…В борьбе за советскую лингвистику: Очерк – Антология

[13]

Чикобава А.С. Об основных задачах и вопросах советского языкознания в свете сталинского учения о языке

Советскому языкознанию предстоит наметить план научно-исследовательской работы в области языка. Это стало возможным благодаря трудам И.В. Сталина по вопросам языкознания. Первый из них – «Относительно марксизма в языкознании» – был опубликован 20 июня 1950 г. в газете «Правда» (два других – «К некоторым вопросам языкознания» и «Ответ товарищам» – опубликованы там же, 4 июля и 2 августа 1950 г.).

История языкознания не знает работ, которые вызвали бы столь радикальные изменения в положении нашей науки, которые оказали бы столь мощное и столь благотворное влияние на развитие языковедческой мысли.

Вскрыв подлинные причины застоя в советском языкознании, развенчав марровскую вульгаризацию марксизма, положив конец аракчеевскому режиму «учеников» и последователей Н. Марра, труды И.В. Сталина вывели советское языкознание из кризиса, который был создан господством так называемого «нового учения» о языке Н. Марра и аракчеевским режимом марровцев.

Труды И.В. Сталина указали пути обновления и мощного расцвета советской науки о языке.

Более того. В трудах И.В. Сталина заложены основы марксистского языкознания. И.В. Сталин обосновал марксистскую теорию сущности языка. И.В. Сталин обосновал марксистское понимание основных вопросов теории развития языка. И.В. Сталин выдвинул руководящие положения по специальным методологическим вопросам исторического и описательного анализа языков. И.В. Сталин внес полную ясность в вопрос о первичности звукового языка. И.В. Сталин сформулировал марксистское понимание вопроса о роли языка для мышления.

До опубликования названных трудов И.В. Сталина советское языкознание располагало отдельными положениями и высказываниями классиков марксизма – Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина по принципиальным вопросам науки о языке. Эти положения выдвигались в связи с анализом основных вопросов науки об обществе.

С выходом в свет труда И.В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» советское языкознание получило систему обоснованных положении по всем узловым вопросам науки о языке, принадлежащих перу классика марксизма.

«Внедрить марксизм в языкознание» – так сформулирована И.В. Сталиным основная задача, разрешить которую призвано советское языкознание. Внедрить марксизм в языкознание – это, в первую очередь, значит разработать систему общего языкознания на принципах марксизма, на положениях и высказываниях классиков марксизма по языку, на основе сталинского учения о языке.

Какое место занимает теория языкознания в системе науки о языке, чем отличается теория языкознания от философии языка, каково назначение этой теории? <…>

Наука о языке и есть историческое языкознание. Стало быть, общее языкознание, как теория науки о языке, не может не быть, должна быть теорией исторического языкознания. В этом и выражается принципиальное расхождение между общим языкознанием и идеалистической философией языка. Философия языка не является теоретическим обобщением результатов исторического языкознания; философия языка не что иное, как дедуктивная теория языка; поэтому философия языка и могла существовать задолго до возникновения науки о языке. Общее же языкознание может существовать лишь при условии существования языкознания в целом, теоретическим обобщением которого ему надлежит быть.

В историческом языкознании находит выражение исследовательская практика научного изучения языков; благодаря историческому языкознанию мы располагаем точно установленными фактами. Общее языкознание призвано теоретически обобщить результаты, добытые в процессе изучения языков, осмыслить результаты исследовательской практики. Факты еще не составляют науки, но, однако, без надежных, точно установленных фактов никакой науки быть не может. В фактах не нуждаются религиозные воззрения, фактами не связывают себя метафизические системы философов. Наука в принципе отличается от них, прежде всего, тем, что она немыслима без точно установленных фактов. Большинство специалистов обычно и занято добычей фактического материала. Ограничиваться этим – далеко не идеал научной работы, но это все же лучше, чем беспочвенное теоретизирование при отсутствии надежного фактического материала: без акрибии в добывании конкретно-исторического материала никакие научные обобщения не были бы возможны. Осмыслить добытый конкретный материал, обосновать специальные методы добывания материала, создать из фактов науку как систему знания, помочь исследовательской практике – дело необходимое, и это приходится на долю теории данной науки.

Исследовательская практика без теории, осмысляющей добытый материал и приемы анализа материала, слепа; теория, лишенная надежной базы конкретно-исторического, научно установленного материала, пуста. Советской науке не нужны, ни слепая практика, ни пустая теория.

Исследовательская практика и теория редко находятся в нормальном соотношении; обычно наблюдается диспропорция: теория науки, как правило, отстает от исследовательской практики науки. Исследовательская практика эмпирической науки стихийно материалистична, чего нельзя сказать о теоретических обобщениях науки. Ни один специалист, занятый изучением фактов действительности (минералов, растений, животных, рукописей музея или археологического инвентаря), никогда не сомневался в том, существуют ли реально изучаемые им объекты или они являются <…>

Исследовательская практика науки стихийно материалистична. Теория науки должна быть сознательно материалистической. Наука материалистическая и в исследовательской практике и в теории, свободная от внутренних противоречий, явится передовой наукой, самым мощным воплощением человеческой мысли. Такова наша, социалистическая, марксистская наука, противополагающаяся буржуазной науке по своим принципиальным установкам, превосходящая ее по точности полученных результатов, отличающаяся от нее по практическому применению, которое она получает в борьбе за лучшее устройство человеческой жизни <…>.

В этой связи нельзя не коснуться вопроса о лингвистическом наследии. Н. Марр находил возможным заявить: яфетическая теория установила, что «есть лингвисты, но науки об языке доселе не было».

И.В. Сталин осудил такое отношение к лингвистическому наследию:

На примере оценки генеалогической классификации и сравнительно-исторического метода И.В. Сталин показал, каким должно быть правильное отношение к наследию: отвергая научно несостоятельное, отбирать, сохранять научно ценное, положительное.

В этом отношении показательно, что И.В. Сталин, вскрыв несостоятельность теоретических обобщений «нового учения» и отбросив их, подчеркнул, что

Взять и использовать ценное и поучительное – такова сталинская формула отношения к лингвистическому наследию.

Мы рассмотрели основные вопросы, планомерное изучение которых стоит в порядке дня, решение которых необходимо для создания марксистского общего языкознания.

Кусикьян И.К. О моих ошибках, связанных с «новым учением» о языке

Значение критики и самокритики исключительно велико в наши дни, в период строительства коммунизма, когда необходимо вести усиленную борьбу с пережитками капитализма в сознании людей. Ошибки Н.Я. Марра и его последователей связаны именно с этими пережитками, которые и привели сторонников «нового учения» о языке к вульгаризации и извращению марксизма.

Как бывший последователь Н.Я. Марра, я ясно сознаю необходимость не только безоговорочного отказа от всех положений так называемого «нового учения» о языке, но и критики своих работ, написанных до 1950 г., с тем, чтобы разобраться в причинах и результатах допущенных мною ошибок.

В своей работе до 1926 г. я придерживался положений сравнительного языкознания. Читая курс древнеармянского языка (в Москве), я основывался отчасти на работах старых армянских лингвистов (Айтыняна, Дашьяна и др.), отчасти же на работах А. Мейе.

В эти годы я пришел к мысли, что необходимо в области языкознания перейти на позиции марксизма. В 1923 – 1926 гг. ряд языковедов стал утверждать, что Н.Я. Марр совершает «революцию» в науке о языке, вводя в нее марксистский метод изучения языковых явлений. В связи с этим я с 1926 г. стал слушать лекции Н.Я. Марра, изучать его печатные работы. Немалую роль в стимулировании интереса к яфетической теории сыграли и неоднократные выступления с рекламированием теории Н.Я. Марра – М.Н. Покровского, В.М. Фриче и других.

У меня сложилось неверное убеждение, что язык – надстройка над базисом. Это было результатом того, что я неверно истолковал известные положения Маркса о надстройках, изложенные в его «Введении» к «К критике политической экономии». Я считал, что все положения так называемой яфетической теории подкрепляют основное положение о надстроечности языка. Таким образом, неверное понимание сущности языка и некритическое признание положительной оценки, которую тогда уже получила теория Н.Я. Марра среди части философов, привели меня на ложный путь в области языкознания.

С 1929 г. я стал устно и печатно пропагандировать яфетическую теорию Н.Я. Марра как «достижение» марксизма в языкознании (начав с изложения его «Бакинского курса»).

Многочисленные вопросы слушателей заставили меня сделать некоторые выводы относительно ряда «недостатков» в яфетической теории, в палеонтологическом методе Н.Я. Марра. Я внес некоторые «поправки» в положение Н.Я. Марра о четырех элементах, якобы лежащих в основе лексики всех языков мира, и здесь проявились ошибки, уже лично мне принадлежащие <…>. Таким образом, я внес компромиссное решение <…>. Разумеется, такое «исправление» не могло «улучшить» теорию Н.Я. Марра; оно было вредно в том отношении, что являлось попыткой замазать одну из грубейших ошибок Н.Я. Марра.

Приняв марровские элементы с «поправкой», что их множество, но они классифицируются по четырем типам, я полагал, что теория Н.Я. Марра дает возможность связывать лексику языков различных семей <…>. Этим я стремился доказать, что на древнем этапе есть общность между языками различных семей, но нет заимствований. Иначе говоря, в этом будто бы обнаруживается единство языкотворчества. Немарксистское положение о единстве законов глоттогонического процесса, выдвинутое Н.Я. Марром в качестве одного из положений яфетической теории, я пытался обосновать на материале армянского языка. Здесь я допускал две грубейшие ошибки против основных положений марксизма о языке. Прежде всего, делая попытку связать армянский язык с неродственными языками, я тем самым отрицал внутренние законы развития языка. Во-вторых, опираясь на немарксистское положение о единстве глоттогонического процесса, я проводил идею, противоречащую марксистскому учению о развитии племенных, народных и национальных языков, – идею космополитическую и антиисторическую. Вслед за Н.Я. Марром я использовал армянский язык для мнимых доказательств, с одной стороны, единства законов семантики для языка различных семей, и с другой – развития семантики по «стадиям» мышления <…>. Применение ложного положения о единстве глоттогонического процесса к армянскому языку я считаю своей грубой теоретической ошибкой <…>. Однако я не выступал с критикой «теории» стадиальности, полагая, что Н.Я. Марр обосновывал свою «теорию» на значительно более широком языковом материале. В этом сказалось догматическое отношение к «новому учению» о языке <…>. Следует признать, что бесплодность ряда утверждений Н.Я. Марра я осознал уже в конце 30-х годов, когда начал работать над грамматикой современного армянского литературного языка <…>. С немарксистским положением о надстроечном характере языка тесно связано признание классовости языка. На этой ложной идее построено «Введение» моей грамматики современного литературного армянского языка <…>. Следствием ошибочных позиций в области языкознания явились неверные критические выступления с оценками работ по армянскому языку <…>. Следуя за Н.Я. Марром, я в то же время замечал отдельные недостатки в его построениях. Однако с их критикой я не выступал. Поэтому слова И.В. Сталина о том, что до начала дискуссии «ученики» Н.Я. Марра замалчивали неблагополучное положение в языкознании, полностью относятся и ко мне.

Итак, мои ошибки в области языкознания заключаются в основном в том, что 1) я считал язык надстройкой над базисом; 2) яфетическую теорию Н.Я. Марра, в 30-х годах переименованную в «новое учение» о языке, я считал осуществлением задач марксизма в языкознании, учением о языке как надстройке и пропагандировал его печатно и устно; 3) отмечавшиеся мной отдельные недостатки в теории Н.Я. Марра в виде противоречий, неразвитых положений и т.п. я рассматривал как результаты роста так называемого «нового учения» о языке, полагая, что они будут преодолены по мере развития частных исследований; 4) отдельные положения «нового учения» о языке я пытался применить к армянскому языку; извращенно представляя себе историю армянского языка, я рассекал самый язык на части, следуя ложному принципу классовости; это нашло отраженно в ряде статей и рецензий, а также в работе по грамматике современного литературного армянского языка, не вышедшей в свет.

Причиной моих ошибок следует считать начетническое отношение к положениям диалектического и исторического материализма, неверное истолкование положений К. Маркса о надстройке. Но мой догматизм проявился и в настойчивом уклонении от критики недостатков в «новом учении» о языке, недостатков, не раз замечавшихся мною.

После выхода в свет работ И.В. Сталина по языкознанию я безоговорочно отказался от всех положений «нового учения» о языке. Выступая с критикой ошибок, допущенных мною, я считаю, что это лишь часть дела. Самокритика нужна не только для признания своих ошибок и их анализа, но, что самое существенное, необходима для исправления допущенных ошибок с тем, чтобы работать в направлении развития марксистского языкознания.

Александров Г.Ф. Обскурантизм и демагогия «семантического идеализма»

Сталинская характеристика классовой сущности надстройки, её активного служения своему базису является ключом к пониманию роли современной буржуазной философии и социологии, составляющих неотъемлемую часть надстройки над базисом монополистического капитализма. Философские и социологические воззрения империалистической буржуазии теснейшим образом связаны, слиты с её реакционной антинародной политикой, с её хищническими интересами и подчинены этим интересам. Эти философские и социологические воззрения далеки от науки, как небо от земли; это – беззастенчивая и вместе с тем цинично маскируемая ложь, с помощью которой империалисты тщатся укрепить загнивающий, разлагающийся капиталистический базис и оправдать политику экспансионизма, которая служит той же цели <…>

В США эту роль холуев американской буржуазии выполняют прагматисты-инструменталисты, мистики-спиритуалисты, националисты-расисты и космополиты, неомальтузианцы, идеалисты-семантики, томисты и т.п. В Англии наряду с неомальтузианцами и космополитами подвизаются неореалисты, логические позитивисты, фидеисты-социологи и фидеисты-«естествоиспытатели». Во Франции распространены такие «течения», как неотомизм, интуитивизм, экзистенциализм, в Западной Германии – идеализм фихтеанского и гегельянского толка, экзистенциализм и т.п. Буржуазия для того и создаёт многочисленные разветвления идеалистической философии и социологии, чтобы разными приёмами добиться одной цели – растления сознания масс, укрепления своего господства <…>.

Выражением маразма буржуазной философии является распространение в США и Англии так называемого семантического идеализма. Семантические идеалисты – типичные субъективные идеалисты, отличающиеся от махистов разве только тем, что они объявляют «элементом» всего сущего не ощущения как таковые, а слова, грамматические формы и т.п. Соответственно этому задача философии сводится ими «к анализу», т.е. к идеалистической фальсификации языка. Наука, по мнению семантических идеалистов, должна отказаться от сопоставления своих положений с объективной реальностью, от проверки своих выводов практикой. Объективная реальность – это-де лишь слова, выражения. Следовательно, наука обязана сравнивать слова, предложения лишь с другими словами и предложениями, считая эти слова и предложения обозначением субъективного состояния человека, его ощущений. Семантики утверждают, что все заблуждения, как в теории, так и на практике, происходят от того, что люди вкладывают в слова объективное содержание, рассматривают слова как обозначение неких объективно существующих вещей. Вследствие этого возникает «лингвистический хаос» – люди в сущности не понимают друг друга и, больше того, превратно понимают друг друга и окружающие явления, принимая слова за вещи и воюя с ветряными мельницами. Отсюда-де все социальные конфликты; между тем стоит лишь людям поближе узнать и научиться лучше понимать друг друга, как исчезнут всякое зло и несправедливость на земле. Философы-семантики активно проповедуют эту выгодную для буржуазии ложь. В свете трудов И.В. Сталина по вопросам языкознания реакционная сущность семантического идеализма становится в особенности очевидной.

Среди многих сотен наёмных учёных лакеев буржуазии едва ли найдётся один, признающий неразрывную связь языка с развитием общества, с деятельностью и творчеством народных масс, не извращающий эту связь. Все они занимаются пережёвыванием произвольных конструкций, надуманных хитросплетений, изобретают всякого рода логические фокусы, суля путём магических комбинаций, предложений и слов найти выход из всех бед и зол современного капиталистического мира. Р. Карнап, о котором мы уже упоминали, старается свести вопросы философии и логики к синтаксису, убеждая при этом, что правила сочетания слов в предложениях и расположение предложений в речи условны, произвольны и что не существует каких-либо объективных закономерностей, которые бы их определяли. С точки зрения субъективных идеалистов, не только внутренняя структура языка не имеет никакой закономерности, внутренней логики, но и формы языка произвольны, субъективны <…>. Недаром семантические идеалисты всю эту область знания – законы развития языка, человеческой речи, состояние словарного запаса и т.д. именуют «тёмными дебрями языка» <…>.

Идеалистическое истолкование основных проблем языкознания такими буржуазными языковедами, как Соссюр, Мейе, Шухарт и др., привело буржуазную лингвистику к явной деградации <…>.

Разоблачая Н.Я. Марра как упростителя и вульгаризатора марксизма, товарищ Сталин показывает, что Марр в своих ошибочных взглядах в ряде пунктов прямо смыкался с идеалистическими теориями буржуазного языкознания <…>.

Новейшие открытия марксистской науки, особенно же учение И.В. Сталина о языке, дают в руки последовательного материалиста огромной, разящей силы оружие против любой разновидности семантической философии. Субъективные идеалисты старались закрепить реакционные вымыслы логического позитивизма с помощью семантических спекуляций. Своим гениальным обоснованием основных законов развития языка товарищ Сталин доказал полную беспочвенность и научную несостоятельность семантического идеализма. Сталинский анализ основоположений научного языкознания камня на камне не оставил от попыток логических позитивистов опереться в борьбе против материалистической философии на выводы языкознания. Подлинно научные выводы в области языкознания, сформулированные товарищем Сталиным, наголову разбивают все попытки семантического обоснования субъективного идеализма <…>.

Марксистские положения по вопросам языкознания, выдвинутые и обоснованные товарищем Сталиным, опрокидывают и наголову разбивают всевозможные ухищрения семантиков-идеалистов. В свете сталинского исследования совершенно очевидно, что все ухищрения семантиков-идеалистов, выхолащивающих реальное общественное содержание языка и пробавляющихся субъективистскими конструкциями в области языкознания, должны быть и будут похоронены.

Семантические мракобесы сознательно запутывают вопрос о сущности языка, делают всё для того, чтобы подорвать любовь народов к своему родному языку, как к орудию общения людей, к национальной форме культуры.

Главный тезис, на котором сошлись все разновидности реакционной, идеалистической, семантической философии, состоит в том, будто «язык не выражает ничего рационального» <…>.

Чего только при помощи подобного рода «философии» не обосновывают буржуазные идеалисты-семантики!

Одни из них оправдывают ведущиеся империалистами войны, стремясь выгородить поджигателей войны, отвести негодование масс, которым они говорят:

Другие, как небезызвестный человеконенавистник-неомальтузианец В. Фогт, опять-таки скрывая от масс источники и причины нищеты, бедствий, голода, безработицы, обращаются к языку, к семантике, стараясь внушить, будто человек не может выразить словами действительность и будто в этом причина ошибок, несчастий и бед. Третьи, как это делает С. Чейз, призывают подвергнуть семантическому анализу такие слова, как «труд» и «капитал», «прибыль», «коммунизм», «капитализм» и другие, с тем чтобы люди поняли, наконец, что им собственно не о чем спорить, что они могут жить в мире. Дело дошло до того, что приказчики американских монополистов в комиссии Организации Объединённых Наций по вопросу о правах человека выступили с протестом против запрещения фашистской деятельности и фашистских организаций в США, Англии и других странах, так как, по их мнению, понятие «фашизм» слишком неопределённо <…>.

Нет нужды более подробно говорить о том, кому служат взгляды семантических мракобесов. Так, казалось бы, отвлечённые проблемы языка, мышления, гносеологии оказываются в условиях буржуазного общества подчинёнными интересам господствующих эксплуататорских классов. Едва ли возможны более наглядные свидетельства служебной роли философских взглядов идеологов современной империалистической буржуазии.

И.В. Сталин, неопровержимо доказав связь языка со всей жизнью общества, зависимость развития языка от развития общества, обратил в прах буржуазную идеалистическую лингвистику.

Пути развития советского языкознания: к 40-летию Великой октябрьской социалистической революции: редакционная статья

Пути развития языкознания в нашей стране после Великой Октябрьской социалистической революции определялись следующими общественно-историческими факторами: а) утверждением и развитием в нашей стране нового общественного строя – социалистического; б) многонациональным составом Советского государства и коренными изменениями в нем положения народов, его образующих, и отношений между ними, а в связи с этим – открытием новых путей для культурного развития этих народов; в) особой культурной ролью русского языка, как языка мировой по значению русской литературы, культуры и науки. Великая Октябрьская социалистическая революция еще более повысила международное и межнациональное значение русского языка, изучение которого стало кровным делом всех народов Советского Союза и все шире распространяется за рубежом. Развитие языкознания, определяемое этими факторами, протекало в условиях выработки новых – марксистских – основ научного исследования при воздействии: научного наследия, оставшегося от прежнего времени, и развивавшейся по своим путям зарубежной науки о языке. Без осмысления этих социально-исторических причин и условий нельзя понять ни глубокого своеобразия хода развития советского языкознания, ни особенностей его содержания, ни его нынешнего состояния. Рост культуры народов Советского Союза с общими для всех них и национально специфическими чертами, расцвет отечественной науки, распространение всеобщей грамотности и, в связи с этим, расширение в социалистическом обществе сфер употребления как русского, так и иных национальных письменных литературных языков – все это вызвало напряженную деятельность советских языковедов, направленную на углубленное теоретическое и практическое изучение структуры и закономерностей развития самых разнообразных языков больших и малых народов нашей страны <…>.

Эта работа дала свои результаты; в настоящее время все народы нашей страны имеют свои собственные школьные грамматики как для общеобразовательной школы, так и для педагогических учебных заведений; советское языкознание имеет научные грамматики также почти всех языков народов Советского Союза. Для многих из этих языков впервые были созданы подробные научные грамматики (например, для башкирского, кумыкского, каракалпакского, аварского, лезгинского, абазинского, коми и др.). Особенно следует отметить появление научных грамматик таких мало изученных языков, как палеоазиатские, тунгусо-маньчжурские, финно-угорские, горские языки Кавказа. За последние семь лет только Институтом языкознания АН СССР составлено более 40 научных грамматик по более чем 30 языкам народов Советского Союза <…>.

Общественно-политическое значение русского языка как языка русского народа, языка великой революции; культурное значение этого языка как языка великой литературы, развитой науки; разветвленное и связанное с давней славистической традицией всестороннее изучение этого языка, высокая научная разработанность вопросов его строя, его истории – все это обусловило крупнейшую роль науки о русском языке в научном изучении языков других народов Советского Союза <…>. В 1956 г. были утверждены уточненные и унифицированные «Правила русской орфографии и пунктуации», вышел в свет приспособленный к этим правилам справочный «Орфографический словарь русского языка». Издан также словарь-справочник «Русское литературное произношение и ударение» <…>. Создана двухтомная Академическая грамматика современного русского языка, дающая наиболее полный охват фактического материала и обобщающая достижения русской грамматической науки послереволюционного периода. В многочисленных монографиях, диссертационных работах, статьях получили освещение разнообразные частные вопросы морфологии, синтаксиса и словообразования русского литературного языка в его историческом развитии. Впервые в истории русской филологии подготовлен и издается большой Академический словарь языка А.С. Пушкина – основоположника нового русского литературного языка. Помня завет В.И. Ленина о создании образцовых толковых словарей современного русского языка, советские языковеды развернули большую работу по подготовке словарей разных типов. В последние два десятилетия составлены четырехтомный «Толковый словарь русского языка» под ред. Д.Н. Ушакова, однотомный «Словарь русского языка» С.И. Ожегова, вышли из печати 5 томов академического 14-томного «Словаря современного русского литературного языка» и 1-й том нового четырехтомного «Словаря русского языка». Создание словарей русского языка сыграло значительную роль в развитии лексикографии национальных языков СССР. В течение последнего десятилетия сформировалась новая отрасль науки – лингвистическая география. Создается капитальный труд – атлас русских народных говоров <…>.

Перед советским языкознанием в области грамматической науки встала задача, прямо противоположная идее универсальной философско-логической грамматики старого типа: задача раскрытия грамматического строя языков разных структур строго в рамках этих структур в соответствии со спецификой каждой структуры. Такой путь может создать действительно прочную основу для выяснения и установления общеязыковых закономерностей, в частности – для выяснения так называемых внутренних законов развития языка – их природы, сферы и границ их действия, их исторической судьбы <…>. В 40-е годы отдельные интересные результаты в области сравнительного языкознания встречаются даже в трудах лингвистов марровского направления, использующих сравнительный метод, но широко сочетающих его с исследованием скрещивания языков (В.И. Абаев) и с типологическими исследованиями (С.Д. Кацнельсон, А.В. Десницкая). Применение типологических сопоставлений для доказательства сравнительно-исторических гипотез все шире используется за последние десятилетия и в зарубежной науке. Очень любопытна тождественность результатов, полученных независимо друг от друга Э. Бенвенистом и С.Д. Кацнельсоном благодаря сравнительно-историческому и типологическому изучению индоевропейских суффиксов порядковых числительных и суффиксов степеней сравнения. Следует отметить, что актуальность применения типологических сопоставлений в сравнительном языкознании признается большинством современных лингвистов: этому вопросу был посвящен особый доклад на Международном лингвистическом конгрессе в Осло в текущем году. После лингвистической дискуссии 1950 г., после выхода в свет работы И.В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» наметилось некоторое оживление в области сравнительно-исторического исследования родственных языков. Появилось несколько ученых монографий и статей по славянскому сравнительному языкознанию (см. особенно труды акад. АН УССР Л.А. Булаховского по славянской акцентологии, ряд исследований по вопросам глагольного вида и времени и т.п.). Ценный материал для балтийского языкознания содержится в последней монографии чл.-корр. АН СССР Я.М. Эндзелина по латышской топонимике. Возрос интерес к изучению таких языков, как клинописный хеттский (труды проф. Г.А. Капанцяна, Г.В. Гамкрелидзе и др.), тохарский. Развертывается работа по этимологии и сравнительно-исторической лексикологии индоевропейских языков (иранских, славянских, германских). Обсуждаются проблемы сравнительно-исторического синтаксиса применительно к разным семьям языков. Углубилась и расширилась сфера сравнительно-исторического исследования финно-угорских языков после важных по значению и широких по охвату трудов Д.В. Бубриха [ср. его очерки исторических грамматик удмуртского, эрзянского, финского (суоми) языков]. Все более усиливается подготовка к созданию сравнительно-исторической лексикологии и грамматики тюркских языков. Возрастает интенсивность изучения в сравнительном плане монгольских языков (см., например, «Сравнительно-историческую грамматику монгольских языков» проф. Г.Д. Санжеева). Исследуются в сравнительно-историческом плане картвельские языки, и созданы предпосылки для создания их сравнительно-исторической грамматики. Успешно ведется сравнительное изучение других групп кавказских языков. Таким образом, хотя после лингвистической дискуссии 1950 г. еще не достигнуто очень значительных и, во всяком случае, желаемых результатов в сфере сравнительно-исторической лингвистики, но наметился явный и очень резкий перелом в отношении к этому важному направлению <…>.

В союзных и автономных республиках возникли новые научно-лингвистические центры (Тбилиси, Ереван, Баку, Ташкент, Алма-Ата, Якутск, Махачкала, Сыктывкар и др.). Характерной чертой советского языкознания является глубокая и тесная связь его с другими науками, конечно, прежде всего – с общественными, но отчасти и с науками математического, естественно-научного и технического циклов. Советское языкознание не обособляется от филологии в широком смысле этого слова, но опирается на все достижения филологии и само содействует им. Связь с марксистским литературоведением особенно наглядно наблюдается в исследованиях по истории литературного языка, по стилистике языка художественной литературы и народно-поэтического творчества. В общем понимании закономерностей исторического процесса языкового движения и в конкретных изучениях историй отдельных языков советское языкознание пользуется в качестве своей базы марксистской теорией исторического развития общественных явлений и, следовательно, неразрывно связано с историей и марксистско-ленинской социологией, с археологией и этнографией. Одной из проблем, постоянно стоявших в центре внимания советских лингвистов, является вопрос о связи языка и мышления. Применительно к древнейшему периоду эту проблему пробовал решить акад. Н.Я. Марр, использовавший наблюдения Кассирера, Леви Брюля и других зарубежных этнографов и лингвистов. В том же направлении шло исследование этой проблемы в работах В.И. Абаева. В исследованиях А.П. Рифтина и С.Д. Кацнельсона сказывается заметное влияние книги А. Соммерфельта «Язык и общество». Спорность, а нередко и ошибочность этих теорий, касавшихся главным образом архаичных периодов развития языка и мышления, очевидна. Дальнейшие исследования в этой области должны быть направлены, прежде всего, по линии собирания новых этнографических и лингвистических данных, относящихся к племенам, наименее развитым в социально-экономическом и культурном отношениях <…>. В связи с вопросом о сотрудничестве лингвистов с представителями других наук и в связи с проблемой прикладной лингвистики следует отметить значение давно уже установленного контакта фонетистов – учеников Щербы с работниками связи. Благодаря этому контакту был выполнен ряд исследований по лингвистической статистике. Развитие математической лингвистики в нашей стране за последние годы было связано с работой над машинным переводом и над информационными машинами. Впрочем, здесь мы стоим лишь на пороге самостоятельных исследований как конкретного, так и теоретического характера. Напряженная и разносторонняя деятельность советских языковедов протекала в сложной и противоречивой обстановке действия двух методологических систем. Одна из этих систем – важнейшая – шла из марксизма как общей методологии общественных наук; вторая – из различных методологических направлений, проникших в наше языкознание из других философских систем. В первое время после революции наиболее влиятельными из этих направлений были: психологическое (идущее от школы Бодуэна де Куртенэ), социологическое (идущее от школы Соссюра и Мейе) и эстетическое (идущее отчасти от разветвлений потебнианства, отчасти от эстетики символизма и футуризма, отчасти от школы Б. Кроче) <…>. Главные усилия советских языковедов – из числа тех, кто видел ограниченность старых направлений, сосредоточились на выработке таких общих положений науки о языке, которые могли бы с наибольшей полнотой выявить существо языка и природу языковых явлений. Опору в этой работе советские языковеды стали видеть в марксистском положении о материальной основе общественного бытия и в положении о борьбе классов, как содержании и движущей силе исторического процесса в период классового общества. На этой основе сформулировались две важнейшие линии советского материалистического языкознания первых десятилетий после революции: изучение языка в связи с материальной культурой и изучение языка в аспекте классовой борьбы. Обе указанные линии наиболее отчетливое выражение получили в работах Н.Я. Марра и его последователей. В этих работах проявилось и то успешное и плодотворное, что такие направления исследования могли дать, и то ошибочное и искусственное, что они с собою несли. Изучение языка в тесной связи с материальной культурой сильнейшим образом повысило значение данных языка для раскрытия истории материальной культуры древнейших эпох жизни человечества и позволило с гораздо большей полнотой и ясностью оценить памятники этой культуры. В связи с этим возникшая еще в рамках сравнительно-исторического изучения существующих и исторически прослеживаемых языков гипотеза особой языковой семьи – яфетической – переросла в концепцию о яфетической стадии в истории развития языков вообще, а в дальнейшем – в антиисторическое учение о стадиальном развитии языков вообще. Такой поворот имел некоторые положительные и – в большей степени – отрицательные следствия. Положительным следствием было чрезвычайное расширение орбиты изучаемых языков, включение в нее древнейших языков Передней Азии. Плодотворность такого включения выявилась в последующей истории языкознания – в обращении многих ученых, шедших по своим путям, к изучению древних языков Закавказья и Передней Азии (в работах акад. И.И. Мещанинова, чл.-корр. АН СССР Г.В. Церетели) в их сопоставлении, что уже привело к большим научным результатам (ср. также описательную грамматику урартского языка Г.Л. Меликишвили). Отрицательным следствием было создание на основе учения о стадиях концепции единства глоттогонического процесса, приведшей к антиисторическому, произвольному сближению фактов отдельных языков – как в действующем состоянии этих языков, так и в их прошлом – без опоры на реальный исторический материал, с игнорированием конкретной исторической этимологии. Это привело к ошибочным толкованиям многих важных фактов, к множеству ложных и мнимых «обобщений» и толкало языковедов на путь абстрактных построений. Изучение языков в аспекте борьбы классов чрезвычайно повысило внимание к фактам языка, отражавшим общественную жизнь, позволило с большей полнотой и конкретностью понять социальную природу языка. На этой почве возникшее еще раньше и развивавшееся по своим путям в зарубежном языкознании социологическое направление у нас вылилось в ошибочную концепцию языка как надстроечной категории. Положительным следствием развития социологического исследования языка было расширение круга языковых фактов, изучаемых в социальном аспекте. Плодотворность такого расширения выявилась: а) в более отчетливом определении разных типов социальных диалектов; б) в постановке вопроса об общем языке в условиях действия широко развитых местных диалектов; в) в приходе к новому – строго историческому – пониманию явления, именуемого национальным языком, пониманию, приведшему в дальнейшем к гипотезе о движении языка от состояния, характерного для языка племени, к состоянию, характерному для языка народности, и в дальнейшем – к языку нации; г) в новой – исторической – трактовке явления, именуемого «литературным языком», и в расширении его проблематики. Отрицательным следствием отношения к языку как надстроечной категории было создание концепции классового характера языка. Эта концепция привела к стремлению оценивать явления языка в том же аспекте, как и явления, характеризующие правовые, политические, этические, эстетические и философские системы. Те же явления борьбы различных идеологических концепций, какие наблюдаются в праве, политике, этике, эстетике и философии, стали искать непосредственно в самом языковом материале как таковом. Это приводило к искусственному толкованию ряда языковых фактов и отвлекало языковедов от понимания природы языка как общественного явления, не входящего ни в базис, ни в надстройку. Сложилось искаженное понимание семантического развития языка, семантика языка смешивалась с идеологией, мышление – с мировоззрением. В дискуссии 1950 г. по вопросам марксизма в языкознании И.В. Сталин убедительно показал неправильность концепции языка как надстроечной категории. С тех пор понимание языка как общественного явления sui generis вместе с положением о языке как практическом действенном сознании и с положением о языке как орудии развития и борьбы и стали основными теоретическими и методологическими принципами советского языкознания. Первое положение определяет пути изучения природы языка и его функций, второе – пути изучения соотношения языка и мышления, а также языка как средства выражения, третье – пути изучения конкретной истории языков. Теоретические и методологические основы советского языкознания сделали его особым направлением в составе мировой науки о языке и определили своеобразие его содержания. Поэтому всякое сопоставление советского языкознания с другими направлениями мировой лингвистической мысли не может производиться без учета различия в принципиальных и методологических основах лингвистического исследования. Такое сопоставление не может производиться и без учета конкретной истории языкознания в нашей стране за последнее полустолетие. Эта история поучительна и знаменательна сама по себе: она наглядно – на живом опыте науки в огромной стране – показывает, как тесно само направление лингвистической мысли, стимулирующее выход на первый план тех или иных конкретных задач, было связано с историей советского общества – многонационального по своему составу, общества, строящего социализм; какое первостепенно важное значение имел развертывавшийся в самой конкретной лингвистической работе и сопутствовавший ей сложный и трудный, но совершенно необходимый процесс выработки новых теоретических и методологических основ самой науки о языке.

Решение Ученого Совета филологического факультета МГУ от 24/XII – 1958 года

В общественные организации факультета в ноябре 1958 года поступили сигналы об антипатриотическом поведении преподавателя кафедры общего и сравнительного языкознания Вячеслава Всеволодовича Иванова. Для проверки этих сигналов президиум Ученого Совета факультета назначил комиссию в составе проф. Самарина Р.М., Ломтева Т.П., Ефимова А.И., доцентов Звегинцева В.А., Соколова А.Г, секретаря партбюро доцента Юшина П.Ф. и председателя профбюро, доцента Бабенко И.И.

Комиссия, ознакомившись с материалами, вызвала на свое расширенное заседание Вячеслава Всеволодовича Иванова и заслушала его объяснение.

В своих объяснениях Вяч.Вс. Иванов заявил о несогласии с оценкой советской и партийной общественностью антисоветского романа Б. Пастернака «Доктор Живаго».

Кроме того, комиссия на этом заседании пыталась выяснить характер отношений Вяч.Вс. Иванова с изменником Родины, невозвращенцем, ныне гражданином США P.O. Якобсоном. На заседании комиссии Вяч. Всеволодович Иванов отрицал какие-либо личные связи и неофициальные встречи с Якобсоном. Однако впоследствии, спустя несколько дней, в беседе с секретарем партбюро П.Ф. Юшиным он вынужден был признать, что играл роль посредника в организации встречи Якобсона с Пастернаком на даче последнего. Кроме того, в той же беседе Вяч.Вс. Иванов сообщил и о другой частной встрече с Якобсоном в Москве.

Комиссия ознакомилась также с выступлением Вяч.Вс. Иванова на Международном лингвистическом конгрессе в Осло, на Международном Славянском конгрессе в Москве и с его статьей, напечатанной в № 5 журнала «Вопросы языкознания» за 1958 год. Из этих материалов видно, что Вяч.Вс. Иванов всячески поддерживает и популяризует работы Р. Якобсона как в своих выступлениях на международных съездах, так и в советской прессе.

Такой характер личных связей и апологетическое отношение к идеям, концепциям и личности врага марксизма Якобсона несовместимы с достоинством советского ученого-патриота.

Идейно-моральная неустойчивость Вяч.Вс. Иванова проявилась и ранее (в публичной защите идейных ошибок профессора С.М. Бонди, отмеченных в решении МГК КПСС в 1957 году).

Комиссия считает также необходимым подчеркнуть, что за годы пребывания Вяч.Вс. Иванова на факультете он не проявил себя активным общественником и борцом за внедрение марксизма-ленинизма в языкознание.

Таким образом, на основании длительной и подробной беседы с Вяч.Вс. Ивановым и всестороннего обсуждения указанных выше фактов комиссия пришла к единодушному заключению, которое она выносит на рассмотрение и утверждение Ученого Совета:

1. Вячеслав Всеволодович Иванов своими антипатриотическими поступками и поведением в отношениях с Б. Пастернаком и Р. Якобсоном обнаружил отсутствие элементарной идейно-моральной устойчивости, необходимой для советского ученого и преподавателя-воспитателя советских студентов.

2. В длительной товарищеской беседе в комиссии Вяч.Вс. Иванов не проявил никакого стремления осознать допущенные им ошибки и, как обнаружилось позднее, проявил неискренность, скрыв ряд существенных фактов, касающихся его встреч с Якобсоном.

3. Освободить Вячеслава Всеволодовича Иванова по изложенным выше мотивам от должности преподавателя филологического факультета Московского университета.

Председатель Ученого Совета филологического ф-та МГУ профессор Самарин Р.М. (подпись)

Ученый секретарь (А.Д. Калинин) (подпись)

(печать филологического факультета МГУ)