Город туманов

Глава XXIV Как лису выкуривали из норы

Когда они закончили чтение, Хейзл разразилась истерическими рыданиями, перемежая их возгласами: «Бедный дедушка!» и вопросами: «Неужели ее повесят за это?» Господин Натаниэль, как мог, утешал ее, а когда слезы на глазах Хейзл наконец высохли, она проговорила:

— Бедная Марджори Бич! Она должна получить и окорок и этого кролика.

— Значит, она еще жива? — поинтересовался господин Натаниэль.

Хейзл кивнула:

— Она так и осталась в старых девах, бедствует и живет в Лебедяни.

— А что там сказано о Питере Горохе, смышленом парнишке лудильщика? Ему там ничего не отписано, мисс Хейзл? — лукаво подмигнул кузнец.

Хейзл с удивлением уставилась на него, а господин Натаниэль с радостью воскликнул:

— Действительно, имя-то то же самое, клянусь Жатвой Душ! Значит, это вы парнишкой видели, как Месиглин собирал ягоды?

Хейзл удивилась:

— Значит, вы маленьким мальчиком говорили с моим дедом… в ту ночь? Никогда не думала…

— Что я начинал с такой малости, так? Да, я был потом чем-то вроде лудильщика, как у нас говорят, кузнецом белым, а теперь стал кузнецом черным. Но белое-то лучше черного, вот и выходит, что положение мое ухудшилось. — И он весело подмигнул.

— А помните ли вы, как все было? — поинтересовался господин Натаниэль.

— Как же не помнить, милорд сенешаль. Мне кажется, все это было вчера. Не так-то просто забыть, как посмотрел на меня покойный Тарабар, когда я показал ему свою корзинку. Ягоды смерти в лесу попадаются нечасто, но в те дни мне было проще отыскать их, чем монетку в полпенни. Месиглин был таким бледным, когда собирал их, он и не подозревал, что за ним подсматривают.

— А видели ли вы его с тех пор? — Кузнец подмигнул.

— Не надо, не надо! — нетерпеливо воскликнул господин Натаниэль. — Случалось ли вам видеть его в последующие годы? У нас нет времени на подробности.

— Ну, может быть, и встречал, — неторопливо ответил кузнец, — снующего вокруг Лебедяни, такого же резвого и довольного, как лиса с гусенком в зубах. Я часто задумывался о том, не следует ли мне, как волостному законоведу, выдвинуть против него обвинение, все это было так давно, и живой он показался мне ценнее мертвого. Он прекрасный врач и сделал много добра.

— Значит… значит, это был доктор Лер? — негромко спросила Хейзл, и кузнец подмигнул в ответ.

— Ну что ж, теперь мы можем вернуться в дом, — сказал господин Натаниэль. — Нас еще ждут кое-какие дела. — И, понизив голос, добавил: — Увы, не слишком приятные.

— Полагаю, Ваша честь говорит о том, что лису пора выкурить из норы? — отозвался кузнец с небрежным смешком. — Более паскудного дела представить себе не могу. У этой лисы клыки, как у волка.

На пути к дому батрак шепотом спросил у Хейзл:

— Мисс, выходит, мистрис убила своего мужа? Так всегда говорили в деревне, однако…

— Не надо, Бен, не надо, прошу тебя! Я не в силах этого слышать! — воскликнула Хейзл. Едва они вошли в дом, как она поднялась в свою спальню и заперлась там.

Бена отправили за мотком крепкой веревки, а господин Натаниэль и кузнец изрядно проголодавшись, стали искать какую-нибудь еду.

— И что, скажите на милость, вы ищете в моей кладовке, джентльмены? — раздался голос вдовы.

Она посмотрела на господина Натаниэля — он был бледнее обычного с синевой под глазами, но живой и бодрый. Затем перевела взгляд на Питера Горошину. В этот миг в кухню вошел Бен с веревкой в руках, и господин Натаниэль толкнул в бок законоведа, который, прокашлявшись, провозгласил бесстрастным фальцетом, подобающим его судебному сану:

— Клементина Тарабар! Именем государства Доримарского и чтобы мертвые, живые и еще не рожденные могли спокойно почивать в могилах, постелях и материнском лоне, я арестовываю вас за убийство вашего покойного мужа, Иеремии Тарабара.

Вдова побледнела и несколько секунд просто взирала на них в молчании, а потом пренебрежительно усмехнулась:

— И какую же новую шутку придумал ты, Питер Горошина? Ведь суд оправдал меня, да еще мне принесли извинения. Должно быть, Закон в Лебедяни совсем ослабел, раз ты не находишь ничего лучшего, чем являться к бедной женщине в ее собственный дом и пугать ее старинными лживыми наговорами, забытыми раз и навсегда еще сорок лет назад. Мой покойный муж мирно скончался в своей постели, чего я и тебе желаю. К тому же, Питер Горошина, ты мало смыслишь в Законе, если не знаешь, что человека нельзя судить дважды за одно и то же преступление.

Тут вперед выступил господин Натаниэль.

— Вас судили прежде, — произнес он невозмутимо, — за отравление мужа соком ивы. На сей раз вам будет предъявлено обвинение в отравлении его ягодами милостивой смерти. Сегодня ночью мертвые обрели дар речи.

Вдова завопила, и Хейзл, услышав, натянула одеяло на голову.

Господин Натаниэль сделал знак Бену, и тот подошел к своей хозяйке с мотком веревки, чтобы связать ее. Однако это оказалось непросто. Понадобилась вся сила кузнеца и господина Натаниэля. Вдова царапалась и кусалась, как дикая кошка.

Когда женщине наконец крепко связали руки, господин Натаниэль произнес:

— А теперь я прочитаю вам то, что сказали о вашем деле мертвые.

И господин Натаниэль прочел письмо.

— А не хотите ли узнать, — спросил он, с любопытством разглядывая ее, — кто именно навел меня на след этого письма? Некий старичок, которого, как мне кажется, вы знаете под именем Портунус.

Она еще больше побледнела и с ужасом произнесла:

— Я давно догадалась, кто он такой, и всегда опасалась, что он погубит меня.

Вдова уставилась в одну точку и крикнула:

— Молчаливый народ! Немые — которые говорят! Связанные — которые ударяют! Я привечала и прикармливала старого Портунуса, как домашнюю птицу. Но мертвым неведома благодарность?

— Если старик Портунус действительно тот, за которого вы его принимаете, едва ли у него найдутся основания для благодарности вам, — сухо произнес господин Натаниэль. — Итак, он отомстил — и вам, и вашему сообщнику.

— Моему сообщнику?

— Ну да, Эндимиону Леру.

— Ах, Леру! — Она пренебрежительно усмехнулась. — Нет, умертвить фермера Тарабара приказал некто более могущественный, чем Эндимион Лер.

— В самом деле?

— Да. Тот, кто не видит различия между добром и злом.

— Кто же он?

Женщина снова рассмеялась:

— При вас я не назову его имени. Но не сомневайтесь, его нельзя вызвать в суд. — Она пристально посмотрела на Натаниэля: — Кто вы?

— Меня зовут Натаниэль Шантеклер.

— Так я и думала! — воскликнула она торжествующим тоном. — Хотя не была в этом уверена, ваша жизнь зачарована.

— Вы имеете в виду проявленную вами обо мне заботу, когда поставили в мою комнату смертоносную печку.

— Именно так, — нагло ответила вдова. И, мерзко улыбнувшись, с выражением неописуемой злобы на лице, она сказала: — Даже не подозревала этого, вы сами выдали себя за обедом.

— В самом деле? И каким же это образом?

Она ответила не сразу, рассматривая его, как кошка мышку. А потом негромко произнесла:

— Вы столько наговорили мне всякой ерунды о том, как вашим парням хорошо в Лунтраве. Но вашего сына нет в Лунтраве, и никогда не будет.

— Что вы хотите этим сказать? — воскликнул господин Натаниэль.

Она пронзительно расхохоталась.

— В ночь на тридцать первое октября он услышал призыв герцога Обри и, повинуясь ему, отправился через горы.

— Женщина… о чем… о чем… ты… говоришь… — Жилы на висках Натаниэля вздулись, его бросило в жар.

Вдова еще громче захохотала.

— Ты никогда больше не увидишь своего сына! Юный Ранульф Шантеклер отправился в те края, откуда никто не возвращается.

Он ни на мгновение не усомнился в сказанном. Перед его глазами мелькнула картина, которую он увидел в узорах на потолке, прежде чем потерять сознание.

Обратив потускневший взор к вдове, господин Натаниэль промолвил:

— Если из тех краев никто не возвращается, я могу пойти следом за ним.

— Это через горы-то? — презрительно фыркнула она. — Нет, ты вылеплен не из того теста.

Господин Натаниэль жестом подозвал к себе Питера Горошину, и они вместе вышли из дома. Неподалеку голосили петухи, близился рассвет.

— Мне нужен мой конь, — тупо проговорил Натаниэль. — Вы можете найти мисс Хейзл?

Но девушка уже подходила к ним — бледная и испуганная.

— Все… все кончено?

Господин Натаниэль кивнул и рассказал Хейзл то, что недавно узнал от вдовы. Глаза девушки наполнились слезами.

Потом, повернувшись к Питеру Горошине, он, сказал:

— Немедленно выписывайте ордер на арест Эндимиона Лера и отошлите его в Луд новому мэру, господину Полидору Вигилию. А вам, мисс Хейзл, лучше уехать отсюда — вы будете обвинителем на суде. Остановитесь у своей тети, мистрис Айви Пепперкорн, которая содержит лавку в деревеньке Зеленая Кобылка, что под Лудом.

Но запомните одно: ни в коем случае не упоминайте о моем участии в этом деле — это очень важно. В настоящее время в Луде меня не любят.

А теперь, будьте любезны, прикажите, оседлать моего коня.

Голос его прозвучал настолько бесстрастно, что Хейзл и кузнец, исполненные сочувствия, замерли в трепетном молчании, не найдя нужных слов, наконец, девушка пошла распорядиться.

— Сэр, вы… вы и в самом деле намереваетесь сделать то, о чем сказали вдове… ну, что отправитесь… туда? — обратился Питер Горошина к господину Натаниэлю исполненным благоговения тоном.

Тут в глазах господина Натаниэля вновь зажегся огонь, и он в ярости воскликнул:

— Да, именно туда, к горам и дальше, если потребуется… Буду идти, пока не найду сына.

К дому подвели оседланного коня.

— Прощайте, дитя мое, — обратился господин Натаниэль к Хейзл, взяв ее за руку, и добавил с улыбкой: — Вчера вечером вы вернули меня с Млечного Пути… И теперь мне придется идти земными тропами.

Хейзл и Питер смотрели вслед всаднику, пока он не исчез из виду.

— Ну и ну, — промолвил наконец Питер Горошина, — по-моему, в Доримаре с давних времен не было такого отца, который настолько любил бы своего сына, чтобы рискнуть собственной жизнью.