ни кометы, ни вулканического извержения. Люди просто безо всякой видимой причины желтели, покрывались мелкими болезненными фурункулами, потом засыпали и больше уже не просыпались. Рассказывают, где-то далеко на востоке народ мрёт от болезни, которая так и называется: «сонная». Но, чтобы ей захворать, надо, чтобы человека укусила ядовитая муха. А тут никакой мухи нет, попросту пожелтел, да и помер.
Поветрие прозвали жёлтой чумой. Это так просто: придумали подходящее название, считай, что и с болезнью справились. Перепуганные солдаты ринулись в общие казармы, хотя там заразиться жёлтой чумой куда проще, чем в безлюдных горах.
Оставшись вдвоём, Хотич и Никол внешне продолжали прежний образ жизни, хотя на самом деле отношения их переменились. Хотич давно понял, что именно он наследовал лавочнику Коршу, а Никол впусте болтает и грозит чешуйчатыми кулаками. Выступать против Никола Хотич не пытался, с детских лет он привык склоняться перед крепким кулаком и самоуверенным голосом. А что Арчен оказался круче Никола, то в такие разборки Хотич не лез, тем более что Арчен свои обиды не поминал. На Луру Хотич поглядывал, но только после того, как получил затрещину от Кудри. А так, что глазеть на шмакодявку. Отнять конфету — иное дело. Но когда стряслась история с золотым шлёндером, ничтожная девчонка взлетела так высоко, что, даже оставшись один в постели, Хотич о ней думать не смел.
Соразмерное бытие текло своим порядком, лишь одно не давало Хотичу покоя. Когда до лавки дошли слухи о жёлтой чуме, бушующей в долине, Хотич твёрдо уверился, что его эта зараза не минет. Подолгу он разглядывал руки, убеждаясь, что они уже пожелтели. Каждый прыщик, которых у Хотича всегда было довольно, убеждал, что болезнь началась. Хотич жалел, что в лавке нет зеркала. Не было его и дома.
Наконец, Хотич нашёл выход.
Поздно ночью, когда Никол спал, как спят только люди с чистой совестью, Хотич пробрался к денежному ящику, который он прекрасно научился открывать, выудил пригоршню серебряных шлёндеров и принялся мудрить с покупками. Первым делом надо получить подход к Николу.
— Сколько стоит лекарство, каким можно вылечить Николу руки?
Первый самостоятельный заказ и первый облом: Антидота против отравления белой ртутью не существует.
Что такое антидот, может быть, знала Пухана. Хотичу довольно знать, что такой покупки сделать нельзя. Зато второй заказ окончился удачей. Одна порция лекарства от жёлтой чумы стоила очень дорого, но купить её было возможно. Одну за другой он вернул большинство серебрушек в кассу и вытащил из товарного ящика тонкий стакан синей искрящейся жидкости.
Вот оно заветное лекарство! Выпьешь, и жёлтая чума пройдёт стороной, тебя не затронув.
— Это что за дела? Ты тут хозяйничаешь в моей лавке? За такое самоуправство тебе следует зубы проредить!
Никогда Никол среди ночи не вставал, а тут, надо же, появился!
— Что ты у меня украл?
— Это всего-лишь лекарство. Чтобы жёлтой чумой не заболеть!
— Тем более! Давай сюда!
— Тебе нельзя. От белой ртути антидота нет.
— Ишь, как запел! Это от воровства антидота нет!
— Нельзя!.. — но Никол уже хапнул стакан и в два глотка осушил его.
— Лекарство говоришь? Ничего настоечка, вкусненькая…
В следующее мгновение он закашлялся, изо рта, носа, ушей пошла пена.
Полетели обрывки кожи, комья перегнившей плоти. Особенно быстро распадались руки. Там показалась тёмная кость. Припарки, когда-то назначенные Пуханой, приостановили гниение, но совсем вылечить руки не могли.
Со стуком упали костыли, которые стало нечем держать. Следом шлёпнулось то, что прежде было Николом. Кажется он пытался выдохнуть: «Подстава!» — но некому было разбирать его шипение.
Хотич, замерев, смотрел на сокрушительное действие голубой водицы, которую он чуть было не выхлебал.
А ну как, если бы с ним случилось такое? Может быть, это ловушка на тех, кто хочет избежать жёлтой чумы. И даже, если тут всё без обмана, то где доказательства, что Арчен не отравил белой ртутью и самого Хотича? Арчен, он такой, с него станется.
Тут ещё эта куча падали валяется посреди лавки. Хорошо, хоть постояльцы сбежали в долину, а то и вовсе не знаешь, как объясняться. А так время есть, всё обдумать.
Обыскивая барахло, скопившееся по разным углам, Хотич нашёл длиннющий ремень с петлёй, как специально изготовленный таскать волоком трупы. Накинул петлю на ноги Николу, пристроил там же костыли, впрягся в эту упряжку и поволок наугад к ближайшей грязной ямине.
Не избавиться от ощущения, что всё это уже было, совсем недавно, может быть, не с ним, но было. Спросить бы у Никола, уж он-то знает, но Никол волочится по земле, разваливаясь на куски, и не хочет отвечать.
Ох уж эти колдовские предчувствия! У обычных людей они тоже бывают, и даже есть умное название для такого чувства. У людишек всё просто: придумал название и сиди довольный. Это всё дежа вю, а я тут и вовсе не причём.
Хотич, надрываясь, тянул лямку.
«Вечно этот Никол заставляет на себя работать. Помер и лежит-полёживает, а мне его таскать… Ничего, прав тот, кто пережил соперника. Хочешь, вот сейчас плюну на тебя, и никакие кулаки тебе не помогут. Осталось мне стащить тебя в яму, где тебя плавунцы за пару дней сгрызут. Эту услугу я кому угодно оказать готов. Вот ведь забавно, я всех пережил. Они все передохли, и здешние, и нижние тоже скоро перемрут, а я живёхонек, и вся лавка моя».
Натужные, но сладкие мысли перебивались трезвыми соображениями, что в селении он остался одинёшенек, а в долине бушует моровое поветрие, значит, и оттуда гостей ждать не следует.
Впрочем, лавка на то и лавка, чтобы торговать. Распахнётся дверь, войдёт клиент, рявкнет во весь голос: «Хозяин, подай сего-разэтакого!», — а я ему в ответ: «Всё, что угодно за ваши деньги!»
Под эти мысли, то разумные, то безнадёжные Хотич дотащил своего бывшего главаря до грязной ямы, которая и не думала просветляться с течением времени. Распустил ремень на ногах Никола, костылём спихнул тело в воду. Вода взбурлила, среди бурунов мелькнули чешуйчатые бока брюхожора.
Монстр ещё не вполне оправился после битвы с големами, но сквозные раны закрылись, и сейчас брюхожору хотелось жрать, не обязательно чьё-то брюхо, но жрать непременно.
Если бы монстр был в полной силе, а скормленный ему труп не содержал остатки яда, Хотич не сумел бы живым унести ноги. А так, гнилая лужа взбурлила стократ, невкусный Никол вылетел в кусты, сам брюхожор выметнулся в другую сторону и мощными толчками кинулся прочь. Концентрация яда в Николовом туловище была недостаточна, чтобы убить зверя, но почему-то продолжать трапезу брюхоед не пожелал.
Хотич бежал, не помня себя от страха. Длинный ремень волочился сзади, словно брюхоед, нагоняющий жертву. Наконец он зацепился за некстати подвернувшуюся корягу. Хотич упал, задрыгал конечностями, которые уже и ногами назвать было нельзя, и лишь потом сообразил, что никто за ним не гонится. Ремень он обрезал ножом, снятым с трупа Никола, и убежал, бросив проклятую упряжь на погрызение жукам.
Прибежал в лавку, пометался, стараясь придумать, на какой бы замок закрыть торговое помещение, которое весь день должно быть открыто, ничего не придумал и забился за ширму, где прежде скрывался Никол. Теперь можно сидеть и втихаря ждать, когда явятся покупатели.