Горячий шоколад на троих

Глава III Март

ИНГРЕДИЕНТЫ:

12 роз, предпочтительно красных;

12 каштанов;

2 столовые ложки сливочного масла;

2 столовые ложки кукурузного крахмала;

2 капли розовой эссенции;

2 столовые ложки аниса;

2 столовые ложки муки;

2 головки чеснока;

6 перепелов;

1 питайя. [6]

Способ приготовления

Аккуратно отделить лепестки розы от стебля. Старайтесь не поранить пальцы. Помимо того, что эти уколы крайне болезненны, кровь, попадая на лепестки, впитывается, что не только портит вкус блюда, но и вызывает небезопасные химические реакции.

Но об этой незначительной детали Тита и думать забыла — от сильного волнения, которое она испытала, когда Педро подарил ей букет роз. Это было первое сильное переживание со дня свадьбы сестры, когда Тита услышала от него тайное признание в любви. Матушка Елена, будучи от природы женщиной проницательной, догадывалась, что может случиться, если оставить Педро и Титу наедине. Вот почему она, демонстрируя чудеса изобретательности, до сих пор ухитрялась держать их друг от друга на расстоянии. Правда, она не учла одного нюанса. После смерти Начи никто, кроме Титы, не мог претендовать на ее место на кухне, а значит, строгий контроль главы семейства не распространялся на вкус, запах и состав готовящихся блюд, а также на чувства, которые они могли вызывать. Тита была последней в длинной эстафете стряпух, которые, начиная еще с доколумбовых времен, хранили и передавали от поколения к поколению секреты кулинарного искусства и, по общему признанию, достигли в нем невиданных высот. Поэтому все с великой радостью встретили новость о ее назначении старшей по кухне. Тита охотно приняла эту обязанность, но не переставала горевать из-за утраты Начи.

Неожиданная смерть прежней кухарки стала для девушки большим ударом. Она чувствовала, что осталась совсем одна, словно лишилась настоящей матери. Педро, желая помочь ей справиться с горем, подумал, что было бы неплохо принести ей букет роз. Ведь прошел ровно год с тех пор, как она стала хозяйкой на кухне. Однако Росаура, ожидавшая первенца, была иного мнения. Увидев, как он вошел с букетом роз и дарит его не ей, а Тите, она разревелась и выбежала из гостиной.

Одним взглядом матушка Елена приказала Тите выйти и избавиться от букета. Следующий взгляд предназначался Педро, до которого только сейчас дошло, какую глупость он совершил. Педро бросился искать Росауру, чтобы вымолить у нее прощение. А Тита, добравшись до кухни с крепко прижатым к груди букетом, обнаружила, что лепестки, от природы розовые, окрасились багровой кровью, которая обильно сочилась из пальцев и груди. Требовалось быстро сообразить, как поступить с розами. Они были таким красивыми. Мысль выбросить их в мусор казалась Тите кощунственной. Во-первых, ей до этого никто и никогда не дарил цветов, во-вторых, эти розы подарил ей сам Педро. И тут в голове послышался внятный голос Начи. Она надиктовывала старый, известный еще древним ацтекам рецепт, в котором использовались лепестки роз. Тита почти забыла об этом блюде, ведь его готовили из фазанов, а такой птицы на ранчо сроду не водилось. Зато водились перепела, так что Тита решила внести некоторые коррективы в рецепт — не пропадать же цветам.

Недолго думая, она вышла во двор и, поймав шесть перепелов, вернулась на кухню. Теперь предстояло их умертвить. Для Титы, которая столько времени кормила и пестовала их, решиться на такое было совсем непросто. Глубоко вздохнув, она схватила первую птицу и попыталась свернуть ей шею, как это не раз на ее глазах делала Нача. Но надавила она так слабо, что бедный перепел не окочурился, а вырвался из рук и принялся бегать по кухне со свесившейся набок головой. Эта картина ужаснула ее. Она поняла: когда убиваешь кого-нибудь, нельзя проявлять слабость. Этим ты обрекаешь живое существо на ужасные страдания. И Тита пожалела, что Бог не наградил ее тяжелой рукой матушки Елены. Та убивала одним махом, не жалеючи. Хотя, если подумать, не всегда. Для нее матушка явно сделала исключение. Титу начали убивать, едва она появилась на свет, делали это постепенно, оттягивая время решающего удара. После свадьбы Педро и Росауры она жила со сломанной, как у этого перепела, шеей и искалеченной душой. «Нет уж, никто не заслуживает таких мучений», — подумала она и быстрым милосердным движением довершила начатое. С остальными птицами дело пошло легче. Тита вообразила, будто у каждой в зобе застряло вареное яйцо, а она всего лишь по доброте душевной помогает ей от него избавиться. Сколько раз, будучи ребенком, она хотела умереть, когда в нее за завтраком насильно запихивали вареное яйцо. В такие моменты она чувствовала, как стенки пищевода схлопываются и проглоченный кусок застревает на полпути. И так продолжалось до тех пор, пока матушка не отвешивала ей подзатыльник, после чего комок в горле чудесным образом рассасывался и яйцо беспрепятственно проскальзывало в желудок.

Окончательно успокоившись, Тита продолжила готовку, и теперь дело спорилось. В нее как будто вселился дух покойницы Нами и теперь ощипывал, потрошил и жарил птиц.

Ощипанным и выпотрошенным перепелам связать лапки — так они будут выглядеть аппетитнее — и зажарить в масле, посыпав паприкой и солью по вкусу.

Ощипывать птиц лучше всухую, так как от кипятка вкус мяса меняется. Это одна из тех кулинарных премудростей, которая постигается только на практике. Поскольку Росаура, с тех пор как обожгла руки на комале, держалась от кухни подальше, то и в кулинарии она не смыслила ровным счетом ничего. Но то ли для того, чтобы произвести впечатление на Педро, то ли желая утереть нос Тите на ее же территории, она решила что-нибудь приготовить. Тита без задней мысли сунулась было с советами, но Росаура, надувшись как мышь на крупу, попросила оставить ее на кухне одну.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что рис в этот день слипся, мясо оказалось пересоленным, а десерт подгорел. Но никто за столом не осмелился высказать недовольство вслух, после того как матушка Елена нарочито громко произнесла:

— Хм, очень даже недурно на первый раз. Как вы считаете, Педро?

Педро, собрав волю в кулак и не желая расстраивать супругу, согласился:

— Да, на первый раз неплохо.

Конечно, в тот вечер все семейство маялось животами. Впрочем, это происшествие оказалось сущим пустяком по сравнению с напастью, что обрушилась на ранчо после того, как все отведали перепелов. А всему виной была кровь Титы, которая впиталась в лепестки роз, что привело к поистине роковым последствиям.

Напряжение уже витало в воздухе, когда домашние уселись за стол, но ничего особенного не происходило, пока не подали перепелов. Педро — как будто ему мало было ревности жены — проглотив первый кусочек, закатил глаза от наслаждения и воскликнул:

— М-м-м, пища богов.

Матушке Елене тоже понравились перепела, но вовсе не понравился этот комментарий. Поэтому она процедила:

— Соли многовато.

Росаура, сославшись на тошноту и головокружение, проглотила только три кусочка. Зато с Гертрудис произошло нечто странное. Судя по всему, блюдо подействовало на нее как афродизиак. Она ощутила, как по ногам поднимается волна жара, а в промежности зазудело так, что она принялась ерзать на стуле. На лбу выступила испарина. Она представила, будто сидит на лошади и ее обнимает капитан армии Панчо Вильи — тот самый, которого она заприметила неделей ранее, когда он въезжал в город, распространяя повсюду запах пота, чернозема, тревожных туманных рассветов, жизни и смерти. Она шла на рынок вместе с Ченчей, когда он проехал по главной улице Пьедрас-Неграс во главе отряда. Их взгляды встретились, и то, что она увидела в его глазах, вызвало у нее дрожь. Она увидела множество ночей у костра, которые он мечтал разделить с женщиной. Той, которую он мог бы целовать, которую он мог бы обнимать. С женщиной… такой, как она.

Она достала платок, чтобы стереть пот со лба, а с ним — и греховные помыслы. Тщетно! Нечто невообразимое творилось с ней. Она попыталась найти поддержку у Титы, но та сидела с отсутствующим видом или, точнее, без признаков жизни в глазах, точно в ходе какого-то алхимического эксперимента все, что было в ней живого, ушло в соус из роз, в тушки перепелов, в каждый из ароматов приготовленного ей блюда. И вместе с ними Тита проникла в тело Педро — сладострастная, ароматная, жаркая, бесконечно чувственная. Казалось, что они изобрели свой собственный телеграф, в котором Тита была передатчиком, Педро — приемником, а Гертрудис — проводником необычной сексуальной связи, установленной с помощью еды. Педро не сопротивлялся, позволяя волне наслаждения проникать все глубже и глубже, до самых потаенных уголков его существа, пока они как зачарованные вглядывались друг в друга, не в силах отвести глаз. Наконец он сказал:

— Никогда не ел ничего подобного. Большое спасибо.

И он был прав. Блюдо действительно получилось восхитительным. Розы придали ему поразительно тонкий вкус.

Лепестки истолочь с анисом в ступе. Каштаны по отдельности выложить на комаль, обжарить, очистить от кожуры, сварить и растолочь в пюре. Чеснок мелко нарезать и обжарить на сливочном масле до золотистого цвета, добавить к нему каштановое пюре, перемолотую питайю, мед, лепестки роз, соль по вкусу. Чтобы соус получился гуще, всыпать две столовые ложки кукурузного крахмала. Наконец пропустить все это через сито и влить две капли розовой эссенции — ни в коем случае не больше, иначе блюдо может потерять надлежащий вкус. Довести до кипения и снять с огня. Погрузить перепелок в соус на десять минут, только чтобы они пропитались его запахом, по истечении этого времени вынуть.

Аромат толченых лепестков оказался таким стойким, что не выветривался из ступы еще несколько дней. Гертрудис должна была вымыть ее вместе с другой кухонной утварью. Этой работой она обычно занималась во дворе после каждого завтрака, обеда и ужина, попутно скармливая объедки домашней скотине. Огромные кухонные котлы и сковородки сподручней всего было мыть под колонкой. Но в день, когда подали перепелов, Гертрудис попросила Титу помыть посуду за нее, так как чувствовала, что эта задача ей не по силам: по всему телу у нее выступил розовый пот, который к тому же благоухал умопомрачительным ароматом цветов. Она подумала, что не прочь принять душ, и побежала сделать необходимые приготовления.

В задней части двора — между курятником и сараем — матушка Елена приказала соорудить незамысловатую душевую кабину. Это была небольшая коробка, сколоченная из досок. Щели между досками были такими широкими, что снаружи без особых проблем можно было увидеть, кто сейчас моется.

В любом случае это было первое в своем роде устройство для мытья в городе. Его изобрел кузен матушки Елены, живший в Сан-Антонио, что в штате Техас. Душ представлял собой деревянную коробку высотой два метра, на которой установили бак объемом сорок литров. Он работал под действием силы тяжести. Бак заполняли водой заранее. Таскать ведра по деревянной лестнице было невероятно трудно, но наградой служило наслаждение, которое ты ощущал, повернув кран и подставляя под струи все тело целиком, а не по частям, как если обливаешься из ковшика. Через несколько лет гринго выкупили изобретение у кузена за сущие гроши и, усовершенствовав, продали тысячи таких душей. Правда, уже без бака, ведь для подачи воды в них использовались водопроводные трубы.

Если бы Гертрудис только знала об этом! Ей, бедняжке, пришлось десять раз поднимать по лестнице тяжелое ведро с водой. Она чуть не лишилась чувств, ведь от нечеловеческого напряжения зуд в промежности усилился. Девушку держала на ногах лишь мечта об освежающем душе, но, к несчастью, ей не суждено было сбыться. Капли воды испарялись в воздухе, не успев коснуться тела, от нестерпимого жара, который оно источало. И этот жар был настолько сильным, что доски начали потрескивать и дымиться. Испугавшись, что может запросто сгореть в деревянной коробке, Гертрудис выскочила из душа в чем мать родила.

Тем временем аромат роз, распространяемый ее телом, разнесся далеко-далеко за пределы города и достиг поля, на котором сошлись в ожесточенной битве революционеры и федералы. Среди них выделялся храбростью тот самый капитан Панчо Вильи, который неделю назад въезжал в Пьедрас-Неграс и повстречался ей на площади. Розовое облако окутало его, отчего он совершенно потерял голову и, пришпорив коня, помчался во весь опор в сторону ранчо матушки Елены. Хуан, так его звали, бросив недобитого противника, покинул поле битвы. Зачем? Он и сам не знал. Его гнала необоримая потребность как можно быстрей оказаться неведомо где и найти там неведомо что. И это оказалось нетрудно. Хуана вел запах тела Гертрудис. Он подъехал как раз вовремя, чтобы увидеть, как она бежит нагишом через поле. И наконец понял, ради чего проделал весь путь. Этой женщине срочно был нужен мужчина, способный потушить пламя, пылавшее у нее внутри. Мужчина, который так же, как и она, нуждался бы в любви, такой, как он. Гертрудис остановилась, как только он поравнялся с ней. Обнаженная, с распущенными волосами, которые спадали до пояса, окруженная сиянием — в ней будто бы слились воедино ангел и дьявол, девственная хрупкость и сладострастие, сочившееся из каждой клеточки ее тела. К этому гремучему коктейлю подмешивалось желание Хуана, которое накопилось в нем за годы войны. Их встреча обещала быть захватывающей.

Он подхватил ее за талию, даже не сбавляя галопа, только бы не терять зря время, посадил на круп перед собой, но так, чтобы быть лицом к ней, и помчал. Лошадь, по-видимому, тоже следуя некоему приказу свыше и будто точно зная, куда ехать, продолжала скакать, хотя Хуан отпустил поводья, чтобы как можно крепче прижаться к Гертрудис и слиться с ней в бесконечном поцелуе. Копыта стучали в такт ритму, в котором двигались их тела в отчаянном и опасном для жизни акте совокупления. Все происходило так быстро, что отряд, посланный за Хуаном, так и не смог его догнать. Пришлось им поворачивать назад и возвращаться в расположение части, чтобы доложить: их капитан в ходе битвы тронулся рассудком и дезертировал.

Так по большей части и пишется история — основываясь на показаниях очевидцев, которые не всегда соответствуют действительности. Например, точка зрения Титы на эти события не совпадала с донесением революционеров. Она в тот момент надраивала сковородку и видела, как все было на самом деле, пусть ей и застили глаза облако розового пара и дым от горевшей душевой кабинки. Педро, который собрался на велосипедную прогулку, также оказался во дворе, недалеко от нее, и мог наблюдать ситуацию воочию.

Словно завороженные зрители в кино, Педро и Тита со слезами на глазах смотрели на храбрецов, предававшихся любви, которая им самим была заказана. И был миг — один-единственный миг — когда Педро мог изменить ход истории. Он взял ее за руку и произнес было:

— Тита…

И тут его оборвал оклик матушки Елены, поинтересовавшейся, что случилось. Если бы Педро попросил Титу бежать вместе с ним, она бы не колебалась ни секунды, но вместо этого он вскочил на велосипед и рванул вперед, вымещая на бедном механизме всю злость на свою беспомощность. Педро не мог изгнать из памяти образ Гертрудис, бегущей через поле… абсолютно голой. Ее полные груди, колыхаясь на бегу, гипнотизировали его. Никогда ему не приходилось видеть обнаженной женщины. Исполняя супружеский долг перед Росаурой, он ни разу не испытал желания ни увидеть ее без одежды, ни коснуться ее нагого тела. В этих случаях всегда использовалась брачная простыня, открывающая обозрению лишь благородные части тела его супруги. После соития Педро сразу же уходил из спальни, не дожидаясь, пока Росаура скинет простыню.

Но теперь в нем пробудилось настойчивое желание видеть Титу без одежды как можно дольше, изучить до последнего сантиметра ее статное пригожее тело. Какая она под платьем? Скорей всего, похожа на Гертрудис, они ведь сестры.

Единственной частью тела Титы, которую ему посчастливилось увидеть, помимо лица и рук, была упругая голень. Это воспоминание преследовало его по ночам. Ничего не хотелось ему так, как обласкать этот кусочек плоти, а потом и всю ее целиком, так как это на его глазах делал похитивший Гертрудис солдат. Чувственно, необузданно, страстно!

Титу же подмывало крикнуть, чтобы он увез ее подальше, туда, где никто не запретит им любить друг друга, где еще не выдумали правил, которые нужно уважать и которым нужно следовать, где нет матушки Елены, — но с ее губ не сорвалось ни единого звука, будто слова застревали в гортани и умирали. Она почувствовала себя такой одинокой, такой забытой! Последний перчик чили, оставшийся на подносе после большого застолья, не ощущал большего одиночества. Сколько раз ей приходилось доедать на кухне этот деликатес, чтобы только не выбрасывать. Никто не желает показаться голодным настолько, чтобы съесть последний чили на подносе, и не отважится на такое, даже если очень хочет. Пренебречь чудесным фаршированным перчиком, в котором соединились все мыслимые вкусы — сладость цуката, острота чили, пикантность орехового соуса, свежесть граната, под тонкой кожицей которого спрятано столько любовных секретов! Секретов, которые не суждено разгадать, ведь они принесены в жертву приличиям.

Будь прокляты приличия! Это они виноваты в том, что ее обрекли увядать день за днем. Будь проклят Педро, такой воспитанный, такой вежливый, такой мужественный… и такой любимый!

Знала бы Тита, что недалек тот день, когда и она познает любовь, — не убивалась бы так.

Новый окрик матушки Елены оторвал ее от горестных мыслей. Нужно было срочно придумать ответ. Вот только какой? Сказать ли сперва, что в глубине двора разгорается пожар, или что Гертрудис удрала с капитаном Панчо Вильи верхом на лошади… да притом голышом? Поразмыслив, она выдала версию, в которой было пополам правды и лжи. Дескать, федералы — а их Тита терпеть не могла, — налетев гурьбой, подожгли душ и похитили Гертрудис.

Матушка Елена в историю поверила и от огорчения слегла. А неделю спустя чуть не скончалась, узнав, что Гертрудис работает в борделе на границе. Об этом ей сообщил отец Игнасио, приходской священник, а откуда он узнал — одному Богу известно. С того дня матушка Елена строго-настрого запретила произносить имя дочери вслух, а ее фотографии и свидетельство о рождении приказала сжечь.

Но ни огонь, ни само время не могли вытравить стойкий аромат роз с того места, где раньше стоял душ, а сегодня располагается автостоянка многоэтажного дома. Точно так же ни огонь, ни годы не стерли из памяти Педро и Титы картины, свидетелями которых они стали и которые преследовали их во сне и наяву. С этого дня перепела в лепестках роз превратились для них в беззвучное напоминание об этом удивительном происшествии. Тита готовила их каждый год. Это был ее способ отпраздновать день, когда сестра обрела свободу. Оттого-то она так заботилась об украшении блюда.

Перепелов выложить на большое блюдо и полить сверху соусом. В центр блюда — или каждой тарелки, уж кому как угодно, — поместить целый розовый бутон, а по краям посыпать лепестками.

Тита предпочитала украшать каждую тарелку по отдельности. Ведь так не нарушалась гармония целого, когда кто-то брал перепела с блюда. Она даже внесла эту деталь в поваренную книгу, которую начала писать той же ночью, связав по своему обыкновению добрый кусок покрывала. И пока она вязала, в голове снова и снова проносился образ Гертрудис, бегущей по полю, и другие картины, изображавшие то, что, по мнению Титы, случилось с беглянкой, когда та скрылась из виду. Разумеется, ее воображение за отсутствием какого бы то ни было опыта в таких делах сильно хромало. Титу снедало любопытство, носит ли ее сестра теперь какую-нибудь одежду или так и ходит… нагишом! Она забеспокоилась, не мерзнет ли Гертрудис, подобно ей самой, но быстро заключила, что нет. Скорей всего, она коротает время у костра в объятиях мужчины, так что ей должно быть тепло.

Неожиданно промелькнувшая в голове мысль заставила Титу вскочить и впиться глазами в звездное небо. Она знала, точнее испытала на себе, какой могучей огненной силой может обладать взгляд. Одним взглядом можно зажечь солнце. А если так, то что произошло бы, если бы Гертрудис взглянула на одну из звезд? Нет сомнений, что взгляд, вобравший в себя весь жар ее распаленного любовью тела, пронесся бы сквозь бесконечный космос и, не растеряв по дороге ни крупицы энергии, достиг бы звезды, на которую был обращен. Эти огромные звезды существуют миллионы лет лишь благодаря способности отражать огненные лучи, посылаемые им по ночам влюбленными всего мира. Иначе они поглощали бы чудовищное количество тепла, от которого их рано или поздно разорвало бы на тысячи кусочков. А так, поймав чей-либо взгляд, они, подобно зеркалу, отбрасывают его назад к Земле. Оттого и мерцают по ночам. У Титы зародилась надежда, что если она отыщет среди звезд ту, на которую сейчас смотрит ее сестра, то и ей перепадет немного отраженного тепла, которого у Гертрудис в избытке.

Но, сколько ни вглядывалась Тита в звездное небо, никакого тепла она не почувствовала, а напротив, начала зябнуть. Передернув плечами, она вернулась в кровать в полной уверенности, что Гертрудис уже давным-давно спит, оттого-то эксперимент и не удался. Она закуталась в покрывало, которое к тому времени уже можно было складывать втрое, проверила только что записанный рецепт — не забыла ли чего — и дописала рядом: «В день, когда мы съели это блюдо, Гертрудис убежала из дома».

Продолжение следует…

Рецепт четвертый:

моле[7] из индейки с миндалем и кунжутом