Хроники инспектора Ротанова

ГЛАВА 36

Проход они нашли без труда. Собственно, его и не нужно было искать. Свет, похожий на луч прожектора, не угасал ни на минуту, и вскоре, руководствуясь этим хорошо заметным ориентиром, они вышли на широкую площадку, свободную от блоков и каменных обломков. В ее центре находился большой черный параллелепипед, из верхней грани которого изливался в небо ослепительный синий луч, похожий на сверкающий водопад. Ветер нес из пустыни мелкий песок и песчинки, попадая в луч, они расцвечивали его, словно цветной серпантин.

— Странно, что мы до сих пор не обнаружили этого камня, — место уж больно приметное, — проговорил Зарудный, внимательно всматриваясь, словно хотел запечатлеть в памяти мельчайшие детали открывшейся им картины. — Даже без луча мы должны были заметить этот камень раньше!

— А его здесь наверняка раньше не было, — возразил Игнатий. — Врата выходят из-под земли после землетрясения, недавно оно произошло. Тогда и появились врата.

— Ты уверен? Это действительно ваши врата рая?

Игнатий ничего не ответил, но по счастливой улыбке, застывшей на его лице, ответ угадывался сам собой.

— Хочешь войти первым? Это право принадлежит тебе заслуженно, — спросил Ротанов, с нескрываемым подозрением рассматривая черный монолит.

— Если вы разрешите… — Игнатий двинулся к камню, словно сомнамбула, почти не замечая окружающих.

— Зачем ты ему разрешил? — взорвался Зарудный. — Не дело гражданских лезть поперед батьки в пекло! Мы даже не узнаем, что с ним произойдет!

— Сколько их здесь уже было, выживших после катастрофы колонистов? Он верит в свою легенду и шел сюда специально за этим — пусть попробует войти. Это его право. Мы хотя бы убедимся, что не стукнемся лбом о каменную стену.

— Но здесь даже входа нет!

— Вот именно поэтому я и пустил его первым. Пусть докажет, что врата не пустая выдумка.

— А как же свет? Откуда он здесь берется?

— Не знаю, — честно ответил Ротанов. — Судя по звуку, под землей работают какие-то мощные механизмы.

Игнатий тем временем подошел к камню вплотную и опустился перед ним на колени.

— Он что, молится? — Зарудный все еще кипел от негодования, недовольный решением Ротанова пропустить вперед этого почти незнакомого им человека. В конце концов, гам могло быть все что у! одно, вплоть до засады, Игнатий мог оказаться ценным пленником. Он слишком много знал о вооружении и численности их небольшого отряда.

— Врата стали для них святыней. Это естественно в тех условиях, в которых они оказались. Им понадобилась хоть какая-то вера, поскольку старая не смогла предотвратить катастрофу, в этом, по-моему, все дело… — откликнулся Ротанов.

— Надеется расколоть камень своей молитвой?.. — ехидно заметил Зарудный и оборвал себя на полуслове, потому что фигура Игнатия вдруг побледнела, ее контуры стали нечеткими, и человек исчез в ослепительной световой вспышке.

Они видели конечный результат перехода в мельчайших деталях. На хорошо освещенной площадке только что стоял человек. Но теперь его там не было. Он исчез, растворился в свете или, действительно, прошел сквозь камень…

— Теперь моя очередь, если вы не против… — произнес Ротанов, окидывая оценивающим взглядом каждого из своих спутников и уже предвидя готовые сорваться с их губ возражения.

— Я пас, — первым откликнулся Зарудный. — Я не верю в мистику, в таинственные переходы и потусторонние врата, поэтому я посторожу вас снаружи. Кто-то должен остаться, чтобы здесь не случилось чего-нибудь непредвиденного к моменту вашего возвращения.

— Ты прав. А вообще вопрос о том, идти или не идти, каждый решает для себя лично.

— Ну для меня тут вопросов нет. — На лице Гранта застыла блуждающая улыбка. — Я давно хотел найти тех, кто перевернул всю мою жизнь. Надеюсь, этот камень ответит мне хотя бы на вопрос, почему погиб мой неродившийся сын и есть ли в этом мире хоть какая-то справедливость! И, не дожидаясь согласия, он отодвинул Ротанова, словно тот был неодушевленной преградой на его пути, и двинулся к камню так стремительно, что Ротанов даже не успел решить, нужно ли его останавливать.

В отличие от Игнатия Грант не стал опускаться на колени, просто шел и шел вперед, словно не замечал каменной призмы перед собой, и, когда между ним и камнем осталось не больше метра, неяркая голубоватая вспышка на том месте, где только что стоял человек, вновь возвестила им о том, что еще один член их команды ушел в неизвестность. Попал ли он внутрь камня или переход через врата перенес его гораздо дальше — это каждый из них мог выяснить лишь на собственном опыте. Ждать возвращения тех, кто вошел внутрь врат, по словам Игнатия, можно было всю оставшуюся жизнь.

— Ты рискнешь? — обратился Ротанов к Хорсту. После истории с Грантом он перестал настаивать на своем праве первым пройти врата.

— Разумеется, я рискну. Но мне не хочется оказаться в новом мире без своего единственного друга. Я должен знать, что для тебя переход прошел благополучно.

— Тогда тебе придется набраться терпения. Подожди в течение часа. Я постараюсь выяснить, что там происходит, и вернусь.

— А если этого не случится? Если тебе не удастся вернуться, что нам делать? — спросил Зарудный, не терявший своей всегдашней обстоятельности и предусмотрительности, даже в этих необычных условиях.

— Через час, если меня не будет, вы можете поступить так, как решите сами. Я могу лишь посоветовать не испытывать судьбу. Этот переход кажется мне небезопасным. Возвращайтесь к кораблям. Вместе с оставшимися там людьми вы что-нибудь придумаете. — Ротанов усмехнулся, поправил рюкзак за плечами и ровным, неторопливым шагом направился к камню.

Когда до глыбы оставалось метров пять, он ощутил во всем теле легкое покалывание, словно электрические токи прошли по нему снизу доверху. Похожее бывает при физиотерапевтических процедурах. Никаких неприятных ощущений эти токи не вызывали, хотя усиливались с каждым шагом, приближавшим его к таинственной глыбе.

В конце концов, они вызвали к жизни вспышки зрительных образов в его глазах. Было ли это всего лишь результатом раздражения сетчатки усилившимся потоком электронов или чем-то другим, он так и не узнал. Видения слились в пестрый хоровод, все смешавший в его сознании, окружающее пространство растворилось в вихре пляшущих огней.

Переход из одного состояния в другое произошел без всяких резких ощущений, как бывает во сне. Только что он шел к каменной глыбе, по освещенному нереальным синим светом пространству, — и вот он уже сидит на телеге, на ворохе сена, в ином, ярко освещенном восходящим солнцем мире. Больше всего Ротанова поразил не сам факт перехода, которого он подсознательно ожидал и к которому готовился, а его странно равнодушное отношение к происшедшему — переход был принят его сознанием слишком обыденно, слишком буднично, не вызывая ни удивления, ни протеста.

И вот это несвойственное ему равнодушие при столкновении с чем-то новым и совершенно необъяснимым Ротанову категорически не нравилось, хотя даже недовольство собой проявлялось приглушенно, с трудом пробиваясь на поверхность сознания, словно ему только что ввели какой-то тормозящий нервную систему гормональный препарат.

Возница — молодая женщина лет тридцати то и дело понукала лошадь, не обращая на спутника ни малейшего внимания. Ротанов осторожно пошевелился, проверяя, нет ли боли внутри его тела. Не вызвал ли переход каких-то скрытых повреждений? Но боли не было, и он вроде бы был совершенно свободен.

— Куда едем? — обратился он к вознице со своим первым немудреным вопросом.

— К стражу, вестимо! Отвози вот вас! Делать мне больше нечего, поднавалило сегодня болезных!

По крайней мере, из этой фразы он мог сделать вывод о том, что его спутники благополучно проделали тот же самый путь и, возможно, находятся где-то неподалеку.

— И далеко еще ехать?

— А вон башню видишь? В ней страж и сидит.

Впереди, за поворотом дороги, открывалась серая громада какого-то древнего строения с нелепо торчавшей посередине башней.

— А если я к нему не хочу? Вот возьму и соскочу сейчас с повозки!

— А ты попробуй!

И Ротанов попробовал. До края повозки ничто не препятствовало его движению, но затем упругая невидимая сила водворила его обратно, на копну сена. Стараясь сохранить равновесие после неожиданного толчка, он протянул руку к вознице, но даже дотронуться до нее не смог. Та же самая сила швырнула его на прежнее место.

— Вот так-то… От стража да от судьбы не сбежишь. — Женщина проговорила это беззлобно. В ее поведении Ротанов отметил привычное равнодушие, свойственное тем, кто долго выполняет одну и ту же работу. Независимо от характера самой работы, все, что к ней относится, с каждым разом вызывает все меньшее любопытство, все меньший интерес.

Именно из-за этого свойства человеческой психики в Управлении внешней безопасности срок службы чиновников, занятых в информационной обработке поступающих из колоний данных, был сокращен до одного года.

Но сейчас Ротанова мало волновали дела управления. Вся его прежняя жизнь вспоминалась, словно в тумане, и даже недавние события воспринимались, как нечто, не имеющее особого значения. Зато все, что касалось повозки, ползущей по сельской дороге, и его спутницы, вызывало у Ротанова самый живой интерес.

В тридцать лет сельские женщины, обремененные многочисленными детьми и тяжелой ежедневной работой, выглядят уже достаточно изможденными, но это не относилось к его спутнице. Ее нельзя было назвать красивой — слишком грубые черты и чрезмерно развитые мышцы портили ее внешность, но в то же время на ее лице иногда вспыхивал какой-то затаенный огонь, словно тайная, тщательно скрываемая от окружающих страсть поддерживала ее интерес к жизни. К той самой жизни, о которой Ротанову необходимо было узнать как можно больше, причем постараться успеть сделать это, пока дорога, ведущая к башне, не кончилась.

— Что произошло с теми, кого ты подвозила до меня? Они встретились со стражем?

— Конечно, встретились, куда же им деться.

— А что было дальше? Их пропустили?

— Ишь, какой любопытный! Вот приедем, тогда все и узнаешь.

— От тебя не убудет, если расскажешь сейчас?

— Ну да, как же! А то я не знаю. Потом хлопот не оберешься, кричать начинаете, какие-то права вспоминаете, будто не понимаете, что здесь все другое и нет тут у вас никаких прав! Вас никто не заставлял преступать черту, никто не насилил, так что теперь смирись и жди решения своей судьбы.

Ему пришлось удовлетвориться этим ответом. Ничего не добившись от возницы и испытывая все возрастающую тревогу, Ротанов обратил все свое внимание на дорогу, словно хотел, на всякий случай, запечатлеть в памяти все приметные ориентиры для возможного отступления.

Прежде всего, поражал близкий горизонт этого мира. Ротанов словно находился в центре километрового кокона пространства, который двигался вместе с повозкой. На границах этого кокона пространство смазывалось, становилось нерезким, словно превращалось в мираж. И только ближайшая перспектива казалась устойчивой и неподвижной. Внешние приметы этого мира мало отличались от земных. Та же трава, обычная жирная грязь на обочине, какие-то огороды вдали, почти на самой границе видимого пространства. Вначале это удивило Ротанова, поскольку он ожидал увидеть что-то, похожее на пустыню Аромы, или уж нечто совершенно иное, не имеющее ничего общего со знакомыми пейзажами. Но его словно перенесли в сельскую земную местность, где за столетия мало что менялось. Разве что лошади на Земле давно исчезли.

Обдумав еще раз незавидное положение, в котором теперь очутился, Ротанов снова попытался наладить отношения со своим конвоиром, зайдя с другого конца.

— Поесть бы не мешало! Или у вас не положено кормить пленных? Кстати, я для тебя кто, арестованный?

— Ты — доставляемый к стражу. Нет у тебя пока ни статуса, ни положения в нашем мире. И еды тебе не положено. Может, она тебе еще и не понадобится, эта еда.

— Почему это не понадобится?

Женщина повернулась к нему и внимательно осмотрела, словно увидела впервые.

— Немолодой уже, семью, однако, оставил и туда же, рай искать отправился! Умник. Вот отрубят тебе голову, будешь знать, как по чужим мирам шастать. Тогда и жратва тебе не понадобится, чего ж ее зря переводить!

— А ну останови повозку! Останови, тебе говорят! — Неожиданный всплеск гнева заставил Рота-нова сорваться с места, забыв о своих ограниченных возможностях, за что он и был тут же наказан, безжалостно отброшенный назад весьма чувствительным ударом.

— Ну вот — всегда так! Я же говорила! Сиди уж, недолго осталось. Скоро тобой займутся.

Через полчаса однообразной дороги телега, сопровождаемая не утихающим заунывным скрипом несмазанных колесных осей, подъехала к массивным воротам, прорезанным в нижнем цоколе каменной башни.

Ротанова слегка удивило отсутствие стражи у ворот и людей на стенах. Все происходило словно в каком-то нереальном, замедленном сне — телега оказалась у ворот, ворота открылись, и они очутились внутри башни.

Причем возница не потрудилась оставить лошадь снаружи, и они въехали, вместе с телегой, в круглую комнату цокольного этажа, освещенную узкими оконцами, прорезанными на большой высоте, и дополнительным желтым светом чадящих факелов, воткнутых в специальные держатели по всему периметру стены.

Картина, открывшаяся в глубине этой комнаты, показалась Ротанову какой-то пародией на далекое прошлое его собственной земной родины. Неприятное впечатление производила эта картина, вызывая нездоровые, почти болезненные ассоциации.

На возвышении, возле дальней стены, стоял роскошный, украшенный инкрустациями трон, на котором валялся ворох яркой цветной одежды. На него вначале Ротанов не обратил ни малейшего внимания, поскольку все его внимание было поглощено устрашающего вида палачом, стоящим по правую руку (или, может быть, ручку?) от трона. В руках у палача имелся тяжеленный, измазанный чем-то красным топор, а у ног стояла большая плетеная корзина, вероятно, для того, чтобы собирать отрубленные головы. Ну в самом деле, не пропадать же добру!

По левую руку виднелась дверь, возможно, та самая, в которую пропускали тех немногих счастливцев, которым удалось правильно ответить на вопрос стража. Неясным оставалось лишь то, где скрывается сам страж, но тут ворох цветной одежды на троне шевельнулся, развеяв сомнения Ротанова о месте его пребывания. Поскольку оный страж, как ему и полагалось, восседал на троне, а в том, что Ротанов первоначально принял его за груду тряпья, не было ничего удивительного, так как страж оказался карликом полуметрового роста, одетым в мешковатый, не по фигуре сшитый алый кафтан. Огромный шутовской колпак стража был лихо заломлен набок.

Чье-то больное воображение создало всю эту фантасмагорическую картину, возможно, с определенной целью: сбить с толку, ошарашить, показать доставленному для вопроса пришельцу всю его ничтожность и копеечную стоимость его жизни в том новом мире, в который он так стремился. Но в Ротанове все старания невидимых режиссеров вызвали лишь приступ совершенно неуместного в данных обстоятельствах гнева.

В зале стояла странная, неестественная для наполненного людьми помещения тишина. В том, что здесь, кроме него самого, возницы, палача и карлика, имеется еще и множество зрителей, инспектор понял не сразу, поскольку они стояли плотной молчаливой толпой на высокой галерке за его спиной, полукольцом охватывавшей зал.

Ожидание затягивалось, никто не произносил ни слова и не делал ни малейшей попытки как-то завершить начавшееся действо. Повозка стояла неподвижно, лошадь понуро опустила голову и, тихонько фыркая, покачивала головой, словно отделяя себя от всего этого зала и от происходящего в нем некой невидимой чертой.

— Эй ты, чучело на троне, долго я еще буду ждать, пока ваше фиглярство обратит на меня свое высочайшее внимание?! — Голос Ротанова прозвучал в напряженной тишине зала оглушительно громко, словно выстрел, и возможно, поэтому смысл фразы не сразу дошел до сидящего на троне карлика. А когда, наконец, карлик отреагировал на оскорбление, то его реакция резко отличалась от того, что ожидал Ротанов.

— Это кто же такой нетерпеливый к нам нынче пожаловал? Кому так не терпится сложить свою голову в корзину моего палача? — В голосе не было ни возмущения, ни гнева — только странная равнодушная усталость, словно эта тряпичная кукла на троне погубила сегодня уже невесть сколько голов и устала от этого нудного, однообразного занятия.

— Как тебя зовут, человече? — продолжил карлик свои вопросы.

— Тебе нужно звание, должность или будет достаточно имени? — Ротанов не изменил тона, отвечая все так же резко, словно нарочно напрашивался на неприятности, и объяснялось это тем, что окружавший его бутафорский зал, со всеми его атрибутами, не вызывал в нем страха — только раздражение и нетерпеливое желание покончить с затянувшейся комедией.

— Да отвечай, как хочешь. Можешь и совсем не отвечать, мне без разницы. Подведите-ка этого строптивца поближе, чтобы я мог его рассмотреть как следует.

В строении фраз, в их интонациях чудилось Ро-танову что-то хорошо знакомое, слышанное уже не раз. Но, прежде чем Ротанов успел понять, что происходит, та же неведомая сила, которая недавно заставила его оставаться внутри повозки, теперь легко приподняла его в воздух и перенесла через весь зал, на некотором расстоянии от пола, так что он должен был бы почувствовать себя напроказившим ребенком, наказанным родителями.

Опустив Ротанова перед самым троном, она исчезла. Инспектор заранее напряг мышцы ног, собираясь воспротивиться возможной попытке поставить его на колени перед дурацким карликом. Но никто и не думал этого делать, так что его усилие пропало даром.