Гром среди ясного неба

Глава 17

Неожиданно установилась тишина, которую нарушали лишь недовольное всхрапывание лошади и надрывное дыхание Ребекки. Я медленно приподнялась и увидела, что она держится рукой за левое предплечье.

— Этот мерзавец ранил меня, — удивленно воскликнула прачка, и я с облегчением отметила про себя, что стрела не попала в более важные части тела. Хруст дерева, который я только что слышала, объяснялся просто: стрела вонзилась в задний борт повозки. Тито широко раскрытыми глазами таращился на нее, из чего я сделала вывод, что она пролетела в паре дюймов от того места, где он только что лежал, но успел вовремя сдвинуться.

— Нет, со мной все в порядке! — запротестовала Ребекка, когда я попыталась осмотреть ее рану. — Нужно убедиться, что этот негодяй мертв!

Тито не нужно было упрашивать. Издав воинственный клич, он выхватил из-под туники нож и соскочил с повозки на землю. Пожалев на мгновение о том, что у меня нет своего оружия, я слезла с сиденья и, не мешкая, тоже соскочила с повозки.

Однако вскоре выяснилось, что никакого оружия не требуется. Выпустив из рук арбалет, разбойник неподвижно лежал на дороге. Сжимая в руке нож, Тито осторожно приблизился к нему и остановился в паре шагов.

Судя по всему, наша повозка раздавила налетчика почти насмерть. Нижняя часть туловища бандита была изогнута под неестественным углом относительно торса. Изо рта тонкой струйкой стекала кровь. От удара с его головы слетел шлем, обнажив взгляду лицо погибшего.

Мне неожиданно стало грустно: это был отнюдь не старый воин, которого я, судя по его осанке и оружию, нарисовала в своем воображении, а молодой человек. Какое зло толкнуло его на кривую дорожку преступлений? Ответа на этот вопрос у меня не было.

«Интересно, — подумалось мне, — раскаивается ли он перед лицом вечного проклятия и мук в аду в своих прегрешениях?»

Мне показалось, что Тито, в отличие от меня, не испытывал к нему никакого сочувствия.

— Это враг и он получил по заслугам! — воскликнул мой товарищ, выхватив из руки умирающего бандита арбалет. — Я прикончу тебя, чтобы ты больше никогда не покушался на жизнь честных людей!

— Тогда я… благословлю тебя… как спасителя, — прохрипел разбойник, и его окровавленные губы растянулись в жутковатой усмешке. Собрав последние силы, он поднял в знак благословения затянутую в перчатку руку.

Потрясенный увиденным, Тито опустил нож и вопросительно посмотрел меня.

— Разве ты не видишь? — прошептала я, схватив Тито за руку. — В его состоянии быстрая смерть будет благословением. С нашей стороны было бы жестоко оставлять его здесь, обрекая на мучительные страдания. Он станет жертвой обитающих в лесу хищников и прочих любителей падали.

— В таком случае лучше оставить его здесь и не прикасаться к нему, — отозвался Тито уже не таким бодрым голосом, как раньше. — Он бы нас ни за что не пощадил.

— Но мы же не такие, как он.

— Отлично, тогда прикончи его! — воскликнул Тито и его лицо потемнело. С этими словами он сунул мне в руки нож.

Мои пальцы невольно сомкнулись на рукоятке. Однако в следующее мгновение, стоило мне посмотреть на умирающего, как мой желудок скрутило в тугой узел. Хотя мне не раз доводилось становиться участницей куда более кровавых драм, я обнажала оружие только для того, чтобы защитить собственную жизнь и жизнь Леонардо. Первой я никому не наносила смертельных ударов. И вот теперь, когда взмах лезвия мог стать милосердным деянием, оборвав страдания несчастного, я застыла в нерешительности.

Неожиданно чьи-то сильные пальцы взяли из моих рук нож.

— Это работа не для такого невинного создания, как ты, — заявила Ребекка. — Вы, юноши, еще слишком молоды, чтобы запятнать собственные души таким грехом, даже если иначе не принести облегчение тому, кто не заслуживает милосердия.

Затем, прямо на моих глазах прачка сорвала с головы чепец, чтобы перевязать им раненую руку. Взгляду тотчас открылась корона роскошных рыжих волос, — разительный контраст ее черным бровям, — заплетенных в косы и аккуратно уложенных венком вокруг головы. Ребекка тяжело опустилась на колени рядом с умирающим разбойником. Солнечные лучи играли в ее огненных локонах. А еще солнце осветило лицо прачки, придав ему черты едва ли не святости и неземной красоты, которую я раньше почему-то не замечала.

— Быстро молись в последний раз и проси Господа простить тебе все прегрешения! — велела она разбойнику и, распахнув у него на груди колет, приставила кончик ножа к его сердцу. Положив ему на глаза широкую ладонь, она добавила:

— Через мгновение ты освободишься от всех страданий и, возможно. Всевышний проявит к тебе большее милосердие, чем ты проявлял к другим людям.

— Нет, — прохрипел умирающий и потянулся, чтобы убрать ее руку с лица. — Я… солдат… я вижу… смерть приближается!

— Как пожелаешь.

Не будучи сама солдатом, я не могла перенести подобное зрелище и закрыла глаза. И все же я расслышала звук, сорвавшийся с губ Ребекки, когда она вогнала нож в грудь умирающему. Услышала я и предсмертный стон разбойника. Я дождалась, когда станет тихо, и только тогда осмелилась открыть глаза.

К этому моменту грабитель уже лежал неподвижно, а Ребекка вытирала лезвие ножа о землю. Затем она перекрестилась, тяжко вздохнула и, встав с земли, протянула нож моему товарищу.

— У нас нет времени, чтобы, как подобает, предать его земле. Отнесите его в лес и быстро возвращайтесь обратно. А еще, если мы хотим ехать дальше, нам нужно убрать с дороги бревно.

Мы, как было велено, оттащили мертвеца в лес. Когда я захотела накрыть бездыханное тело ветками, Тито жестом меня остановил.

— Подожди, нам понадобится вот это, — пояснил он.

Не обращая внимания на следы крови и мочи, которыми была запятнана одежда мертвеца, Тито потянул его за поясной ремень и снял с него увесистый кошелек. Кроме того, я заметила, что он прихватил мешок, из которого торчало несколько стрел, грубо изготовленных, но ничуть не менее смертоносных. Я кивнула в знак согласия, — мы только что извлекли для себя урок, что путешествовать без оружия крайне опасно, — и подождала, пока Тито быстро ощупал колет бездыханного разбойника в поисках еще какого-нибудь оружия.

Ничего не найдя, он кивнул мне в ответ, и мы направились обратно к дороге. Правда, перед тем, как уйти, я ненадолго задержалась, чтобы набросить на неподвижное тело несколько веток, и, быстро пробормотав молитву о спасении жестокой души покойного грабителя, поспешила вслед за Тито.

Когда я догнала его, он уже подобрал лежавший на дороге арбалет и, сняв с оружия приставной железный рычаг, прицепил его к своему поясному ремню. Наступив ногой на стремя арбалета, Тито не без усилия зарядил его новой стрелой, затем положил в повозку и мы с ним направились к Ребекке. Та задумчиво стояла перед поваленным деревом.

— Оно не такое уж и тяжелое, если один человек смог притащить его сюда. Видите, что комель опирается на пень?

Ребекка указала на полукруглую полосу перед бревном, отчего возникало впечатление, будто через дорогу несколько раз перетаскивали что-то тяжелое.

— Он тащил ствол за хлыст.

Мы обнаружили, что ствол довольно легко убрать с дороги, если двигать им, как рычагом. Вскоре дорога была свободна, и мы приготовились занять места в повозке.

— На, бери, — со вздохом произнесла Ребекка, передавая вожжи моему другу. — С больной рукой я не могу править повозкой.

Пока Тито разглядывал кобылу, дабы убедиться, что та, сбив разбойника, не получила увечий, я помогла прачке улечься на расстеленное на дне повозки одеяло. К своей радости я заметила, что ее раненная рука больше не кровоточит. Повязка на рану была наложена так туго, будто это сделал опытный лекарь. Тем не менее, я знала, что опасность заражения по-прежнему сохраняется. Как только мы вернемся в Милан, я непременно попрошу синьора Луиджи, чтобы он дал мне то самое целебное снадобье, которое некогда опробовал на мне к моему вящему выздоровлению.

— Давай, погоняй быстрее, Тито! — велела я своему товарищу. — Только не забывай, что Ребекка ранена!

Мой друг пустил кобылу быстрым шагом, управляя повозкой с поразительной сноровкой и ловкостью. Я по возможности старалась уберечь Ребекку от самых худших ухабов, но было видно, что ей все равно больно. Когда на нашем пути попадались кочки или колдобины, наша храбрая прачка едва сдерживала стоны. Чтобы как-то отвлечь ее, я какое-то время рассказывала ей о той последней фреске, которую помогала рисовать синьору Леонардо.

— Ее образы вполне духоподъемны, — закончила я, — хотя некоторые и могут показаться необычными. Но если наш Спаситель мог ходить по воде аки посуху, то почему бы ему не парить над землей?

Немного помолчав, я вздохнула и продолжила.

— Порой бывает очень трудно примирить то, чему меня учили раньше, с тем, что я узнала от мастера. Скажу честно, мне в голову закрадываются греховные сомнения — а не насмехается ли синьор Леонардо над Господом нашим? Или, может, его разуму доступно то, что не способны узреть все остальные?

— Не волнуйся, дитя мое, — улыбнулась Ребекка. — Я в своей жизни повидала многих, и тех, кто громче всех хулит господа, и тех, кто истово верит в то, что он существует. Учись у своего мастера всему, чему только можно, но никогда не бойся отстаивать свои убеждения.

— Ребекка, где вы набрались мудрости? — выпалила я. — Вы так много знаете о мире, а ведь вы всего лишь…

Я осеклась и покраснела, понимая, что сказала бестактность. Но вместо того, чтобы обидеться, Ребекка лишь добродушно усмехнулась.

— Всего лишь прачка, — закончила она мою фразу. — Называй вещи своими именами, мальчик. Это не оскорбление, хотя кто-то мог бы подумать именно так. Но ты наверняка понял, что моя работа — это нечто большее, нежели просто стирка одежды.

Заметив мой недоуменный взгляд, Ребекка пояснила:

— Ведь я для моих клиентов даже в большей степени исповедник, чем любой священник. По их испачканному белью я могу судить, кто передо мной, обжора или пьяница, праведник или распутник, спит с чужими женщинами или с собственной женой. Но при этом я держу рот на замке. И, в отличие от многих священников, чужие секреты я буду хранить до гробовой доски.

Я задумалась над словами Ребекки, после чего посмотрела на нее с симпатией и укором одновременно.

— По правде говоря, я никогда не задумывался над такими вещами, — призналась я. — Но обещаю вам, что в будущем стану относиться к своему белью, как к открытой книге.

Ребекка снова усмехнулась и, поёрзав, приняла более удобную позу. Что касается меня, то я воспользовалась возникшей паузой, чтобы поразмыслить над моими недавними подозрениями в адрес прачки. Она смело повела себя в стычке с вооруженным грабителем и благодаря ее мужеству мы остались живы. Кроме того, Ребекка проявила милосердие к умирающему разбойнику. За все время нашего путешествия она постоянно старалась уберечь меня и Тито от беды.

Неужели эта женщина, которая столь доблестно вела себя все эти дни, ранее предала несчастную герцогиню и, по сути дела, обрекла ее на смерть? Я сказала себе — нет.

Слишком многое в словах и поступках Ребекки говорило о том, что ей можно доверять… Но если я все-таки ошибаюсь, то она самый умный и хитрый из врагов, которые часто кажутся нам добрыми и честными людьми.

«Если бы я только могла угадывать суть людей с той же легкостью, как по уверению Ребекки, понимает их она, лишь взглянув на их белье», — со вздохом подумала я.

Остальная часть пути прошла почти в полном молчании. Ребекка то проваливалась в сон, то впадала в глубокую задумчивость. Я с тревогой заметила, что ее лицо сделалось бледным, тогда как щеки горели ярким румянцем. Остатками воды я смочила ей лоб и увлажнила губы, и все это время просила Тито ехать быстрее.

Ближе к полудню я с облегчением различила вдали знакомые шпили и башни Милана и, как только мы въехали в город, попросила Тито остановиться возле портняжной мастерской синьора Луиджи.

— Какая беда привела тебя ко мне на этот раз, мой мальчик? — спросил мой знакомый и озабоченно нахмурил густые брови, увидев в нашей повозке лежащую без чувств женщину.

Не дожидаясь ответа, — ибо Луиджи слишком хорошо знал мою склонность к опасным авантюрам, чтобы чему-то удивляться, — он позвал двух учеников. Мы, четверо молодых людей, внесли Ребекку внутрь и положили на скамью… Затем, отослав учеников прочь, Луиджи быстро развязал повязку и осмотрел рану.

— Это стрела была выпущена из лука или из арбалета?

— Из арбалета. Ребекка получила ранение, доблестно защищая наши жизни, — ответила я. — Более того я пока не могу ничего сказать, но умоляю вас помочь ей.

— Понимаю, ведь я первый, к кому ты приходишь за помощью, и в то же время последний, кому ты желаешь все честно рассказать, разве не так? — беззлобно возразил Луиджи.

Исчезнув за занавесом, отделявшим мастерскую от жилой комнаты, он через мгновение появился снова, неся тазик с водой и два кувшина. Откупорив один из них, портной отмерил некоторое количество какого-то белого порошка и, высыпав его в воду, обмыл полученной смесью рану. Хотя кровотечение давно прекратилось, я увидела, что рана воспалилась и приобрела зловещий багровый оттенок.

Когда Луиджи принялся обрабатывать рану, Ребекка зашевелилась и удивленно открыла глаза.

— Где я? — спросила она и попыталась встать. Луиджи твердой рукой удержал ее.

— В моей портняжной мастерской, добрая женщина, и тебя привезли сюда эти два юноши, которые решили, что твое здоровье важнее, чем мои дела. Если ты будешь сидеть спокойно, то я займусь твоей раной, после чего с радостью отпущу тебя, чтобы заняться собственными делами.

Наконец рана была очищена от частичек грязи, и Луиджи открыл второй сосуд. Мы с Тито тут же сморщили носы, столь зловонным оказалось его содержимое. Тем временем Луиджи наложил на рану лекарство и перевязал ее чистой тряпицей. После чего сунул сосуд мне в руки.

— Проследи, чтобы этот бальзам прикладывали к ране не менее двух раз в день. Давайте ей вино с травами для снятия лихорадки. Ну, а я сделал все, что мог.

Взяв кувшин, я благодарно обняла портного.

— Большое спасибо, синьор Луиджи. Мы отвезем ее к дочери, которая будет ухаживать за ней. И как только Ребекка поправится, обещаю, что расскажу вам обо всем.

— Я поверю в это лишь тогда, когда твой учитель оплатит последние счета, — ответил портной, и глаза его блеснули добродушной усмешкой. — Рад знакомству с тобой, добрая женщина, — добавил он, наклонившись к Ребекке, — и советую на будущее держаться подальше от юного Дино, чтобы не угодить в худшую историю.

Высказав это язвительное пожелание, он открыл дверь и выпустил нас на улицу. Мы с Тито усадили прачку на повозку и поспешили в сторону замка. Теперь пришла пора озаботиться судьбой отца и несчастной герцогини. Синьор Леонардо наверняка уже возвратился из поездки и прочел записку, которую я оставила для него. Возможно, он уже придумал, как действовать дальше. Если нет, то нам придется ждать его приезда, помня каждую минуту о том, что жизнь моего отца висит на волоске.

К счастью, у ворот дежурил знакомый Ребекки, капитан стражников, так что мы въехали в замок без лишних расспросов. Сердце мое при этом стучало столь часто, как будто было готово вырваться из груди. Я устремила взгляд на жилище мастера, моля бога, чтобы мы застали его дома. Тито перехватил мой взгляд и покачал головой.

— Успокойся, Дино. Ты мечешься совсем, как наш Пио. Наберись терпения.

Я заставила взять себя в руки, хотя последние минуты нашего пути показались мне бесконечно длинными.

Не успел Тито остановить повозку, как я проворно соскочила на землю и принялась, как безумная, стучать в дверь.

— Мастер, это я, Дино! Мы с Тито вернулись! У нас важное известие!

Увы, на мой стук дверь мне никто не открыл, и тотчас стало так же страшно, как и тогда, когда я стояла на крыше замка Понтальба. Тито покачал головой и указал в направлении главной мастерской.

— Может быть, он там.

Я не стала забираться на повозку и бегом бросилась за угол. Первое, что я увидела, были четыре больших повозки перед входом в мастерскую. Дверь была открыта, и ученики, которым следовало заниматься фресками, постоянно сновали туда-сюда между мастерской и повозками.

— Дино! — услышала я чей-то голос.

Повернув голову, я увидела Витторио, стоявшего возле одной из повозок. Он помахал мне одной рукой, а второй поправил перекинутую через плечо доску.

— Наконец-то ты вернулся! — с явным облегчением воскликнул он. — Быстрее иди сюда. Мастер ждет тебя!

Ему не пришлось повторять дважды. Я влетела в мастерскую и увидела, что там ключом бьет жизнь. Давид стоял на столе и громким голосом отдавал указания всем остальным. Кто-то отпиливал деревянные бруски, кто-то раскрашивал холст, натянутый на высокие, в человеческий рост, рамы. Давид заметил меня, но был настолько занят, что даже не счел нужным поздороваться. Вместо этого он просто указал в сторону очага у дальней стены.

Хотя обычно очаг пылал довольно ярко, сегодня он напоминал адскую печь. От него исходил такой сильный жар, что я даже не осмелилась подойти ближе. Прикрыв глаза рукой, я увидела, что на очаг поставлена наковальня, а перед наковальней, стуча молотом по раскаленному докрасна клинку, стоит одинокая фигура. От ударов молота во все стороны разлетались искры. В последний раз стукнув молотом, кузнец отложил клинок в сторону и обернулся.

Моей первой мыслью было, что это в нашей мастерской объявился сам бог огня и кузнечного дела Вулкан, потому что представшее передо мной существо вряд ли было похоже на простого смертного. Обнаженный по пояс, он был лишь в черных штанах, подпоясанных широким кожаным ремнем. Туловище и руки блестели от пота. Там, где полагалось быть лицу, я увидела похожий на маску черный лик, окаймленный, словно нимбом, рыжевато-каштановыми волосами, которые, казалось, пылали столь же ярко, как и разведенный в очаге огонь. Это была жутковатая и в то же время величественная фигура, и я, на миг оцепенев, растерянно смотрела на нее.

Затем бог огня снял черную маску, и я с облегчением увидела перед собой знакомое лицо синьора Леонардо.