Горячий шоколад на троих

Глава XII Декабрь

ИНГРЕДИЕНТЫ:

25 перцев чили поблано;

8 гранатов;

100 грецких орехов;

100 граммов свежего сыра;

1 килограмм молотой говядины;

100 граммов изюма;

250 граммов миндаля;

250 граммов лесных орехов;

500 граммов помидоров;

2 средние луковицы;

2 аситрона;

1 персик;

1 яблоко;

тмин;

белый перец;

соль;

сахар.

Способ приготовления

Грецкие орехи очистить заранее, за несколько дней, так как это очень кропотливая работа, которая отнимает много времени. При этом нужно удалить не только скорлупу, но и кожицу, иначе она, попав при перемалывании и смешивании орехов со сметаной в соус, заставит его горчить, и все старания пропадут даром.

Тита и Ченча за обеденным столом заканчивали колоть орехи для соуса к чили — главного блюда к завтрашней свадьбе. Все остальные в этот день под тем или иным предлогом уклонились от помощи, предоставив им двоим сражаться с твердыми ореховыми скорлупками. И, положа руку на сердце, Тита на них не обижалась. Они и так помогали ей целую неделю.

Шутка ли — очистить тысячу орехов! Единственным человеком, способным делать это денно и нощно и даже не вспотеть, была матушка Елена. Она не только могла в считаные дни переколоть несколько корзин орехов, но и получала от этого несказанное удовольствие. Дробить, крушить и обдирать — в этом была вся она. Матушка садилась во дворе с мешком, полным орехов, и не вставала, пока мешок не опустеет.

Расколоть тысячу орехов было для нее сущим пустяком, а для всех остальных — мучительной пыткой. Орехи берутся из расчета сто штук на каждые двадцать пять перцев чили, то есть на двести пятьдесят перцев требуется тысяча орехов.

На свадьбе ожидалось восемьдесят гостей — родственников и самых близких друзей. Каждый, если пожелает, съест самое меньшее три перца. Пусть свадьба была, что называется, для узкого круга, но Тита желала, чтобы обед непременно состоял из двадцати блюд. И конечно же, она не могла забыть о чили в ореховом соусе. Это блюдо должно было стать украшением стола, хоть его приготовление отнимало много времени и сил. Но как бы ни почернели пальцы у Титы после того, как она очистила столько орехов, свадьба стоила такой жертвы. Для Титы она значила очень много. Как и для Джона, который принял деятельное участие в подготовке торжественного обеда и одним из последних покинул кухню, чтобы немного поспать. Он это заслужил.

Когда Джон наконец добрался до своего дома, едва живой от усталости, он отправился в ванну и долго мылил руки. После орехов у него ныло под ногтями. Чувствуя, что не в силах совладать с переполняющими его эмоциями, он решил поспать. Всего через несколько часов они с Титой станут ближе друг к другу — мысль об этом наполняла его несказанной радостью. Свадьба была назначена на двенадцать часов. Он перевел взгляд на смокинг, лежащий на стуле. Вся одежда, предназначенная для завтрашнего дня, подбиралась и готовилась с особой тщательностью, чтобы в нужный момент явить миру своего владельца во всем великолепии. От блеска начищенных штиблет рябило в глазах, галстук-бабочка, пояс и рубашка выглядели безупречно. Убедившись, что все в порядке, Джон глубоко вздохнул, лег в кровать и провалился в глубокий сон.

Педро, напротив, не мог сомкнуть глаз. Его снедала ревность. От одной мысли, что он должен присутствовать на свадьбе и видеть Титу рядом с Джоном, у него сжимались кулаки. А докторишка-то каков гусь! Знает же об их с Титой отношениях, и хоть бы хны! Вот накануне Тита пыталась разжечь печь, но не могла найти спичек. Так этот франт несчастный тут же бросился ей помогать! Это еще не все! Он зажег огонь и протянул Тите коробку со спичками, а когда та взяла, на мгновение обхватил ее руку своими. С чего он решил, что Тите нужны его дурацкие подарки? Доктору был нужен лишь повод, чтобы прикоснуться к Тите у него на глазах. И будь Педро хоть трижды цивилизованным человеком, он покажет этому щеголю, на что способен мужчина, если кто-то посягает на его женщину. Прямо сейчас пойдет и набьет Джону морду!

Подбежав к двери, Педро остановился. А ну как пойдут слухи, что свояк Титы подрался с Джоном накануне свадьбы? Тита ему этого не простит. В гневе швырнув пиджак на кровать, он принялся искать таблетку от головной боли, которую стократно усиливал шум, доносившийся с кухни.

Чистя последние орехи, Тита думала о сестре. Росауре наверняка захотелось бы присутствовать на этой свадьбе. Но год назад бедняжка умерла. В семье на год объявили траур, как того требовали приличия.

Смерть пришла к ней нежданно-негаданно. Она поужинала и удалилась к себе в спальню. Немногим позже Педро встал и отправился к ней пожелать доброй ночи. Тита и Эсперанса, беседовавшие в столовой, ничего не заподозрили, так как спальни располагались поодаль. Педро же поначалу не удивился, услышав, как по ту сторону закрытой двери Росаура пускает ветры. Не желая ее беспокоить, он погрузился в чтение, но шум и вонь все усиливались, и вскоре Педро сообразил, что навряд ли кто-то способен пукать настолько громко. За стеной трещало так, что трясся пол и мигала лампа на потолке. Педро даже подумал, что началась революция, но тут же отбросил это предположение: с чего бы ей начаться, если в стране все спокойно. Шум напоминал тарахтение двигателя автомобиля, но ни один автомобиль в мире не распространял вокруг себя такого зловония.

Но что еще удивительней, даже дым древесного угля, смешанного с сахаром, которым он заблаговременно окурил всю комнату, оказался бессилен перед смрадом, хотя Педро не знал более эффективного средства против запахов.

Еще ребенком он видел, как подобным образом очищали от вони комнату, в которой жил страдающий кишечной болезнью. Встревожившись, Педро подошел к двери, разделявшей обе спальни, и постучал. Ему никто не ответил. Тогда он выбил дверь и обнаружил жену лежащей на полу. Губы у Росауры посинели, глаза вывалились из орбит, тело сдулось, словно напоровшийся на гвоздь мяч. Прямо у него на глазах она испустила последний зловонный ветер. Острая желудочная гиперемия — таков был диагноз Джона.

На похороны собралось совсем мало народу, потому как особо никого и не звали — после смерти зловоние, исходящее от Росауры, усилилось. Но кто не преминул появиться, так это стервятники, которые кружили над похоронной процессией до тех пор, пока гроб не опустили в землю. Лишь тогда, убедившись, что поживиться им не суждено, они с разочарованным клекотом улетели, оставив Росауру покоиться с миром.

А Тита все еще не могла перевести дух. Тело молило ее: остановись! Хватит! Но ей во что бы то ни стало нужно было доделать ореховый соус. Тут уж не до воспоминаний, следовало поторапливаться, иначе поспать ей в ближайшие сутки не светило.

Когда все орехи очищены, смолоть их в ручной мельнице вместе с сыром и сливками. Добавить по вкусу соль и белый перец. Этим соусом полить фаршированные чили, а затем украсить их зернами граната.

НАЧИНКА ДЛЯ ПЕРЦЕВ:

Обжарить лук в небольшом количестве растительного масла. Когда он приобретет золотистый цвет, добавить перемолотое мясо, тмин и немного сахара. Как только мясо слегка поджарится, тушить вместе с ним персики, яблоки, орехи, изюм, миндаль и мелко нарезанный помидор, пока все не станет мягким. Когда смесь готова, посолить по вкусу и подержать еще немного на огне.

Чили обжарить отдельно, очистить от кожи, а затем, сделав надрез, удалить все семена и прожилки.

Тита и Ченча закончили украшать двадцать пять подносов с перцами и поместили их в ледник. На следующий день подносы извлекли и расставили на столе официанты.

Праздник был в полном разгаре, звенели бокалы с вином. Появление на торжестве Гертрудис привлекло всеобщее внимание. Она приехала на «форде» марки «Т». Эту марку совсем недавно запустили в серийное производство. Когда она выходила из автомобиля, с нее чуть не слетела огромная широкополая шляпа со страусовыми перьями. Ее платье с подплечниками выглядело модным и вызывающим. Хуан был ей под стать: элегантная куртка, расшитое золотом сомбреро, узкие брюки. Их старший сын превратился в изящного, словно статуя, мулата с тонкими чертами лица. Шоколадный цвет кожи подчеркивал синеву глаз. Кожу он унаследовал от деда, а голубые глаза — от матушки Елены.

За ними шел сержант Тревиньо, который после революции стал личным телохранителем Гертрудис.

У входа на ранчо все прибывающих и прибывающих гостей встречали Николас и Росалио в праздничных костюмах чарро.[20] Они проверяли приглашения, очень красивые, сделанные Алексом и Эсперансой собственноручно.

Бумага и черная тушь, золотая краска по краям конвертов, сургучные печати — тут было чем гордиться. Все было изготовлено на старинный манер, по рецептам семьи Де ла Гарса. Черную тушь специально делать не пришлось, ее в избытке осталось со свадьбы Педро и Росауры. Правда, она высохла, но в нее подлили немного воды, и тушь стала краше прежней. Делали ее, смешав восемь унций гуммиарабика, пять с половиной унций чернильных орехов, четыре унции сульфата железа, две с половиной унции кампешевого дерева и пол-унции медного купороса.

Чтобы позолотить края конвертов, нужно взбить пять или шесть белков, высыпать в них одну унцию аурипигмента и одну — мелко дробленного хрусталя и хорошенько перемешать. Сургуч готовят так: варят вместе фунт шеллака, полфунта бензоя, полфунта канифоли и фунт киновари. Все это снимают с огня, выливают на стол, предварительно смазанный миндальным маслом, и, пока не остыло, лепят палочки либо бруски.

Ради этих приглашений Эсперанса и Алекс провели множество вечеров, изучая старинные рецепты. И результат превзошел ожидания. Каждое приглашение было произведением искусства. Они принадлежали прекрасной эпохе кустарного мастерства, которая, к сожалению, выходила из моды вместе с длинными платьями, любовными письмами и вальсами. Но разве могли Педро и Тита думать о какой-то там моде, когда оркестр по настоятельной просьбе Педро заиграл вальс «Очи юности»? Педро вывел Титу в центр зала, и они заскользили по начищенному до блеска паркету. Тита выглядела великолепно. Двадцать два года, прошедшие со дня свадьбы Педро и Росауры, казалось, не оставили на ней следа. В свои тридцать девять она выглядела свежо и аппетитно, как только что сорванный с грядки огурец.

Джон смотрел на танцующих, и в его глазах отражались нежность и смирение. Педро то и дело касался щекой щеки Титы, которой казалось, что его ладонь вот-вот прожжет ей спину.

— Ты помнишь, когда мы услышали этот вальс в первый раз?

— Еще бы, такое не забудешь!

— Той ночью я не смог заснуть, все думал, как мне попросить твоей руки. И не знал, что двадцать два года спустя снова предложу тебе стать моей женой.

— Ты это серьезно?

— Серьезнее некуда. Я не успокоюсь, пока это не свершится. Я всегда представлял, как мы входим в церковь, заполненную белыми цветами, и самый прекрасный цветок — ты.

— Я в белом?

— Почему бы и нет! Кто нам сможет помешать? И знаешь что, как только мы поженимся, я непременно хочу от тебя ребенка. Ведь мы же еще можем иметь детей, так? Эсперанса уезжает от нас, кто-то должен ее заменить.

Тита не нашлась с ответом. К горлу подкатил ком, а на глазах блестели слезы. Первые в ее жизни слезы радости.

— И даже не пытайся меня отговаривать. Мне все равно, что обо мне подумает дочь или кто бы то ни было. Слишком долго мы боялись злых языков, но, клянусь тебе, начиная с этой ночи нас никто не сможет разлучить.

И верно, после всего, что они пережили, Тите тоже было все равно, что подумают люди. Если они узнают, что они с Педро любят друг друга, — что ж, так тому и быть! Двадцать долгих лет она блюла договор, который они оба заключили с Росаурой, — но теперь с нее хватит! По этому договору Тита и Педро обязались соблюдать осторожность и держать свою связь в тайне. Для Росауры было крайне важно поддерживать видимость брака. Она считала, что дочь должна расти, веря в святость семейных уз, — только так и можно воспитать порядочную женщину. Поэтому для посторонних они будут нормальной семьей. Тита обещала не рожать незаконнорожденных детей, а взамен Росаура соглашалась, чтобы сестра разделила с ней заботу об Эсперансе. С одним условием: Тита кормит, а Росаура воспитывает девочку. Со своей стороны, она обещала жить с ними в мире и согласии и не устраивать сцен ревности.

В общих чертах договор соблюдался всеми сторонами — за исключением пункта, который касался воспитания Эсперансы. Тита всеми силами пыталась уберечь девочку от судьбы, на которую обрекла ее мать. И потому Тита, хотя это по договору и не входило в крут ее обязанностей, использовала любой момент, чтобы познакомить девочку с отличным от материнского взглядом на жизнь. А таких моментов случалось предостаточно, ведь Эсперанса любила наведываться к ней на кухню, и со временем Тита стала ее лучшей подругой и поверенной во всех тайнах.

Поэтому неудивительно, что, когда сын Джона Алекс принялся ухаживать за Эсперансой, Тита первая узнала об этом, и произошло это, конечно же, на кухне. Тита быстро смекнула, чем дело пахнет.

Они снова встретились спустя много лет на праздничном вечере, организованном школой, в которой училась Эсперанса. Алекс доучивался последний год на медицинском факультете. Их сразу же потянуло друг к другу. Эсперанса призналась Тите, что, когда Алекс задержал на ней взгляд, она почувствовала себя пончиком, который погрузили в кипящее масло. Так Тита поняла, что Алекс и Эсперанса будут вместе.

Росаура изо всех сил противилась их союзу и не скрывала этого. Педро и Тита вступились за Эсперансу и тем самым развязали настоящую войну. Росаура кричала, что они нарушили договор, а это нечестно.

Эсперанса не впервые становилась предметом раздора. Сестры схлестнулись, когда Росаура решила, что дочери незачем посещать школу. Раз уж Эсперанса должна ухаживать за матерью, пока та не умрет, обширные познания ей ни к чему, достаточно научиться играть на фортепьяно, петь и танцевать. Так ей будет проще развлекать мать, когда та состарится. Кроме того, овладев этими навыками, она сможет участвовать в местных праздниках и снискать известность в высшем обществе.

Огромных усилий стоило им после долгих разговоров убедить Росауру, что пения, танцев да игры на фортепьяно недостаточно, что больше всего у людей благородных ценится умение поддержать интересную беседу, а для этого крайне желательно посещать школу.

Росаура скрепя сердце признала, что будет весьма недурно, если Эсперанса научится азам непринужденного общения, чем обеспечит себе признание среди сливок общества Пьедрас-Неграс. Лишь тогда они смогли отдать девочку в лучшую школу города, где она с превеликим удовольствием погрузилась в чтение, арифметику и чистописание. А воротившись домой, на кухню, она под опытным руководством тетки совершенствовалась в науках иного рода, постигая тайны жизни и любви. Победа над Росаурой дала временную передышку, но лишь до тех пор, пока не появился Алекс и на горизонте не замаячила перспектива замужества Эсперансы. То, что Педро и Тита всегда становились на сторону девушки, возмущало Росауру до глубины души. Она дралась как львица, защищая незыблемость семейных устоев, главный из которых состоял в том, что младшей дочери надлежит заботиться о матери до самой ее смерти. Она кричала, топала ногами, вопила, плевалась, блевала, грозилась обрушить на их головы всевозможные кары. Впервые она сама нарушила договор и припомнила Педро и Тите, сколько ей пришлось вынести из-за их беспутства.

Дом превратился в поле битвы. От непрерывного хлопанья двери слетали с петель.

К счастью, продлилось это недолго — после трех дней отчаянной борьбы Росаура из-за серьезных проблем, связанных с пищеварением, умерла… как именно умерла, описано выше. Свадьба Алекса и Эсперансы была величайшим триумфом Титы. Как она гордилась своей воспитанницей и подругой — сколько у нее ума, такта, таланта и женственности, как хорошо сидит на ней подвенечное платье, когда она кружится с Алексом в вальсе «Очи юности»!

Как только музыка стихла, Пакита и Хорхе Лобос подошли поздравить Педро и Титу. Хорхе обнял счастливого отца.

— Мои поздравления, Педро. Вряд ли твоя дочь могла подыскать себе пару лучше, чем Алекс. Полсвета обойди, а таких не сыщешь!

— Да, Алекс Браун — чудесный юноша. Жаль только, что они нас покидают. Алекс выиграл стипендию в докторантуре Гарварда. Они уедут сразу же после свадьбы.

— Ах, какая жалость! Что же ты теперь будешь делать, Тита? — подпустив сарказма в голос, спросила Пакита. — После того как Эсперанса уедет, ты уже не сможешь жить рядом с Педро. Но прежде чем ты подыщешь себе другой дом, запиши мне рецепт чили с ореховым соусом. Они выглядят так аппетитно!

А блюдо действительно удалось на славу. Оно сочетало в себе все цвета мексиканского флага: зеленые перцы, белый соус, красные зернышки граната. Правда, продержалась эта патриотическая идиллия недолго.

Перцы разлетелись с подносов в мгновение ока… Как же это было не похоже на тот день, когда Тита почувствовала себя последним перчиком в ореховом соусе, который никто не решается съесть, боясь показаться чревоугодником. А сейчас… То ли чревоугодие перестало считаться смертным грехом, то ли чили были настолько вкусными, что гости совсем потеряли страх, — так или иначе, но ни одного, даже самого завалящего перчика не осталось. Гости пришли в совершеннейший восторг. Какой разительный контраст со свадьбой Педро и Росауры, когда все отравились и блевали прямо за свадебным столом! Здесь же не было места ни печали, ни тоске. Напротив, чили в ореховом соусе пробудили в гостях тот сладостный недуг, который в свое время охватил Гертрудис, когда она отведала перепелов в соусе из лепестков роз. Да и сама она ощутила его симптомы, когда весело выплясывала с Хуаном польку «Мой любимый капитан». Каждый раз, выкрикивая: «Ай, ай, ай, ай, мой любимый капитан!», она вспоминала тот далекий день, когда в чем мать родила встретила в открытом поле Хуана, бывшего тогда всего лишь в капитанском чине.

Тут же в ногах пробудился знакомый жар, в животе начало покалывать, а в голову полезли греховные мысли, так что она решила, что пора им срочно отступать, пока никто ничего не заметил. Гертрудис первой дезертировала с поля боя. Остальные вскоре последовали ее примеру, в глазах у них играли огоньки неприкрытой похоти. Новобрачные мысленно поблагодарили гостей: им уже давно хотелось собрать чемоданы и уехать. Разумеется, только после страстной ночи в отеле.

На ранчо остались лишь Тита, Педро, Джон и Ченча. Гости и работники разбрелись кто куда и совокуплялись там, где их застигло непреодолимое желание. Кто попроще, делали это под мостом, соединявшим Пьедрас-Неграс и Игл-Пасс, кто поприличнее да благовоспитаннее — в задних сидениях кабриолетов, кое-как припаркованных на обочине. Остальные — где, кто и как мог: на реке, на лестнице, в ванной, в камине, на печи, на прилавке аптеки, в шкафу, в кронах деревьев. Потребность — мать всех ухищрений и поз. В тот день было проявлено столько изобретательности, сколько никогда прежде в истории рода человеческого.

Тита и Педро изо всех сил пытались сдерживать собственное влечение, но оно все равно прорывалось сквозь поры кожи и выходило наружу в виде жара и специфического запаха. Джон сообразил, что он здесь третий лишний, и засобирался домой. Тите было жаль, что он уходит один. Ему следовало жениться на ком-нибудь другом, когда Тита разорвала помолвку, но он этого так и не сделал.

Как только Джон ушел, Ченча попросила разрешения съездить к себе в деревню: несколько дней назад туда отправился муж строить дом, и ей вдруг сильно захотелось его повидать. Если бы Педро и Тита решили остаться наедине в свой медовый месяц, они не могли бы обстряпать это лучше. Впервые за много лет они могли любить друг друга, не боясь, что их застанут вдвоем. И не было больше страха, что Тита вдруг забеременеет. И не нужно было больше до крови прикусывать себе руку, чтобы приглушить разрывающие грудь стоны. Все это осталось в прошлом.

Не говоря ни слова, они взялись за руки и пошли в темную каморку. Перед самым порогом Педро подхватил ее на руки, медленно открыл дверь, и оба они обомлели от восторга и изумления: комната полностью преобразилась. Исчезло все барахло, лишь в центре возвышалась железная кровать. Шелковая простыня и одеяло были абсолютно белыми, как и устилавший пол ковер из цветов, как и двести пятьдесят свечей, что освещали комнату, которую вряд ли кто-то назвал бы теперь темной. Тита поразилась: сколько же сил и времени потратил ее возлюбленный, чтобы навести всю эту красоту! Не меньше нее был поражен и Педро: он ума не мог приложить, как Тите удавалось все это до поры до времени скрывать от него.

Они так были увлечены друг другом, что не заметили, как в дальнем углу Нача зажгла последнюю свечу и растворилась в воздухе. Педро опустил Титу на кровать и начал медленно снимать с нее одежду. Насладившись взаимными ласками и бесконечно нежными взглядами, они дали выход страсти, которая копилась в них столько лет. Удары железного изголовья о стену и стоны влюбленных смешались с воркованием тысяч голубей, которые в одночасье взмыли в небо. Присущее всем животным шестое чувство подсказало, что самое время бежать с ранчо. Следом за ними удрали другие птицы и скот — коровы, свиньи, куры, перепелки, ягнята, лошади.

Но Тита даже не подозревала об этом. Она так явственно чувствовала приближающийся оргазм, что, закрыв глаза, увидела, как открывается сияющий тоннель!

И ей вспомнились слова Джона: «Если из-за сильного чувства спички вспыхнут все разом, сияние их во сто крат превзойдет привычное для человеческого глаза. И перед нашими глазами разверзнется великолепный тоннель, указывая нам путь, о котором мы забываем, как только появляемся на свет. Этот путь уводит нас к утраченному божественному началу. Душа, покинув обессиленное тело, стремится воссоединиться с источником, из которого однажды вышла».

Тита сдержала крик. Ей не хотелось умирать. Она хотела снова и снова переживать этот взрыв чувств еще много раз. Это было только начало. Она усилием воли заставила себя дышать медленнее и ровнее и лишь сейчас услышала, как бьют крыльями покидающие ранчо голуби. А еще она отчетливо услышала биение сердец — своего и Педро. Сердце возлюбленного колотилось так сильно, что, казалось, сейчас прорвет кожу и вырвется наружу. Но внезапно стук оборвался. И Тита поняла: Педро мертв.

Вместе с Педро для нее умерла надежда когда-либо снова зажечь свой внутренний огонь, с ним сгорели все ее запалы. Она знала, что естественное пламя, которое пылает в ней, постепенно погаснет, как только закончится единственное вещество, способное поддерживать его горение, — ее самость. Конечно, Педро умер в тот момент, когда, достигнув оргазма, вошел в сияющий тоннель. Она горько пожалела, что не последовала за ним. Теперь она уже никогда не увидит этого сияния и не испытает этого всеохватывающего чувства. Должен был быть способ, пусть самый что ни на есть рукотворный, снова разжечь огонь, чтобы он указал ей путь, который вернет ее к истокам — и к Педро. Но сначала нужно было унять леденящий холод, который подступал к ней со всех сторон. Она встала с кровати, сбегала в свою спальню и набросила на плечи покрывало, бесконечно длинное, стоившее ей стольких бессонных одиноких ночей. Этого покрывала хватило бы, чтобы покрыть все три гектара, на которых располагалось ранчо. Потом она достала из ящика ночного столика коробок спичек — подарок Джона.

Ее тело как никогда нуждалось в фосфоре. И она стала поедать одну спичку за другой, пока не съела весь коробок. Тщательно пережевывая каждую спичку, она с закрытыми глазами пыталась оживить в памяти самые волнующие моменты их с Педро романа. Первый его взгляд, первое прикосновение, первый букет роз, первый поцелуй, первая ласка, первое соитие. И она добилась своего: всякий раз, когда пережеванная спичка соприкасалась с воспоминанием, она ярко вспыхивала. Так постепенно перед ней снова открылся тоннель. И у самого входа она увидела обрамленный сиянием силуэт Педро. Он ждал ее. В этот раз Тита не колеблясь шагнула к возлюбленному, и они на мгновение замерли в объятии, которое заставило ее вновь почувствовать сладостную любовную истому. А потом, взявшись за руки, они зашагали в сторону потерянного рая. И больше никогда не разлучались.

Тем временем охваченные пламенем тела Педро и Титы стали разбрасывать вокруг себя искры, от которых сначала загорелось покрывало, а от него запылало и все ранчо. Стоит отдать должное чутью животных, покинувших это место, прежде чем начался пожар. Темная комната превратилась в бушующий вулкан, разбрасывающий далеко вокруг камни и куски лавы. Достигнув небес, камни разлетались на тысячи разноцветных осколков. Жители окрестных домов решили было, что это фейерверк, устроенный в честь свадьбы Алекса и Эсперансы. Но когда фейерверк затянулся на неделю, любопытство взяло верх, и они мало-помалу начали стекаться к ранчо.

А ранчо уже не было, его погребло под толстым слоем пепла. Когда моя мать Эсперанса вернулась из свадебного путешествия, под развалинами того, что некогда было ее родным домом, она нашла кулинарную книгу, которую и завещала мне после смерти. Каждый рецепт в этой книге повествует об истории любви Титы и Педро. Любви, превратившей их в пепел.

Поговаривают, что этот пепел так хорошо удобрил землю, что она стала самой плодородной во всем штате.

В детстве мне выпало счастье наслаждаться вкуснейшими фруктами и овощами, выращенными на этой земле. Со временем мама велела выстроить на этой земле небольшой жилой дом. В одной из его квартир до сих пор живет Алекс, мой отец. Сегодня вечером он придет ко мне, и мы вместе отпразднуем мой день рождения. Поэтому я и готовлю рождественские булочки с начинкой — мое любимое лакомство. Мама пекла мне их каждый год. Мамочка!.. Как мне не хватает вкусов и запахов твоей кухни, твоих разговоров за готовкой, твоих рождественских булочек. Не могу взять в толк — почему они получаются у меня совсем другими, не такими, как у тебя. И почему я всегда плачу, когда их готовлю. Не потому ли, что я столь же восприимчива к луку, как и моя двоюродная бабушка Тита? Она будет жить, пока есть хоть кто-то, кто готовит по ее рецептам.