Горожане солнца

Сказка про Дидектора

Была одна школа. И вот прислали туда нового директора (старый уже умер). Этот новый директор до того был того, что учителя всем педсоветом ахнули:

— Господи, что же делать?!

Например, этот директор имел какую-то большую голову. Огромный глобус, а не голова, и это при сравнительно обычном теле!

— Ну куда такая?! — стонали учителя, едва голова виднелась где-нибудь…

Зато директор был очень умный. Он даже спал с книгами под головой вместо подушки. Его вообще из-за такой головы никуда не хотели брать. Но он очень любил детей, и вот, любя детей, он абсолютно самостоятельно выучился на директора. Пришел в министерство готовым директором. Там испугались — куда его девать. Вдруг радио говорит: в такой-то школе директор умер.

В министерстве и обрадовались: пошлем его туда! И послали. Директор тоже обрадовался: вот теперь буду править. Но не удалось ему… Зауч не дала.

A Зауч возглавляла собой педсовет и несла все властвование школой. Ну зачем ей еще директор? Только он заявился, у них с Заучем возникла вражда.

К примеру: заходит директор к Заучу и спрашивает:

— Ну как, удалось вам обдумать мой вопрос о благих изменениях школьного порядка?

— Удалось, — отвечает Зауч. — Я хочу предложить натягивать на больших переменах железные спецсетки, чтобы младшие классы не бесились и носились, а аккуратно гуляли между сетками.

Это она говорит вслух, а думает о другом: что у нее в столе бутерброд и кофе и кофе остывает, а при директоре пить нельзя, как-то неудобно все-таки. Директор же ей отвечает:

— Пожалуйста, не надо беспокоиться.

То есть пейте, пожалуйста, на здоровье. А она думает, что это он про спецсетки говорит «не надо», и, раздражаясь, восклицает в ответ:

— Вот так любое начинание на корню вы губите!

Так они и беседуют: директор отвечает не на то, что Зауч сказала, а на то, что подумала, а Зауч все больше и больше раздражается. и непонимание между ними разрастается…

Главное, директору и правда не по душе были начинания Зауча. А она отменяла директорские желания.

Хотел директор в спортзале залить бассейн — педсовет отклонил. Хотел на крыше засеять фруктовый сад — педсовет усомнился.

— Ну хоть директорский час позвольте мне сделать! — взмолился директор.

— Какой это?

— Ежедневный час, когда детей обучает сам директор.

Ну, на это педсовет покопался да и дал согласие — пусть. Решили: вероятно, дикий образ директора спугнет детей. Только лучше будет!

И учителя объявили на всех уроках, что предстоит директорский час. А шепотом добавили, что директор очень страшный и что лучше вообще не ходить.

И дети некоторые не пошли, а те, что пошли, заранее томились страхом. И с тихим шепотом толпой собрались у входа в актовый зал, где директор затевал занятие.

Директор все предметы знал лучше учителей, как и положено директору, а сверх того и странные науки. Их-то он и хотел преподать. Вот стоит он на сцене и готовит аппараты для лекции про невидимые тела: прибор бокового видения, солнечные весы, ну и другое подручное. Приготовил все и ждет. А дети не идут.

А они сгрудились у дверей и не могут решиться — может, убежать вообще? Шепотом спорят:

— Нет, ну а вдруг он и вправду такой страшный, что на него даже одну секунду смотреть нельзя! Как прикует страхом, так и окаменеешь.

— Учителя-то видели, и ничего.

— Ничего! Они уже здоровые, зачерствелые… На них даже скелет не действует!

А была одна девочка, тайная эфиопская принцесса, которая всегда могла что-то выдумать. И она тоже нашлась.

— А давайте, — говорит, — зеркальце в дверь просунем и в отражение посмотрим. Отражения ведь не испугаешься! Это ведь не предмет, а один голый вид! А если покажется страшно, ну, убежим.

Хорошо придумала! У другой девочки пудреницу разломали и вынули зеркальце. Вот эта принцесса тихую щелочку сделала в дверях и зеркальце туда поместила.

Все шепчут:

— Ну что?!

— Подождите, — сердясь, отвечает та.

Но все напирали и расшатывали двери.

Директор наконец обратил внимание: что это за дверями будто возня? Отер руки о фартук, сошел со сцены и появился в зеркальце.

— Сюда идет! — крикнула тут принцесса.

Дети как завизжат! Что началось! Все бросились к лестнице, скатились до первого этажа — да в дверь, да на улицу! и долго еще топтались там, боясь даже в раздевалку спуститься за шубами:

— А вдруг он там сидит!!!

Но кое за кем пришли уже родители, и дети все-таки спустились. Спустились, оделись и разошлись домой.

Директор вышел из зала, а детей уже след простыл. Только слыхать далеко внизу визг и гром и зеркальце разбитое у дверей валяется. Заплакал тут директор, осколки собрал и ушел.

A Зауч все это время пряталась за занавеской ивщелочку все видела.

На другой день директор приходит в школу, а у него в кабинете уже целый педсовет собрался.

Зауч встала и объявила:

— По решению педсовета мы приказываем директорский час отменить и от детей вас изолировать. Ибо вопреки педагогике вы внушаете детям страх.

Поник головой директор и на стульчик сел. Тут учителя ушли, а дверь за собой на ключ закрыли. Директор весь день и просидел взаперти.

Так и повелось с того дня. Придет директор пораньше в школу (как положено директорам, до восхода солнца), сидит в кабинете и ждет, пока дети к урокам набираются. Только их много станет и директор уж думает: «Не выйти ли к ним, не сказать ли душевные слова?» — как щелкает ключик в замке, и директор оказывается заперт! Бьется он в дубовые двери, а в результате один лишь гул…

А отпирают директора только вечером, когда дети уже разошлись.

Да и то не сразу отопрут: сначала самую маленькую учительницу, которая еще никого не учит, а только завитушки под оценками проставляет, посылают по всей школе проверить — не осталось ли где ребенка?

Вот эта Завитушка обежит все этажи и тогда уж ударяет в колокол: можно открывать! И директора открывают.

Сами-то учителя домой идут, а директор один в пустой школе ходит. Он ведь и уйти не может до захода солнца (как и положено директору). Вот ходит он и плачет и вместо детей смотрит на одни их следы: считалки всякие, записки… Стоит директор подле этого и горюет. Только одна ему радость: подобрать чью-то забытую сменку, отнести к себе…

Наконец воскликнул директор:

— Пусть! Если и по правде я такой страшный, то голос-то у меня все равно нормальный. Я свои лекции примусь в микрофон читать, а дети пусть на переменах слушают. Пусть они вообще не знают, что это я, а думают, что просто какой-то дядя.

А у директора на столе стоял микрофончик и соединялся с радионянями на всех этажах. Это сделано было на случай войны, если надо объявить тревогу. Что ни скажешь в микрофончик, слышно по всей школе. Вот директор и использовал это радио.

Как-то с утра, лишь только тронулась перемена, директор включил микрофончик и на всю школу в него объявил:

— Доброе утро, дети! Я дядя. Просто дядя. Я хочу вам рассказать про ловушечное мастерство.

И начал лекцию.

Какая тут тревога поднялась в педсовете! Какая беготня! Крик!

— Долой! — натыкались друг на друга учителя…

Которые послабее, зажали уши, попрятались под столы. Более крепкие побежали вниз, в директорский кабинет, да директор изнутри стулом заперся. Другие полезли вверх, радионяни ломать, да только они крепко привинчены…

Тут вошла Зауч и приказала:

— Звонок — немедля.

Завитушка бросилась да как даст звонок раньше времени! Директор и перестал читать: не имеет он права мешать проведению урока!

В наставшей тишине дети поплелись на урок. Остались без полперемены. Педсовет же спустился вниз и начал у директорского кабинета выламывать двери. Тогда директор взял и зарастил эти двери. Пустили двери корни, побеги, ветви, переплелись и соединились между собою намертво…

Ломились, ломились учителя, но отступили ни с чем.

— Ладно! — сказала Зауч. — Не хочет открываться — пускай же так и сидит там!

И заколотили снаружи дверь досками и еще покрасили сверху зеленой краской: чтоб и памяти о директоре не осталось.

— А как же быть с его радиочтением? — спросили учителя.

— И на это есть у нас средство, — сказала Зауч.

И отменила перемены в школе.

И стали дети учиться сразу пять уроков подряд, даже шесть: из перемен накапливался целый дополнительный урок, и Зауч из него сделала Заучев час.

Самое обидное, что дети и не слыхали выступления директора: ведь на перемене все так бесились, что и пушки бы слышно не было.

Только два мальчика, которые толкались под самой радионяней, услышали, что кто-то «Я дядя» говорит. А родители им часто говорили: «Если так будешь себя вести, тебя дядя заберет». Вот оба мальчика и решили, что это их пугать придумано. И они кинули в радионяню бумажным комком. А потом другим детям сказали:

— Да ну, это дядио какое-то! Дядио-гадио! Не будем слушать!

А кто-то предположил:

— Да это, наверное, тот директор, глупый и страшный! Хочет нас теперь через радио пугать! Дядей прикидывается? Пускай найдет дураков! Дядектор!

Долго они директора Дядектором обзывали и обидные записки ему писали и совали под заколоченную дверь. Так и подписывали — «Тебе, Дидектору». Прочел директор эти записки и заплакал от обиды. И с тех пор лекции свои читать перестал.

Горе Дидектору, печаль и уныние! Ходит, ходит он в кабинетике день и ночь. На счастье, в шкафу обнаружилась лестница до подвала. Стал Дидектор расхаживать в подвале и скоро обошел его весь. И шаги Дидектора, полные грусти, слышались даже на верхних этажах…

Бывало, ученик, выгнанный за безобразие, стоит в коридоре и слушает это: «бум, бум, бум». Он знает тогда: Дидектор в подвале ходит! Страшно, страшно! И приоткрывает ученик со страху рот, словно маленький кошелек.

И вскоре страх так увеличился, что иные дети, когда их гнали из класса, в слезах умоляли отстоять наказание внутри.

Тем временем Дидектор, лазая по подвалу, обнаружил в стенах потайные ходы, что ведут до самого чердака. Вот и принялся Дидектор лазить вертикально. Он лазил и из розеток тихонько выглядывал.

Дети играли и не подозревали, что Дидектор смотрит. А он целые часы просиживал и всматривался в детей — какие они? Но сам в конце концов все испортил.

Было так: одного какого-то выгнали с рисования, он стоял и плакал прямо возле чердачной решетки. Дидектор не стерпел и высунулся утешать. Одной рукой схватил его за пиджак, а другой стал гладить по голове: «Маленький! Маленький!» А того как вырвет! С ужаса! Ну, после этого случая у детей начался такой страх!

Они и решетки, и электрические розетки, и дверцы пожарных кранов, все до одной, позалепили жвачками, и Дидектор ползал теперь в темноте и уж ниоткуда не мог выглядывать.

Дети вообще теперь по одному из класса не выходили: заранее договаривались, кто с кем будет вместе пакости делать, чтобы вдвоем, втроем только выгнали.

Все до того боялись Дидектора, что забыли даже про скелет из биологии. Раньше забегали к нему на каждой переменке, нарочно пугаться или кидать записки. Таких записок много валялось в витрине: «Скелет, приснись Подшибякиной, она мне русский кишканула» — и тому подобные просьбы. А теперь записки совсем запылились, скелет стоял одиноко, а потом совсем пропал, может перешел в другую школу.

Педсовету очень нравилось, что дети так ужасно боятся Дидектора. Учителя, чуть что, пугали: «Сейчас отправлю тебя к директору!» Тут любой затихал.

Дидектор же тосковал все сильнее.

И вот однажды, совсем уже увяв, вышел он из стены раздевалки и уселся без сил на лавочку. Детей не было никого, только висела кругом их одежда. Дидектор содрогнулся от горя и, сжав кулаки, сказал:

— Что ж! Если дети боятся меня хуже чудовища, не покажусь больше им на глаза! Буду тогда учить их одежду!

И он заточил указку, и прокашлялся, и начал урок. Стал он учить шапки не завязываться на двойной узел, а варежки — метко кидать снежки, а ботинки — бегать быстро и не поскальзываться, а шубы — ничего не терять из карманов. Одежки сначала висели тихо и были совсем сонные, но постепенно оживились и не боялись Дидектора.

Так и повелось с того дня: приходят дети в школу, и пока их учителя учат, в подвале их одежду Дидектор учит. Потом дети одеваются и идут домой. И не замечают, что идти им легче — ботинки помогают; и портфель нести легче — варежки помогают; и думать легче — шапка помогает; и головой вертеть легче — шарф не душит, не кусает. Тут и делалось у детей хорошее настроение!

Далее Дидектор придумал еще: пускай одежки сами к нему ходят! И он их научил прирастать.

Главное — ноги, которые Дидектор научил из физкультурных штанов. Чем такие ноги были хороши, что бегали так, что куда там обычным брюкам! Дидектор даже не сразу сумел укротить штаны: первые минуты они носились по раздевалке вообще как бешеные!

Но он их все-таки воспитал. И еще, конечно, выучил шапки и варежки прирастать и служить своим шубам. Потом он купил каждой одежке в карман по фонарику. и научил светить и велел приходить к себе ночью.

И ночью, едва дети засыпали, одежки тихо выползали из шкафов и собирались в целого ученика. Когда все правильно срасталось, одежки тайком убегали. И крались с фонариками к школе. И никто их не видел.

В подвале одежки складывали фонарики в виде костра, и начинался урок. Один наблюдатель в это время стерег их в будке бомбоубежища. Когда проезжал первый троллейбус, значило — пора расходиться. Распевалась прощальная песнь, и одежки покидали свои крюки… Возвращались домой и опять разбирались на части.

Так обучаясь, одежки умнели день ото дня. и скоро, когда снег окончательно прирос к земле, одежки стали гулять уже совершенно самостоятельно. Собирались в кучки, кто с кем подружился, и бродили по ночам. И разыскивали для Дидектора елочные игрушки. А дети не догадывались про это.