Город туманов

Глава XIII Что Натаниэль и Амброзий обнаружили в Ратуше

Господин Натаниэль находился в слишком большом беспокойстве и тревоге, чтобы отправиться исследовать Ратушу до возвращения конюха, которого он отправил с письмом к Люку Хэмпену.

Однако тот, по всей видимости, скакал денно и нощно, поскольку вернулся в Луд за невероятно короткий срок.

Натаниэль, конечно, был восхищен полученным посланием, хотя не сумел выпытать у парня, каково его впечатление о Ранульфе. Впрочем, главное, что мальчик хорошо себя чувствует и счастлив. А о подробностях конюх не стал распространяться, видимо, постеснялся хозяина.

В действительности конюх и не приблизился к ферме вдовы Тарабар.

Он познакомился в придорожной таверне с рыжеволосым юношей, угостившим его несколькими бокалами хмельного вина, в результате чего провел всю ночь и значительную часть следующего дня в глубоком сне на полу таверны.

Проснувшись, он с ужасом обнаружил, что не выполнил поручения. Но тут владелец гостиницы передал ему письмо от рыжего парня, который его опоил. Парень сообщил, что непременно доставит письмо адресату — еще быстрее, чем это сделал бы сам гонец.

Конюх ощутил огромное облегчение. Он нанялся на конюшню к господину Натаниэлю совсем недавно, после Иванова дня.

Поэтому господин Натаниэль встретился с господином Амброзием в ночь полнолуния перед великолепными резными дверями Ратуши с сердцем, свободным от всех страхов за Ранульфа, и жаждал приключений, как настоящий школьник.

— Знаешь, Амброзий, — прошептал он, — мне кажется, мы оба снова стали мальчишками и собрались залезть в чужой сад.

Амброзий фыркнул. Он самым решительным образом был настроен на выполнение собственного долга, однако считал, что это не имеет ничего общего с мальчишеской выходкой.

Огромные двери, скрипнув, повернулись на петлях. Бесшумно притворив их, оба достойных мужа на цыпочках поднялись по винтовой лестнице и двинулись по упомянутому Календулой коридору.

В царившей вокруг темноте светили лишь лучики двух фонарей, которые они держали в руках.

Дом, обставленный старинной мебелью, не нуждается в других призраках. Господин Натаниэль, как известно, был крайне чувствителен к безмолвным предметам — звездам, домам, деревьям; и нередко, находясь в собственной трубочной, зажигал свечи и сидел, разглядывая книжные полки, кресла, портрет отца и даже стоявший в углу красный зонт с таким трепетом, как если бы взирал на звезды.

Однако в ту ночь наличие молчаливых резных панелей, старинных гобеленов и всего остального влияло даже на невозмутимого господина Амброзия. Все это влекло его к себе словно магнитом.

Если бы они могли заговорить или шевельнуться — эти безмолвные предметы!

И тут господин Натаниэль замер на месте.

— По-моему, мы находимся сейчас примерно там, где Календула обнаружила пустоту за панелью, — прошептал он, осторожно простукивая деревянную обшивку стен.

Уже через несколько мгновений он проговорил взволнованным шепотом:

— Амброзий! Амброзий! Это здесь. Послушай! Гремит как барабан.

— Исстрадавшиеся Кошки! По-моему, ты прав, — ответил ему тоже шепотом господин Амброзий, волнение Натаниэля невольно передалось и ему.

Наконец панель, поддавшись, отъехала вбок, и при свете фонарей они увидели винтовую лестницу.

Пару секунд оба с торжествующим видом обменивались взглядами. Потом Натаниэль с усмешкой проговорил:

— Ну, вот, пора забрасывать ведерко в колодец! И хорошо бы вытащить из него не старый башмак или гнилой каштан, а что-нибудь получше!

С этими словами Натаниэль стал спускаться с лестницы, Амброзий с отважным видом последовал за ним.

Лестница спускалась все ниже и ниже, казалось, в самые недра земли. Наконец они попали в помещение, похожее на длинный тоннель.

— Ату его! Ату его! — нашептывал со смехом Натаниэль, радуясь приключению. — А теперь давай-ка галопом, Брози! Может быть, выйдем на открытую лужайку к пасущемуся оленю!

И, ткнув приятеля кулаком в ребра, добавил:

— Думаю, это веселее, чем ловить моль, согласен?

Тем не менее пробирались они по тоннелю осторожно ощупывая ногой почву.

Прошло довольно много времени, прежде чем господин Натаниэль остановился и шепнул через плечо:

— Пришли. Здесь дверь… запертая, разрази ее громом на веки вечные!

Охваченный гневом, он принялся колотить и пинать дверь как безумный.

И тут услышал пронзительный женский голос, потребовавший назвать пароль.

— Пароль? — взревел в ответ Натаниэль. — Именем Солнца, Луны и Звезд, Золотыми Яблоками Заката, какой еще…

Но не успел он договорить, как дверь отворилась, и оба приятеля оказались в невысокой квадратной комнатке, освещенной всего одной лампой, свисавшей на цепи с потолка. Правда, в этом не было необходимости, ибо от висевших на стенах чудесных гобеленов исходил яркий свет.

Джентльмены онемели от изумления. Таких гобеленов они еще не видели. Откуда такая голубизна и зелень и такой нежный розовый цвет! В какие же краски окунали эти шелка?

Рисунки на гобеленах были знакомы каждому доримариту — сцены охоты, преследуемые луной беглецы, пастухи и пастушки, ухаживающие за лазурными овцами. И все же, благодаря удивительным краскам, они казались угольками прошлого, вдруг вспыхнувшего огнем. Какой-то миг! И люди минувшего века — мужчины и женщины, — шумные, разодетые, важные, выплескивались на улицы, гоня перед собой живых, как сухую листву.

Но что это грудами лежит на полу? Огромные жемчужины и сапфиры, невероятной величины рубины? Или сброшенные ветром плоды, удивительные плоды, осыпавшиеся с изображенных на гобеленах деревьев?

Как только глаза привыкли к этому блеску, мужчины стали приходить в себя; они могли поклясться, что перед ними плоды фейри.

К удивлению Натаниэля и Амброзия, хранительницей странного сокровища оказалась хорошо знакомая им мамаша Тиббс.

Чистые, детские глаза, светившиеся на ее морщинистом, обветренном лице, взирали на них с кротким недоумением.

— Ну, если это не господин Гиацинт и не господин Джосайя, — воскликнула она с веселым, молодым смехом, — то кто еще может знать пароль!

Она внимательно вгляделась в их лица:

— Хорошо ли носятся ваши чулки? А то последняя пара никак не хотела намыливаться. Топать по Млечному Пути и забредать за край Луны не полезно для чулок.

Очевидно, она принимала обоих за их собственных отцов. Тем временем господин Амброзий набрал в грудь воздуха, что было непреложным доказательством для всякого, кто знал его по заседаниям Суда, что этот почтенный муж намеревается разразиться обличением.

Однако Натаниэль осадил его, ткнув кулаком ребра, и сердечным тоном обратился к хозяйке:

— Благодарю вас, и чулки наши, и башмаки еще не сносились. Значит, вы не думали, что мы знаем пароль, так? Ну-ну, возможно, нам известно куда больше, чем вы предполагаете. — И он шепнул Амброзию:

— Ради Кормы Моей Внучатой Тети, Амброзий, скажи мне, каким был этот самый пароль?

И снова повернулся к мамаше Тиббс, она слегка покачивала бедрами, словно намереваясь пуститься в джигу под слышную только ей самой музыку.

— Здесь превосходные гобелены! Ничего прекраснее я не видел!

Та улыбнулась и, подойдя поближе к нему, негромко проговорила:

— А знает ли Ваша честь, почему они так красивы? Нет? Потому что это плоды фейри! — И в подтверждение сказанного она несколько раз кивнула.

Охваченный гневом господин Амброзий негромко рыкнул, но господин Натаниэль предостерегающе посмотрел на него и проговорил:

— Конечно! Конечно! И откуда же, позвольте спросить, берутся эти… э… плоды?

Женщина весело рассмеялась:

— О, их доставляют благородные молодые люди! Красивые джентльмены в зеленой одежде, препоясанной лентами, на рассвете они покидают свои корабли, приплывшие под алыми парусами, чтобы есть золотые абрикосы, когда весь Луд крепко спит! И тогда петух кричит: «Кукареку! Кукареку! Кукарекуууу!»

И ее голос унесся в неведомые края, далекий и одинокий.

— Скажу тебе еще кое-что, господин Нат Петушок, — продолжила она, приблизившись к нему с таинственной улыбкой, — скоро ты окажешься мертвым!

Она отступила, улыбаясь и приветливо кивая, словно желая сказать: «Какой хороший подарок я сделала тебе! Береги его».

— А что касается мамаши Тиббс, — продолжила она торжествующим тоном, — то она скоро станет благородной леди, такой же, как жены сенаторов, и будет всю ночь танцевать под Луной! Так обещали ей эти джентльмены.

Господин Амброзий нетерпеливо фыркнул, но господин Натаниэль проговорил с добрым смешком:

— Почему это вы вдруг решили, что жены сенаторов проводят свое время подобным образом, а? Думаю, у них находятся и другие дела. А не кажется ли вам, что вы слишком стары для танцев?

Налицо женщины набежала легкая тень. Но она тут же тряхнула головой и воскликнула:

— Нет! Нет! Пока пляшет мое сердце, танцуют и ноги. А когда возвратится герцог, никто не будет стареть.

Амброзий не выдержал:

— Вот что, — сурово воскликнул он, — хотя с головой, моя добрая женщина, у тебя явно не все в порядке, как бы не пришлось тебе скоро плясать под другой мотив. Если только ты немедленно не скажешь нам, как зовут этих самых джентльменов, кто именно поставил тебя здесь на страже, кто доставляет сюда мерзкие плоды и кто уносит их отсюда, мы… мы перережем струны той самой скрипки, под которую ты танцуешь!

В угрозе этой отразилось подсознательное эхо последних слов, произнесенных его Луноцветой. Однако его слова произвели немедленное воздействие.

— Перережете струны скрипки! Перережете струны скрипки! — простонала она и жалобным тоном добавила: — Нет-нет, добрый господин, вы этого не сделаете! Неужели он так поступит?

Она с мольбой повернулась к господину Натаниэлю:

— Ведь это все равно что отобрать у бедняка землянику. Сенаторы едят персики, жареных лебедей и фазаньи сердца, они ездят в нарядных экипажах и спят на пуховых перинах до середины дня. Ау бедняка есть только черный хлеб, печеные бобы и его работа. Но летом он может собирать землянику и плясать под веселый мотив. Нет-нет, скажите же, что никогда не перережете струны скрипки!

К горлу господина Натаниэля подступил комок. Однако господин Амброзий не унимался.

— Надо же, что выдумала! — бушевал он. — Я перережу в нашем городе струны всех скрипок, не сомневайся, если ты нам не скажешь то, что мы хотели бы знать. Вот что, мамаша Тиббс, говори — ты знаешь, что я человек слова.

Женщина с мольбой посмотрела на сенатора, и в глазах ее блеснула хитринка. Приложив палец к губам, она несколько раз кивнула и прошептала:

— Обещайте мне не перерезать струны скрипки и я покажу вам самое прекрасное зрелище в мире — как крепкие парни с Грамматических полей с собственными гробами на плечах танцуют над маргаритками. Пойдемте за мной!

Она бросилась к боковой стене и отодвинула гобелен, за которым оказалась еще одна потайная дверь. Мамаша Тиббс нажала на какую-то пружинку, дверь распахнулась, и появился следующий потайной ход.

— Следуйте за мной, добрые господа! — воскликнула она.

— Делать нечего, — прошептал господин Натаниэль, — придется потешить ее. Что, если она покажет нам нечто ценное.

Амброзий что-то буркнул про парочку сумасшедших и о том, что не стоит ночью далеко отходить от собственного камина, чтобы развлечься своими безумными выдумками, однако же последовал за Натаниэлем, и вторая потайная дверь захлопнулась за ними.

Мужчины пыхтели, едва поспевая за своей легконогой проводницей.

Потом началась лестница, казавшаяся бесконечной, наконец они по очереди повалились, обо что-то споткнувшись, и за спинами их снова звякнул замок. Стеная, бранясь и потирая колени, оба достойных магистрата сердито потребовали у мамаши Тиббс честно признаться, в какое еще нечестивое место она привела их.

Та радостно захлопала в ладоши:

— Разве вы сами не знаете, благородные господа? Мы сейчас там, где отдыхают мертвые петушки! Вы вернулись в свой родной и уютный дом, господин Джосайя Шантеклер. Поднимите-ка повыше свой фонарик и оглядитесь.

Натаниэль огляделся, и его осенило.

— Клянусь Золотыми Яблоками Заката, Амброзий, — воскликнул он, — мы попали в мою собственную семейную часовню!

— Поджаренный сыр! — в смятении пробормотал Амброзий.

— Значит, здесь есть две двери, — заметил Натаниэль. — Потайная выводит на эту спрятанную внизу лестницу. Выходит, кое-кто в городе знает о моей часовне больше, чем я сам.

И тут вдруг он вспомнил, что однажды видел дверь в часовню распахнутой настежь.

Мамаша Тиббс посмеялась их удивлению, а потом, приложив палец к губам, поманила за собой. И на цыпочках они последовали за ней по озаренным светом Луны Грамматическим полям, где она жестом пригласила их спрятаться за стволом толстого сикомора.

Капельки росы были разбросаны по травянистой лужайке. Мраморные изваяния усопших, казалось, обменивались улыбками под лучами полной Луны; неподалеку от сикомора двое мужчин разрывали свежую могилу. В ушах одного из них, крепкого парня, поблескивали матросские золотые сережки, его напарником оказался Эндимион Лер.

Натаниэль бросил торжествующий взгляд на господина Амброзия и прошептал:

— С тебя бочонок янтарного цветка, Брози!

Какое-то время парни молча копали, после чего подняли наверх три больших гроба и поставили их на траву.

— Надо бы приглядеть, Себастьян, — проговорил Эндимион Лер, — чтобы весь товар попал по назначению. Мы имеем дело с привередливыми покупателями.

Тот, кого звали Себастьяном, ухмыльнулся и, достав складной нож, принялся открывать один из гробов.

Едва он вставил нож между крышкой и гробом, Натаниэль и Амброзий невольно поежились; мамаша Тиббс, к их ужасу, закрыла глаза и стала вдыхать распространившееся в воздухе благовоние.

Когда крышку наконец сняли, Натаниэль и Амброзий не увидели ничего особенного, если не считать плотно уложенных плодов фейри.

— Жареный сыр! — пробормотал господин Амброзий.

— Грудастая Бриджит! — молвил господин Натаниэль.

— Да товар, что надо, — сказал Эндимион Лер, — два других можно не вскрывать. Закрой его и взвали мне на плечо, а сам следуй за мной с двумя остальными — отнесем прямо в комнату с гобеленами. На полночь там назначен совет.

Выбрав мгновение, когда оба контрабандиста повернулись к ней спиной, мамаша Тиббс вылетела из-за сикомора и стрелой метнулась в часовню, явно опасаясь того, что ее не застанут на посту. Эндимион Лер и его напарник последовали за ней.

Сперва Натаниэль и Амброзий испытывали слишком сложные чувства, чтобы их можно было выразить словами, и только глядели друг на друга округлившимися от удивления глазами. Потом губы Натаниэля растянулись в улыбке.

— Итак, Брози, на этот раз ты остался без лунтравского сыра, — проговорил он. — Кто из нас был прав, ты или я?

— Ты, Нат, клянусь Млечным Путем! — немедленно отозвался господин Амброзий с волнением в голосе. — Негодяй! Негодяй и мошенник! Итак, дело его рук; это его мы, родители, должны благодарить за случившееся! Но он отправится за это на виселицу, пусть нам придется ради этого пересмотреть всю конституцию Доримара! Каков мерзавец!

— Провозят в город на катафалке, — задумчиво проговорил Натаниэль, — закапывают здесь, а потом через мою часовню доставляют в потайную комнату под Ратушей, а оттуда, как нетрудно предположить, раздают небольшими порциями. Теперь понятно, как эти плоды попадают в Луд. Остается выяснить, каким образом им удается обойти заставу наших йоменов на границе. Но что это с тобой, Амброзий?

Дело в том, что господин Амброзий буквально сотрясался от хохота, а его было трудно рассмешить.

— А мертвые кровоточат? — повторял он между взрывами смеха. — А что, Нат, лучшей шутки я не слышал лет двадцать!

Перестав смеяться, он поведал Натаниэлю о красном соке, который сочился из гроба и который он принял за кровь, и о том, как до смерти перепугал Эндимиона Лера, когда спросил его об этом.

Амброзий снова стал хохотать.

Однако господин Натаниэль только рассеянно улыбнулся в ответ; сама идея того, что мертвые могут истекать кровью, напоминала нечто, о чем он недавно читал или слышал, однако в данный момент никак не мог припомнить, где и как это было.

Окончательно успокоившись, Амброзий сказал:

— Давай поспешим, нельзя терять ни мгновения. Возьмем Немченса и его людей и вернемся в комнату с гобеленами, чтобы застать их на месте преступления.

— Ты прав, Амброзий! Ты прав! — воскликнул господин Натаниэль, и оба припустились трусцой сперва к воротам, а потом вниз по склону холма к спящему городу.

Поднять Немченса и воспламенить его собственным энтузиазмом им удалось без труда. После того, как они вкратце рассказали ему о своем открытии, уважение Немченса к Сенату подскочило буквально в одно мгновение, хотя он ушам своим не верил, услышав о том, какую роль во всей этой истории играл Эндимион Лер.

— А я-то! А я-то! — корил он себя. — А я-то всегда так уважал доктора!

Дело в том, что Эндимиону Леру в течение последних нескольких месяцев пришлось выслушивать жалобы Немченса на вялость и неэффективность действий Сената; кроме того, почтенный доктор успел посеять в голове доброго капитана самые зловещие подозрения в отношении господина Натаниэля. И теперь он испытывал угрызения совести, вызванные неверностью своему непосредственному начальнику — мэру.

— Очень хорошо, Ваша честь! — вскричал он. — Сегодня ночью дежурят Зелен и Лист. Сейчас вызову их из караулки, и тогда мы сумеем разделаться с негодяями.

Когда часы на колокольне вызванивали полночь, все пятеро осторожно пробирались по коридорам Ратуши. Полую панель они обнаружили без труда и, нажав на пружину, проникли в тайный ход.

— Амброзий, — торопливо прошептал Натаниэль, — что именно я сказал такого, что оказалось паролем? Я начисто забыл это за всеми треволнениями.

Амброзий покачал головой.

— Не имею ни малейшего представления, — ответил он также шепотом. — Говоря по правде, я совершенно не понял того, что она говорила насчет пароля. Помню только, что ты сказал «Жареный сыр!» или «Грудастая Бриджит» или что-то в этом роде.

Когда они оказались возле двери, она была закрыта изнутри, как и прежде.

— Вот что, Немченс, — в смущении проговорил господин Натаниэль. — Мы не можем вспомнить пароль, и они не откроют нам.

Немченс пренебрежительно улыбнулся:

— Ваша честь может не опасаться на этот счет. Полагаю, что мне известно другое слово, которое подойдет ничуть не хуже… так, Зелен и Лист? Но может быть — для порядка, — Ваша честь постучит и прикажет им отворить?

Натаниэль ощутил разочарование. С одной стороны, любимый им принцип экономии нарушался тем, что предстояло прибегнуть к драматическим мерам, когда нужного результата можно было достигнуть при минимальных затратах энергии. К тому же ему так хотелось продемонстрировать свой новый маленький фокус! Поэтому, скорбно вздохнув, он громко постучал в дверь и вскричал:

— Именем Закона, открывайте!

Слова эти, естественным образом, не вызвали никакой реакции, у Немченса был свой пароль. Все пятеро навалились на дверь.

Дверь скрипнула, послышался треск, и они наконец вломились в… пустую комнату. На полу не было никаких странных плодов, а на стенах висели выцветшие, изрядно побитые молью гобелены. Казалось, сюда никто не входил целый век.

Оправившись от удивления, господин Натаниэль яростно воскликнул:

— Значит, они заметили нас и улепетнули, прихватив с собой весь запас мерзких плодов, и я…

— Ваша честь, здесь не было никаких плодов, — перебил его Немченс. — От них всегда остаются пятна сока, а здесь их нет.

И он не отказал себе в удовольствии добавить, подмигнув Зелену и Листу:

— Смею сказать, что так получилось оттого, что Ваша честь забыли пароль!

Зелен и Лист ухмыльнулись от уха до уха.

Господин Натаниэль был чересчур озадачен, чтобы обратить на это внимание, но господин Амброзий, всегда ревниво следивший за сохранением достоинства в любой ситуации, бросил на Немченса испепеляющий взгляд, и тот сразу сник.