Грозовая обитель

Глава 22

Ленч в этот день начался торжественно; трапезу с Камиллой делили только Гортензия и Летти, сообщившая, что Бут наверху пишет картину. Чтобы закончить ее, осталось сделать только несколько мазков; Буту хотелось завершить работу, пока его не покинуло вдохновение.

— Я рада, что он снова работает, — признать Летти. — И буду счастлива, когда, наконец, картина будет написана.

В тоне тети прозвучало нечто, заставившее Камиллу пристально взглянуть на Летти.

— Почему вы мечтаете о завершении картины?

— Потому что Бут прав: я никогда ее не любила. В ней слишком много боли, почти непереносимой. Я не могу смотреть на картину и не вспоминать, как Фолли топтала меня копытами. Как она, должно быть, била и Алтею.

— Вы полагаете, что мать спешилась, как и вы? — спросила Камилла. — Значит, лошадь не выбила ее из седла?

— Поговорите о чем-нибудь другом, — резко потребовала Гортензия. — За столом можно не обсуждать подобные темы.

Они закончили ленч в молчании.

Затем, приготовив поднос с едой для Бута, Летти попросила Камиллу помочь отнести его в мастерскую.

— Он хочет показать тебе законченную картину, дорогая, — сообщила она племяннице, когда почувствовала, что та не хочет идти в студию. — Я думаю, он желает доставить тебе удовольствие.

Камилла предпочла бы никогда больше не видеть эту картину. Она испытывала по отношению к ней такие же чувства, что и Летти, но у нее не было разумных причин отказать Буту. Не могла же она все время избегать встреч с кузеном, живя с ним в одном доме.

Бут установил мольберт у северной стены комнаты, так, чтобы на него падал свет из окон. Когда они вошли в детскую, Бут уже сделал последний мазок и, прислонившись к подоконнику, окинул картину критическим взглядом.

— Мы принесли тебе поесть, дорогой, — объявила тетя Летти, Камилла поставила поднос на стол.

Бут едва взглянул на еду. Он не сводил глаз с Камиллы.

— Картина закончена, — сказал он. — Подойди сюда и скажи, что ты о ней думаешь.

Летти обняла Камиллу за плечи, и они вместе приблизились к мольберту.

Теперь, когда все детали были тщательно выписаны, ощущение жестокости сцены только усилилось. Фолли, яростно напряженная, являла собой жуткое зрелище. Уши плотно прижаты, ноздри расширены, губы искривились, обнажив ряд оскаленных зубов. Но женщина, твердой рукой сжимавшая уздечку, находилась в состоянии веселой экзальтации, с явным наслаждением укрощая вставшую на дыбы лошадь. Алтея, несомненно, одобрила бы безрассудную храбрость изображенной на картине наездницы.

Камилла, глядя на картину, не могла сказать с уверенностью, кого больше напоминало изображенное на ней лицо: ее или Алтею, — но она знала, что всплеск запечатленных художником эмоций был навеян обликом матери.

— Думаю, что я никогда так не выглядела, — призналась Камилла Буту.

— Но я, после того как видел Алтею в гневе, легко могу вообразить тебя в подобном состоянии, — ответил он.

Летти подошла еще ближе, пристально вглядываясь в картину. Грозовое небо и темная каменистая площадка под копытами лошади были изображены с мельчайшими подробностями. Ясно, что действие проходило на голой вершине Грозовой горы, неподалеку от края пропасти. Наездница на картине в ходе схватки выронила из рук хлыст, и он лежал на земле в левом углу картины.

Заметив его, Летти вздрогнула.

— Ты в последний момент изобразил на полотне хлыст Алтеи! — воскликнула она.

— Удачная деталь, не правда ли? — отозвался Бут. — Мне нужно было чем-нибудь заполнить пространство в нижнем углу картины.

— Но хлыст на горе так и не нашли, — мягко напомнила ему Летти.

Бут пожал плечами.

— Не кажется ли тебе, что ты судишь о живописи слишком… буквально? В конце концов, вся эта сцена — плод моего воображения. Я начал писать картину, не зная, что произойдет с Алтеей.

— Подожди меня здесь, Камилла, — распорядилась Летти. — Я скоро вернусь.

Она поспешно вышла из мастерской, после чего Бут улыбнулся Камилле.

— Что происходит, кузина? На вчерашней вечеринке ты явно меня избегала.

Камилле захотелось сказать: «Между нами пролегла ужасная тайна подпиленной ступеньки. Как ты ее объяснишь?"

Но она тут же вспомнила предостережение Росса и прикусила язык. Она не будет чувствовать себя в безопасности в этом доме, пока не составит завещание. А встретиться с мистером Помптоном удастся не ранее чем завтра. Пока единственной защитой является осторожность. Чем позже догадается Бут о ее подозрениях, тем лучше.

— Я занималась гостями, — спокойно пояснила она. — У меня просто не было времени для снов семьи.

— Верно. Я видел, сколько времени ты уделила миссис Ландри. Полагаю, она прожужжала тебе все уши, вспоминая о старых скандалах?

Прежде чем Камилла успела ответить, в комнату вернулась Летти, держа в руках маленький хлыст для верховой езды с выгравированными на рукоятке серебряными хризантемами. Она протянула его Буту.

— Вот он, — сказала Летти.

Бут взял хлыст, и в его глазах загорелось острое, лихорадочное возбуждение. «Вот он, момент опасности», — подумала Камилла. Ясно было, что этот хлыст многое значил для Бута.

— Где ты его взяла? — обратился он к Летти.

— Его нашла Камилла. Она может рассказать тебе, где именно.

Бут вертел хлыст в руках, изучая серебряную рукоятку и прогнившую кожаную петлю.

— Итак, где ты его нашла, кузина?

У Камиллы внезапно пересохло во рту, губы одеревенели. Бут наблюдал за ней. Летти наблюдала за Бутом, и струи болезненных подводных течений закружили комнату в водовороте возрастающего нервного возбуждения. Камилла провела кончиком языка по непослушным губам и заговорила:

— Однажды я спустилась на прибрежную косу, которая выдается в реку под Грозовой горой, и нашла хлыст в кустах.

— Словно кто-то бросил его туда, — с недоумением добавила Летти. — Но интересно, откуда его могли бросить? Ясно, что не с вершины Грозовой горы: расстояние до нее слишком велико.

— И зачем Алтея стала бы бросать его со скалы, если бы взяла с собой? — почти весело спросил Бут. — Мне очень жаль, что вам пришлось ломать голову над этой загадкой. Я могу рассказать, что произошло с хлыстом.

— Если ты знал, то почему не сообщил нам об этом раньше, дорогой? — недоумевала Летти. — Почему ничего не объяснил, когда папа искал хлыст, желая сохранить его вместе с седлом и уздечкой Алтеи?

— Потому что Алтея ударила меня этим хлыстом по лицу, и у меня не было желания рассказывать об этом всем и каждому. Я вырвал хлыст у нее из рук, она вскочила на Фолли и ускакала. А я подошел к краю лужайки над рекой и забросил этот хлыст как можно дальше. Я думал, что попал в воду. Мне не хотелось, чтобы Алтея отхлестала им кого-нибудь еще.

Летти вздохнула с облегчением, словно ждала от Бута куда более ужасного объяснения. Она взяла хлыст из рук племянника и передала его Камилле.

— Теперь можешь взять его себе, дорогая. Воспользуйся им, когда в следующий раз наденешь вещи Алтеи. Я уверена, что она не стала бы возражать.

— Я возьму его с собой сегодня вечером, — заявила Камилла. — В последнее время мне было некогда кататься верхом, но я давно хотела осмотреть удивительные руины на дальнем холме, напоминающие развалины старинного замка.

— Отличная идея, — поддержала ее Летти. — Бут, дорогой, твой ленч совсем остынет.

— Ты права насчет руин, — подтвердил Бут. — Это и в самом деле развалины замка. Несколько богатых семейств, поселившихся на Гудзоне много лет назад, решили придать реке облик Рейна. Они возвели дорогостоящие живописные развалины, но вскоре охладели к своей затее. Помню, я еще был маленьким мальчиком, когда мы использовали замок Давдер для выездов на пикник, не так ли, тетя Летти? Оттуда открывается неплохой вид.

Он полностью переключился на еду, и Камилла, подмигнув Летти, выскользнула из комнаты. Ее охватило острое желание поскорее оседлать Файерфлай и поскакать на ней по холмам. Она будет в большей безопасности вне стен этого дома. После обеда сможет до вечера ездить на лошади и осматривать руины. Затем ей останется только поужинать, убить вечер и скоротать ночь. Она запрется у себя в комнате, возможно, даже попросит тетю Летти опять переночевать у нее. А наутро отправится в Уэстклифф, в офис мистера Помптона, и дождется его появления. После утреннего разговора с Россом в ней окрепла жажда деятельности. У нее больше не было колебаний, она знала, как поступить. Увидев на законченной картине девушку на лошади, Камилла — по неясной для нее причине — поняла, что должна бороться за свою жизнь. Она должна действовать решительно и, главное, быстро, пока Бут не подозревает о ее намерениях.

Хлыст для верховой езды лежал там, куда она его бросила, — на кровати, — и, надевая серую амазонку Алтеи, Камилла время от времени поглядывала на него. Объяснение Бута было гладким, логичным и внешне убедительным, но Камилла ему не поверила. Он мог одурачить Летти, любившую его, как сына, но не мог провести свою кузину. Рассказанная им история о том, как хлыст оказался в кустах, была ложью. Об этом свидетельствовала его экзальтация, самоуверенность, с какой он рассчитывал пройти по острию ножа, оставшись целым и невредимым.

И все же, хотя внутренний голос подсказывал ей, что Бут скрывает правду, Камилла понятия не имела, в чем именно она состояла. Почему он в последний момент изобразил хлыст на своей картине, если на самом деле Алтея не взяла его с собой в тот вечер, когда ей пришлось бороться с лошадью? Возможно, Бут поступил так преднамеренно, чтобы пощекотать себе нервы, играя с опасностью. Но не исключено, что он действовал бессознательно и хлыст всплыл в его памяти, когда он в порыве художнического ясновидения обозревал сцену во всех деталях.

Правда, Бута не было на горе, он просто не мог видеть, как вес произошло. Прибежав к Летти, он сообщил ей, что Алтея его не послушала и уехала верхом навстречу надвигавшейся грозе. Затем он оставался в Грозовой Обители, пока лошадь не вернулась домой без всадницы. После этого он поднял тревогу и послал слугу искать Алтею. Оррин Джадд поскакал на гору. Бут избрал для своих поисков другой маршрут — вдоль реки. В тот вечер он не приближался к вершине горы и никак не мог повлиять на то, что случилось с Алтеей. И конечно, не мог видеть хлыста у ее ног. В том случае, если она действительно взяла хлыст с собой; ведь он мог послужить Буту выразительной, но вымышленной художественной деталью.

Одевшись, Камилла решила зайти к Летти и постучала в дверь ее комнаты. Внутри послышалось какое-то движение, но никто не отозвался на стук, и Камилла постучала еще раз. К ее удивлению, дверь открыла Гортензия со следами слез на щеках.

— Я искала Летти, — пояснила Камилла. Гортензия смотрела на нее с нескрываемой антипатией.

— Всеми несчастьями, обрушившимися на этот дом после смерти папы, мы обязаны тебе. Почему ты никак не уедешь отсюда?

— Вы знаете, где сейчас Летти? — повторила свой вопрос Камилла.

— Не знаю и знать не хочу. Я пришла сюда, чтобы объяснить ей ситуацию, но она сбежала и покинула меня. Ищи ее сама.

На лестнице Камилла встретила Грейс, сообщившую ей, что мисс Летти только что спустилась в подвал. Камилла поспешила вниз и обнаружила, что сломанная ступенька починена. Тем не менее, она ступала по лестнице крайне осторожно. Когда Камилла появилась на пороге кладовой, Летти недоуменно подняла голову.

— Розмарин и лаванда — отличные добавки к чаю, — проговорила она, держа в руках банки с травами.

— Вам известно, что Гортензия сейчас наверху, в вашей комнате?

— Да, — подтвердила Летти. — Она недавно зашла ко мне, но я оставила ее там одну. Мне не захотелось выслушивать то, что она собиралась мне сказать.

— Обо мне?

Тетя Летти оставила этот вопрос без ответа.

— Нет смысла повторять все эти глупости. Я вижу, ты собралась покататься верхом, дорогая?

— Да. Но перед этим хочу с вами поговорить.

— И ты тоже? — вздохнула Летти. — Я спустилась сюда, чтобы обрести покой.

Камилла и сама не знала, собиралась ли она сообщить Летти, что хочет завтра попросить мистера Помптона составить завещание. Тетю Летти трудно заподозрить в корыстолюбии, а ее совет мог пригодиться, если бы она не пребывала сейчас в уклончивом и смутном состоянии духа. Но прежде всего Камилле нужно было выяснить кое-что о вещах, не требовавших деликатного подхода.

— Я думаю, вы должны знать, — начала она, — что ступенька, из-за которой я вчера едва не расшиблась насмерть, была подпилена преднамеренно. Я бы вам это продемонстрировала, если бы ее не починили так быстро. Древесина вовсе не прогнила. Ступенька не могла провалиться сама собой.

— Ты хочешь сказать, что кто-то подстроил для тебя западню? — Руки Летти продолжали делать свою работу; на Камиллу она не смотрела. — Но с какой целью? И кто мог это сделать?

— Да, уверена, что кто-то хотел загнать меня в ловушку. Но не думаю, что вы принимали участие в этом покушении, тетя Летти. Кажется. Гортензия тут тоже ни при чем. Подобную западню мог подготовить только мужчина.

Летти, наконец, взглянула на племянницу, и на ее щеках проступили красные пятна.

— Ты выдвигаешь очень серьезные обвинения, не имея доказательств.

— Вы правы, доказательства уничтожены, — согласилась Камилла. — Но я знаю, что мне это не приснилось.

— Я тебе не верю, — заявила Летти дрожащим голосом.

— Тогда поговорим о хлысте. Я поняла, что обеспокоило вас, когда вы увидели его на картине Бута. Вам показалось странным, почему он предстал перед мысленным взором художника именно в этом месте. Я тоже об этом подумала. Вот почему вы принесли хлыст и показали его Буту, не так ли?

Летти резко качнула головой. В ее поведении не осталось и следа присущей ей мягкости.

— Я не собираюсь выслушивать твои инсинуации, Камилла. С тех пор как Бут появился в этом доме, все были против него. Никто, кроме меня, не любил и не понимал его. Я не ожидала, что и ты войдешь в число его врагов. Конечно, он… не такой, как все. Возможно, Бут несколько эксцентричен. Но такое часто бывает с одаренными людьми.

— Значит, вы не верите, что Бут покушался на мою жизнь? Или, возможно, на жизнь моей матери?

В кладовой воцарилось молчание. Казалось, негодование мешало Летти говорить. Она только яростно мотала головой, решительно отвергая обвинения племянницы.

— Очень хорошо, — сказала Камилла. — Я просто хотела прояснить вашу позицию, тетя Летти. А теперь отправляюсь на прогулку.

Поднявшись к себе, Камилла почувствовала себя разбитой и глубоко опечаленной. Она знала, какое решение примет тетя Летти, если ей придется выбирать между безопасностью племянницы и Бута. Летти не заслуживала большего доверия, чем Гортензия и сам Бут. В Грозовой Обители все против нее, и так будет всегда. И ради этого скопища зла она должна пожертвовать своей любовью?

Камилла вышла из дома, приоткрыв тяжелую переднюю дверь, и стала спускаться с крыльца. Услышав за спиной голос Летти, она обернулась. Тетя стояла на крыльце, с трудом переводя дух: по-видимому, она второпях взбежала по подвальной лестнице.

— Отложи поездку верхом, дорогая, — попросила она. — Собирается гроза.

Камилла посмотрела на небо. Оно было ясным и голубым. Далекие облака, с утра висевшие у горизонта, казались совершенно неподвижными. Камилла перевела взгляд на деревья сада: на них не шелохнулся ни один листок.

— Не вижу никаких признаков грозы, — возразила Камилла.

Она уже готова была направиться к конюшне, но Летти, сбежав по ступенькам, схватила ее за руку.

— Пожалуйста, дорогая. Ты должна поверить мне. У меня такое чувство, что ты подвергнешь свою жизнь ужасной опасности, если поедешь сегодня верхом.

— Несколько минут назад вы одобрили мои намерения, — напомнила ей Камилла. — Что заставило вас передумать?

— Я… я не знаю. — Летти и в самом деле выглядела растерянной. — Я никогда не понимала, откуда берутся мои предчувствия. Но мне известно, что необходимо к ним прислушиваться. Я не доверяю твоей новой лошади. Ты знаешь, что я с самого начала выступала против приобретения этой кобылы. Так же, как и Росс Грейнджер.

— Но я доказала, что вы оба не правы, — отбивалась Камилла. — Мы с Файерфлай прекрасно понимаем друг друга. Я чувствую себя с ней в большей безопасности, чем… в этом доме.

Летти попятилась назад, словно Камилла ее ударила. Затем повернулась и вошла в дом, понурая, хрупкая фигурка со скрюченной рукой, прижатой к телу. Охваченная странным чувством, в котором смешивалось раздражение и симпатия, Камилла направилась к конюшне. Ей больше нечего было сказать Летти.