Морской прибой шумел неровно и тревожно. Волны со злостью набрасывались на прибрежные валуны и скалы, но в бессильной ярости разбившись о них, жадно стекали тонкими струйками…
Резко повернувшись на бок, Коноплянкин открыл глаза — тазик, стоявший под батареей, был полон. Ручейки текли по светлому паркету. Капель из новенькой батареи звонко выстукивала победную песню.
Коноплянкин взметнулся с тахты, тренированным движением схватил тазик, ногой двинул под батарею трехлитровую кастрюлю, промчался по коридору, выплеснул воду в унитаз, устало вернулся и с неприязнью посмотрел на спокойно спавшую жену.
За сегодняшнюю ночь он проделывал эту процедуру уже четвертый раз.
Светало. Он лег на тахту, уставившись в потолок, и вдруг заметил на нем увеличивающееся мокрое пятно.
«Эх, Спинычев, — вздохнул Коноплянкин, — хорошо спишь».
Он поднялся, постучал по батарее столовой ложкой. Гулкое эхо троекратно повторило звук шагов пробежавшего по своему коридору Спинычева.
«Стареет, — подумал Коноплянкин, — тихо бежит. Что делать, уж скоро на пенсию. Новую квартиру вовремя получил».
Коноплянкин удовлетворенно зажмурился, вспомнив, как ему повезло.
«Стоял на расширение, и вот, пожалуйста, — новенькая, двухкомнатная, не забыли Коноплянкина. Полуторку сдал, двухкомнатную получил. У Спинычева другое дело: тому сдавать нечего было — у тещи жил. А его, Коноплянкина, ценят. Как-никак, ведущий специалист, молодой, перспективный, на все руки мастер: шефу дачу в саду по спецпроекту построил, теперь шеф все приезжающие комиссии к себе на дачу приглашает. Есть что показать».
— Да, — вздохнул Коноплянкин, — а вот батареи сменить помочь не может. Говорит: «Наш трест дом сдавал, ремонтировать тоже трест будет, сразу всем нашим поменяем».
«Нашим», — Коноплянкин скрежетнул зубами, вспомнив третьего, кому в этом году повезло, — Цветочкину. И ведь надо же, на другой день, как вселилась, пришла в отдел и всем растрезвонила, что он ее затопил. Да ее утопить мало!».
Коноплянкин в ярости подтянул одеяло.
«И ведь это надо же, мало того, что на работе этажом ниже сидит, так еще и квартиру этажом ниже получила. Сверху контролирует Спинычев, снизу Цветочкина. Теперь весь отдел знает, как он, Коноплянкин, живет. Вчера шел домой, так этот Спинычев со своего шестого этажа на весь двор начал выяснять, где он, Коноплянкин, лимонов достал. Как будто об этом кричат. Эх, угораздило, — Коноплянкин тяжело вздохнул, — с сотрудниками в одном подъезде… Нет, это невозможно! Поменяюсь…».
Коноплянкин, устав от тяжелых мыслей, прикрыл глаза.
Зловеще звякнула батарея.
«Цветочкина стучит!» — мелькнула страшная мысль.
Коноплянкин взвыл. Трехлитровая кастрюля была полной. Ручейки текли по светлому паркету.
Жизнь продолжалась.