Хаос звезд

Глава 3

Амон-Ра правил над всеми другими величественными и наиболее могущественными Богами.

Но кто-то должен был воссесть на трон Бога — короля Египта, где царили война и каннибализм.

Страна нуждалась в мире. Осирису было уготовано место Бога — короля Египта, с Исидой под боком (которая до сих пор не уставала говорить о том, какими сказочными были её наряды в ту эпоху). Вместе они обучали людей правильно поклоняться и провели их в эпоху беспрецедентного порядка. Вероятно, им следовало бы больше переживать о том, как брат Осириса — Сет, бог хаоса, будет чувствовать себя после такого поворота событий.

Я дрожу от чрезмерного кондиционирования в аэропорту Сан-Диего. Всё вокруг блестящее, гладкое и холодное, белое и хромированное, и выглядит безжизненным. Сверкают неоновые вывески о продаже еды, от запаха которой мой желудок выворачивается наизнанку, пока я пересекаю огромный зал и ищу выход. На несколько секунд я сильно хочу оказаться в одной из моих редких поездок на уличный рынок недалеко от дома: в пыли, тепле и кричащем хаосе. Там ощущается энергия города как живого существа. Цвета, звуки, всё как одно сердцебиение, как искусство. А в этом городе ощущаются деньги.

Надеюсь, это не единственное, что можно сказать про Америку.

Но я не хочу возвращаться в Египет, ни за что. Я просто невероятно устала. Я совсем не спала во время перелётов и сейчас на грани помешательства от истощения.

Я рада находиться здесь. Взволнованна. У Америки нет культуры. Здесь не чувствуется вес истории, даже вековой, которая бы тянула людей. Ты можешь быть кем или чем угодно; генеалогия, история и религия настолько же мимолётны и неважны, как последний тренд в стиле, который уходит так же быстро, как появляется.

У Америки нет корней. Ничто здесь не длится долго. Сюда-то я и впишусь.

По моим рукам бегут мурашки, и я жалею, что вместо багажа не взяла с собой мамину сумку. В сумке у неё всегда есть именно то, что кому-либо может вдруг понадобиться: перекус, или кофта, или тампон, или противоядие, и так далее, и тому подобное.

Я захожу за угол, и передо мной открывается аэропорт: эскалаторы, ведущие на нижний уровень с выдачей багажа и огромные окна, за которыми видна только тёмная ночь. Я спускаюсь вниз и оглядываюсь по сторонам, а вот и он.

Волосы Сириуса великолепные, блестящие чёрные, очень коротко постриженные. У него мой строгий прямой нос, правда, он также носит очки поверх тёмных глаз. Вы никогда не поверите, что ему тридцать шесть. Он выглядит на двадцать пять, и то с натяжкой. Моё сердце подпрыгивает от счастья и восторга, от того, что у меня появляется что-то знакомое в этом странном новом месте. Он видит меня, ухмыляется и машет свободной рукой.

Тогда-то я и замечаю, что своей другой рукой он обнимает красивую чёрнокожую женщину, голова которой в диких мелких кудряшках и платье без рукавов. У неё огромный-преогромный беременный живот.

Грёбаный потоп, дети захватывают мир.

Резкая боль от предательства обжигает изнутри, и у меня не получается скрыть хмурую гримасу. О чём только Сириус думает? Вот такой он видит свою свободную и независимую жизнь?

И он даже не сказал мне! Ни единого упоминания о девушке, и тем более, о ребёнке.

Я стираю с лица недовольство и натягиваю улыбку ко времени, когда достигаю самого низа, но внутри меня всю колотит. Здесь нет ничего из того, на что я рассчитывала.

— Сестрёнка! — Сириус поднимает меня и кружит в объятиях, хоть я и почти с него ростом.

Улыбаюсь, несмотря на гнев, в шоке от контакта с человеком больше, чем от чего-либо ещё. Я и правда, не могу вспомнить, когда в последний раз кто-либо обнимал меня. Моя мать годами этого не делала. Странные ощущения. Приятные ощущения.

— Айседора, это Дина — моя жена. — Он ухмыляется от распирающей его гордости, когда возвращает меня на землю и смотрит на неё. Она улыбается, всё её лицо сияет, и к ещё большему моему шоку, принимает меня в неловкие, заполненные животом объятия, они не такие приятные. Её голова едва достаёт до моих плеч. Я не знаю, куда класть руки или что делать, или почему эта женщина, о существовании которой я даже не подозревала, вдруг обнимает меня.

— Я так рада встрече с тобой, Айседора! Сириус так много рассказывал о тебе. И я всегда расстраивалась из-за того, что не могла познакомиться с его семьёй. Теперь я так счастлива, ведь ты смогла приехать к нам!

Я фальшиво улыбаюсь, кидая взгляд на Сириуса в поисках поддержки. Насколько много он ей рассказал?

Он подмигивает.

— Дина знает всё о том, насколько религиозна наша семья и что она не может покинуть Египет, поэтому для тебя же лучше, что ты оказалась здесь прежде, чем поступишь в американский университет через пару лет.

Я выдыхаю.

— Ага. Весь этот задвиг на религии. Богов явно переоценивают.

Дина смеётся и берёт меня за руку.

— Да, я в восторге. У меня никогда не было сестры, которую мне всегда хотелось. К тому же, Сириус говорил мне, что ты декоратор интерьеров.

— Дизайнер, — поправляю я прежде, чем понимаю, как грубо это звучит. — В смысле, я отношусь к этому как, к своего рода, искусству. — Мои идеи в доме стали моим спасением за последние пару лет. Думаю, это именно то, чем я хочу заниматься по жизни. Брать чистые стены и делать их красивыми. Создавать что-то в том месте, где ничего до этого не было, где я смогу контролировать каждую деталь.

— Точно! Так здорово. И я приношу извинения, потому что собираюсь немедленно привлечь тебя к работе, в расплату за проживание. Наш дом отчаянно нуждается в руке дизайнера. — Она тепло улыбается, и я думаю, что она мне понравится. Как только я выясню, какого хрена Сириус вообще женился и не сказал мне об этом ни слова.

Мы пробираемся сквозь толпу людей к месту выдачи багажа. Дина поражается моему безупречному английскому без акцента. Она ещё не слышала мой африканский — вообще полный отпад. Теперь я знаю, что она работает столичным адвокатом, и они женаты уже два года. Я ударяю Сириуса тайком в голень, когда он говорит об этом, в качестве наказания за то, что он большой жирный врун и скрывал всё от меня. Почему он так поступил?

— Так печально, что твои родители не смогли приехать на свадьбу, раз не могут покинуть Египет. — Дина сочувственно качает головой, и я киваю, полагая, будто Сириус посвятит меня в неважно насколько сильно придуманную им легенду, чтобы объяснить особенности нашей семьи.

Ему просто следовало сказать ей, что они все мертвы, хотя в случае с нашим отцом, фактически — это правда.

Лента начинает крутиться, и выискивание моего багажа спасает меня от продолжения разговора. Когда спускаются первые несколько чемоданов, внутри меня всё падает. Они все чёрные.

И среднего размера. И выглядят в точности, как мои. Я отматываю назад запись памяти до моего последнего дня с мамой, когда мы выбирали сумку для вещей. Она предложила не брать чёрную, потому что та будет выглядеть как у всех. Я проигнорировала её замечание, ведь она никогда не летала на самолете.

Откуда она всё знает?

Откуда она всегда всё знает?

После того, как вытягиваю не меньше, чем четыре неправильных чемодана, я наконец-то, нахожу свой. Сириус хватает его, и мы направляемся на улицу. Стемнело, мой желудок не может успокоиться от всех изменений и поразительных откровений. Воздух прохладный, более влажный, чем тот, к которому я привыкла. Я ощущаю его своей кожей, чувствую, как он ползёт по мне и мне это не нравится. Я с надеждой смотрю в небо, мне нужно увидеть мои звёзды.

— Облачно, — говорю я, мой голос звучит слабо и грустно.

— Хмурый июнь, — отвечает Дина. — В Сан-Диего круглый год стоит потрясающая погода, но в июне почти всегда облачно. Зато пляжи не такие переполненные.

Я киваю, мне наплевать на пляжи, мы находим крошечный «Мини Купер» Сириуса. Машина голубого цвета, старая, но в прекрасном состоянии. Она мне нравится. Я бы покрасила её в вишневый цвет и добавила спортивные полосы. Даже несмотря на то, что он обкатал флотилию из лимузинов и такси, я ощущаю прилив счастья от того, что мой брат водит её.

— Прости, здесь мало места, — говорит он, открывая багажник, чтобы впихнуть туда мой чемодан.

— Бедный Сириус, — говорит Дина, её губы растягиваются в улыбке. — Ему всё-таки придётся попрощаться со своей крошкой, раз у нас будет ребёнок.

— Я всё равно говорю, мы поместимся.

— Не представляю, как обращаться с сиденьем для ребёнка в двухдверной машине. Сириус тяжело вздыхает, открывает пассажирскую дверь и откидывает сиденье вперёд, чтобы я могла забраться назад.

— Хочешь машину, Айседора?

Я нервно смеюсь, пока пристёгиваю ремень безопасности и пытаюсь разместить свои длинные ноги так, чтобы они не упирались в водительское кресло.

— Эм… можно сказать, я и не ездила в машинах. Я не совсем уверена, как ими управлять.

— Можно всё уладить. А пока, у Дины есть велосипед, который стоит без дела.

— Спасибо. — Я и на велосипеде не умею ездить, но он представляет меньшую угрозу для жизни невинных прохожих.

Он заводит машину, но задерживается, для того, чтобы взять руку Дины и притянуть к своим губам в неожиданно интимном и нежном поцелуе.

Я смотрю в окно и чувствую себя не в своей тарелке. Не так я себе всё представляла. Я не ощущаю себя свободной, меня всё расстраивает и раздражает, всё кажется неуместным. У Сириуса не должно было быть своей семьи. Я собиралась быть его семьёй. Вместо этого я снова становлюсь сноской к чьей-то истории.

У меня всё будет хорошо. У меня всегда всё хорошо. Но я разочарована. Теперь рядом со мной нет даже Ориона, который заботился бы обо мне.

Полнейшая пустота надо мной отправляет меня в сиюминутную панику. Я в другом кошмаре.

Нет. В доме Сириуса. Я так устала, когда мы приезжаем сюда вечером, что единственное дело, на которое хватает моих сил, прежде чем упасть в постель — это снять ботинки.

Грёбаный потоп, потолок такой белый! Я откидываю тяжёлое одеяло, и меня встречает прохлада, витающая в воздухе. Очевидно, Южная Калифорния не такая тёплая, как я думала. Я провожу ладонями вдоль рук, они кажутся мне влажными, но они просто холодные. Дрожа, я заворачиваюсь в мягкое синее покрывало, висящее по краям кровати. Мои голые ноги выглядывают из-под краешка одеяла, но этого достаточно.

Сириус и Дина живут в районе под названием «Оушен Бич» или «Пасифик Бич», и, как я подозреваю, любой другой район здесь может иметь подобное название. Тут куча домов, построенных внутри гор, а их дом — огромная серая неразбериха, беспорядочно выстроенная из дерева, вместо обычного дома.

Всё, конечно, приятно, но совершенно не продуманно с точки зрения дизайна; всё белое и бежевое, и у меня уже кружится голова от такого потенциала. Я думаю, здесь могла бы быть пляжная комната. Тёмные деревянные полы я трогать не стала бы, они идеальные, но мне хочется маленький ковёр цвета зелёных водорослей, бледно-желтые стены и светлый потолок цвета морской волны.

Все акценты должны быть сделаны из стекла. Я протрясу все местные магазины на наличие мастеров по стеклу, наверняка, у них здесь такие есть. Вазы из выдувного стекла или, в идеале, что-нибудь из абстрактного искусства, что будет смотреться как ламинария. Может быть, картина или две в темно-синей и зеленой палитрах. Постельное бельё я оставлю белым, но с кучкой светлых кораллово-оранжевых подушек.

Уж я точно стану работать за жильё. Мои ноги сильнее пружинят, перемещаясь по холодному деревянному полу. Больше не позволю никакой меланхолии, как вчера, сегодняшний день — мой.

Завтрашний день — мой. Каждый день, начиная с этого момента, до самой смерти. Мой.

— Что значит, «у тебя есть работа»? — Я в ужасе смотрю на Сириуса.

Он хватается за газету перед ним, как за щит. Когда я вхожу и вижу его сидящим за (ужасным, просто кошмарным кленовым) столом (вместе со стульями эпохи королевы Анны), читающим газету, сходство с нашим отцом просто невероятное. Разве что Сириус не выглядит как мумия. Тем не менее, кратковременный всплеск любви, который я испытывала к нему, полностью исчезает.

— Я думал, она говорила тебе. — Он снимает очки и трёт переносицу. — Когда она спрашивала, возможно ли тебе остановиться у меня, то установила некоторые правила.

— Её здесь нет. Она не может контролировать мою жизнь.

— Айседора. Сядь и выслушай, хорошо?

Я плюхаюсь на стул напротив него и выдыхаю. Мне не стоит кричать на него. Наша мать не понимает, что даже её божественное влияние не простирается от Египта до Сан-Диего. И это не его вина.

— Ладно, ударь меня. А что Королева Небес думает насчёт того, что мне следует сделать?

— Блинчики! — Говорит Дина и медленно вплывает в столовую. Её волосы кажутся утром ещё более дикими, кудри повсюду, и всё в ней, кажется, будто подражает им: она полна движений, и света, и энергии. Если бы в её животе не было этого существа, и если бы она не украла у меня моего брата, я бы считала её потрясной.

Я пинаю Сириуса под столом.

— Надеюсь, всех устраивает. — Дина ставит тарелку на стол и садится с неловким «уф» . — Но не привыкайте. В будни меня не будет до семи, и вы будете всё делать сами.

Я никогда раньше не ела блины. Я жду, наблюдая за тем, как Дина оформляет свои, мой желудок бурчит. Это не та здоровая и основополагающая пища, на которой настаивает мама. Я подцепляю золотистый блинчик и плюхаю его к себе на тарелку, затем поливаю сиропом. Я чую их — чистый сахар и искусственные ароматизаторы. Моя мать говорит, что если не можешь определить все ингредиенты, они не должно попасть в твой желудок.

Я говорю.

— Сахар, й-и-ха!

Здесь всё тоже выкрашено в белый цвет, снова ещё немного белого. Проёмы в стене позволяют видеть кухню. Они мне нравятся. Но я хочу вырезать их сверху, чтобы они стали арками, а не прямоугольниками. Я не думаю, что строгий стиль и модерн подходят для Дины и Сириуса. Им нужен тёплый и мягкий дом, который станет красивым и безопасным, и немного эксцентричным.

Кухня неплохо оборудована, симпатичные тёмные гранитные столешницы. Я хочу нейтральные бледно-зеленые плитки в качестве кухонного фартука на стену, между столешницами и верхними шкафами, которые следует покрасить в вишнёвый или белый цвет. Я думаю — белый, только после того, как мы избавимся от белого в остальном. Мы пройдём по магазинам в поисках ручек и поменяем их на всех шкафах, оловянные или темно-серебристые.

— Ты много работаешь? — Спрашиваю я Дину ртом, полным липкой сладости. Чувствую, как она покрывает моё горло, цепляясь за него, и вообще-то всё несколько чересчур, но я держусь стойко, решительно настраиваясь насладиться едой, которую мама бы не одобрила.

Дина кивает.

— Не так много, как я могла бы, если бы работала в фирме, но дел у меня достаточно.

Я понятия не имею насчёт того, чем занимается столичный адвокат, но звучит круто. И очень… по-рабочему. Не удивительно, что Сириус держал её в секрете. Моя мама всегда вся в работе, но целиком и полностью против замужних женщин в составе рабочей силы. Она бы никогда не одобрила выбор Сириуса, если бы знала, что у Дины есть работа, и она не идеальная домохозяйка.

— Классно. Так что там про работу? — Я тыкаю вилкой в сторону Сириуса. Стоит всё выяснить.

— А, точно. Мама одолжила местному музею кучу вещей к новой выставке. И велела тебе следить за тем, как там всё будет происходить.

Я прыскаю и давлюсь куском блина.

— О, чудно! Я наконец-то сбежала, так она задумала приставить меня на весь день к картинам, чтобы я пялилась на изображения их с отцом?

Сириус округляет на меня глаза, и я смотрю на Дину, которая, к счастью, набирает сообщение на своём телефоне. Фу.

— В смысле, пялилась на картины, которые она пожертвовала? Ха. Можно подумать, я соглашусь. Я хочу поговорить с тобой насчёт того, с какой комнаты я могу начать. Может быть отсюда? Мне нравится то, насколько здесь всё открыто. Что ты думаешь насчёт медленно сменяющейся палитры, которая будет включать движение почти как волна, которая ведёт глаз от входа в семейную комнату до столовой? А ещё, как сильно ты привязан к этому столу? Потому что я думаю о костре.

Сириус трясёт головой, чёрные глаза щурятся от улыбки.

— Хм, никакого огня. Но я серьёзно говорю о твоей работе.

— И я серьёзно говорю о том, что мама слетела с катушек. Её здесь нет, я не буду этого делать.

— Она предупредила, что ты так и скажешь. И она велела мне, чтобы я сказал и пожалуйста, помни, я лишь передаю её слова, потому что ты ещё несовершеннолетняя и у меня нет законных прав на опеку, если ты не будешь работать там, она всё снимет с твоего банковского счёта.

Я играю с оставшимся сиропом на тарелке, размазывая его вилкой.

— И что? Я найду настоящую работу. Я не боюсь работы. — Мне не важно, что это будет. Что бы то ни было, оно будет лучше, чем то, что хочет она.

Дина поднимает глаза от телефона и извиняюще хмурится.

— Ты не можешь получить работу, по крайней мере, легально. У тебя не тот тип визы. Хоть здесь и много работы для нелегалов, я сильно сомневаюсь, что ты хочешь каждый день стоять на углу Хоум Депот и ждать, когда тебя заберут на строительные работы.

Я хмурюсь, пытаясь придумать решение. Я довольно-таки сильная. Возможно, я могу…

— Не говори ей о таком варианте, — шепчет Сириус, жестом руки обозначая перерезанное горло.

— Если нарушить условия визы, — быстро продолжает Дина, — ты рискуешь быть навсегда вышвырнутой из страны. Плюс мы с Сириусом нарушим закон, если станем помогать тебе в поиске нелегальной работы, и что, по правде говоря, плохо отразится на моём резюме.

Я выбрасываю вперёд руки.

— Тогда как я могу работать в музее?

Сириус поводит плечами.

— Технически они не нанимают тебя. Ты будешь волонтёром. С обычным графиком работы. И обязательным посещением, которое будет записываться, и отправляться напрямую маме.

— И это единственный вариант, при котором у меня остаётся доступ хоть к каким-то деньгам.

— Прости, дитя. Мы бы помогли тебе, но…

— Нет, я не желаю… — Я хмурюсь, прослеживая взглядом текстуру деревянного стола. — Я вовсе не хочу быть чем-то вроде бремени для вас. Я пойду на эту тупую работу. — Я встаю и вижу смесь облегчения и сожаления на лице Сириуса. — И да, серьезно. Я собираюсь сжечь стол. А теперь, если вы меня извините, мне нужно подышать воздухом. — Трудно дышать, когда мамины щупальца добираются до тебя через весь мир, чтобы, в конце концов, придушить.

Я рассматривала фреску с моими родителями и бабушкой Нут, которая протянулась через всё небо. Дотронувшись, я встала на носочки, чтобы провести пальцем вдоль всей картины. Я не понимала, почему нельзя навестить её или увидеть так же, как видела множество других тётей и дядей.

Я развернулась и хотела возвратиться к себе в комнату, но врезалась в пару ног, и, посмотрев наверх, я увидела Сета. Я застыла от испуга, как и всегда.

— Привет, ребёнок, — сказал он мягким и спокойным голосом, в то время как наклонился, чтобы оказаться со мной на одном уровне глазами. Он так похож на моего отца, с одним лишь отличием, кожа Сета здоровая и загорелая, а не чёрная как у трупа — Осириса.

Я сглотнула, и, заикаясь, произнесла.

— Привет, — отчего смутилась, ведь мне уже почти девять, и я не заикалась.

— Чего грустишь? — спросил он.

Я не грустила, по крайней мере, сейчас. Теперь мне страшно. Но я ответила.

— Потому что здесь нет бабушки Нут и я не смогу её увидеть. Не понимаю, почему. — Я нахмурила брови и попыталась встать повыше, это не справедливо. — Почему ты ещё здесь, а она нет?

Сет улыбнулся.

— Ты понимаешь, только боги, которых помнят или которым поклоняются даже ненароком, достаточно сильны, чтобы остаться в телесном обличье?

Я кивнула, но не знала, что значит «ненароком».

— Тебе следует быть в курсе текущих событий, — сказал он и снова выпрямился. — Тогда ты узнаешь, почему бог хаоса до сих пор ходит по земле, и ему никогда не придётся бояться забвения. — Он улыбнулся ещё раз, и это напугало меня.

Я повернулась, чтобы побежать по коридору к маме, но вместо него увидела чистое, пустое чёрное место, и я знала, что её там не будет. Я медленно вернулась назад, прошла мимо Сета, мимо фрески, на которой было стёрто изображение моей мамы.

Так не должно быть. Всего этого не должно быть.