Хроника времен Карла IX

Глава двадцатая ЛЕГКОКОННЫЙ ЭСКАДРОН

Вечером 24 августа легкоконный эскадрой входил в Париж через Сент-Антуанские ворота. Густо покрытые пылью сапоги и одежда всадников показывали, что путь был долог. Последние лучи отгоравшего дня озаряли их тревожные лица, на которых можно было прочесть предчувствие еще неведомых, но волнующих событий, сулящих печальный конец.

Отряд направлялся мелким рысистым аллюром к большому пустырю, простиравшемуся вдоль стен древнего турнельского дворца. Там капитан дал приказ основаться, потом послал двенадцать человек под начальством корнета на разведку, а сам расставил при входе в соседние улицы часовых, которым приказано было держать наготове тлеющие пальники, словно перед лицом врага. Приняв эти меры чрезвычайной предосторожности, он снова вернулся к голове эскадрона.

— Сержант, — сказал он тоном более повелительным и строгим, чем обыкновенно.

Старый кавалерист в шляпе с золотым галуном и с перевязью, покрытой шитьем, почтительно подошел к начальнику.

— Вся ли конница имеет пальники?

— Да, капитан.

— Есть ли порох в пороховницах? Все ли запаслись достаточным количеством пуль?

— Да, капитан.

— Хорошо! — он пустил вдоль фронта маленького отряда свою лошадь шагом. Сержант следовал за ним на дистанции, равной длине одной лошади. Он заметил, что капитан не в духе, и не смел подъехать ближе. Наконец, набравшись храбрости, он решился спросить:

— Капитан, разрешите засыпать корму лошадям, ведь они с утра не имели дачи.

— Нет.

— Пригоршню овса, ведь это одна минута.

— Приказываю не разнуздывать ни одной лошади.

— Это потому, что нам предстоит нынче ночью работа… как говорят… что, может быть…

Офицер сделал нетерпеливый жест.

— Вернись на свое место, — сказал он сухо и продолжал свою поездку.

Сержант вернулся в ряды солдат.

— Ну, что, сержант, это, верно, будет дело? Что будет? Что сказал капитан?

Десятки вопросов сразу посыпались со стороны старых солдат, которым заслуги и долгий опыт позволяли свободное обращение со старшим.

— Поживем — увидим! — сказал сержант тоном человека, который знает больше, чем хочет сказать.

— Ну а что, в чем дело?

— Не разнуздывать лошадей ни на минуту, потому что, кто знает, с минуты на минуту мы можем понадобиться.

— Ах, вот как! Значит, собираются драться? — спросил трубач. — А с кем вот драться, мне хотелось бы знать.

— С кем? — повторил сержант вопрос, чтобы иметь время придумать ответ. — Чорт возьми, хорошенький вопрос: с кем, по-твоему, драться, как не с врагами короля?

— Это, конечно, так, но кто они — враги короля? — продолжал упрямый вопрошатель.

— Враги короля? Он не знает, кто враги короля! — и он с видом сожаления пожал плечами.

— Так это испанец враждовал с королем! Но ведь он не придет же сюда этак, исподтишка, нигде не замеченный, — вставил один из кавалеристов.

— Ба! — воскликнул другой. — Знавали мы и других врагов короля, помимо испанцев!

— Бертран говорит правильно, и я знаю, кого он имеет в виду.

— Да кого же?

— Гугенотов, — ответил Бертран. — Не надо быть чародеем, чтобы догадаться. Всему миру известно, что гугеноты взяли свою веру у немцев, а я хорошо знаю, что немцы нам враги, потому что меня частенько заставляли постреливать в них из пистолета, особенно при Сен-Кантене, где они бились, как черти.

— Все это очень хорошо, — заметил трубач, — но ведь с ними уже заключен мир, и, помнится, по этому случаю был немалый шум от праздников.

— Есть доказательство того, что они нам не враги, — ответил всадник, одетый лучше других, немолодой с виду. — Доказательство то, что в предстоящую войну с Фландрией все легкоконные отряды идут под командой Ларошфуко, а кому же не известно, какой он веры? Чорт меня побери, он гугенот с головы до ног, шпоры он носит, словно Конде, а шляпа у него надета по-гугенотски.

— Сдохни он от чумы! — воскликнул сержант. — Ты всего не знаешь, Мерлен, тебя не было в нашем полку, когда Ларошфуко командовал засадой. Мы едва все не полегли в Паутье и Роблейле. Это, ух какая хитрая бестия!

— Да ведь он же говорил, — добавил Бертран, — что рота рейтаров куда лучше, чем легкоконный эскадрон. Я уверен в том, что он сказал эти слова, так же, как в том, что сижу на руанской лошади. Я слышал это от королевского пажа.

Движение негодования охватило слушавших, но любопытство к военным приготовлениям и желание узнать, против кого принимались такие меры предосторожности, сейчас же перебили это чувство.

— Скажи, сержант, — спросил трубач, — правда ли, что вчера было покушение на короля?

— Бьюсь об заклад, что это… еретики.

— Трактирщик в гостинице «Андреевский крест», где мы вчера закусывали, — сказал Бертран, — нам сообщил, как достоверное, что они хотят переделать и перекроить всю обедню.

— Тогда не будет постных дней, — философским тоном заметил Мерлен. — Вкус малосольной свинины вместо чашки бобов, — словом, тут нечем огорчаться!

— Да, но если гугеноты будут законодательствовать, так они первым делом разобьют, как стаканы, все отряды легкой конницы и на наше место поставят своих немецких рейтарских собак.

— Ну, если так, я им насыпал бы перцу! Сдохнуть мне на этом месте, это может сделать человека верным католиком. Послушай, Бертран, ты служил у протестантов, правда ли, что адмирал платит кавалерии только восемь су?

— Ну, да, ни гроша больше, старый хрыч! Потому-то после первого похода я его и бросил.

— Что-то капитан сегодня не в духе, — заметил трубач. — Всегда этакий славный парень, разговорчивый с солдатами, нынче рта не раскрыл всю дорогу.

— Это последние известия его огорчают.

— Какие известия?

— Да вот сообщение о гугенотских затеях.

— Гражданская воина вот-вот разгорится снова, — сказал Бертран.

— Ну, что ж, нам это лучше, — сказал Мерлен, всегда стремившийся усмотреть в вещах хорошую сторону. — Можно будет драться, жечь деревни, грабить гугенотов.

— По всей видимости, они хотят возобновить старое амбуазское дело, — сказал сержант. — Потому-то нас и вызвали. Мы живо наведем порядок.

В эту минуту вернулся корнет со своим взводом. Он подошел к капитану и стал ему тихонько докладывать, между тем как солдаты, ездившие с ним, вошли в толпу товарищей.

— Клянусь бородой, — сказал один разведчик, — не понять, что творится в Париже. На улицах кошка не пробежит — пусто, а Бастилия набита войсками, и швейцарские пики колышутся, как рожь в поле. Куда там!

— Но ведь их там не больше пяти сотен, — перебил другой.

— Достоверно только одно, — продолжал первый, — что гугеноты даже пытались убить короля. И великий герцог Гиз в драке собственноручно ранил адмирала.

— Ах, хорошо разбойник сделал! — воскликнул сержант.

— Уж до того дошло дело, — продолжал кавалерист, — что даже эти швейцарцы лопочут на своей чортовской тарабарщине, что мы во Франции уж слишком долго терпим еретиков.

— Это правда: с некоторого времени они страшно загордились, — сказал Мерлен.

— Можно сказать, что это они нас побили при Жарнаке и Монконтуре, так они чванятся и хорохорятся.

— Им бы хотелось, — сказал трубач, — съесть окорок, а нам швырнуть кости.

— Давно пора католикам хорошенько их встряхнуть!

— Что касается меня, — сказал сержант, — то стоит королю сказать мне: «Перестреляй этих негодяев», так пусть меня разжалуют, если мне понадобится повторение команды!

— Бельроз, расскажи нам чуточку, что делал наш корнет, — спросил Мерлен.

— Он поговорил с каким-то швейцарцем вроде офицера, но я не расслышал о чем; должно быть, было что-нибудь любопытное, потому что он всякую минуту восклицал: «Ах, боже мой, ах ты, боже мой!»

— Глядите-ка: кавалеристы несутся галопом; несомненно, везут приказ.

— Кажется, их только двое.

Капитан и корнет пошли навстречу.

Двое всадников быстро приближались к легкоконному отряду. Один из них, роскошно одетый, в шляпе с перьями и зеленым шарфом, ехал на боевом коне. Его спутник, коротенький, коренастый человек, был одет в черное и держал в руках большой деревянный крест.

— Наверняка будет драка, — заметит сержант. — Вон и поп, чтоб исповедывать раненых.

— Подумаешь, какое удовольствие сражаться, не жравши, — проворчал Мерлен.

Оба всадника замедлили ход лошадей, так что, подъехав к капитану, они без усилия их остановили.

— Целую руки господину Мержи, — произнес человек с зеленым шарфом. — Узнаете ли вашего покорного слугу, Томаса Морвеля?

Капитан еще не знал о новом злодеянии Морвеля, он знал только о совершенном Морвелем убийстве храброго Муи. Он ответил очень сухо:

— Никакого Морвеля я совершенно не знаю. Я предполагаю, что вы пожаловали для того, чтобы сообщить нам, зачем мы, в конце концов, находимся здесь.

— Дело идет, милостивый государь, о спасении нашего доброго короля и святой нашей веры от угрожающей им опасности.

— В чем же опасность? — презрительно спросил Жорж.

— Гугеноты в заговоре против короля. Их преступное сообщество открыто вовремя, благодарение богу! И все верные христиане должны ночью соединиться, чтобы истребить их во сне.

— Яко мадианитяне с силою гедеоновою, — подхватил человек в черной рясе.

— Что я слышу? — воскликнул Мержи, вздрогнув от ужаса.

— Горожане вооружены, — продолжал Морвель. — Французская гвардия и три тысячи швейцарцев сейчас в столице. С нами свыше шестидесяти тысяч человек. В одиннадцать часов по данному сигналу начнется работа.

— Проклятый головорез, что за гнусную клевету ты сюда приносишь? Король не приказывает убивать… самое большее, он за это платит.

С этими словами Жорж вспомнил о странном разговоре, который он имел с королем несколько дней перед тем.

— Не заноситесь, господин капитан. Если бы я не был поглощен заботой об исполнении королевских поручений, я сумел бы ответить на ваши оскорбления. Слушайте меня! Я явился от имени его величества требовать, чтобы вы и ваш отряд последовали за мной. Нам поручен Сент-Антуанский район и прилегающие к нему кварталы. Я привез вам список лиц, подлежащих истреблению. Преподобный отец Мальбуш даст напутствие вашим солдатам и произведет раздачу белых крестов, какие будут у всех католиков, дабы в темноте верные не были приняты за еретиков.

— Вы думаете, что я дам согласие на резню, истребляющую сонных людей?

— Католик ли вы? Признаете ли вы королем Карла IX? Известна ли вам подпись маршала Ретца, которому вы обязаны повиноваться? — и он вручил ему грамоту, висевшую у него на поясе.

Мержи подозвал конника, и при свете факела из соломы, зажженного пищальным пальником, прочел формальный приказ, предписывающий именем короля ему, капитану Мержи, оказать вооруженную помощь французской гвардии и отдать себя в распоряжение господина Морвеля для дела, которое вышеназванный Морвель ему объяснит. К этому приказу приложен был список имен с таким заголовком: «Список еретиков, подлежащих умерщвлению в Сент-Антуанском квартале». При свете горящего факела в руках конника все всадники увидели, какое впечатление этот приказ произвел на их начальника, не знавшего о приказе раньше.

— Никогда мои кавалеристы не согласятся стать простыми убийцами, — произнес Жорж, швыряя приказ в лицо Морвеля.

— Речь идет не об убийстве, — холодно заметил священник, — речь идет об еретиках и о справедливом воздаянии им за зло.

— Молодцы! — крикнул Морвель, громко обращаясь к солдатам. — Гугеноты хотят убить короля и истребить католиков, это надо предупредить нынче же ночью; покуда они спят, мы всех их перебьем. А король отдает их дома вам на разграбление.

Крики дикой радости пробежали по рядам: «Да здравствует король! Смерть гугенотам!»

— Молчать, по рядам! — скомандовал капитан громовым голосом. — Я один даю приказы моим солдатам. Солдаты, что говорит этот подлец! Может ли это быть правдой? Даже если бы король отдал такой приказ, разве моя конница согласится убивать беззащитных людей?

Солдаты молчали.

— Да здравствует король! Смерть гугенотам! — кричали Морвель и его спутник разом. Солдаты присоединили свой крик: «Да здравствует король! Смерть гугенотам!»

— Ну, капитан, будете ли вы повиноваться? — спросил Морвель.

— Я больше не капитан, — воскликнул Жорж и сорвал офицерский знак и шарф офицерского достоинства.

— Схватить изменника! — закричал Морвель, обнажая шпагу. — Убейте бунтовщика, не повинующегося королю!

Но тут ни один солдат не осмелился поднять руку на своего вождя. Жорж выбил шпагу из рук Морвеля, но вместо того, чтобы пронзить его своей, он ударил его в лицо эфесом с такой силой, что тот свалился наземь.

— Прощайте, подлецы, — сказал он своему отряду. — Я считал вас солдатами, а вы только убийцы.

Потом обернулся к корнету:

— Вот, Альфонс, прекрасный случай, если хотите стать капитаном. Примите командование эскадроном.

Говоря так, он дал шпоры лошади и вскачь понесся к центру столицы.

Корнет последовал за ним, но, сделав несколько шагов, замедлил аллюр, перевел лошадь в шаг, потом остановился, дал повод обратно и вернулся в отряд, без сомнения, рассудив, что совет капитана, хотя и дан сгоряча, все же хорош.

Морвель, еще ошеломленный полученным ударом, снова сел на лошадь, разражаясь проклятиями, а монах, поднимая распятие, наставлял солдат не щадить гугенотов и потопить ересь в волнах и потоках крови.

Солдаты на минуту задержались под влиянием упреков, брошенных капитаном, но, увидя, что они свободны от его присутствия, и предвкушая безнаказанный грабеж, взмахнули саблями над головами и дали присягу в точности исполнять предписания Морвеля.