Хаос звезд

Глава 7

Осирис был в подземном мире, и Исида понимала, что ей нужен другой претендент на трон Бога — правителя Египта. Она представила другим Богам Гора, магически зачатого после смерти Осириса. Несмотря на молодость, он был сильным и готовым занять отцовское место. Да ещё с поддержкой такой матери, которая могла пойти на всё ради него. Нефтида тоже хотела сына.

Но Сет не разделял её желания. Поэтому, переодевшись и приняв внешность Исиды, она совратила пьяного Осириса. Так появился Анубис. И Нефтида затаилась, упросив сестру защитить их от гнева Осириса и принять Анубиса как собственного сына. Вот так Анубис стал мне сводным братом и двоюродным братом одновременно. Мыльные оперы не идут ни в какое сравнение с историей моей семьи.

Я машу Сириусу, и ещё раз машу, потом останавливаюсь и упираю руки в бока, пока он медленно проезжает по круговой дорожке и уезжает прочь. В последнее время он чересчур опекает Дину и меня, и, несмотря на то, что я ценю его участие, думаю, что ему не стоит беспокоиться насчёт меня в рабочее время. Я даже застала его вчера крутящимся неподалёку. Он заявил, что ему просто нечего делать, а денёк погожий. Но, в конце концов, он признался, что Дина прогнала его из своего офиса, потому что его присутствие вызывает у неё приступы клаустрофобии.

Я устала, у меня болит голова, и к моему счастью, сегодня у меня появляются дела здесь. Во-первых, взлом, а теперь ещё нелепое совпадение Рио с Орионом. Мой мозг кипит, и я никак не могу успокоить его. Но меня радует тот факт, что наконец-то прибыл мамин хлам для новой выставки.

Наблюдать за тем, как распаковывается куча потрескавшихся, облупившихся изображений того, как моя мать заменяет потерянное мужское достоинство отца вместе с его глиняным образцом, или кормит миниатюрных фараонов, или отравляет Бога солнца?

Это странно, но приятно.

В моём кармане вибрирует телефон, пока я спешно выхожу из-под крытой дорожки к главному входу в музей, который окружён полицейскими машинами с включёнными мигалками.

Четыре из них припаркованы на тротуаре по обе стороны от лестницы.

Грёбаный потоп! Что случилось-то? Я проскальзываю через маленький проход между двумя машинами и поднимаюсь по лестнице через три ступеньки, на своих-то шпильках. Как только я прохожу через синюю дверь, полицейский подходит ко мне и блокирует путь.

— Всё нормально, — говорит Мишель, но произносит это так, будто как раз наоборот. Её сопровождают двое полицейских, оба делают какие-то записи. — Айседора работает здесь.

— Что произошло? — Спрашиваю я, с подозрением оглядывая скопление людей в униформе.

Что они здесь делают?

— Прошлой ночью совершена попытка ограбления, — отвечает Мишель.

Если бы я только знала, что Сан-Диего такой криминальный город, то, наверное, выбрала бы вариант остаться у пожилой сестры Эссы, работающей в библиотеке Каира.

— Что они взяли? — Спрашиваю я.

— Ничего, но серьёзно пострадал водитель.

— Постойте, водитель? Напали на груз от мамы?

Она кивает.

— Сразу, как прибыл грузовик с артефактами. Один из охранников открывал заднюю дверь, когда на водителя напали. К счастью, в то время на посту было много охранников. Они вышли и грабитель сбежал.

— Это хорошо. То есть плохо, — я трясу головой. — На прошлой неделе вломились в дом моего брата. — Я замолкаю, растирая плечи от холода, который начинает меня пробирать. — Подождите, вы ведь не думаете, что эти случаи как-то связаны?

Один из полицейских рядом с ней, с добрым лицом и бритой головой, хмурится.

— У вас было что-то, имеющее отношение к данной выставке? Что-то, что связывало вас с артефактами?

— Нет. — Ну, кроме Сириуса и меня, и нашей генетической с ними связи. И моих теперь уже раздавленных амулетов. Но, очевидно, никто не станет рассматривать их как ценные, достойные кражи, объекты. — Они ничего не взяли. Полиция думает, что это был какой-то наркоман, рассчитывающий найти рецепт на сильнодействующие лекарства.

— Тогда никакой связи, видимо. В любом случае, с этого момента будьте внимательны, и если увидите что-либо странное здесь или дома, немедленно сообщите нам. — Он вручает мне визитку и уходит, когда другой офицер полиции ему машет.

Я кладу визитку в свой бумажник, а потом смотрю на Мишель.

— Как грабитель узнал, что мы ожидаем этот грузовик? — Мы даже не знали, что он приедет сегодня. Мишель позвонила мне прошлой ночью после того, как узнала время, в которое он прибудет, чтобы предупредить заранее.

— Это мы и пытаемся выяснить. На данный момент рассматривается версия, что кто бы это ни был, он хотел что-то найти.

— Кому мог понадобиться этот старый хлам?

Мишель вскидывает брови.

— Айседора, ты же должна понимать, что эта выставка бесценна, так?

Я подавляю в себе желание закатить глаза. Сложно бросить в мой дом камень так, чтобы он не задел «бесценный» артефакт.

— А водитель в порядке?

Она отводит взгляд, словно не желает отвечать на этот вопрос.

— Он в больнице.

Я сглатываю моим тут же пересохшим горлом.

— Так он будет в порядке?

— В этом пока нет уверенности. Отказывают жизненно важные органы.

— В него стреляли?

— Нет. Они полагают, что он был отравлен, но непонятно чем.

По позвоночнику бегут мурашки. Это не к добру. Всё это не к добру. Бесит то, что теперь музей кажется таким же незащищённым и уязвимым, как и дом Сириуса, и я не могу выкинуть из головы мысль, что здесь есть только одна связь, хоть она и не имеет значения — я. Но почему грабитель думает, что мы станем хранить подобные вещи в нашем доме?

Мишель качает головой, словно пытаясь стряхнуть тот же холод, что пронизывает мои руки.

— Что бы ни было, мы сегодня закрыты, может и завтра тоже.

— Я могу чем-то помочь?

— Когда мы откроемся, поможешь мне оформить большой зал, который мы переделаем в новое крыло для новой выставки. Твоя мама сказала, что ты — хороший дизайнер.

Странное тёплое чувство растекается внутри меня. Оно очень похоже на гордость. Это моя мама сказала?

— Какого чёрта здесь происходит? — Кричит Тайлер с того места, где полицейские перегораживают ей путь.

Устало махая, Мишель говорит.

— Вводи её в курс дела. Я напишу подробности и то, когда откроемся, в письме.

Я киваю, потом подхожу к Тайлер. Она позволяет мне взять себя под локоть и вывести её на улицу. Мы садимся через дорогу и смотрим на мигалки полицейских машин.

— Что ж, этого я никак не ожидала, — произносит она после того, как я ей всё выкладываю. — И это действительно вещи твоей мамы? То, что в грузовике, принадлежит ей? Откуда у людей вообще могут быть древнеегипетские артефакты?

Я пожимаю плечами, не зная, что ответить.

— Полагаю, есть откуда.

— Вы, ребят, по всей видимости, неприлично богаты. Вы, наверное, бывали в разных странах пока ты росла?

— Мы ездили в Каир время от времени, посещали города поблизости, но чаще всего, мы ездили на день к Нилу.

— Крутые машины?

— Машины вообще не было.

— Ну, может тогда частный самолёт?

— Не думаю, что мои родители вообще когда-нибудь летали куда-то. Перелёт сюда был первым за всю мою жизнь.

— О, Бога ради! Некоторым людям надо запрещать быть богатыми.

Я пожимаю плечами.

— И, очевидно, кто-то может убить, чтобы стать богатым. — Я снова смотрю на двери. Сегодня здание, возвышающееся над нами, кажется довольно зловещим. Кто ещё караулит его, в ожидании?

Может, они до сих пор где-то здесь? Может, они следят и за мной?

— Да уж, водителю хреново теперь. Что ж, буду думать о нём, всё равно не работаем. — Она вытаскивает свой телефон и строчит сообщение, пока я откидываюсь на спину и позволяю солнцу играть на моём лице. Облака сегодня маленькие, удивительно, что небо не полностью затянуто ими.

Я скучаю по сухой жаре. Я скучаю по тому, как чувствую воздух, когда вдыхаю его, подобно тому, как ландшафт делает тебя частью себя, впуская с каждым новым вдохом.

Сириус сказал мне, что осенью приходят падающие ветра Санта-Ана, напоминающие ветер в пустыни. Это его любимое время в году. Не могу дождаться.

Я смотрю на Тайлер.

— Хочешь, поедем домой к брату? У него есть… телевизор. И бассейн.

Тайлер встаёт, предлагая мне свою руку.

— Да, я очень хочу поехать. Но сегодня Скотт у Рио дома. Что-то насчёт видеоигр. Моя машина вот тут.

Она уже идёт, а я сомневаюсь и стою на ступеньках.

— Знаешь, думаю… Лучше пойду домой. — Я нервничаю и мысль о том, что снова увижу Рио, не обещает изменений к лучшему.

— Почему? У нас выходной!

— Я вспомнила, что должна помочь жене мужа с перепланировкой. — Дина хочет, чтобы я сделала им детскую комнату. От работы с пастелью мне хочется задушить себя бледно-розовыми шторами, но она говорит, что у неё есть и другие идеи. Вообще-то, мы собирались обсудить план сегодня вечером, так как она будет весь день на работе. Впрочем, Тайлер не обязательно знать об этом.

— Ага, но она не может рассчитывать на тебя сегодня, раз ты на работе! Так что ты ничего не пропускаешь, все думают, что ты в музее.

Я ругаюсь про себя. Она не должна догадаться до этого. Я не могу признаться, что просто не хочу видеть Рио. Это было бы слишком странно. А ещё более странно, что я не могу перестать думать, что это странно. И его имя не должно иметь значение. Не должно.

Всё же имеет.

— Можешь просто подвезти меня домой, пожалуйста!

Она вздыхает.

— Конечно. Но я этому не рада.

Тайлер уезжает после того, как берёт с меня обещание позвонить, если я закончу раньше. Мне по-настоящему тяжело от того, что я лгу ей, поэтому я скидываю шпильки и поднимаюсь наверх в пустую комнату. Если я и в самом деле буду работать над ней, тогда это не ложь.

Комната абсолютно чистая, нет даже оконных занавесок. В голове крутятся идеи на тему горошка в стиле ретро. Большие круги на стенах, нарисованные в контрастирующих цветах. Круги, вырезанные из пенопласта и приклеенные к потолку, выкрашены в тот же цвет, но с акцентом на фактуру. Кресло-качалка с круглой спинкой и круглый пуфик.

Здесь столько всего можно сделать и мне не терпится начать работу. Поскольку я ненавижу идею траты сил на ребёнка, значит, буду получать удовольствие от этого. Что докажет Сириусу и Дине, что мне можно доверить и остальную часть их дома.

Я вытаскиваю телефон и звоню Дине.

— Привет, я дома и хочу взяться за комнату. Ты говорила, что у тебя есть папка с образцами.

— Да! Она в коробке, на которой написано «тампоны и вещи для ванной». Не хочу, чтобы Сириус её видел.

Я смеюсь, зажимая телефон между ухом и плечом. Все коробки открыты, и та, про которую она говорит — пустая.

— Ты уверена? В ней ничего нет. Что мне искать?

— Это простая чёрная папка, один из детских альбомов Сириуса. В ней много картинок с фресками и образцами древнеегипетского искусства.

Грёбаный потоп! Она хочет, чтобы я создала такую же комнату, как та, которую я сама украшала всё своё детство.

Нет. Это не гробница и не моя. Для неё я могу это сделать.

Я снова поднимаю коробку и трясу.

— Я её нигде не вижу. Все коробки открыты. Ты уверена, что Сириус никуда её не переставлял?

— Нет, я вообще запрещаю ему заходить в ту комнату, он бы не стал. В ней никого не было.

И тогда до меня доходит, и я физически ощущаю, как воспоминания ползут по моим рукам, будто кто-то наблюдает за мной. Дверь в эту комнату была открыта. Она была открыта в день вторжения. Я никогда не видела, чтобы она была открытой. Дина всегда держала её закрытой.

— Это первая комната по коридору, — говорю я мягким голосом. — Возможно, здесь был взломщик.

— Зачем кому-то брать эту папку? — Спрашивает она в растерянности.

Я не знаю ответ.

Я просыпаюсь, задыхаясь от сна, в который только что погрузилась. Каждый шум в доме кажется мне подозрительным. Слава Богу, проблема с папкой оказалась надуманной, и мы найдём её потом, в каком-нибудь неожиданном месте, но я ощущаю на себе глаза, следящие за мной. Кроме того, я не перестаю думать о том, что на водителя напали и отравили. Почему-то это пугает меня сильнее, чем, если бы его застрелили. Выстрел — это что-то безличное; стреляют только в кино.

А вот яд в моей семье воспринимается как нечто интимное.

Тёмные углы в доме кажутся мне живыми, зловещими и я чувствую, что начинаю сходить с ума. Не хочу оставаться одной. Я хочу быть с тем, с кем общение приносит мне облегчение. Я выхожу на крыльцо и достаю телефон.

— Я знала, что ты позвонишь, — говорит Тайлер, даже не здороваясь.

— Недополучила сегодня в музее суточную дозы Тайлер.

— Дефицит Тайлер может привести к летальному исходу, знаешь ли. Буду у тебя через секунду.

— Спасибо. — Я так благодарна, что даже не знаю, как выразить. Однако к дому подъезжает вовсе не маленькая «Тойота» Тайлер, а красивый грузовик Рио. Я разрываюсь между благодарностью и недовольством.

— Привет, — говорит он, выбираясь из грузовика и проходя по короткому, треснувшему тротуару к крыльцу, на котором я сижу. — Тайлер велела забрать тебя.

— Естественно. — Игнорируя его протянутую руку, я отталкиваюсь от крыльца, чтобы подняться. Рио умудряется быть на пару дюймов выше меня, хоть я и на каблуках. Хм. Я надеялась, что буду выше его. Мне, действительно, нравится быть выше людей.

Я следую за ним до грузовика.

— Ушиб ногу? — Спрашиваю я. Он немного прихрамывает, чего я раньше не замечала. Не то, что я замечаю за ним разные вещи, как например, то, как его тёмные волосы переливаются на солнце золотыми частицами, или как его плечи создают прямую крепкую линию спины. Или выраженный бугорок мозоли на среднем пальце правой руки.

— Нет, я всегда хромаю. Это у нас семейное.

Что ж, он не идеален. В смысле, физически. То есть совсем. Он совсем не идеален.

Ненавижу Тайлер.

Рио пытается усадить меня на мою сторону, но я быстро проскальзываю внутрь, прежде чем он открывает мне дверь. Он садится, и двигатель грузовика заводится очень тихо. Я хочу, чтобы он взревел. Я хочу, чтобы она так громко зарычала, чтобы я не слышала собственных мыслей.

Ненавижу то, что меня пугает место, в котором я должна чувствовать себя спокойно. Ненавижу, что теперь это распространяется и на мою работу. Ненавижу, что я настолько зациклена на себе, что мне кажется, будто всё происходящее вращается вокруг меня.

Я хочу позвонить маме.

Не буду звонить.

Рио уверенно ведёт машину, глаза смотрят на дорогу, и я смотрю, как он меняет передачи, чтобы понять принцип. Наверное, мне стоит научиться вождению.

— Ты так и не рассказала, какое у тебя хобби.

— Дизайн интерьера. — Если он засмеётся, я выпотрошу его. И даже не стану класть его внутренности в церемониальные чаши для бальзамирования. Я разбросаю их в грязь. Я выброшу их в мусорный бак.

— Так ты художник.

Ого. Что ж, неожиданно.

— Полагаю.

— Круто, в самом деле. Я бы с удовольствием как-нибудь посмотрел на твои работы.

Вновь я не готова к такому повороту. Я не знаю, что и ответить, поэтому меняю тему.

— Куда мы едем?

— Ко мне домой. Тайлер и Скотт уже там.

Я пытаюсь усмирить свою заинтригованность. Людские дома многое говорят о своих хозяевах. Даже если его дом расскажет лишь о его родителях, мне всё равно интересно.

— Как ты познакомился с Тайлер и Скоттом? Ходили в одну школу?

— Вообще-то, Тайлер я встретил прошлым летом в парке. Мы не ходили в одну школу, но они мне нравятся. Никто из них не заморачивается тем, что у меня есть стремление к уединённости, и Тайлер никогда не пытается флиртовать со мной. Скотт тоже.

Я закатываю глаза.

— Таково твоё главное требование для заведения друзей? Чтобы они на тебя не западали? От этого, обычно, в твоей жизни случаются проблемы?

Он уклончиво пожимает плечами.

— А у тебя разве не от этого?

Я хмурюсь, думая обо всех парнях, с которыми приходится пересекаться. Многие в музее пытаются познакомиться, просто мне это не интересно. Мне лишь хочется, чтобы меня поскорее оставили в покое.

После моего молчания, он улыбается.

— Большую часть времени трудно оставаться друзьями с девчонками.

О, заткнись! Он не говорит, что слишком привлекателен для дружбы с девушками. Но всё равно, вчера на пляже был высокий процент пляжных красоток, сидящих слишком близко к нам или неустанно фланирующих мимо. И он ни разу не взглянул на них. Я фыркаю.

— Ты — бедненький красавчик. Если бы только ты был уродлив, тогда девушки не стали бы бросаться на тебя каждый раз. Хочешь, сломаю твой идеальный нос, если это сделает твою жизнь проще?

Он приподнимает брови, будто рассматривая этот вариант, потом вертит головой.

— Думаю, мама расстроится, — говорит он, наконец, в его голосе слышится неподдельная нотка сожаления.

— Тогда, может, в другой раз. — Что, если он и в самом деле попросит меня так сделать? Мне становится смешно. Могу себе представить — делаю попытку и промазываю мимо его носа. Вообще-то, я — не жестокий человек, несмотря на то, что перед сном мне всегда читали истории о войне, соперничестве и убийствах. Меня, правда, воспитывали и на историях о сексе, только мне они тоже по барабану.

Мы съезжаем с главной дороги, проезжаем через районы, казавшиеся знакомыми, хоть я и не помню почему. Отсюда я могу видеть блеск океана, и вот мы останавливаемся на подъезде к дому.

Этот дом я уже знаю.

О, только не это! В голове проносится моя вчерашняя издёвка. Ну, конечно. Конечно же, это рядом с его домом мы вчера припарковались, когда шли на пляж.

— Твой? — Спрашиваю я, и мой голос звучит как жалкий писк.

Он кивает, улыбка раскрывает его полные губы. Я борюсь со стыдом, сжигающим моё лицо.

Да, мои комментарии были грубыми, но Рио следовало бы сказать мне, что это его дом, вместо того, чтобы позволять мне выглядеть, как идиотке.

Мы выходим из грузовика и взбираемся по широким ступеням. Рио толкает одну из массивных резных белых дверей, и она открывается. Похоже на то, что мы попадаем в древнегреческий музей. Пол мраморный, чёрная плитка с узором окаймляет пространство прихожей.

На самом обозримом месте, на пьедестале, установлен женский бюст, чистейший образец красоты. Почти смехотворно и не к месту на стене висит единственная огромная фотография в рамке с улыбающимся, пухлым розовощёким мальчиком, измазанным в торте.

— Мои родители очень серьёзно принимают наше наследие, — говорит он. Его лицо серьёзное, но его глаза мерцают, когда он смотрит на меня в ожидании моей реакции.

— Правда? Не знаю. А так — не особо заметно.

Он смеётся, оценивая мой подкол, и я расслабляюсь, раз он относится к этому с юмором.

— Плитка впечатляет, — говорю я, заглаживая вину за ту издёвку и потому, что это правда. Пол выглядит потрясающе.

Тайлер высовывает голову из-за угла коридора.

— Вот и ты! У тебя всё хорошо, Айседора? По телефону ты казалась напуганной.

Я пренебрежительно машу рукой.

— Всё прекрасно. — Нет никакого бугимена. Переживу.

— Хорошо! Я рада, что ты пришла. Пошли, — говорит она. Мы идём за ней по коридору, обшитому тёмными панелями. Пол в нём выложен той же мраморной плиткой, но покрыт сверху дорогим ковром с орнаментом.

Меня доводят до ТВ-зала, и Тайлер сбегает, чтобы воспользоваться ванной комнатой.

Кажется, что здесь кто-то отставил формальность остальных комнат в доме, на стене преобладают постеры из фильмов, а одну из стен занимает самый большой телевизор, который мне доводилось видеть. Противоположная стена представляет собой набитый до отказа бар.

Я не стала бы здесь много менять. Постеры из фильмов смотрелись прикольно. Хотя, я бы использовала для них рамку с высокими краями и подсветку. Поменяла бы диван в форме буквы «Г» на комплект из длинного дивана и кресел, как в кинотеатре. Тяжёлые шторы лучше бы заслоняли дневной свет, а эти белые жалюзи выглядят неуместно. Перекрасила бы бежевые стены в тусклый золотой цвет, оставила бы плинтуса с их насыщенным вишневым цветом, и повесила бы бордовые вельветовые шторы, чтобы закрыть не только это широкое окно, но и всю стену. Отделила бы развлекательную часть комнаты, подняв на ступеньку или две. И ещё поставила бы над баром аппарат для приготовления поп-корна, тогда аромат в комнате дополнил бы нужную атмосферу. Но меня никто об этом не просит.

Нереально жирная белая кошка персидской породы пробирается в комнату. Продолжая размышлять над тем, что тут изменить, я опускаюсь на колени и чешу её за ушками, пока она трётся об мои ноги и мурлыкает, как мотоцикл.

— Ого!

— Ого, что? — Спрашиваю я. Рио смотрит на кошку в изумлении.

— Гера никого не любит.

— Аа, — я смотрю на неё. Пронзительные умные глаза изучают меня с чем-то вроде игривого поклонения, словно мы на одной волне. Кошки почитаются в Древнем Египте почти как божества и тому есть причины. Собаки могут быть преданными, но кошки всегда умны. Эта, наверное, признала нашу с ней связь. Можно увезти кошку из Египта, но нельзя увезти Египет из кошки. Ух ты, мне следует вышить это на подушке или где-нибудь ещё.

Это напоминает мне о Юбести и моей боли. После неё я всегда запрещала родителям заводить другое домашнее животное. Это была бы очередная вещь, которую я бы полюбила и потеряла. Я осторожно прогоняю ногой кошку Рио. Она укоризненно мяукает и медленно выходит из комнаты.

Рио следит за тем, как она уходит, его глаза сужаются, а потом он качает головой.

— Чего-нибудь хочешь? — Спрашивает он Скотта, который поглощён видеоигрой. Она занимает так много места на экране, что я даже не знаю, как он умудряется за всем следить.

— Не, ничего.

— Колу, Айседора?

— Да, пожалуйста.

Он вытаскивает холодную банку из скрытого в баре холодильника и передаёт мне.

— Итак.

— Итак?

— Вход в дом хуже некуда, но что бы ты сделала с этой комнатой?

— Почему ты решил, что я бы что-то в ней сделала?

Его ямочка вновь показывается.

— Ты разглядывала жалюзи.

— Комната классная! Правда. Но… — Мой рот изгибается в вынужденной улыбке. Я подробно описываю ему свои планы, и Рио кивает, следуя за моим пальцем, когда я показываю на то, что должно уйти и то, что может остаться.

— … И мне нравится потолочное освещение, только вот оно не подходит для этой комнаты.

Сюда не подходит ни одна лампа, зато нужны встроенные в потолок светильники по краям комнаты и пульт для регулирования яркости.

— Пожалуй, моей маме стоит поговорить с тобой, — произносит он, раздумывая над тем, куда можно поставить аппарат для поп-корна.

— А она дома? — Скотт выпрямляется, неожиданно вовлёкаясь в разговор.

— Не думаю.

— Вот чёрт.

— Накрылись твои планы на соблазнение Диди? — Спрашивает Тайлер, входя в комнату и садясь рядом со Скоттом.

— Да, грустно.

— Постой, что ты хочешь сделать с его мамой? — Фу! Какая мерзость! Люди просто отвратительны. — Тайлер, и ты не против?

Тайлер пожимает плечами, её острые плечи и уголки рта одновременно поднимаются.

— Ну да. Но только потому, что я, наверное, и сама бы с ней позажигала, если бы представился шанс. Её нужно видеть.

Я в ужасе смотрю на Рио, чувствуя неловкость за него, но он качает головой.

— Уже привык.

— Ну, в самом деле, тебе нужно её увидеть, — настаивает Тайлер.

— Серьёзно, я вам обещаю, что ни при каких обстоятельствах у меня не возникнет желания соблазнять маму Рио, если и когда я её увижу. Никогда.

Тайлер и Скотт фыркают своим тайным смешком.

— Ну-ну. Если ты думаешь, что Рио великолепен, то что-то не верится.

— Кто сказал, что я думаю, что Рио великолепен? — Спрашиваю я, поднимая бровь.

— Такова наша природа. Или, может, ты… робот? — Скотт хлопает себя по лбу. — Ну, конечно!

Тайлер серьёзно кивает.

— Мы должно были и раньше это заметить. Эта длинная элегантная шея, эти глаза, бёдра, волосы всегда идеально уложены. Точно робот.

— Лишь одно остаётся выяснить, хороший робот или злой.

— То, что Гера тебя полюбила, означает, что злой, — говорит Рио. — Но с другой стороны, никакое зло не было бы в таком восторге от моего грузовика, как ты. Кстати, я могу предложить тебе прокатиться куда-нибудь на нём в оставшиеся дни лета в качестве расплаты за переустройство моей спальни?

— Нам пора идти! — Говорит Тайлер, вставая так быстро, что сбрасывает Скотта на пол, который положил ноги к ней на колени. — Только что вспомнила, что у нас есть дело! Позвоню попозже! — Она практически вылетает из комнаты, тоща за руку своего молодого человека.

Что за блондинка! Зло. Мне придётся заставить её брать все смены в зале детских открытий целый месяц.

— Итак, — говорит Рио, поворачиваясь ко мне. Его лицо изображает саму невинность, но его глаза смотрят так, что я не вижу ничего больше, кроме них. — Думаешь, они хотят, чтобы мы были парой?

Я давлюсь от глотка «Колы», аккуратно избегая пролить её себе на одежду, потом смотрю на Рио. Если он думает, что я буду стесняться этой темы, он ошибается. Не буду я флиртовать.

— Ага, вообще, я думаю, что она пытается нас подставить.

Он кивает.

— У Тайлер есть такая манера — переключаться в режим мамы-курицы. Она думает, что я частенько один, и очевидно, думает то же про тебя, что в её мозгу превращается в идею свести нас.

— Не собираюсь я встречаться с тобой.

Он имеет наглость выглядеть озадаченно, и… О, грёбаный потоп! Прикалываешься? Грустно.

— Я что-то тебе сделал?

— Я… нет. Не в тебе дело. Я ни с кем не собираюсь встречаться. Никогда.

— Серьёзно? — Он садится на диван так, будто ожидает, что и я последую его примеру. Я продолжаю стоять.

— Серьёзно. У меня нет желания встречаться, выходить замуж и рожать детей.

На его губах появляется улыбка.

— Не обязательно одно сразу следует за другим, знаешь ли. Как я слышал, между ними есть стадии, или что-то типа того. Хотя, возможно — это слухи.

Я закатываю глаза.

— Неважно. Нужна причина? Ничто не длится вечно. Отношения приносят только боль.

Иногда мне хочется узнать, любили ли когда-нибудь друг друга мои родители? Они почти и не бывают в одной плоскости. Отец изменял маме с её сестрой, неважно, с её согласия или без, а она по-прежнему идёт на всё, лишь бы воскресить его. Ради чего? Ради мужа, который предпочитает подземный мир нашему.

И, несмотря на всё это, они есть друг у друга, навечно. Они всегда будут, их брак всегда будет. Они ничего не теряют, не разводятся. Им не понять неизбежности смерти. Я думаю, что если и влюблюсь в кого-то, то просто не смогу дышать, и от страха уже никогда не смогу нормально функционировать.

Я начинаю сходить с ума. Больше не хочу никого терять.

— Что-то слишком мрачно, — говорит Рио. — По-моему, ты ошибаешься.

— Что ты об этом знаешь? — Резко отвечаю я.

Рио пожимает плечами.

— Мои родители развелись.

— Ой, прости. — От растерянности я осторожно сажусь на край дивана. Браво, Айседора!

Блестяще! Высмеиваю его дом, потом заставляю его вспомнить о его собственных переживаниях.

Серьёзно! Иногда я забываю, что я не единственный человек, у которого есть прошлое. Рио тоже реальный человек.

— Ладно, всё нормально. Это было давно. Мама решила, что хочет чего-то другого и отец не смог ей это простить. Какое-то время они жили отдельно, несчастливо, а потом снова стали жить вместе. С тех пор они, довольно неплохо поживают.

— Это, наверное, было очень тяжёлое время для тебя.

— Я ещё не родился. Но никто ведь не идеален, так? И если любишь кого-то, приходится с этим сталкиваться. Для меня любовь — то, что наделяет всё смыслом. Иначе, для чего всё это? Кроме того, я рад, что они помирились. Ведь теперь есть я, и мне нравится быть. — Он слегка толкает меня локтём и улыбается, и мне приходится улыбаться в ответ.

— Прекрасно. Но должна сказать, если не влюбляться, то и не придётся с этим сталкиваться.

Он не отводит взгляд от моих глаз, приглашая меня в совершенную голубизну своих, потом хлопает ладонями, будто принимает какое-то решение.

— Может, ты и против дружбы из моральных принципов? Она тоже может загадочным образом привести к немедленному появлению детей?

Моё сердце трепещет, чуть-чуть, будто знает, что я влипла, будто ему лучше приготовиться, а мне лучше показать ему средний палец, или засмеяться ему в лицо, или отмахнуться от него. Но он сейчас — реальный человек для меня, со своей болью и странностями, и душевными страданиями, вплетёнными в историю его жизни. И он кажется искренним и возможно, нет ничего плохого в том, что у меня появится ещё один друг, помимо Тайлер.

— Полагаю, нет, — наконец отвечаю я, хорошо понимая, что пауза слишком затягивается. Но дружба — это не что-то, что вот так запросто заводится, не так ли? — Хоть Тайлер станет намного счастливее от этого, чем заслуживает.

— Думаю, она заслуживает быть счастливой. И раз теперь мы друзья, не можешь помочь мне с моей комнатой? Она требует изменений.

— Насколько много изменений?

— Два слова: спортивная тема.

— Грёбаный потоп! Давай приниматься за дело. Какие у тебя идеи?

Он долго смотрит на меня, прежде чем улыбнуться.

— Думаю, что цветовая гамма будет коричневой с тёмно-зелёными акцентами. — Он протягивает руку, чтобы помочь мне подняться с дивана, и как только я беру её и чувствую, как она обвивает мою, будучи в шоке от человеческого контакта и чего-то ещё, та часть меня, которая предупреждала о проблемах, оказывается совершенно права.

Меня всю трясло от рыданий, когда я захлопнула за собой дверь.

Я не нужна им.

Я не нужна им.

Это могила! Я умру! Всё это время они знали об этом!

Измождённая от ярости и горя, я сделала то, что всегда делала, когда хотела успокоиться — встала на колени напротив алтаря в своей комнате.

— Нет, — сказала я, меня переполнил ужас. Потому что, когда я смотрела на алтарь, то обнаруживала, что на нём нет ни одной молитвы для меня. Никто не молился за моего брата Сириуса или сестру Эссу или кого-то из нашей семьи. Потому что мы не нужны.

Я упала назад с ощущением того, как алтарь проткнёт дыру в моей груди. Конечно, они не хотели, чтобы я была вечной. Моя мать рожала каждые двадцать лет. Каждый новый ребёнок был нужен для обучения поклонению ей и её семье.

Мы не дети. Мы лишь источники энергии.

Я закричала, встала и пнула алтарь. Он не сдвинулся с места. Я бросилась к стене и пнула её что было сил, и она медленно наклонилась, пока земным притяжением её не разбило об пол на три части.

Я всхлипнула и вытерла глаза. Чернильная темнота, словно масляный туман вытекла из разбитых кусков, стала больше, шире, темнее. Она медленно текла до дверей, к тому месту, где мама ждала с другой стороны и спрашивала, можно ли ей войти.

— Мама? — Прошептала я, и вся моя злость застыла в страхе.

Она не ответила.