Город. Хроника осады

Глава 20. Добро пожаловать в ад

Симерийское царство. Ольхово. Городские окраины

25 июня 1853 г. Ок. 12–00

(25 день войны)

Штабной джип Ли Саммерса медленно продвигается вглубь улицы. Гремят тяжелые короба вмонтированного "Максима". Машина часто подрагивает, наезжая на бесчисленные булыжники. Экипажу приходится то и дело цепляться за борта, миновать разбросанные рытвины от воронок не представляется возможным. Сидящий впереди бригадный генерал то и дело отвлекается на ерзающего позади оператора.

Ли усмехается, поправляя с глаз съехавшую при очередной встряске каску. Война в короткий миг становится главным блюдом готской кухни. Проглатывает общество целиком, с жадным, неутолимым аппетитом. В далекой от настоящих боев Республике, народ тянется к патриотическим плакатам на улицах, внимает пылкой речи политиков и вербовщиков. Войну обсуждают в кафе, сводки о захваченных городах выдворяют все прочее с передовиков газет. Но кого интересует правда?

Камера запечатлевает солдат во всей красе, победители входят в павший и брошенный город. Солдаты двигаются за джипом бодрой рысью, двумя колонами по обе стороны улицы. Бойцы ловко преодолевают многочисленные завалы полуобвалившихся домов, сияют примкнутые штык ножи, с широкополых касок торчат камуфлирующие ветви. То и дело башмаки без трепета, обыденно переступают распластанные на мостовой трупы врага. В заранее оговоренных местах, убежища и развалины покидают благодарные жители, с восторгом встречая освободителей.

– Приближаемся к передовой, – предупреждает водитель.

Приходится спрятать камеру, все больше и гуще встречаются заполонившие улицу боевые части. Генерал привстает на сиденье, охватывая взглядом открывшееся зрелище. Повсюду покрытые копотью и пылью молодые лица. В одну кучу скапливаются различные подразделения. Тут и отбившиеся от своих туземцы. Стоит гомон на клокочущих языках, пестрят тюрбаны и вязанные платки-арафатки. Плетутся понурив головы горцы в драных килтах. Пехотинцы, побросав оружие, лежат у обочин, апатично провожая шествие глазами.

"Новобранцы, – сетует генерал-майор, качая головой. – Для большинства этот бой первый. На кой ляд Гранд собрал столько рекрутов?"

Несколько кавалеристов из черных гусар топчутся у разорванной снарядом лошади. Проезжая мимо кучи плоти и кишок приходится зажать рот рукой. Ли успевает заметить растерянность всадников. Красивые доломаны взмокли и помялись, кто-то потерял увенчанную черепом шапку. Гусария, краса и гордость армии… Большая часть присутствующих насмотрелась агитационных виодеожурналов, поверив в несокрушимую мощь Готии и смехотворность симерийских магов-фокусников. Ольхово всем раскрыло глаза.

Хоть основной очаг боев идет на убыль, все отчетливей и ближе слышна одиночная стрельба.

– Дальше не проедем, – Саммерс привлекает внимание хлопком по двери и указывает вперед. – Припаркуйся.

Проезд наглухо перегорожен завалами. От дома к дому посреди улицы возвышается стена из уложенных мешков и всякого хлама. Ли даже свистит, оценивая масштабы работ. Защитники время даром не теряли. Взглянув на общую картину, город предстает лабиринтом смерти.

В подтверждении, не доехав до баррикады пятьдесят метров, застывает готский танк. Корпус почернел от гари, свернута сорвавшаяся с катков гусеница. Несчастный командир пытался выбраться, так и застыв по пояс в люке. Конечности и голова выворочены в неестественную скульптуру, будто не человек, а кусок угля.

– Генерал, сэр, – к джипу, отделившись от группы разведчиков-велосепидистов, подходит Майкл.

Вооруженный винтовкой, капитан вытягивается струной и перекладывает оружие на караул. Довольная ухмылка вызывает навязчивое желание послать к далекой матери. Кому война, а кому праздник. После случая с лейтенантом в пригороде, капитан фанатичнее уличного проповедника.

– Что тут происходит? – бурчит Ли, обходя капитана по широкой дуге.

Майкл оборачивается.

На баррикадах не прекращает кипеть работа. Завалы, наверняка с немалым трудом возведенные, разбирают все те же ольховцы. Настоящие, а не ряженные для патриотических съемок актеры. В основе женщины и подростки, через боль и стиснутые зубы ворочают тяжелый мусор. Люди то и дело злобно оборачиваются, но под угрозой штыков не ропщут. Курящие пехотинцы не гнушаются отбрасывать сальные шутки и подгоняют подневольных криком.

– Симерийцы отступили, – вяло, будто и не кипел час назад бой, говорит капитан. Он показывает за спину. – Те, кого мы не убили или не рассеяли, отошли на другие позиции. Думаем обустроить на многоэтажке пункт корректировки огня. Внутрь пока саперы вошли.

Бригадный генерал задирает голову, щурясь на солнце рассматривая здание. Добротный дом из красного кирпича. Пусть и посеченные осколками, стены хранят остатки вьющегося вокруг рам декора. Да и при бомбежках считай не пострадал, толстую кладку не просто разворотить – строение стоит уверенно, вросшим в землю истуканом.

"Тут и временный штаб можно разбить", – мимоходом думает Ли.

– А там что? – Саммерс указывает на клубы дума, поднимающиеся с соседней улицы.

– Еще две машины подбили, – с дельным равнодушием пожимает плечами капитан.

Генерал-майор сдавливает брань, лишь шевелятся в беззвучной злобе губы.

"А ведь и суток не прошло", – перед глазами все еще маска ужаса и смерти обгорелого лица танкиста.

Ольхово за последние часы грозит превратиться в кладбище бронетехники. Особенно тяжело вот таким малым танкам, вооруженным лишь несколькими пулеметами. Не имея достаточно угла подъема, миниатюрные коробки становятся легкой мишенью для засевших на верхних этажах.

– Передай по всей бригаде, пусть донесут до каждого взвода в отдельности, – Саммерс оборачивается к сидящему в авто связисту. – Не бросайте танки далеко вперед. Пусть продвигаются медленно, позади пеших.

Самодур Гранд превращает штурм в театр абсурда. Как и ожидалось, плотная, но беспорядочная канонада почти не принесла результата. Вошедших в город готов продолжают кусать засевшие люди Швецова. Казавшееся наглухо похороненным, здание в самый неожиданный момент огрызается ружейным огнем. Однако все еще можно снизить количество бессмысленных потерь.

– Поберегись! – кричит взгромоздившийся на верхушку завалов наблюдатель.

И первый же бросается вниз, путаясь в ремне длинной винтовки и рискуя сломать шею. Зазевавшийся Ли реагирует недостаточно быстро, увидев круглый предмет, разбрызгивающий в полете искры. Взрыв хлопает прямо в воздухе, едва не потонув в гомоне и визге окружающих. Штатские и солдаты падают на землю, кто где стоит.

"Давно я на передовой не был", – не смотря на угрозу, ситуация генерала веселит.

Упал Саммерс неудачно, больно стукнувшись коленом. Выглаженный, вычищенный до блеска френч покрывает палая листва и репьяхи. Съемочная команда до сих пор прячется за джипом, отчаянно хватаясь за борт и рассеянно смотря по сторонам. Прихрамывая, командующий все же отмахивается от помощи подбежавших бойцов.

– Как такое произошло? – Ли осматривается, но кажется никто не пострадал. Разбежавшихся недалеко ольховцев сгоняют обратно. Тут и там испуганные люди протестуют, одну из гомонящих женщин бьют прикладом в лоб. – Откуда у Швецова минометы?

– Никак нет, сэр, – отвечает Майкл, равнодушно глядя за действиями пехоты. Люди продолжают протестовать и в воздух несколько раз стреляют. Капитан, отвлекшись на секунду, делает знак рукой. Разведчики присоединяются к стрелкам, волоком затаскивая людей на работу. – Катапульта.

Генерал смотрит на Майкла, как на умалишенного.

– Обыкновенная катапульта, – пожимает тот плечами, – они ее в конную повозку установили. Стреляют старыми фитильными гранатами. Третий раз уже обстреливают, все никак изловить не можем.

Только теперь, приглушенные расстоянием, доносятся раскаты госких минометов. Мины, одна за другой падают через несколько улиц к востоку. Одна, угодив видимо в дом, поднимает высокий столб пыли и деревянных обломков. К бесчисленным огненным очагам присоединяется очередной.

Саммерс отходит на трясущихся ногах, дабы опереться о кузов джипа. Что не так с этим городом!? Непонятно откуда взявшаяся магия, теперь еще и катапульты.

"Что дальше ждать от этих полоумных?" – обескураженный увиденным, Ли лихорадочно откусывает кончик сигары, с раздражением едва не развернув пол листа.

Поднося огонь, отвлекается на карканье столпившихся птиц. Только теперь генерал замечает шокирующую картину. На фонарном столбе подвешено тело, с едва угадывающимися человеческими чертами. Во многих местах прострелянное, остервенело исколото штыками и саблями до неузнаваемой массы. Падальщики успевают истерзать лицо до кости, голова трепыхается на обглоданной шее.

Сигара выпадет из губ генерала.

– Это что? – бессвязно бормочет. – Ребенок?

– Ну да, – командир разведки поднимает голову, с улыбкой глядя на труп. Он с удивлением оборачивается к генералу, будто не понимая застывшего на лице Ли ужаса. – Маг. Из подвала выскочил, на него и внимания не обратили. Через секунду танк загорелся. Теперь как детей видим…

Генерал оказывается возле развязно стоящего капитана одним широким шагом. Кулак врезается в скулу, повергая неготового Майкла наземь. Барахтаясь в пыли подобно таракану, он жестом останавливает сунувшихся вперед подчиненных.

– Ты чокнутый! – орет Саммерс, налитыми кровью глазами стискивая пальцы и вонзая ногти в ладонь. В гробовой тишине прекращают греметь на завалах даже работники.. – Я тебя, как комара раздавлю, под трибунал отдам!

Капитан медленно поднимается, зажимая удар. Взбешенный генерал оглядывается, заставляя людей расступаться.

– Немедленно снимите тело, – скрежещет Саммерс зубами, – и похороните.

Никто из солдат однако не двигается. Лиупирается в каменные, посеревшие лица только что вышедших из боя. Лишь сейчас генерал понимает, командование медленно, но уверенно теряет контроль. Военная операция рискует сорваться с упряжки и превратиться в побоище.

Сделать что-то Ли не успевает. Генерал даже не помнит, как оказался на земле. Горло и легкие дерет огонь при малейшей попытке вздохнуть Перед глазами, налившимися слезами, непроницаемая пелена. С трудом проморгавшись, с ужасом смотрит на огонь. Языки пламени, будто из жерла огнемета, выстреливают из окон и пробоин высотного здания.

– Магия! – кричит кто-то в бесполезной суматохе.

Оглохший генерал различает лишь глухое эхо человеческого гвалта. Люди бесцельно бегают, натыкаясь друг на друга. Высвобожденный заклинанием огонь достигает баррикады, пройдясь по работающим людям и солдатам. Пожар переходит на деревянные части мусора, нескольких человек серьезно обжигает.

Саммерса грубо подхватывают под локоть, выдергивая с земли.

– Видите, генерал, что творят их маги?! – зло шипит Майкл на ухо, продолжая сжимать руку. – Там было пятеро саперов, пятеро отличных ребят. Мы их даже похоронить не сможем.

Капитан насильно разворачивает не пришедшего в себя Ли к пожару. Прямо перед баррикадой на коленях стоит женщина в дымящихся остатках одежды. Рот несчастной раскрывается в вопле, но едва держащийся на ногах Саммерс не слышит.

– Так что либо убьем их всех, либо окажемся там.

Ольхово. Шахтерский район. Тоже время.

Зеленый город. Ольховцы гордились не черным золотом шахтных недр, не железной дорогой. Горожане с отцовской любовью насаждали деревья в парках и скверах, выстраивали из многоцветия роз целые композиции. Дороги охватывали идеально подстриженные изгороди, тянущиеся подобно циньской Стене.

Вячеслав тянет носом воздух. Приходится уткнутся в рукав, сдерживая кашель. Нет, цветами не пахнет. Ольхово нынче город пожарной гари и въевшегося в одежду трупного смрада.

Драгун, царапая одежду о выступы стены, медленно выглядывает из угла. Надолго замирает, вслушиваясь и скользя взглядом по окружающим район домам. От улицы мало остается – прикрывать магией все городские участки было бы глупо. А этому крепко досталось. Вячеслав в пределах видимости не наблюдает ни единого уцелевшего здания. Плотно работали готы. Не дома, а торчащие из земли глыбы. Остатки кирпичных стен и недогоревшие деревянные балки усеивают пол улицы. Пыль заполоняет воздух, словно мошкара, не думая оседать.

Стрельба не смолкает и после окончания боя. То тут, то там гремит одиночный выстрел. Пулемет дает длинную очередь, горстями разбрасывая ввысь трассеры. Но вблизи никого не видно.

– Ну что там? – шепчет позади в нетерпении Григорий.

Вячеслав некоторое время не отвечает. Сердце никак не успокоиться, среди груд мусора и развалин можно хоть взвод разместить. Ольхово сплошная игра в кошки-мышки. Фронт превращается в смешанное варево, где разрозненные группы сражаются непонятно с кем и как, порой обстреливая с испугу товарищей.

Кавалерист закрывает глаза и делает несколько глубоких вздохов.

– Ладно, – отзывается наконец, крепче сжимая винтовку, – я первый, сразу не лезь.

Пригибаясь, почти на коленях, Вячеслав покидает угол дома. Потихоньку, не высовывая головы с изгороди и стараясь ничего не задевать. Что свои, что готы нервные, стоить чему-то звякнуть или загреметь, со всех точек пальба. Лишь добравшись до груды камней и взяв на прицел окна, драгун дает отмашку.

"Можно было и не таиться", – сплевывает от досады Вячеслав.

Вслед за Григорием из временного укрытия появляются и гражданские. Грохот от кастрюль и еще непонятно какого скарба слышен на другом конце Ольхово. Человек с десять, большая часть бабы, кутающие лица в тряпки и часто скулящие. Остальные насмерть перепуганные дети. Малыши не произносят ни звука, только большие глаза горят на чумазых лицах.

Группа увязалась на обратном пути. От женских истерик и стенаний мужчины отбиться не в состоянии. Будто из земли выскочили, кто-то в руки детей начал передавать. И не бросишь ведь. Гражданские с окраин рассказывают, душа леденеет от творящегося. Гот как в город входит, звереет пуще волка. Насильничают и грабят, детей без разбора на штыки поднимают.

"Как же дошло до такого", – едва сдерживает эмоции Вячеслав, глядя на почерневшие стены, изъеденные пулевыми отметинами.

Мимо пробегает Григорий, хлопнув приятеля по плечу.

– Ты смотри-ка, – унтер указывает на кусты.

– Да труп это, – дергает щекой нервничающий Вячеслав. – Эй! Ты куда?!

Не слушая приятеля, Гриша лезет вперед. Через голову сдавленно матерящегося Вячеслава, сбив тому кепку. Под конец едва не теряет сапог, запутавшись в одичавшем, разросшемся кустарнике. Унтер-офицер с трудом удерживает равновесие, приплясывая на одной ноге. Вячеслав подбирает кепь и только головой машет.

В кустах, лицом вниз лежит солдат в необычной форме. Снизу стандартного для Готии синего кителя, нелепые красные шаровары. На голове феска такого же цвета с кисточкой… пробитая и почерневшая на краях.

– Ба-а, – протягивает Григорий, рассматривая гостя из дальних стран, – да это негр. Ну да ладно, у меня как раз патроны на исходе.

– Не лезь ты туда! – шипит рассерженной кошкой Вячеслав, дергано водя стволом из стороны в сторону и пятясь. – Вдруг под ним граната. И вообще у него винтовка другая.

Григорий, присмотревшись, со вздохом признает правоту. В руках солдата, неизвестно откуда прибывшего, оружие странной конструкции. Отведенный затвор явно предназначен для одного патрона.

"Наверняка из старых запасов", – унтер офицер хлопает по полупустому подсумку.

Боезапас на исходе, особенно туго с трофейными "пятизарядками". На старушку Крынку худо-бедно, но приходят. Вячеслав давно меняет на длинный пехотный вариант. Со штыком совсем неуклюжая оглобля, но выбор небогат.

– Нужно уходить, – привлекает внимание рядовой, жестами собирая разбредшихся по улице гражданских. – Не нравиться мне тут.

Поздно. Одиночная пуля свистит над головами, заставляя драгун присесть. Женщины сию секунду принимаются верещать, бегая и путаясь под ногами. На дальнем конце улицы показываются люди в тюрбанах, орущие на незнакомом языке. Раздается еще несколько неприцельных выстрелов.

Вячеслав разряжает оружие первым. Крынка громко ухает, подскакивая и задымляя стрелка. С такого выстрела тяжелая пуля не попадает, но крика и метушни прибавляется. Противник разбегается, давая шанс занять оборону среди развалин.

– Отходим! – кричит Григорий.

Прежде чем Слава загоняет новый патрон в казенник, он успевает сделать три выстрела. Тюрбаны с поля зрения исчезают. Но это пока, скоро враги разберутся сколько против них и тогда конец. Обойдут с флангов и задавят.

– Вставайте, тут нельзя оставаться! – пользуясь короткими секундами передышки, унтер-офицер переползает к женщинам. Впавших в истерику приходиться поднимать по одной. – Бегом отсюда!

– Гришка! – кричит из груды кирпича драгун. Он тщательно прицеливается и стреляет, завидев высунувшуюся фигуру. Распластавшись за низким укрытием, пытается дотянуться до пояса, вытряхивая патроны. – Ты тоже уходи, я прикрою.

– Я те как прикрою! – от возмущения Гриша едва не задыхается. Враги снова пытаются высунуться и унтер расстреливает оставшуюся пачку. Пули рикошетят, выбивая облака пыли о мусор и стены, прижимая готов к земле. – Или оба уходим или вместе ляжем.

Григорий улыбается и подмигивает другу, перезаряжая оружие.

– Прорвемся и не из таких…

Попадание совсем рядом, мелкое крошево режет щеку, чудом не задев глаза. Готы приходят в себя, действуя решительнее. Несколько бойцов, особо не целясь, расстреливают магазин за магазином, не давая и шевельнуться за хилой защитой. Остальные перебежками, от одной груды мусора к другой, продвигаются вперед. Кто-то протяжно улуюкает и призыв сливается в единый вой.

"Ну все", – думает Гриша, осматриваясь и не видя выхода.

Он даже смеется с досады. Пройти от начала до конца курхскую, выбраться с Федоровки, а помереть на свалке. Хорошо хоть женщины с детьми ушли…

Унтер-офицер со скрежетом вынимает нож, кивнув Вячеславу. Тот, отложив винтовку, достает гранату. Драгун шевелит губами, не иначе молясь и выбивая кремнем в пустую.

"Что-то жить резко захотелось", – приходит мысль в последний момент. Вячеслав пригибается ниже после очередных попаданий, крепче сжимая рукоять штык-ножа.

Позади раздается барабанная дробь. Еще никогда драгуны не были так рады знакомой симерийской мелодии. Бешенный ритм ударов приводит готов в замешательство. Прямо из-за поворота трусцой выныривает разношерстный строй вооруженных людей.

– Вдоль улицы в две шеренги! – командующий корнет лихо красуется в парадных погонах и аксельбанте, единственный сохраняя все тонкости уставной формы. Обер-офицер поигрывает шашкой, разминая кисть и наблюдая за маневром подчиненных. – Пулям не кланяться!

Первая линия на стародавний манер дает кучный залп. И не удивительно. Благо если половина с армейскими винтовками, остальные кто со штуцерами, кто с капсульными мушкетами. Дыма и грохота больше, чем толка, но внезапное появление сбивает пыл атакующих. Оставив среди руин двоих, готы медленно пятятся.

– Вы бы не стояли памятником, вашбродь, – придерживая сползающую кепку, Григорий на карачках отползает к своим. – Не приведи Господь заденет.

– Ты мне тут еще покомандуй, – усмехается стоящий на вытяжку офицер, с иронией смотря на скорчившихся внизу кавалеристов.

И тот час падает прямо на распластанного внизу Вячеслава. Красивая форма, изодранная пулей, вмиг набухает кровью. С запада доносятся выхлопы минометов, сперва короткие, затем все более учащающиеся.

– Уходить нужно! – кричит Слава на ухо, минометный вал приближается волнами, отдаваясь гулом в голове. – Они сейчас пристреляются и тогда точно все ляжем!

– Слушай мою команду! – привлекает внимание пришедший в себя унтер-офицер, размахивая рукой. – Рассредоточиться! И головы!.. Головы ниже!

До основной линии укреплений добежать удается без потерь. Петляя по подъездам и меж домов, солдаты углубляются на восток. Разрушений становиться меньше. Едва ли несколько домов повреждены попаданиями. Не считая посеченных крыш, район можно считать целым. Тут крепко стояли маги.

"Было бы их больше, – едва удерживая дыхание, думает Григорий, несясь сломя голову.

Вторая рота встречает беглецов сплошной стеной баррикады. С крыш и проемов то и дело выглядывают стрелки, приветствуя взмахами. Свои. Даже на сердце спокойнее при виде множества стягов на укреплениях. Сама стена основательная, сходу не взять. Пехотинцы закрыты надежно, только торчат дула из амбразур. Даже танкам придется туго, проберись они сквозь плотную застройку железных ежей.

– Все, сейчас помру, – на мелко дребезжащих ногах Григорий садится на землю, дыхание выходит надрывных хрипом. – Дайте воды…

Унтер-офицер надолго припадает к фляге, шумно и захлебываясь поглощая влагу.

– Мне оставь, – присевший рядом Вячеслав осматривает внимательно позицию.

Казавшееся снаружи непреодолимым, баррикада предстает блеклой и слабой. Укрепления согнаны оборонять разношерстые войска. Драгуны, волонтеры из местных, даже пара казаков сидят в углу, о чем-то беседуя. Очень немногие носят потрепанные жандармские каски, из музеев и замковых оружейных достают кирасы. Тяжело и неудобно, но нагрудники прошлого века на удивление выдерживают небольшие осколки.

Один из ополченцев перевешивает через плечо удлиненный револьвер-карабин. Вызывающее смех, неказистое оружие быстро завоевывает любовь обороняющихся. Небольшое и удобное, прекрасно рекомендует себя в узких подъездах и коридорах.

– А это у вас что? – кивает драгун на непонятную конструкцию. Прямо на укрепления устанавливают деревянную колоду, обхваченную полосками металла.

– Пушка, – шепелявит дедок, любовно поглаживая неровный ствол. – наши умельцы смастерили.

Пушка. Деревянная. Вячеслав вздыхает, закрыв лицо руками, но предпочитает промолчать. Будет интересно посмотреть на чудо-оружие ольховцев, появись на улице хотя бы легкий броневик. Только ради этого стоит остаться на баррикаде и умереть смертью идиота.

– Здорово вы тут окопались, – усмехается унтер-офицер, язвительно глядя на происходящее. Напившись, передает флягу товарищу. – Рогатки все получили?

– Тебе персонально и вручу, – раздается прокуренный бас.

Солдаты и ополченцы тот час встают, поправляя мятую форму. К баррикаде, в сопровождении офицеров выходит ротмистр Розумовский. Позади командира мелькает нечесаная шевелюра Алены. Волшебница держится тихо, то и дело промокая рукавом проступающую из носа кровь. Магам приходится туго, многие валяться с ног, едва не впадая в кому.

Константин Константинович смотрит на двух драгун исподлобья, шевеля усами.

– Привыкай, – бурчит он, – тебе между прочим тут командовать.

– Чего? – возмущается Гришка, выкатив глаза. – А как же мое отделение?

Вячеслав ограничивается сдавленным в кулак смешком, получив по ребрам от друга. Худшей перспективы не найти.

– Забудь, они уже на другом участке. У меня не то, что командиров, людей не хватает. Большая часть офицеров или убита или ранена.

– А может не нужно под пули подставляться, разодевшись франтами? – усмехается Слава, памятуя недавний инцидент.

– Что ты знаешь об офицерской чести, чернь, – кавалериста обливает волна пренебрежения. Молоденький безусый корнет стоит, как на смотре, даже не считая нужным взглянуть на грязного солдата.

Розумовский в сердцах сплевывает.

– Уймитесь вы, – у ротмистра нет настроения кричать. Испустив вздох, садиться рядом, доставая трубку и кисет. Изучив содержимое, с еще большим оханьем прячет обратно. – Поймите, – говорит еще тише, – из всего батальона лишь наша рота прошла серьезное испытание Федоровкой. Остальные до сих пор мыслят по старому. Вы справитесь. Я вам в помощь Алену оставлю.

Григорий подмигивает девушке. Так корчит рожу и шевелит беззвучно губами, посылая подальше.

– А теперь рассказывайте, что видели, – возвращает к действительности Розумовский.

– Ротмистр Бульбаш жив, – докладывает унтер-офицер. – Ему и части драгун удалось отступить в городскую застройку и засесть в домах.

Константин Константинович щелкает пальцами, подзывая одного из офицеров.

– Вот тут, – указывает Гриша и ждет, пока ротмистр нанесет карандашом пометки на карту. – Ополченцев сильно потрепали, роту разбросало по всем окраинам. Отдельные группы еще сражаются, но командовать в такой ситуации невозможно. Неизвестно кто где находится.

Драгун делает паузу, вокруг зловещая тишина. Защитники баррикады подбираются ближе, жадно слушая тревожные новости. А ведь многие даже не были в серьезном бою.

– Мне жаль, но Бульбаш запрашивает отступление.

Замок Малахова. Тоже время.

Не проронив ни слова, майор Максим выслушивает нервный, сбивчивый доклад Розумовского. Начальник штаба то и дело до скрипа сжимает ручку аппарата. Лишь бледное лицо и сжатые, утратившие цвет губы свидетельствуют о внутренней буре.

– Да, – заставив себя говорить, прерывает безмолвие майор, проведя рукой по вспотевшей шее, – я все понял. Продолжайте удерживать позиции.

Максим кладет трубку, застыв на несколько минут. Вновь и вновь всплывают картины последних часов. Питай кто иллюзии о нерушимости ольховской обороны, удобный день раскрыть глаза. В городе кромешный ад. Сперва готы обрушили ураганный, хаотичный огонь из всех орудий. Били взбесившимся кузнецом по наковальне, разрушая дома и превращая улицы в лунную поверхность. День и всю ночь защитники провели без сна и почти без пищи. Лишь к утру сегодняшнего дня канонада стихла, что б поднять готов в атаку.

"Бог свидетель, мы делали все, что в наших силах, – думает начальник штаба, пересекая коридор, – но мы проиграли"

Он толкает дверь штаба, застыв на пороге. Офицеры не замечают майора: трещат "тапики", приказы и доклады сливаются в единый гул, шуршат кипы бумаг и карандашей. Идиллия.

Больше всего поражает Швецов. Подполковник, необычайно бодрый, как для последних изматывающий дней, гладко выбрит и подтянут. Штаб-офицер застилает оперативную карту непонятными эскизами, воодушевленно ведя беседу.

– Ваше благородие, – вокруг стола бегает молодой офицер в погонах поручика, – это конечно пока еще набросок. Но идея состоит в использовании не пистолетного патрона, как в готском автоматическом оружии, а винтовочного. Солдат, вооруженный таким, – офицер делает паузу и вертит рукой, подбирая слово, – гибридом ружья и пулемета, может эффективно вести бой не только на ближней дистанции, но и на дальней.

Алексей, переворачивая листы так и эдак, разводит руками.

– Но как вести огонь очередями? Патроны тяжелые и отдача снизит точность.

– Сделаем патрон легче, уменьшим калибр, – с напором стоит на своем поручик.

Майор Максим не перестает удивляться командиру. А казалось подполковник давно раскрыл карты и не оставил секретов. Никому не известный штабной работник. Как может он так спокойно обсуждать детали… чего? Идеям не суждено обрести жизнь. Огонь пожрет и чертежи и замок, весь город обречен на гибель.

"Что у него вообще в голове?" – не может понять начальник штаба.

Максим привлекает внимание, кашлянув. Кивком отпустив собеседника, подполковник соизволяет обратить внимание.

– Барон, – майор облачается в привычную маску, подтягиваясь смирно, – оборона на западных окраинах рухнула. Ротмистр Бульбаш запрашивает срочное отступление.

Швецов возвращается к картам, быстро расставляя фигурки. Будто не судьба человеческая, а игра. Пешка на Е-5, конь бьет пешку.

– Что ж, это было предсказуемо, – интонация Алексея остается ровной, даже выдавая азарт. – Было бы глупо полагать, что внешний периметр выдержит. Первый удар обязан быть сильным. Однако, – чуть нахмурившись штаб-офицер водит рукой вдоль черточек на карте, – они не стали рваться к центру. Нет, они наверняка будут очищать улицу за улицей.

– И что же нам делать? – осторожно спрашивает Максим.

– Сейчас главное спасти остатки роты. Думаю лучшего момента для нанесения контрудара на будет. Их силы завязли в городских теснинах и так же теряют связь друг с другом.

Швецов улыбается, довольный идеей. Кулак с грохотом опускается на карту.

– Господа, – Алексей обводит подвинувшихся вперед офицеров взглядом, обернувшись по кругу, – мы выдвигаемся. Подготовить бронегруппу, нам понадобятся все резервы.

Собравшиеся встречают овациями, хлопая друг друга по плечам. Улыбающийся подполковник стоит по средине комнаты, будто оратор на подиуме. Лишь один начальник штаба не выражает бури радости. Что со всеми? Будто у ворот Ольхово царская армия, а не свора беснующихся готов.

– Барон! – выходит из себя Максим, повергая штаб в тишину. Майор с трудом успокаивает дыхание, что бы продолжить. – Что нам делать? Нас теснят с севера и юга. Железнодорожный вокзал отрезают. Теперь потеряны и западные рубежи. Что потом? Бросим Шахтерский район, за ним храмовый… Что нам делать?!

Начальник штаба заглядывает в глаза подполковнику. Казавшиеся еще недавно открытой книгой, встречают железными засовами. Холодно. Будто сама смерть смотрит сквозь голубизну Швецовских очей.

– Кажется я уже сказал, господин майор, – как ни в чем ни бывало, спокойным голосом говорит Алексей. – Убедитесь, что машины исправны и готовы к бою.

Максим ждет несколько секунд, не зная зачем. Нельзя же ждать голоса разума от человека, идущего к погибели. Но остальные? Майор видит в офицерах ту же слепую решимость. Что в Швецове заставляет батальон и весь город маршировать на кладбище?

"Мы все умрем", – с горькой усмешкой понимает он.

Собрав волю, щелкает каблуками, отдавая честь.

Начальник штаба не помнит, как оказывается в замковом дворе. Останавливается у порога, смотря вдаль. За высокими стенами, в глубине города вздымаются вверх пожары. Через короткие промежутки грохочет взрыв. Там рушатся дома и быть может прерывается чья-то жизнь. Безумие. Это больше не Ольхово, ад вырывается на улицы несчастного города. И безобразные рожи демоном смеются из дул готских орудий, потешаясь над человеческой беспомощностью.

– Как долго вы будете меня игнорировать, господин майор, – сзади подходит Малахов, обыденно толкая палую листву тростью.

Граф становится рядом, смотря на пылающие строения.

– Мы должны спасти Ольхово. Спасти от безумия Швецова.