Город. Хроника осады

Эпилог. Солнце Симерии

Симерийское царство. Екатеринград. Кафе "Ольховка"

10 февраля 1863 г. ок 23–30

Алексей Швецов сидит в дальнем углу, прячась от табачного облака. Окна кафе то и дело подрагивают от бушующей снаружи непогоды. На стекла налипают комья снега, затуманивая блестящие фонари. Внутри тепло, приглашая посетителей в столь поздние часы. Алексей остается в легком кителе черного покроя. Белые полосы проходят по планке, окольцуют рукава и ворот. Командир ольховских осажденных давно не военный, но сегодня горят золотом эполеты. Царский вензель свиты его величества вновь венчает плечи, пусть канула в пропасть монархия. Череп, некогда черным флагом взвившийся над замком Малахова, скалится с шеврона.

Алексей шуршит газетной бумагой, переворачивая страницу. Губ касается улыбка, с отпечатанного черно-белого фото смотрит девушка. В восточном наряде, застывшая в па – можно ли узнать в повзрослевшей даме сестру? Для Швецова Елена оставалась маленькой девочкой с куклами и наивными мечтами. Наивными… У нее получилось. Роза Екатеринграда, звезда Симерийского балета. Вот бы бабушка увидела внучку, блистающую на сцене. Увы, престарелая баронесса не перенесла развала царства. Деспотичная хозяйка дома Швецовых. Говорят, перед смертью звала его, Алексея.

"А ведь прошло десять лет", – бывший штаб-офицер и ныне видит остатки домов, чумазых детей у руин. Всех их будут преследовать гарь и звуки выстрелов по ночам.

Десять лет. Он только теперь должен был выйти из тюрьмы. В конечном счете, не просидел и нескольких месяцев. Годы все равно оставили неизгладимый отпечаток. Голова превратилась в снежную шапку горного пика. У глаз кожа собрана паутиной морщин. К столу приставленна трость. Старая рана не отпускает и поныне, напоминая в дождливые дни нытьем. От хромоты Швецов и вовсе не избавился.

– Ваш кофе, хадрэтак Алексей.

К столу подходит официант, престарелый бербер. Высушенная песками и палящим солнцем кожа, седая борода завита и украшенна кольцами. Фартук перехватывает европейское платье. Житель востока одет в европейскую рубаху с завязанным у горла платком и жилетку. Только голова обмотана в берберскую арафатку.

– Что нибудь еще, хадрэтаг?

– Нет-нет, спасибо. Просто кофе.

Швецов сворачивает газету. На столе с легким стуком появляется сервиз. Табачный смрад из глубины зала уходит от обворожительного аромата. Алексей не спешит, поднося чашку. Вдыхает запах хорошо прожаренных зерен.

"Ольховку" на пару организовали Григорий с Вячеславом. Гриша и сейчас орудует за барной стойкой. Заметив взгляд командира, бывший драгун обнажает зубы и машет приветливо рукой. Над отставным унтер-офицером развешен флаг – черное полотно с белым черепом. Вынесли, поклон обоим друзьям до земли.

"Мы ушли из Ольхово непобежденными"

Так это или нет – пусть судит история. Но пережившим ужасы осады хочется верить. И они верят. Вместе со знаменем вышли не только люди – надежда.

"Ольховка" мельчайшей деталью напоминает славные дни расформированного батальона. По стенам развешаны драгунские шашки и казачьи кривые кинжалы. Несколько старушек Крынок, превращенных в музейные экспонаты.

Швецов задерживается на фотографии, вынесенной вдали от прочих. В центре сам он, в окружении ротмистров. Розумовский, Бульбаш, еще живой юнец Корнилов. Хохотушка Алена бесстыдно прижимается к командиру, позади волшебницу вразумляет майор Максим. Сестра милосердия Людмила, смущенная важными персонами, скромно стоит в углу.

"Подумать только – этот месяц был лучшим в моей жизни. Пепел, огонь и смерть… но я бы все отдал хоть на день вернуться туда"

Кафе битком забито людьми. Ближе к полуночи приносят дополнительные стулья, но и этого не хватает. Беседующие стоят с кружками пива, наполняя зал гомоном и весельем. Большинство в той же черно-белой партийной форме. Несколько жандармов облачаются в дореволюционные синие мундиры, распушив старомодные усы с бакенбардами. В другом углу тихо переговариваются священник с магами. Волшебную академию разогнали, но сегодня бывшие ее преподаватели в парадных мантиях.

Мерный гомон собравшихся сбивается, звучит иначе. В шуме то и дело звучат призывы к тишине. С все уменьшающимися разговорами четче слышна речь радиоприемника:

– Дамы и господа, – пробивается сквозь легкий треск помех, – только что центральная избирательная комиссия окончила подсчет голосов. Мне поручена честь объявить новым канцлером Республики Симерия… Швецова Алексея Петровича!

Мгновения тишины и вот кафе взрывается от радостных криков. Люди бросаются в объятия друг к другу, плача и поздравляя. В воздух под свист взлетают несколько фуражек. Тут и там хлопает выстрел открывшегося шампанского. С улицы доносятся взрывы салютов, окрасившие ночное небо разноцветными огнями.

В общем гомоне один канцлер остается сидеть невозмутимо. Алексей, придерживая блюдце, отпивает кофе. Прикрывает глаза, наслаждаясь расходящимся по крови теплом.

– Поздравляю, хадрэтаг Алексей, – официант-бербер склоняет голову.

По иронии первые поздравления из уст бывшего раба. К старику, выкупленному Григорию, судьба была благосклонна. Но сколько его собратьев, жителей жаркой Сахары или еще дальнего юга томятся в неволе. Цари хотели избавить страну от крепостничества, Комитет принес цепи и кнут. Жирдяям из Думы хватает цинизма похваляться ростом финансовых притоков.

– Спасибо, но это я должен благодарить. Ты варишь чудесный кофе, я же пока не сделал ничего.

– Отнюдь, хадрэтак, вы даете нам надежду. Мы все верим в вас, – бербер склоняется еще ниже и уходит.

Было бы так просто. Нельзя щелчком пальцев сбить цепи со страны. Куда девать сотни и сотни осевших в Симерии невольников? Не выкидывать же на улицы – ни домов, ни работы. Потребуются годы для заживления гнойной раны.

Сквозь толпу к Швецову пробивается Туринский. Царский министр сельского хозяйства обрюзг, время и переживания распада страны оставили на лице неизгладимый отпечаток. Но сегодня правая рука монарха воскрес, будто усохший цветок, омытый дождем. На министре строгий фрак, синяя лента переливается бриллиантами ордена. Награда то царская, еще час назад за такое можно было и в застенки угодить.

– Господин канцлер, от лица монархического сообщества мои самые искренние поздравления. С Божьей волей и помощью вручаем вам штурвал. Корабль дырявый, но мы очень его любим, – Труринский пытается шутить, но очень волнуется. Постоянно тряся руку Алексея, переводит дух едва не после каждого слова. – Его величество государь Александр Брянцев, государыня, Великие Княжны и Великий Князь передают привет и наилучшие пожелания.

– Передайте царской семье благодарность, – осторожно, подбирая слова, отвечает Швецов, – я тронут их заботой. Но осмелюсь напомнить их величествам, положение Брянцевых остается неизменным.

Туринский с поклоном удаляется. Алексей еще долго смотрит в спину чиновнику. Он как раз в окружении соратников из монархического крыла. Фраки, бабочки и цилиндры – напускная роскошь. Большая часть старых аристократов беднее Швецова. Ох, не стать бы им головной болью. К счастью монархисты Симерии разобщены и не имеют четкой программы.

"И все же без их помощи ничего бы не вышло"

Поддержку монархистов терять никак нельзя. Старые магнаты, капиталисты и дворяне. Пусть обедневшие, но их связи и опыт управления в будущем станут полезны. Не обошлось и без вклада черносотенцев. Где не помогало слово, приходилось действовать ядом и динамитом. Старая агентурная сеть Черной Сотни пришлась очень кстати.

А Брянцевы… им лучше оставаться в Цинь. Должно быть Дорошенко с ними. Алексею не хватало старого друга, но адъютант сделал выбор. Комитет предлагал пост в Народной Милиции, но Дорошенко избрал путь изгнанника. Пусть так, по крайней мере, верность царской семье вызывает уважение.

– Они хоть с порога не начали царский венец предлагать?

К Швецову подходит Вадим Юрьевич. На шахтном директоре тот же потертый жакет. Он комично приседает в реверансе.

– Полагаете, дойдет до этого? – Алексей искривляет бровь.

– Алексей Петрович, вам не к лицу лишняя скромность, – недавний революционер смеется, – это же очевидно. Достаточно взглянуть на их лица.

Непримиримые будут с обеих сторон. Одни не перестают мечтать вернуть на трон Брянцевых, пусть и в качестве условных монархов. Иные бредят красными флагами и баррикадами. Но пример Вадима Юрьевича и Швецова сплотил многих. Идею революции сменила эволюция. Теперь мощь агитпрома вчерашних бунтовщиков молотом обрушилась на Комитет.

– Нам сейчас не до этого, – отмахивается новоиспеченный канцлер, – такие вопросы все равно должен решать Земский собор.

– Вы правы, впереди много работы. Боже, мы шли к этому десять лет, – мужчины обмениваются жарким рукопожатием. – Мои поздравления, господин канцлер. Вернем нашу Симерию.

Работы и правда много, больше, чем революционер представляет. Возродить магию в масштабах страны труднее, чем в Ольхово. Древние рядом, Алексей почти слышит могучее дыхание спящих сил. Но пробудить Древа Жизни половина проблемы.

"Если они рассчитывают за мой счет возродить старые порядки – Древних ждет разочарование. Никаких танцев с бубнами и крови девственниц. Нам всем нужно научиться разговаривать и понимать друг друга"

Открывшаяся дверь впускает порывы холодного ветра, заставляя обернуться. На порог бросает горстями снег. Отряхивая плечи от белых хлопьев, входят сперва Максим и закрывший за ним дверь Всячеслав. Слава кивает поднявшему руку Григорию и застывает у прохода. На бывшем драгуне каска Адриана гаэльского образца, в руках циньская винтовка Арисака. Вжикает выхваченный из ножен штык-нож, водружаемый на ствол. Зал и вовсе перестает дышать.

– Господа, – передавший пальто и перчатки Максим протирает запотевшие очки, – прошу переключить приемник на государственную частоту.

После короткого шипения динамик доносит хорошо знакомый голос:

– … и вы спросите меня, должно ли меньшинство довлеть над большинством? – вещает спикер Государственной думы. – Но если большинство дружным строем идет к пропасти, не должны ли мы, наделенное властью меньшинство остановить безумие? Кто-то скажет – Алексей Швецов лучший выбор и спасение страны. Но какой страны? К нашей Республике Симерия Швецова не имеет никакого отношения. Да, эти десять лет были трудными для каждого из нас. Но Комитет подарил народу долгожданный мир, выбравшие же Швецова обрекают на новые и бесконечные войны. Война, кровь – вот что я слышу каждый раз. Посмотрите на символ реваншистов – череп на черном поле. Они готовы нести смерть и с легкостью пожертвуют всеми. Это вам завтра придется ради призрачной мечты возрождения магии мерзнуть в окопах. В ваши дома придут похоронки. Пока не поздно, со всей ответственностью мы говорим – нет. Не допустим приход к власти партии реваншистов. Даже если придется применить силу.

Зал шипит от злости. Полушепотом, все сильнее и вот "Ольховка" дрожит от яростных криков. Зажги спичку и здание взлетит на воздух.

– На дворец! – кричат люди, погремая кулаками.

– На дворец! Разгоним Думу!

– Долой комитетчиков! Идем на дворец!

Максиму приходится встать на стул, призывая к вниманию и тишине.

– Господа! Господа! – он размахивает руками. – Прошу, успокойтесь. Сейчас нельзя действовать опрометчиво.

Быстро сдвигают несколько барных столов, елозящих по доскам. Раскладывают подробную карту Екатеринграда.

– Народная милиция так же начнет скапливаться к дворцовой площади, – берет слово бывший начальник штаба. Я же предлагаю нанести удар по ключевым точкам. В первую очередь отобьем арсенал и оружейные заводы. На улицах полно наших сторонников, но им нужно оружие. Затем телеграфные станции, вырвем у комитетчиков глотку. Так же нужно взять под контроль железнодорожную станцию.

Толпа подается в стороны. Опираясь о трость, к карте подходит Швецов.

– Что слышно об Иностранном Легионе Готии?

– Их подняли по тревоге, – отвечает отставной майор, – но легионеры все еще в казармах. Это все, что известно.

Господи, до чего же все знакомо, только в больших масштабах. Опять узкие улицы и бесчисленные лабиринты кварталов. Плохо вооруженная масса, готовая биться насмерть и верящая Швецову. Академию волшебства разогнали и за реваншистов пару десятков старых преподавателей. Что дальше? Опять Ольхово с еще большими потерями и ужаснейшим финалом? Снова забитые остатки, дерущиеся вокруг черного флага на последних рубежах?

Готия уже не та. У нее проблемы в колониях и республиканцы могут отступить. Но как же все висит на волоске. Стоит надавить не в том месте и не с той силой, мир рухнет песочным домиком.

"Никак нельзя воевать с Готией сейчас"

Будь в столице Филипп Линкольн, еще можно было надеяться решить миром. Увы, резко антивоенная позиция старого посла вышла боком. Карьера окончилась закономерным крахом и нищетой. Должно быть, он и сейчас прозябает в трущобах Стентона.

Швецов украдкой смотрит на Максима. По виду не скажешь, но наверняка переживает за Ольгу. Они ждут второго ребенка.

"Нужно послать в Ольхово весть. Если сорвется, Ольга должна встретить готов и задержать. Она гораздо сильнее меня, я верю в нее"

– Господин канцлер, – говорит Максим и все взоры обращаются к Алексею, – отдавайте приказ. Нужно действовать сейчас или все потеряем.

Швецов медлит. Неужели нет другого выхода? Если бы столичная гвардия встала на их сторону. Розумовский как раз в казармах, пытается убедить солдат. Тур Симерии. Ротмистр не только не утратил былой силы, но лишь возрос с неведомой мощью. Увы, гвардия давно не та. Столичные полки и присягу то нарушили в числе первых. В лучшем случае просто отсидятся в стороне. Бульбаш на юге поднимает казаков, но станичные прибудут только через пару суток. Медлить нельзя.

Распахнувшуюся дверь швыряет о стену. На пороге возникает бородатый курх, черный, как смоль. Запахнутый в овечью бурку, из полов выглядывает внушительный арсенал. Пояс отягчен особой шашкой без гарды и кинжалом. На руку намотана ногайка.

– Шамиль! – тишину нарушает радостный голос Швецова. – Князь, вы-то тут как оказались?!

Симериец и курх заключают друг друга в объятия. Разведчику удалось выбраться из кольца разгромленной Ники. Его маленький отряд не пробился к Ольхово, зато осел в лесах. Увеличенные местными мужиками, партизаны до самого конца наводили ужас на захватчиков. Симерийцы дрались, отчаянно, насмерть. Если бы их подвиг Симерия помнила.

– Эээ, Леша! – всплескивает руками Сусоев. – Канцлер, большой человек теперь. Я с приветом от гэнэрала Василькова.

– Генерал? Он рядом? – сердце колышется как никогда

– Весь корпус будет к утру, Леша. Я со своими головорэзами прибыл первым. Колбасники как прознали, побежали быстрее шакалов. Бегут Леша, не будь я джигитом. Наша побэда.

Васильков, ну слава Богу. У Алексея от волнения слеза накатывается. Тридцать километров оставалось прославленному генералу до столицы. Тридцать километров и история пошла бы иначе. Будь прокляты предатели из Комитета! Но Васильков клялся царю дойти до столицы и дошел!

Швецов обращается к присутствующим.

– Начинаем.

Ночные улицы просыпаются звуками марша. Бьют барабаны, гудят трубы, созывая народ. Первыми выходят ближайшие сподвижники. Стройные коробки колонн, в черной форме и зажженными факелами. Впереди вернейшие из верных, ветераны Федоровки и Ольхово. За ними конным строем курхи Шамиля Сусоева. Простые люди присоединяются к реваншистам, огненная река драконом извивается по Екатеринграду.

Зал кафе замирает в почтительном молчании. Все расступаются, снимая головные уборы и склоняясь. Внутрь, в ослепительно белом платье входит Мария Швецова.

– Поздравляю вас, господин канцлер, – женщина подает руку.

– Спасибо, – сдержанно отвечает Алексей, но коснувшись пальцев губами, легонько сжимает. Добавляет, очень тихо. – Спасибо тебе за все.

Рука об руку выходят на балкон. Екатеринград встречает морозным дуновением и возгласами радости. Душа застывает при виде марширующих мимо рядов. Его люди, его народ, что со счастливыми лицами скандирует "Швецов!" снова и снова.

– Столько огней, – пользуясь ледяным ветром, Мария кошкой прижимается к мужу, – будто солнце взошло.

Да, так и есть.

Над городом восходит новое солнце. Солнце Симерии.

КОНЕЦ!