Город Бесконечной Ночи

25

Примерно через двенадцать часов после того, как Пендергаст покинул квартиру Лешера, Брайс Гарриман беспокойно метался по своей однокомнатной квартире на углу Семьдесят Второй и Мэдисон. Квартира располагалась в переоборудованном довоенном здании и благодаря перестройке обрела весьма странную планировку, которая представляла собой полный круг: из гостиной можно было попасть в кухню, оттуда войти в душевую комнату через одну ее дверь, и выйти в спальню уже через ванную, а далее — через небольшой коридор со встроенными шкафами — можно было снова попасть в гостиную.

Здание отличалось высокими потолками и шикарным вестибюлем, круглосуточно обслуживаемым швейцарами, но рента за квартиру была сравнительно небольшой, так как она была оформлена на тетю Гарримана. Когда она умрет — что, скорее всего, случится в ближайшее время — ему придется съехать и найти что-то под стать его зарплате. И это было еще одним примером того, что удача окончательно отвернулась от семейства Гарриман.

Квартира была обставлена в эклектическом стиле и в основном состояла из вещей и предметов искусства, оставленных ему пожилыми родственниками — ныне ушедшими. Многие из этих предметов представляли определенную ценность как антиквариат. Единственным новшеством во всей квартире помимо кухонной техники был ноутбук, стоявший на столе эпохи Королевы Анны[17] с ножками кабриоль[18], который был сделан из резного бразильского клена и когда-то принадлежал его двоюродному дедушке Дэвидсону — вот уже десять лет как почившему.

Приблизившись к столу, Гарриман остановился. Кроме ноутбука со светящимся экраном, на нем лежали три стопки бумаг — по одной стопке на каждое убийство. Все листы были покрыты записками, заметками, невнятными каракулями, грубыми диаграммами и вопросительными знаками. Несколько минут Гарриман беспокойно перебирал их, а затем снова принялся расхаживать из стороны в сторону.

Профессиональное беспокойство, которое встрепенулось внутри него во время беседы с Изольдой Озмиан, но после поутихло, теперь пробудилось вновь. Он знал — точно знал — в какую сенсацию могут вылиться эти убийства, но у него возникли трудности, связанные с их освещением. Одна из трудностей заключалась в том, что его источники среди полицейских не были настолько уж хороши и не очень стремились ему помогать. Его прежний враг и коллега Смитбек был мастером, умевшим найти правильный подход к полицейским. Он покупал им выпивку, умасливал их и буквально вытаскивал из них все необходимое. Гарриман же — хотя он и не хотел этого признавать — не обладал такими способностями. Возможно, дело было в его более строгом воспитании, в годах, проведенных в Чоат-Розмари-Холл и в Дартмуте. Он рос среди владельцев яхт-клубов, в череде непрекращающихся вечеринок и светских бесед высшего общества, поэтому не мог так запросто вести непринужденные беседы с копами. И они это чувствовали. И как результат — страдали его статьи.

Но было и еще одно значительное затруднение. Даже если бы он слыл закадычным другом каждого нью-йоркского копа, Гарриман не был уверен, что это помогло бы ему в этот раз. Потому что все выглядело так, как будто полиция настолько же запуталась в этих убийствах, насколько и он сам. Среди копов циркулировало около десятка различных теорий: один убийца, двое убийц, трое убийц, убийца-подражатель, убийца-одиночка, убийца-одиночка, притворяющийся подражателем. Теория дня гласила, что дочурка Озмиана была убита одним маньяком, а обезглавлена уже кем-то другим, и этот другой продолжил череду своих злодеяний с отрезанием голов. Копы не могли точно сказать, почему они считали, что второе и третье убийства связаны, но из того, что Гарриман смог откопать, было ясно, что modus operandi в этих случаях выглядел одинаковым.

Поэтому после интервью с Изольдой Озмиан он постучался во все двери и побывал на всех местах преступления, собрав лучшие свидетельства, какие только смог раздобыть. За два дня до этого на пресс-конференции он привлек к себе всеобщее внимание. Последнее, что тогда ему осталось сделать, это повесить над собой неоновую табличку со своим именем. Однако он не обманывал себя: видимость сама по себе не помогала продавать газеты, да и найденные им новые свидетельства были основаны на косвенных предположениях и подкреплены весьма скудными фактами и уликами.

Он сделал еще пару кругов по квартире и снова остановился в гостиной. Экран ноутбука все еще мерцал, текстовый файл был открыт и на нем мигал курсор, напоминающий насмешливо поднятый средний палец. Гарриман осмотрелся. Три стены были завешены наполовину выцветшими масляными полотнами, акварелями и эскизами, которые он унаследовал. Четвертая же стена была занята фотографиями его умершей девушки Шеннон и несколькими почетными грамотами и наградами, которых он удостоился за свою работу в освещении исследований в области лечения рака. Самая важная для него награда была получена от фонда Шеннон Круа — фонда, который он сам основал и назвал ее именем, чтобы собирать деньги на медицинские исследования рака матки. В этом ему помогла «Пост», которая время от времени занималась благотворительностью и освещала ее серией статей. Фонд был довольно скромным и собрал всего несколько миллионов долларов. Фото Гарримана висело там на доске почета. Он ничего не мог сделать, чтобы вернуть Шеннон, но он делал все возможное, чтобы ее смерть не была совершенно напрасной.

Вздохнув, он заставил себя сесть за стол и снова пересмотреть три стопки бумаг. Это было чертовски странно — три обезглавливания, все совершены в одном регионе в течение двух недель, но без четкой связи между собой. Были убиты три человека из разных слоев общества, разных возрастов, профессий и привычек. В них различалось… все. Это было безумие!

Если б только я смог найти что-то общее, — размышлял он. Вдруг, это стало бы чем-то значимым? Не три отдельные истории, а одна. Одна огромная история… сенсация. Если б он только смог найти одну общую нить, проходящую через все три убийства — через эти три стопки бумаг… черт, это могло бы стать историей всей его жизни.

Он откинулся на спинку кресла. Возможно, ему следует снова отправиться в участок, попытаться получить дополнительную информацию о перестрелке, произошедшей накануне вечером. Там ведь был задействован спецназ! Гарриман знал, что это связано с человеком, которого подозревали в убийстве Кантуччи. Но больше он ничего не смог выяснить.

Он не купился на все эти теории о подражателях и нескольких убийцах — он нутром чуял, что здесь работал всего один маньяк. И, если так, то между этими случаями должно было быть что-то общее, помимо обезглавливаний — общая мотивация. Но какая? В конце концов, головы отрезали не кому попало, а трем отвратительным богатым ублюдкам, причем таким, которые никогда бы в жизни не встретились, и которые…

И тут он замер. Три отвратительных богатых ублюдка. Может ли это быть оно… то самое?

В конце концов, может быть, и не во всем эти три жертвы настолько уж отличались. Это казалось таким простым. Таким очевидным. Три богатых куска дерьма, которые — по мнению убийцы — заслуживали смерти. Чем больше он думал об этом, тем больше смысла это обретало. Это был идеальный смысл.

На самом деле, пока это была всего лишь голая теория, но она — в отличие от полицейских догадок — действительно содержала в себе зерно истины.

Он почувствовал, как по его позвоночнику пробежала покалывающая волна, какую он ощущал только в тех случаях, когда нападал на что-то действительно стоящее.

Но с этим нужно было быть очень осторожным. Крайне осторожным. Это была только лишь теория. А он не хотел повторить историю фон Мэнка, которая случилась несколько лет назад — с тем сумасшедшим ученым, который предсказывал разрушение Нью-Йорка от огня. Та история сыграла с ним злую шутку. Нет, если он действительно нашел что-то заслуживающее внимания, это должно было перерасти в статью, подкрепленную твердыми отчетами, фактами и доказательствами.

Медленно и вдумчиво он просмотрел первую стопку листов, затем вторую и, наконец, третью, напряженно думая и ища промахи в своей теории. У него было три человека с чертовски плохим характером. Озмиан — богатенькая дочурка и тусовщица, Кантуччи — знаменитый адвокат мафии, нечистый на руку и Богачев — поставщик оружия, да и в целом настоящий мерзавец. Но… оказалось, что у Грейс Озмиан был жуткий секрет. И Гарриман готов был поспорить, что те двое других тоже прятали в своих шкафах какие-то жуткие скелеты из прошлого. Разумеется, прятали, как же иначе! Они были не просто низкосортными отморозками — каждый из них, должно быть, совершил в своей жизни проступок, не менее ужасный, чем Грейс Озмиан, и не понесли за это никакого наказания. Сама природа их деятельности делала это обстоятельство почти неизбежным. Чем больше Гарриман думал об этом, чем больше изучал улики, тем больше уверялся, что напал на верный след. Это казалось таким простым и очевидным! И это все время находилось прямо под его носом!

Гарриман начал снова расхаживать по своей квартире, но теперь он двигался по-другому: он был взволнован и вдохновлен. Никто не додумался до этого! Полиция понятия не имеет, в какую сторону копать. Но чем больше он изучал свое открытие под всеми возможными ракурсами, тем больше убеждался… нет, был уверен, что оказался прав.

Он вернулся обратно в гостиную, сел за стол и подтянул к себе ноутбук. Некоторое время он сидел неподвижно, собираясь мыслями. И затем начал печатать — сначала медленно, затем все быстрее, быстрее и быстрее, пока набираемые им символы под покровом снежной ночи не начали сливаться в связную речь.

Это будет Рождественская история, которую никто никогда не забудет!