— Мама всегда жаловалась на бардак в отцовской машине, — рассказывала я, пока Тристен закрывал дверь школы и вешал на нее замок. — Кейсами он никогда не пользовался, вечно разбрасывая свои бумаги на сиденьях. — Я улыбнулась, вспомнив его «систему хранения документов», и добавила: — Это касалось не очень важных бумаг. То, что имело особую ценность, он запихивал в бардачок — там у него был «сейф».
— То есть ты думаешь, что список…
— Если он вообще существует, — предупредила я. — В чем я сомневаюсь.
— Если он вообще существует, — согласился Тристен, когда мы шли через стоянку по направлению к дорожке, — он может быть в машине?
— Да. — Ночь выдалась холодная, я постоянно потирала руки, жалея, что не взяла кофту. — Но это так маловероятно…
— Замерзла? — перебил Тристен, глядя на меня.
У меня стучали зубы.
— Немного.
— Держи. — Я даже не успела возразить, как он остановился и проворно снял свою полосатую куртку, которую носил, не застегивая, поверх майки, почти как пиджак, и протянул ее мне. — Надень. — У Тристена, как всегда, все было под контролем.
— Нет. — Я вскинула руки, отказываясь от его предложения. — Я не возьму!
— Джилл. — Он зашел сбоку и накинул куртку мне на плечи. — Одевайся и пойдем.
— Ладно… спасибо, — согласилась я.
Мы двинулись дальше, и я надела ее уже на ходу. Куртка все еще хранила тепло и запах его тела. Кутаясь и вдыхая аромат Тристена, я не только согревалась, но становилась смелее и уверенней.
Может, а и отважусь подойти к папиной машине…
— Неужели он никому до сих пор на глаза не попался? — Тристен думал вслух, когда мы бок о бок выходили со стоянки. — Вы же наверняка уже ездили на ней куда-нибудь после того, как его не стало?
— Нет, — ответила я. — Мы только в мойку ее отвозили, чтобы убрать кровь с сидений. — Сказав это, я вздрогнула и, чтобы не вспоминать весь прошедший ужас, решила замять разговор. — Потом мама поставила ее в гараж, закрыла брезентом, и больше на ней никто не ездил. Мы не знаем, что с ней делать. Ну, то есть кто ее теперь купит?
Тристен снова замер, потрясенный услышанным:
— Твоего отца что, убили в машине?
— Да, я думала, ты знал. В новостях об этом трубили.
— Я новости редко смотрю, — мрачно сказал он. — Особенно такие. Чужое горе меня не развлекает. Своей мрачнухи хватает.
Дальше мы снова шли молча, Тристен, наверное, задумался о прошлом, о своей маме, а я представляла ближайшее будущее, точнее, машину, которую я помнила в мельчайших подробностях. А что, если в ней до сих пор стоит запах крови? Запах… убийства?
Мы шли под пологом деревьев, глядя на тени на дорожке, и вдруг в ночной тишине раздался голос:
— Тристен? Джилл? Это вы?