Город в законе: Магадан, триллер

ГЛАВА XII

Каждый раз, когда нам удается выпустить новую книгу, я рассматриваю ее как маленькое чудо. Оно так и есть — разве не чудо сегодня, без копейки оборотных средств, при общей нищете и инфляции выпустить хорошую книгу. Последнее время чудеса случаются все реже и реже и вины моей здесь нет. Половина издательств России неплатежеспособны. Нельзя быть счастливым в отдельной каюте, когда корабль опускается на дно.

Поясню проще. Мы выпускаем книгу и рассчитываем, что она будет куплена. Только тогда мы погасим все расходы, уплатим налоги, получим зарплату и приступим к следующей книге. Но если нашему потенциальному покупателю, простите, жрать нечего, не говоря уж о других насущных потребностях, книгу нашу он не купит. И денег у нас не будет, и мы не начнем работать над следующей рукописью.

Склады издательства затоварены под жвак. Вместо пятидесяти позиций в год, как это было раньше в застойные времена, мы скатились до пяти-семи. Да и то половина литературы заказной или дотационной. Какие бы меры мы не предпринимали, они убиваются неплатежеспособностью северян.

И все-таки дело можно было вести лучше. Но для этого вести его надо жестче. Минимум людей, минимум зарплаты, минимум расходов.

И максимум требовательности — выжимать из сотрудников все, что можно.

Вот этого как раз я не умею. Ни выжимать, ни требовать. Мне кажется, что взрослый человек сам понимает свои обязанности. Как это я буду его воспитывать? И потом, я, так уж получается, вхожу в его положение. Семья, дети, болезнь, бескормица, плохое настроение — всегда можно понять и простить.

Да лучше уж я сам что-то сделаю, чем буду его огорчать.

И я постоянно забываю, что за доброе дело на Руси морду бьют.

Издательство долгое время мучилось без главного инженера. Специальность достаточно узкая, из окрестных вузов таких специалистов выпускает только Омский технологический институт. Но когда я обратился туда, то убедился, что запросы у выпускников такие, что нам их не удовлетворить. Квартира, оклады… Тогда я дал объявление в "Магаданскую правду" — вдруг с какой-то оказией залетел в наш город такой инженер — и стал ждать.

Залетных не оказалось, зато ко мне обратилась мастер из областной типографии Альбина Голякова.

Я посмотрел ее документы — она окончила полиграфический техникум заочно… Главным инженером никогда не — работала — для этого необходимо высшее образование. Но выбирать мне не приходилось и, поколебавшись несколько дней, я дал согласие.

Проверить ее по месту предыдущей работы я как-то постеснялся.

Буквально месяца не прошло, как я убедился не только в ее полной некомпетентности, но и чудовищной лени. Единственное, что она делала с удовольствием на работе — гоняла шары на компьютере. Однако, когда я сделал ей замечание, Альбина посмотрела на меня как удав на кролика и предупредила:

— Я живу на одной площадке с прокурором области и с Минкиным. И со всеми у меня дружба, естественно.

Это у нее приговорка такая была — "естественно". Причем произносила она ее со свистом на "с". Получалось нечто вроде змеиного предупреждения — с-с-с.

Минкин был одним из крупных авторитетов области. Так что я, выходит, сразу попал между двух огней.

В панике я кинулся к директору типографии, старому моему знакомому "щирому хохлу" Василию Дмитриевичу Овдейчуку. Признаюсь, никогда я еще не слышал столь заразительного смеха…

— Вся типография, затаив дыхание, ждала, когда вы ее возьмете… три года она нас третировала. Доносы, проверки, ревизии. Никакого житья и небось прокурором стращает.

— И не только, — кивнул я горестно. — Еще и авторитетами пугает.

— Растет человек, — констангировал Василий Дмитриевич.

И пообещал:

— Мы тебе за это медаль отольем!

Меня это не утешило.

Я попытался уволить Голякову — во все инстанции посыпались письма и жалобы, причем подписанные от имени коллектива.

Зачастили проверки. Инспекция по труду, налоговые, прокуратура слали свои грозные предупреждения… Но до инциндента в ресторане все это не выходило за рамки рутинной деятельности — вы нам писали, мы вам отвечаем.

А тут неожиданно заявляется контролер КРУ вместе с оперативником, арестовывают все документы и переворачивают все буквально вверх дном — склады, магазины и как я узнал через несколько дней — развернулась широкая встречная ревизия, то есть проверялись наши партнерские связи.

Смело заявляю, что если сегодня копнуть любое предприятие, нарушений можно найти массу. И не потому, что директор плох или махинатор — сегодня невозможно выжить, не нарушая что-то. Если работать строго по правилам, платить все налоги и отчисления, то от заработанного рубля я получу пять копеек. Из этих копеек мне надо:

— отдать зарплату,

— оплатить аренду,

— телефон,

— расходные материалы,

— новые заказы и т. п.

Те, кто все платил, давно уже исчезли. И странное дело — кому же это выгодно? Люди потеряли работу, государство — один из источников налогов. Или наоборот, выгодна всеобщая разруха и безработица?

И еще. У любого руководителя достаточно и таких расходов, что ни в одну графу не вставишь — обмыли договор, вручили презент, заказали такси, цветы на день рождения и венок на похороны и многое-многое другое. Напуганный декларациями народ не желает из-за копейки оформлять трудовые отношения — опять-таки надо платить наличкой, а самому ломать голову, как их списать.

При умном толковом бухгалтере этой проблемы не существовало. Я знал, что надо делать, бухгалтер — как это надо сделать.

Пока главбухом была в издательстве Люда Дегтева хлопот я не знал.

Но вот ее переманили в более богатую фирму и мне пришлось взять нового бухгалтера. В гостях у наших приятелей Кучеровых я посетовал на то, как трудно жить без бухгалтера, и неожиданно Оленька Кучерова предложила:

— А возьмите меня, Валентин Михайлович!

Я опешил и было отчего.

Я вспомнил, как мы познакомились.

…Когда двадцать лет назад из Теньки мы переехали в город, нашими соседями сверху оказались Жильцовы. Любителям бокса эта фамилия говорит о многом. Евгений Жильцов — международный мастер спорта, чемпион Вооруженных Сил СССР и стран Варшавского Договора, неоднократный призер многих и многих международных соревнований.

Я заметил — когда муж и жена живут душа в душу, даже внешне они становятся похожими друг на друга. Женя и Александра яркое тому подтверждение. Не только характерами, но и внешностью. Хотя, казалось бы, чем полная смешливая Саша походила на своего крепкого малоразговорчивого мужа. Но когда Женя улыбался, лицо его преображалось и даже кривой шрам на левой щеке не портил общего обаяния. Выпив, Женя неизменно пел частушки и особенно свою любимую "Шел я лесом, просекой…"

И так далее. Не смущаясь. И если бы эту частушку запел я, клянусь, это выглядело бы глупо и грубо, а у него все как-то получалось к месту. Обезоруживало его простодушие.

Правда, наши жены старались, что бы во время совместных гуляний — праздники, дни рождения и так далее — детей в компании не было.

Во всем остальном Евгений был настоящий парень, надежный и твердый. Он был настолько влюблен в бокс, что даже меня заразил этим. Я-то полагал, что голова у боксера нужна для того, чтобы ею хавать!

А потом, когда я поближе с ним познакомился — Жильцов работал тренером в школе бокса — я увидел, какой это умный, захватывающий и мужественный вид спорта.

— Удар в боксе, — говорил он мне, — это итог, а начало — начало характер. Не знаю, как кто, а я определяю пацана — годится он или не годится — по тому, как он реагирует на перчатку. Если зажмурился, плохо дело. Удержал взгляд — отлично. Нет-нет, это не значит, что я его отсеиваю, просто я понимаю, что мне придется повозиться с его характером.

Как это ни странно, более добрых людей, чем чемпиона по боксу Евгения Жильцова мне встречать не приходилось и это не преувеличение. Пацаны его буквально боготворили, а друзей у него было, наверное, половина Магадана.

В том числе и участковый инспектор Леня со своей молодой супругой Оленькой. Это была настоящая красавица, в которой кипела молдавская, украинская, да, наверное, и цыганская кровь. И запросы у нее были соответствующие. Супругом она просто помыкала. И однажды, как мечту заветную, посреди застолья высказала:

— Вот найду себе академика и ничего мне больше не надо…

Академиком в ее институте был только директор и глаз она на него положила. Как гласит поговорка "иметь, так королеву" или короля, суть не меняется. И буквально через несколько месяцев развелась с Леней, а затем… наверное, больших трудов соблазнить Кучерова ей не стоило. Супруге его тогда было уже за пятьдесят, а Оленька едва перевалила за тридцать и была она в самом расцвете своей женской прелести.

Грешен и мне она нравилась.

Жильцовы уехали, а их квартиру заняли молодожены

Кучеровы и таким образом автоматически они оказались в наших друзьях. Мне даже пришлось быть свидетелем на их регистрации. И не только — по служебному положению Виталию Ивановичу полагался автомобиль и вчетвером мы постоянно выезжали то по грибы, то по ягоды, то на рыбалку.

По характеру Виталий Иванович был мужик, что надо. Он являл собой тип настоящего ученого, много и плодотворно работавшего в геологии. Огромная эрудиция, знание языков, умение четко сформулировать проблему — согласитесь, такое встречается нечасто. И я особенно не удивился, когда он выставил свою кандидатуру в депутаты областной Думы и играючи опередил соперников. Больше того, его избрали председателем Думы, но тем не менее научную свою деятельность он не бросал.

Оленька забрала над своим мужем безграничную власть. Она, что называется, вертела им как шея головой. Академик мыл посуду, пылесосил, бегал, как мальчишка, по магазинам — домработницу из экономии они не держали, как бухгалтер Оленька считать умела. Любые ее капризы и прихоти седовласый академик исполнял, галопируя.

Я понимал, что Оленька — лебединая песня мужика и старался не замечать этого.

Однажды, после вечеринки, Виталий Иванович долго уговаривал нас остаться ночевать. К тому времени академик получил трехкомнатую квартиру в Нагаево, почти на берегу моря и комната для гостей у них всегда была наготове. Жена не соглашалась — дома нас ждали — и, исчерпав все доводы, подвыпивший академик тихонько мне признался:

— Вы комнату займете, я с Олей лягу — глядишь и мне что достанется.

Мне его стало от души жалко. Я позвонил домой и предупредил ребят, что мы не приедем. Они были в восторге и, как я понимаю, тут же включили видик, намереваясь крутить его до утра.

Звукоизоляции в наших квартирах никакой и ночью я отчетливо услышал звучный шлепок пощечины и злой шепот хозяйки:

— Пьяный ко мне не лезь — у тебя и у трезвого не стоит.

С новым директором института у Оли начались какие- то распри. Однажды она принесла мне кипу актов и сказала — надо написать статью о новом директоре, он жулик.

Я прочитал документы. Незаконные списания компьютерной техники, разбазаривание имущества, прием студентов за взятки.

— Оля, — сказал я, — но ведь большинство этих документов подписываешь ты…

Больше она к этому разговору не возвращалась, но как- то обмолвилась, что у них работает КРУ и дело по всей видимости передадут следствию.

И вот вскоре после этого Оля предложила:

— Возьмите меня главбухом, Валентин Михайлович. Мы с вами такое развернем…

Я подумал, что ослышался. Уходить из института — громадного по сравнению с издательством учреждения, менять приличный оклад на скромную и нерегулярную зарплату, по крайней мере, странно. Но присущая мне, к сожалению, готовность помочь, даже вопреки здравому смыслу пересилила и я согласился.

Дегтева, узнав о том, кто придет на ее место, печально произнесла:

— Она уже не одного подставила, Валентин Михайлович.

Неделю Оля поприсутствовала на работе, обновила кабинет, познакомилась с сотрудниками и, забрав документы, ушла домой — мол, ей там легче работать.

С тех пор она практически превратилась в надомницу — то болела, то семейные обстоятельства. За подписью мы ездили к ней. Но балансовые отчеты она как-то умудрялась сдавать — потом выяснилось, что она их просто переписывала. Правда, меня ее домашний образ работы особенно не беспокоил — было бы дело сделано.

Затем она активно принялась обрабатывать меня, предлагая, на мой взгляд, авантюры на грани с преступлением.

Начиналось с преамбулы, что все вокруг жулики, что государство нас кинуло, значит, и мы должны реагировать адекватно. То она предлагала продать технику издательства частной фирме, а потом списать ее, или перевести деньги куда-то, а затем получить как возврат за невыполненные обязательства — получить нам лично, а так как к тому времени это предприятие исчезнет, то и концы в воду.

Я только посмеивался над ее идеями, но Виталий Иванович, зная видимо о ней побольше, не на шутку тревожился. Его эти бредни супруги раздражали.

— Виталий Иванович, — сказал я ему как-то, — да вы не беспокойтесь… Я же не идиот и никогда на это не пойду.

Прошло полгода ее "работы" и вдруг без объяснения причин Ольга уволилась.

Причина стала ясна уже с первых дней работы контролера. Это был по выражению инспектора Шифоньеровой антиучет. То есть абсолютно ничего не делалось. Даже на тех документах, что автоматически проходили через бухгалтерию, подпись главбуха отсутствовала. Зато она самостоятельно повысила себе зарплату — она стала куда больше моей, выдала себе несколько раз материальную помощь и оплатила несуществующую дорогу — в отпуск она у нас никуда не ездила, понятно.

Надо ли говорить, какая картина сложилась по линии директора, если ни один мой подотчет не был проведен, а многие документы так и вообще отсутствовали.

Дело пахло керосином и я пошел к Виталию Ивановичу. Супруга его к тому времени укатила в Молдавию, где обретались ее бывший муж и сын. Видимо, на время ревизии.

Виталий Иванович встретил меня настороженно, он уже был в курсе.

— Виталий Иванович, — взял я быка за рога, — идет проверка. Как я понимаю, по доносу и целенаправленно. Выявленные и те, которые будут выявлены, огрехи на совести Ольги. В вашей власти именно сейчас погасить этот скандал в зародыше.

— А Ольга мне сказала по-другому, — помолчав, сообщил академик.

— Но кроме ее слов есть документы. И потом, вы же сами видели, как она работала…

— Я ей верю, — торжественно заявил Виталий Иванович.

Это означало, что он не верит мне и говорить, стало быть, не о чем.

Больше я с ним никогда не встречался.

"Ночь лишь с бабой провозжался, сам на утро бабой стал…"

КРУ работало почти два месяца и в начале декабря меня вызвала Шифоньерова.

— Вот вам акт. Я передаю дело в шестой отдел. На объяснительную записку даю вам два дня.

— Но сегодня пятница, я просто не успею, — я взвесил на руках пачку листов — страниц двадцать, не меньше.

— Меня это не касается, таков порядок.

Дома я внимательно перечитал акт. В мою вину ставились две вещи — нецелевое расходование средств в размере двухсот тысяч и присвоение шести тысяч по доверенностям, которые я выписал сам и расписался за бухгалтера.

Первое я воспринял спокойно. Деньги ушли по назначению, и если проверяющая не нашла платежки, то следы их все равно отыскать нетрудно, даже запросив предприятия, куда мы отправляли деньги. Со вторым дело обстояло хуже, если главбух не провела мои авансовые отчеты, так оно потом и оказалось. Но эти деньги пошли на резку бумаги — наличными — приобретение компьютера и как выручка за книги, выданные мне в порядке заработной платы… Документы должны быть.

И они были, но не у меня, а у Шифоньеровой. Выдать их на руки или скопировать она отказалась и через неделю меня вызвал следователь из шестого отдела — по борьбе с организованной преступностью. Вот так, ни больше ни меньше!