Сегодня утром, проснувшись, я поняла окончательно и бесповоротно, что являюсь человеком необыкновенным.
И случается со мной всегда такое, чего ни с кем другим случиться не может.
Ну, например, однажды шла я из цеха в заводоуправление. И очень мне не хотелось туда идти. Морозец, солнышко, снег хрустит. А на пути — почта.
«Дай, — думаю, — зайду».
Захожу, таи души.
Работницы сидят, подремывают.
Чувствую, надо что-то предпринять.
Сообразила. Подхожу к окошечку с вывеской «До востребования» и протягиваю свой заводской пропуск.
На всякий случай, никто мне «до востребования» не пишет.
И вдруг, распахивается дверь, вбегает мужчина прямо к моему окошечку и свой документ сует. Я, конечно, возмутилась.
— Вы куда, товарищ, не видите что ли, — очередь.
И руку по локоть в окошечко засовываю.
А этот высокий, черный, в бобровой шапке, с длинным носом, кричит:
— Я уже вторую неделю перевод жду, в командировке я, прислать должны из Березовки!
И свою руку с документом в окошечко толкает.
А зима, в шубах мы, в одно окошечко две руки не входят.
Тут у почтовой работницы чувство женской солидарности сработало, она мой пропуск выхватила и говорит: «Уважать женщин надо, товарищ, пропускать вперед. Да вот девушке и перевод».
И протягивает мне перевод на 200 рублей на имя Ткачук Н. И.
А этот высокий, черный, в бобровой шапке, кричит: «Не отдам, мне это, я Ткачук Н. И.!».
— Нет, — говорю, — товарищ, кто первый взял, тот и получит, и потом я тоже Ткачук Нина Ивановна.
— Какая Нина Ивановна, — надрывается высокий черный, — я не Нина Ивановна, я Николай Иванович, мне это, из Березовки, мне еще тут две недели жить, да домой добираться. Мои это деньги!
Ну тут уж мы с почтовой работницей возмутились.
Почтовая работница говорит: «Тут Н. И. написано, сначала надо выяснить, вы Николай Иванович или Нина Ивановна».
А я стою, держу в руках перевод на 200 рублей, и совершенно точно знаю, что Нина Ивановна — это я.
И вдруг так нечаянно подумала, что в общем-то в Березовке у меня никого нет.
И что было бы хорошо, если кто-нибудь был.
А этот черный вдруг притих и так жалобно говорит: «Девушка, а вам из Березовки тоже должны были деньги прислать?»
И так мне вдруг обидно стало.
— А вам-то, товарищ, что? Должны, не должны. Прислали и все. Нашлись добрые люди.
А этот высокий совсем смутился и говорит: «Да что вы, если вам, так и берите, а я свои подожду, я все-таки Николай Иванович».
Ну тут у меня от прилива благородства горло перехватило, и я так небрежно перед ним этот перевод кладу.
А этот черный свое заладил: «Я Николай Иванович, а не Нина Ивановна, и не надо мне ваших денег».
«Вот это да, — думаю, — что же теперь…».
А почтовая работница занервничала, опять вмешивается.
— Кто перевод получать будет? — кричит. — Мне ваши деньги тут не нужны, разбирайтесь скорее, а то назад в Березовку отправлю.
Ну тут я рассердилась окончательно.
— Берите деньги, ради бога, и езжайте в свою Березовку.
А высокий свое.
— Не возьму.
И к выходу.
Я за ним.
— Слушайте, товарищ, ваш это перевод, ваш, нету у меня никого в Березовке, нету.
А этот высокий так внимательно смотрит и почему-то очень печально говорит: «И я думаю, если б вы из Березовки были, то я бы вас там видел, такую красивую женщину, да не запомнить».
Ну тут я совсем разозлилась.
— Пижон вы, товарищ, и не заговаривайте мне зубы, лучше скажите, чтоб вам на переводах имя — отчество полностью писали, и не нужна мне ваша Березовка.
А этот черный вдруг развеселился и говорит:
— А чего вы сердитесь, девушка, ведь если что, так вам даже и фамилию менять не придется.
Ну тут я повернулась и пошла. А этот высокий меня догоняет и говорит: «А ведь мы уже друг о друге чуть ли не все анкетные данные знаем, зря вы так».
И рядом пошел.
А теперь у меня в Березовке кто-то есть. И не кто-то, а Ткачук Николай Иванович, а фамилию мне, действительно, даже и менять не пришлось.
И Березовка, между прочим, очень даже неплохой город.