Грех Кабила

Глава 41

Аромат ужина заставил Элиссу почувствовать, как под ложечкой засосало. Она накинулась на еду, как одержимая. Такое бывало только в детстве, когда они с братом Шерифом, изможденные после очередного пустынного сафари или скачек, заваливались на кухню к старушке Зухре, несменяемой и всесильной домоправительницы в бейт Макдиси (араб.– дом Макдиси в широком значении), верном спутнике их благополучия и спокойствия. Ребята набивали свои кричащие от голода животы сытной жирной едой с открытого очага и упивались чаем с мятой, слушая старуху, казавшуюся им древнее самой дуньи (араб.– мир) и чернее лаяли (араб.-ночей). Добрая Зухра с руками, испещренными миллиардами морщин, похожими на дороги. Дороги судьбы. Только ей Амаль доверяла своих драгоценных детей, только ей разрешала рассказывать таинственные и прекрасные сказки, уносящие в далекие времена, волшебные и загадочные. Туда, где жили джинны, добро всегда побеждало зло, а любовь превращала железо в золото. Именно так, а не иначе. По типично восточной логике Зухры дом без достатка, как ни крути, не мог быть наполнен радостью и счастьем. Таковы уж нравы в этих краях. Женщины Востока прочно стоят на земле.

– Наступит день, моя принцесса, когда твоя роза станет самой яркой и благоухающей в райском саду. Не спеши рвать ее и дарить первому встречному, даже если его речь будет сладкой, как мед, а сам он напоминать прекрасного малака (араб.-ангел). Ты узнаешь своего мужчину. Обязательно узнаешь. А он узнает тебя. Достаточно будет вашим взгляда пересечься раз, чтобы ваши души поняли, что созданы друг для друга. И может не быть в том взгляде ни волоокой прелести, ни обжигающей красоты, прячущейся за пышной завесой ресниц. Ничего может не быть, но ты увидишь. Узнаешь Его. Этот день наступит, дорогая. Помяни слово старухи Зухры, даже если я тогда уже стану прахом…

Элисса почувствовала, как из окна подул освежающий ветер, качнув балдахин. Обернулась на дверь, ощутив сквозняк. Тонкая фигура служанки в белом платке и сером платье в пол появилась с подносом и раболепно склонилась в покорной позе.

–Как тебя зовут?-спросила Эли, не признав женщину.

–Я Эдме, Лалла Элисса. Мы с Вами еще не знакомы. Я не бываю в главном дворце. Хозяин держит меня здесь. Желаете что-нибудь еще? Кофе или чай? Могу сделать Вам травяной…

– Где Зейнаб?

Женщина пожала плечами.

– Не знаю, о ком Вы. В этом доме есть только я, конюх Идрис и садовник Махмуд. Сюда не приезжают другие слуги, если хозяин того не прикажет.

Странно… Значит это было все-таки видение. Значит не было здесь никакой Зейнаб. А ведь как четко, как явно она ее видела…

– Как господин Бензема?– спросила тут же Элисса, понимая, что если ее разговор с Зейнаб был сном, то о его состоянии на самом деле она вовсе ничего не знает. Волнение тут же схватило за горло.

– Ему уже намного лучше. Пулю извлекли еще вчера. Сегодня спало даже воспаление. Он идет на поправку. Сиди (прим.– в странах Севера Африки уважительное обращение к высокородному мужчине) Агилас сильный кабил. Его кожа создана для того, чтобы принимать удары врагов.

Эли только сейчас поймала себя на мысли, что Эдме выглядела совсем не так, как Зейнаб. Женщина перед ней была чистой кабилкой, пусть и старалась говорить с Эли на арабском. Светлая кожа, голубые глаза, льняное черное платье в пол с яркими узорами из плотных ниток, завязанный бахромой наверх платок… Почему-то сейчас ей захотелось перейти именно на местный язык, пусть она еще и не была в нем совершенна. Ей казалось, так получится доверительнее настроить диалог с этой женщиной.

– Вчера? Когда мы… приехали?– спросила на кабильском. Сколько она спала? Сколько времени прошло, как они здесь?

– Вы прибыли в дуар (араб.– поселение в странах Севера Африки) вчера в полдень, когда солнце стояло в зените. Вы были без сознания, госпожа. Сиди Агилас распорядился переодеть вас, обтереть ключевой водой от жара и положить отдыхать. С того момента Вы не просыпались, разомкнув веки только к сегодняшнему вечеру.

Она выдохнула, задумавшись.

Так вот почему так хотелось есть. Оглядела себя, наконец. Серовато-жемчужная приятная хлопковая ткань платья с небольшой, типичной для кабильских районов, вышивкой на груди перламутровым люрексом и жемчужинами ниспадала до самого пола свободным кроем. Оно было мягким и обволакивающим, ласкающим ее после пережитого стресса.

Вспомнила о случившемся и снова встрепенулась. Иштар, ее сестра, ее родители. Они в курсе о том, что произошло?

–Мне нужен телефон,– пробежалась глазами по комнате.

– Да, конечно, он на зарядке у комода с вещами, если нужно. Если Вы волнуетесь о Лалле Иштар, то знайте, что Сиди Агилас еще вчера связался с ее мужем и рассказал о том, что произошло. Тот посоветовался с женой и попросил господина Бензему не ставить в известность Ваших родителей до того, пока Вы сами не придете в себе и не решите, как поступить.

Эли удовлетворенно выдохнула. Таша всегда знала, когда стоит придержать язык за зубами, а сейчас ситуация была именно такой. Элисса сознательно не ехала к родителям, сознательно их избегала, пока не получалось разобраться в своей душе и дальнейших действиях. Отношение Эли к ситуации вокруг ее брака было пока настолько противоречивым, что один проницательный взгляд отца мог бы вскрыть многое из того, что она пока не хотела делать. Ей надо принять для себя твердое решение, как поступить дальше. Разобраться в том, что на душе. Появление в этом монологе родителей только навредит. С этой мыслью она и держала путь к сестре в Марокко. И сейчас ничего ведь не изменилось. Напротив, все стало сложнее. Вопросов становилось больше, чем ответов. И только один человек мог дать ей эти самые ответы.

–Эдме, я бы хотела видеть сиди Агиласа,– решительно произнесла Эли, чувствуя, что всего лишь озвученное вслух его имя заставляло внутри все закрутиться в спираль, а дыхание замереть…