Город в законе: Магадан, триллер

ГЛАВА II

Я не могу сказать, что меня здесь не ждали — наоборот. Но не ждали так рано, поэтому когда машина подвезла меня к подъезду и с помощью водителя я поднялся к себе и позвонил, дома оказался один Илюха. Он долго, как бы не веря глазам, смотрел на меня, а потом уткнулся лицом в колени и заплакал, повторяя сквозь всхлипывания:

— Папка мой… пап…

Я был так растроган, что чуть сам не заревел. Это мой- то железокаменный упрямец, который не плакал даже, когда без наркоза ему сшивали разорванное собакой ухо, когда его наказывали или когда он терпел фиаско в безнадежном поединке с Иваном. Слезинки не проронит, а тут, вишь, как по отцу соскучился. Да только ради этого сыновнего признания стоило все пережить!

Я был еще слаб, голова кружилась и пришлось лечь на тот самый диван, на который я прицеливался в то злополучное воскресенье. Но уже через несколько минут я пододвинул к себе телефон и позвонил в издательство.

— Ты откуда, Михалыч, — заорал Дунаев, мой новый заместитель. — О, уже из дома. А не рано ли? Да нет, знаю я эти больницы, нечего там валяться — дома и стены лечат. А зайти к тебе можно — тут новостей столько накопилось, еле выгребаю.

Мы договорились встретиться завтра и тут подошла жена. Я ожидал, что она сделает мне нахлобучку за то, что удрал из больницы, но она, напротив, обрадовалась…

— Ну и нечего. На перевязки в поликлинику шофер отвезет, а уколы я и сама смогу. Да и Илюха с тобой посидит дома — в садике карантин.

Но глядя как я, волоча ногу, пробираюсь по комнате, покачала головой.

— А может, все-таки на операцию в нейрохирургии согласиться… Горячкин же предлагал, хирург он замечательный.

Это продолжался наш старый еще больничный спор. После консультации с нейрохирургом встал вопрос о новой операции — я категорически отказался по причине, в которой сам себе не хотел признаться: я просто боялся.

Наверное, я сумел бы потом преодолеть себя, но неожиданно на мою сторону встал Харитон Гаврилович. Покашливая в свои платиновые усы, он сказал буквально следующее:

— Пока не советую. Хотя операция сама по себе опасности не представляет — хуже не будет. Но тут вот какая деталь — мы этому молодому человеку всю кровь фактически перелили, самую разную, что под рукой оказалась, тут не до чистоты было, жизнь спасали. Это ли повлияло, еще что — только мы его из наркоза больше суток вывести не могли. Экспериментировать не стоит, вот время пройдет, картина станет ясной, да и силенок Валентину Михайловичу поднабраться не мешает. А там посмотрим.

На том и порешили.

— Заживет как на собаке, — отмахнулся я. Жив, и это главное…

Иван мое решение тоже одобрил.

— Наш тренер говорит, что человек силой воли может с собой что угодно сделать, — заявил он. — А у папки ее хватит, да?

Возражать было нечем и я силой воли стал делать из себя нормального человека. Дело это заключалось в ежедневных занятиях, массаже и аккуратном поглощении уймы лекарств…

На другой день, дожидаясь приезда Дунаева, опираясь на массивную трость, подаренную мне женой, я вышел во двор. Мороз стоял градусов под тридцать, северный ветерок обжигал лицо и редкие прохожие пробегали, как на соревнованиях. Я постоял немного, пережидая головокружение — так подействовал на меня свежий воздух — и медленно побрел в сторону детского садика, надо было повидать человека.

Устиныч был на месте. Обернувшись на скрип открываемой двери, он едва кружку с кипятком не выронил, но успел поставить ее на верстак и всплеснул руками.

— Батенька мой! Что я вижу… жив-здоров и на ногах.

— Ну, насчет на ногах ты, предположим, угадал процентов только на семьдесят, Устиныч. А в остальном ты прав — слухи о моей смерти сильно преувеличены…

Мы рассмеялись и пожали друг другу руки. Хозяин достал вторую чашку, тщательно сполоснул ее, вылил свой чай в банку и в руках у него оказался заветный штоф.

— Ради такого случая, можно и по одной.

Мы выпили "устиновки", как называл ее дед. Ни до ни после ничего подобного пить мне не приходилось. Чище и крепче водки, это безусловно: бражку, начальный продукт, Устиныч делал из пророщенной пшеницы, затем несколько раз перегонял, очищал различными присадками, потом в темноте настаивал на одному ему известных травах…

"Установка" пахла летней степью и пьянила меня как летняя степь… Много раз я пытался выведать секрет ее, но творец был непреклонен.

— Чабрец… донник… полынь

— Всего понемножку, — уклонялся Устиныч. — Вы, батенька мой, как и все современные люди, любите, чтобы все было ясно и просто. Тайна вас раздражает, вам неуютно и боязно с ней, потому что она непредсказуема, она неуправляема, она беременна будущим, что скрыто от смертного. Вы забываете, что и сама жизнь есть тайна величайшая…

— Тайна, — хмыкнул я. — Ножом пырнул в спину катсой- то наркоман или алкаш, вот и вся тайна.

Похоже, я чуть захмелел. Или слаб еще?

— Что у нас в городе, Устиныч? Белые или красные? А то за этой поножовщиной я совсем от жизни отстал.

Вопрос я задал серьезно и отвечал мне Устиныч тоже серьезно. Жена прозвала его моим тайным советником.

И надо сказать, что она не намного ошибалась. По уму, начитанности, умению делать неожиданные и точные выводы из совершенно не связанных между собой фактов, детсадовский сторож далеко превосходил многих знакомых мне (по телевидению, конечно) политиков и аналитиков. Дед размышлял и выдавал информацию не службы ради, не в русле политических химер, а так как он думал — очищенной, не хуже "устиновки" от всех посторонних примесей.

— Значит так… Мафия добилась власти, протащила своего человека на пост губернатора и теперь начинает требовать от него отработки потраченных средств и сил.

— Ну, скажешь, мафия… Сидор крепкий хозяйственник, в Москве на виду был, что ему, не хватало — уголовщиной пачкаться.

— Да при чем тут уголовщина! Ныне это называется правильно распорядиться возможностями и силами. Создать мощный блок, укрепить власть… взять регион в свои руки. А руки у него — ого-го. И не только руки. Первое, что он сделал в своем кабинете — кресло заменил. Под заказ ему изготовили — вдвое шире обычного. И кстати, что делает ему честь — от охраны отказался. Правда, кобель у него — не чета твоему, не в обиду будь сказано, но ведь кобеля каждый может завести.

— И все-таки… что он из белокаменной в провинцию?

— Тут дело такое — в Москве на виду, в Магадане — царь! Есть разница?

— И с чего, как ты полагаешь, они начнут?

— Не начнут — продолжат. Губернаторы приходят и уходят, а теневой бизнес остается. Тактика проста — своих людей на все ключевые посты, потом прибрать к рукам все доходные отрасли — рыбу, золото, спиртное, горючее. Рыб- пром разрушат, а его суда по частным фирмам разбросают… да, кстати, что плавбаза " Комсомолец Магадана" сгорела — это вам, батенька мой, ни о чем не говорит. Или верите в байку о сумасшедшем матросе. Ну, а с золотом и того проще — сейчас свою аффинажку построят и заставят всех туда — и артели, и гоки — шлих сдавать. А не сдашь — лицензии лишат. Власть!

— Ладно, Устиныч, картину ты нарисовал мрачную. Но не верю, что до этого докатимся. Ну какой смысл в том, чтобы все разрушить, кому от этого будет лучше.

— Кому-то будет, — задумчиво произнес сторож.

— Что на нашем рынке? — Имелись в виду книги. — Я что- то почитывал, но за новинками, сам понимаешь, следить не мог.

— "Книжное обозрение" в числе победителей по тиражу называет Доренко, Воронина. Но, на мой взгляд, это больше успех рекламы и денег, чем таланта. Уровень ниже среднего — убил, трахнул, изнасиловал, застрелил. Русским языком — стилем каким-то даже не пахнет. Бабочка-однодневка.

Много шума о книге "Новая Россия в постели". Я специально ходил в библиотеку, прочитал. На уровне журнального очерка. Судьбы проституток… альковные сцены и тут же публицистический пафос. Книга не коммерческая, это уже не тот Тополь.

Хорош питерский опер — Кивинов, чем-то напоминает раннего Корецкого. Только Корецкий уже на излете — повторяется, — а этот наоборот, еще и форсаж не включил. Так что можно взять на заметку.

— Что у него вышло?

— "Танцы на льду", "Кошмар на улице Стачек", да я что тебе — компьютер. Фамилию запиши — Кивинов… А вооб- ще-то, я не в первый раз тебе говорю — ставку делать на ту литературу, без которой народу не обойтись — учебники, справочники и так далее.

— Магаданские писатели где-то засветились?

— Во, это я тебе на закуску. Новосибирск издал книгу "Менты" Горбаня, майора милиции из нашего ОМОНа. Читал взахлеб — что значат свежий глаз и хорошее перо. И ясно — профессиональное знание дела. Что же вы-то прошляпили?

— Знаю я этого майора. Приходил. Денег у нас не нашлось на тот момент.

— Ну вот, — злорадно сказал дед, — теперь ищите деньги покупать его книги, если на рукопись не нашлось. А остальные писатели бедствуют в поисках спонсоров и пьянствуют. Повезло только пока Ледовскому — выпустил в нашей типографии вторую свою книгу "Луна удлиняет тени". Книга интересная, на материале Чукотки. Хороший язык… но мягкая обложка, серый вид.

— Баринов ничего не издал?

— Молчит наш Александр Михайлович. Новый роман пишет, должно быть.

Александр Михайлович Баринов — мэтр и прижизненный классик нашей магаданской литературы. У меня к нему отношение особое. Двадцать лет назад мой первый рассказ попал в альманах "На Севере Дальнем", который он редактировал. На ответ я особенно не надеялся, но вдруг в очередном номере рассказ был опубликован.

Для меня это было полной неожиданностью, как и то, что меня приглашали на семинар молодых авторов, но тогдашний редактор нашей районки Дудко, что бы не терять активное перо, приглашение это от меня утаил.

Просто спрятал.

Мне вообще в этом плане не везло… Через семь лет моя рукопись победила в конкурсе молодых авторов России, что тогда автоматически означало книгу в центральном издательстве. Для этого всего надо было вылететь в Москву и участвовать в какой-то писательской конференции. Но Ман- журин, редактор Магаданки тоже не отпустил меня, так же мотивируя свой отказ производственной необходимостью.

На мою судьбу им обоим было глубоко наплевать. И если бы не Александр Михайлович, который искренне интересовался моими трудами, помогал публиковаться и готовить первую книжку и сам к ней написал предисловие — которое, я считаю, еще не заслужил — я, наверное, забросил бы писательство. Жизнь журналистская, ее вечная суета и хлопоты засасывали и сил на что-то свое почти не оставалось.

К тому времени у самого Баринова были опубликованы десятки книг и я только удивляюсь, почему они не обогатили его, не вознесли на писательский олимп страны. Единственное объяснение этому — он писал не то, что в данный момент требовалось, а то, что ему хотелось.

А таких у нас не любят.

Вдобавок, Баринов — столичная интеллигенция — был умен и ум свой не скрывал.

Это тоже у нас не любят.

И не терпел мэтр, когда лезут в душу или пытаются командовать. А оружие против подобных покушений у него было одно — высокомерие.

И эта черта не прибавляла ему любви власть имущих.

…Мы выпили с Устинычем еще по одной и я заковылял к дому — должен был уже подъехать Дунаев.

Моему заму под сорок, но по его виду никогда возраста его не угадаешь. Крепкий, плотный как гриб-боровичок, а щербатинка на передних зубах придавала ему совсем мальчишеский вид. И энергии у него на троих. Осторожно обняв меня, промолвил:

— Мы все очень переживали. И гордились.

— Чем? Что под нож полез…

— Именно этим… что полез!

— Ладно, выкладывай новости. А то мне без привычки на свежем воздухе уже не по себе.

— В основном все в порядке. Пришли контейнера из Новосибирска, завтра отправляем их обратно. Отсылаем им Куваева, Мифтахутдинова, "Леди", "Крутой маршрут" и детскую литературу.

Потом Дунаев подал мне глянцевый в ярко-красной бумвиниловой обложке томик.

— Сигнальный экземпляр. Думаю, он вас обрадует, "Сын Сатаны".

— Ну да… — проворчал я, чтобы скрыть приятное удивление, — а… рисунок. У нас же на обложке церквушка должна быть, а не эта страхолюдина. Действительно, сын Сатаны.

— Ну, это вы уж с редактором разбирайтесь. И с художником.

— Разберусь. С зарплатой как?

— Вчера отдали за октябрь. Сейчас сибирские книги раскидаем — авансируем ноябрь. Но на два месяца, как и было, отстаем — неплательщиков много. Та же администрация на наши письма даже не отвечает, а за нею почти триста тысяч — полугодовой фонд зарплаты. Магазины тоже расплачиваются со скрипом — выбивать приходится. Оправдываются, плохая выручка. Так что, все ждем вас. Пора уже и повоевать.