Хроники похождений

Глава 15

Англичанин оказался рыжим толстяком. Он обрадовался, когда увидел бумаги, и сообщил, что некая барышня специально заплатила ему, чтобы «Emerald Jane»[40] стояла на рейде, пока не появится предъявитель этих документов. Клавдий попросил мистера Спелмана приготовить судно, чтобы рано утром флейт[41] мог отправиться в плавание. Рыжий толстяк радостно сообщил, что будет готов отчалить через два часа.

— Все же дождитесь, пока мы окажемся на борту, — усмехнулся Марагур. — К тому же скоро совсем стемнеет. Лучше отправимся в путь с утра.

— Мистер Спелман, а признайтесь, наверняка не ожидали, что с документами к вам пожалует велетень? — спросил я англичанина, с сердитым видом уставившись в его глаза.

Я так насупился, что чуть в барсука не превратился, но, как ни старался, Спелман не обратил внимания на мою мимику.

— Это ж Россия! — радостно ответил он и развел в сторону красными волосатыми ручищами.

— Граф Дементьев очень гордится дружбой со мной, — сообщил Марагур англичанину и пихнул меня локтем — по-дружески.

— Тише ты! — огрызнулся я. — Я же не велетень!

— Ладно-ладно, пойдем, — ответил Клавдий.

Мы наняли две коляски и отправились в резиденцию графа Норда-Северного.

Дворец Петра Великого оказался полуразрушенным деревянным домиком, явно рассчитанным на гостей, привыкших к спартанскому образу жизни, а не сопровождаемых огромной свитой, численность которой сделала бы честь многим королевским дворам Европы. В результате именно челядь, следовавшая за четой Нордов-Северных, приобщалась к суровым походным условиям. Вельможа с супругой расположились в доме. Для остальных были разбиты палатки под открытым небом. Мирович побеспокоился, чтобы нас обеспечили кровом и сытным ужином. Проводив нас к небольшой палатке, он приказал быть наготове, но по возможности успеть передохнуть. Сам Василий Яковлевич отправился в домик — ожидать аудиенции у вельможи.

После всех событий прошедшего дня больше всего на свете мне хотелось спать. Наскоро поев, я расстелил тюфяк и лег. Некусаный господин последовал моему примеру.

— Спокойной ночи, господа, — сказал он, растянулся на втором тюфяке и отвернулся к стене.

— Да уж, пора на боковую, — согласился опухший и улегся между нами.

— Вот проныры! — воскликнул велетень. — А графа Дементьева кто сторожить будет?

— А, кроме тебя, его все равно никто не удержит, — признался некусаный.

— Ладно, отосплюсь по пути в Амстердам, — согласился Клавдий и уселся на выходе из палатки.

Только что я собирался бежать, но теперь хотел спать. К тому же вылезти из палатки мимо велетеня не представлялось возможным. И я со спокойной совестью закрыл глаза. Хорошо бы, граф Норд-Северный не скоро принял Мировича, чтобы отдохнуть успеть. Вдруг улизнуть не удастся и придется плыть в Амстердам. Тогда мне предстояло как-то избавиться от Мировича и его друзей. Я рассчитывал, что во время морского путешествия представится случай скормить их рыбам. Пожалуй, начну с самого Мировича. Без него остальные и сами разбегутся, в том числе и велетень, который вряд ли захочет бесплатно гоняться за кем бы то ни было. Главное, до того, как он оторвет мне ноги, успеть убедить его в том, что неотмщенная смерть нанимателя нисколько не скажется на его репутации. Затем вопреки давешнему желанию бежать в Москву я предался мечтам о том, как встречусь с Аннет. Но скоро выяснилось, что дружище Морфей меня не покинул. Не чета каналье Лепо!

Не знаю, сколько я проспал, а проснулся от сильной боли. Кто-то подкованным каблуком наступил мне на левую руку. Уж не знаю, как, но как-то я удержался, не вскрикнул и даже не обругал обидчика. Я открыл глаза, пытаясь понять, кто это разгуливает по палатке и наступает нам на руки. Оказалось, что я лежу на спине, а моя рука во сне попала в дыру между стенкой и дном палатки, и на нее наступил кто-то, проходивший мимо. Справа посапывали опухший и некусаный. Велетень сидел у выхода. Кусок неба, видневшийся за его спиной, уже посветлел. Мне стало жаль Марагура: за всю ночь даже глаз не сомкнул.

Осторожно пошарив рукой, я обнаружил, что смогу пролезть через дыру в палатке. Я еще раз оглянулся на Клавдия, вздохнул, а затем приподнял полотно, перекатился через левый бок и оказался на улице. Теперь я лежал на траве животом вниз, слева от меня возвышалась палатка, впереди простиралась тень велетеня. Я приподнялся на локтях, согнул ноги в коленях, в такой неприличной позе отполз в сторонку, поднялся с земли и отправился прочь.

Свобода! Я был свободен! Мне осталось укрыться подальше от Василия Яковлевича и его компании, обождать, пока они отправятся в Амстердам и спокойно вернуться в Москву, по пути разыскав каналью Лепо с моими пожитками. И впредь держаться подальше от вице-канцлеров и прочей придворной шушеры. Я вспомнил Аннет, ее взгляд. Прошла-то всего неделя с того дня, как ее увезли неизвестные прямо из-под моего носа, но теперь мне казалось, что прошла целая вечность. А вечность, знаете ли, такое время, за которое многое меняется. Бог с ней, с этой Аннет, не сошелся же свет на ней клином! Не последний же это эклеръ. С этими мыслями я пошел прочь, подальше от палатки, которую охранял ничего не подозревавший велетень.

Где-то в Кронштадте проживал мой приятель, поручик Лунич, Пашка, дворянин из евреев. Нужно было разыскать его. Он дал бы мне кров — переждать, пока Мирович не отбудет в Амстердам, да и деньги понадобятся. Пашка дал бы в долг.

Я шел между деревьями и разбитыми тут и там палатками, большинство из которых сотрясались от храпа. Из одной доносились женские стоны и чье-то тяжелое дыхание. Я вспомнил, как Пашка хвалился, что у него красивые горничные, и прибавил шагу.

Мой путь проходил мимо домика Петра Великого. Окна гостиной были ярко освещены, и сквозь неплотно сдвинутые шторы я увидел полковника, передавшего Мировичу приглашение от вельможи. Офицер открыл дверь, и в помещение вошел сам Василий Яковлевич. У входа в дом горел костер, возле которого храпели караульные. Я притаился в тени деревьев, наблюдая за окнами. При этом я ругал себя за то, что теряю время. Но любопытство брало верх. Я был уверен, что если подслушаю разговоры Мировича, то многие тайны откроются передо мной. По крайней мере, я узнаю точно, в какую историю вляпался. Я не удержался от соблазна и со скучающим видом направился к дому. Поравнявшись с костром, я остановился и оглядел караульных. Убедившись, что их сон разве что громовому ящеру потревожить под силу, я прокрался к дому. Окно оказалось приоткрытым, и я подслушал разговор подпоручика Мировича с графом Нордом-Северным.

— Мой дорогой друг, — раздался голос вельможи. — Я рад видеть вас своим гостем.

— Благодарю вас, ваше императорское величество, — отвечал Василий Яковлевич.

Что за черт?! Мирович обращался к графу, именуя его императорским титулом!

— Прошу вас, Василий Яковлевич! — чуть ли не застонал вельможа. — Высочество! Не величество, а высочество.

Рольмопсъ твою щуку! Под псевдонимом графа то ли Норда, то ли Северного скрывался цесаревич! Великий князь Александр Павлович! Конечно же! Кто же еще мог воспользоваться императорской шлюпкой!

— Для меня вы император! Я знаю, именно так хотела государыня. И если бы не вице-канцлер, который своим предательством обеспечил тихий переворот… Именно переворот, по-другому не назовешь нарушение воли императрицы в том, что касается престолонаследия.

— Прошу вас, Василий Яковлевич! Прошу вас! Я знаю, вы всегда верой и правдой служили моей покойной бабушке…

— Служить Екатерине — значит служить России! — перебил Мирович великого князя.

— Конечно, конечно. Я знаю, на вашем счету много тайных миссий, — продолжал великий князь.

— Миссий исключительно в интересах государства Российского, — уточнил Мирович.

— Не сомневаюсь, Василий Яковлевич, не сомневаюсь. Но я прошу вас прекратить вашу нынешнюю миссию. Дело в том, что я получил секретное послание от князя Афанасия Федоровича Дурова. Он сообщил мне, что второй экземпляр завещания моей великой бабушки в его руках, и он готов выдать его мне, а также выдать и шпионку, некую мадемуазель де Шоней, участвовавшую в заговоре. Собственно, с этой целью я и отправляюсь в заграничное турне. Так что вы можете считать свою миссию законченной. И вас ждет хорошее вознаграждение.

Вот так так! Значит, Афанасий Федорович намерен выдать Аннет в качестве шпионки! Что ж, это вполне в духе князя Дурова. Мне нужно было немедленно разыскать Лунича, занять денег и бежать к Спелману — велеть англичанину сразу же отчалить, не дожидаясь велетеня и остальных. Я надеялся, что он меня послушается.

Мильфейъ-пардонъ, но я же только что хотел бежать в Москву! И черт меня дернул подслушивать этот разговор!

Я обернулся и увидел старика-incroyables, который также подслушивал, пристроившись рядом.

— Привет, — он помахал мне рукой.

— Эй, подслушивать нехорошо! — прошипел я.

— Исчезаю, исчезаю, — шепотом ответил старик-incroyables и на цыпочках удалился.

Я вновь прислушался. Великий князь и Василий Яковлевич обсуждали вопросы вознаграждения за труды.

— Ваше императорское величество, вы же знаете, я никогда не искал ни славы, ни богатства. Мне нужно ровно столько денег, сколько требуется на скромное существование и безукоризненное исполнение долга, — говорил Мирович.

Вот фанатик! Непременно надо скормить его морским рыбам!

— Василий Яковлевич…

Оглушительный выстрел не дал великому князю договорить. Надо мной раздался звон, и на голову посыпались осколки стекла. Кто-то выстрелил то ли в меня, то ли в окно гостиной, в которой находились Мирович и великий князь Александр. Я бросился бежать прочь от дома. Караульные у костра вскочили.

— Вот он! Вот он! Держи его! — заорали они, кинувшись мне навстречу.

Они приняли меня за преступника, покушавшегося на жизнь его императорского высочества.

— Держите его! — послышался сзади голос Мировича.

Он выпрыгнул в окно и бросился за мною. Прыткий старик!

— Отведай меланжъ,[42] голубчик! — с этими словами я ударил первого караульного ногою в пах.

Он завыл и согнулся от боли. Второй караульный наставил на меня ружье. Сзади в меня вцепился Мирович. Я рванулся вперед, треснула ткань, и в руках Василия Яковлевича остался мой воротник. Я вырвал ружье из рук гвардейца, отбросил оружие, схватил солдата и развернул так, чтобы спрятаться за его спиной от очей Мировича. Василий Яковлевич пытался напасть на меня, но я использовал гвардейца в качестве живого щита. Я держал его за шкирку и толкал на Мировича.

Рассвирепевший старик отшвырнул солдата в сторону, но в то же мгновение я врезал ему кулаком в переносицу.

Гвардеец, наевшийся меланжа, выстрелил в воздух. Я метнулся к деревьям, среди призрачных силуэтов которых заметил Марагура. Он вытягивал голову поверх палаток, пытаясь разглядеть, что происходит, однако поста своего не покидал. Я бросился в заросли кустов, продрался сквозь ветки, выскочил на маленькую лужайку и нос к носу столкнулся со стариком-incroyables.

— Черт! Черт! — кричал он и колотил себя кулаком по колену.

Увидев меня, он преобразился, его рот растянулся в улыбке, он помахал мне рукой и сказал:

— Привет!

— Кто-то покушался на графа! — выкрикнул я. — Вы никого не видели?!

Старик покачал головой. Я в который раз поразился его глупому виду. Белый фрак с ярко-зеленым воротником, ярко-красный жилет и ярко-желтые брюки. Да, уж. Если ваш ребенок выбирает такие цвета, знайте, он никогда не станет художником. Разве что маляром. Или будет изображать египетскую мумию на публике.

Позади послышался шум. Кто-то продирался через кустарник следом за мною.

— Должно быть, злодей скрылся там где-то, — выдохнул я и, взмахнув рукой в неопределенном направлении, ринулся вперед, вернее, можно сказать, куда глаза глядят.

Офицеры выскакивали из палаток и озирались по сторонам. Навстречу мне, негромко охая, пробежала бабенка в одной юбке. Небось, она и стонала давеча. В сумерках мелькнули красивые груди с темными кружочками. И чего я не побежал сразу к Пашке?! Говорил же мне папенька в детстве: «Будешь подслушивать, отрежу уши на пельмени!»

Хоп! Странным образом эта фраза мне напомнила старика-incroyables. Казалось, что детское воспоминание как-то связано с ним. Я даже остановился, чувствуя, что вот-вот из глубин памяти всплывет его имя и я пойму, где и когда мы встречались.

— Вон он! Вон он! — послышались крики.

Я упал на землю и пополз между палатками. Вспоминать старика-incroyables было некогда.

— Он где-то здесь, где-то здесь! — доносились до меня голоса.

Я обогнул дерево, прополз в соседний проход и замер. Передо мной над палаткой торчали головы некусаного и опухшего, а над ними возвышался Марагур. Они всматривались вдаль, не замечая того, что творилось прямо под ногами.

— Вы не видели его? — спросил кто-то, бегущий по тропинке за палаткой справа.

— Кого? — спросил Марагур.

— А что там случилось? — поинтересовался опухший.

Что мне оставалось делать? Выбор был невелик. Я пролез через дыру в палатку и пробурчал как бы в ответ опухшему:

— Да нам-то что за дело.

Они и не заметили моего отсутствия.

— Так… интересно, — ответил опухший. — А ты спишь все?

— Крепкий же сон у тебя, дружище, — одобрил Марагур.

Я наблюдал через откинутый полог жуткий кавардак, поднявшийся вокруг. Все бегали и суетились. Из-за обилия горящих факелов лагерь походил на огненный муравейник. То и дело к нам заглядывали какие-то офицеры. Каждый всем своим видом говорил, что все вокруг бестолочи, на которых нельзя положиться, и если бы лично он в ответственный момент не спал, то террорист на пушечный выстрел не подошел бы к покоям великого князя, а если бы и подошел, то его бы немедленно схватили. Под их тяжелыми взглядами мы чувствовали себя виновными в том, что неизвестный злодей не отыскался в нашей палатке. Впрочем, они охотно рассказывали о том, что произошло, сообщая такие подробности, о которых мог быть осведомлен только самый первый прибывший на место происшествия. Велетень и опухший с некусаным комментировали каждый рассказ нечленораздельными возгласами. А я думал: что делать с оставшимся без воротника кафтаном?! Но ничего путного так и не придумал.

Один из темных силуэтов, передвигавшийся без факела, приблизился к нам, и мы узнали Мировича. Он прижимал мокрое полотенце к лицу.

— Сударь, что случилось? — спросил некусаный.

Василий Яковлевич опустил руку.

— Ой, что это с вами? — воскликнул опухший.

Лицо Мировича перекосилось и выглядело настолько чужим, что мы, пожалуй, и не узнали его, если б он не прикрывался полотенцем.

— Какой-то мерзавец покушался на жизнь графа Норда, — сообщил он.

— Ага, мы слышали. Но вы-то что ж, сударь? Что с вами-то стряслось? — спросил опухший.

— Вот сукин сын! — закричал Василий Яковлевич. — Представляете, я поймал его…

— Поймали! — с восхищением воскликнул Марагур.

— Поймал! Но чертов солдат помешал! Из-за этой бестолочи подлец улизнул! Да еще успел наградить меня остолбухой!

— Так что ж, солдат-то, заодно с ним был? — спросил велетень.

Мирович махнул рукой и в двух словах пересказал случившееся.

— Ну и ну, — протянул Марагур, выслушав рассказ Василия Яковлевича.

— Это происшествие, господа, лишний раз свидетельствует о том, что нам необходимо в кратчайшие сроки закончить свою миссию, выполнить свой долг…

— Так!.. — сорвалось у меня.

«Так вам же его императорское высочество велели прекратить!» — чуть было не выкрикнул я, но вовремя заткнулся.

— Что — так? — Заглянул в палатку Мирович.

— А? — отозвался я.

— Ты что-то сказал, граф? — спросил Василий Яковлевич.

— Я молчу. Так, поперхнулся что-то во сне, — ответил я.

— Во сне? — изумился Мирович. — Тут стреляют, а он спит!

— Крепкий сон у него, — подтвердил велетень.

— Вставай! — приказал Василий Яковлевич и добавил, обращаясь ко всем. — Нам нужно срочно убираться отсюда. Есть еще одна причина, из-за которой стоит поспешить.

— Что еще? — спросил Марагур.

Василий Яковлевич усмехнулся.

— Да то, что полиция задержала тут извозчика одного с двумя трупами в коляске.

— И что? — не унимался велетень.

— Ну что «что»! Извозчик говорит, что какой-то велетень прямо на ходу свернул им головы.

— Ну и что? — опять спросил Клавдий Марагур.

Он словно репетировал ответы полицеймейстерам.

— Memento quod es veletenio,[43] — ответил Мирович. — И сдается мне, что в Кронштадте велетеней не так уж много. Я лично за весь вчерашний день ни одного, кроме тебя, не видел. Так что — в путь, господа! Нам нельзя задерживаться.

Пришлось покинуть палатку. Марагур зажег факелы, и мы отправились прочь от домика Петра Великого и разбитого вокруг лагеря. При свете мы разглядели физиономию Василия Яковлевича. Огромная гематома расползлась с его переносицы на оба глаза.

— Ну и врезал же он вам! — выдохнул некусаный.

— А ты не злорадствуй! — рассердился Василий Яковлевич.

У ближайшего трактира Мирович разбудил спавшего извозчика, тот привел еще двоих, и, рассевшись по коляскам, мы поехали в порт. Василий Яковлевич шествовал в первом экипаже, мы с велетенем — во втором, опухший с некусаным замыкали поезд. Стало совсем светло. В небе не было ни облачка. День обещал быть ясным.

Едва мы отъехали от трактира, как некусаный закричал:

— Эй, Дементьев, а что это с твоим кафтаном?

— Ничего. Что с ним может быть?! — ответил я.

— Поправь воротник! — крикнул некусаный. — Он у тебя вовнутрь завернулся.

— Давай я поправлю. — Марагур повернулся ко мне и схватился за воротник.

Вот черт! Я ж говорил: этому велетеню детей бы нянчить!

— Что за ерунда?! — закричал он. — Дементьев, почему у тебя воротник оторван?!

— Как оторван?! — изумился я.

— Что?! — как бешеный заорал Мирович.

Он на ходу выпрыгнул из коляски и бросился с криком к нам:

— Стой! Стой!

— Тпру! — скомандовал кучер.

Мирович как сумасшедший вцепился в меня.

— Скотина! Скотина! Это был ты!

Его лицо, и без того изуродованное гематомой, исказилось от гнева.

— Что вы, сударь?! Что с вами?! — кричал я.

Он вытащил меня из коляски и, схватив левой рукой за отворот кафтана, правой пытался ударить меня в лицо. Я едва успевал уворачиваться от его кулака. Изумленные велетень, опухший и некусаный прыгали вокруг нас.

— Что, сударь, что такое?! — кричали они.

Слава богу, Мирович выдохнулся, так и не попав ни разу по моей физиономии. Он стоял, тяжело дыша и продолжая держать меня — вернее, держась за меня.

— Что вы, сударь? Вы, что, с ума сошли? — кричал я.

— Он… это… был… он, — задыхаясь, выдал Мирович.

— Что — он? — спросил велетень.

— Он… стрелял… в графа, — выдохнул Василий Яковлевич.

— Как это?! — изумились велетень и опухший с некусаным.

— Да вы что, совершенно спятили?! Как я мог стрелять в графа? — заорал я.

Мирович отдышался и, собравшись с силами, вновь ринулся на меня. Но вмешался велетень. Он левой рукой отстранил от меня размахивавшего кулаками Василия Яковлевича, а правой удерживал меня, словно думал, что и я сейчас кинусь в драку со стариком.

— Да в конце-то концов, что случилось? — воскликнул Марагур.

— Я же говорю, это был граф Дементьев, он стрелял в графа Норда, а потом еще и мне рожу разукрасил! — сообщил Мирович.

— Боже мой, Василий Яковлевич, как могло это быть? — изумился Клавдий.

— Не знаю, как, но это был он! Я догнал его и успел оторвать ему воротник! И я б схватил его, если бы не растяпа-солдат!

— Сударь, да о чем вы?! Я проспал всю ночь как убитый! — возмутился я.

— Сейчас ты будешь не как убитый, а просто убитым! — заверил меня Василий Яковлевич.

— Вы говорите, что оторвали злодею воротник? — спросил Марагур.

— Оторвал, — подтвердил Мирович.

— И у графа оторван воротник, это очень подозрительно, — констатировал велетень. — Но он за всю ночь ни разу не покидал палатку.

Опухший с некусаным подтвердили слова Марагура.

— Видит бог, Василий Яковлевич, граф не покидал палатки.

— Это был он, он! — упрямо твердил Мирович. — Я оторвал ему воротник.

— А где он? — спросил велетень.

— Кто — он? — переспросил Василий Яковлевич.

— Воротник, — уточнил велетень.

Мирович пожал плечами.

— Я его выбросил.

— Выбросили! — воскликнул Клавдий. — Corpus delicti![44]

— Слушай, дружище, ты чего тут раскомандовался?! — взорвался Мирович. — Я говорю, это был он! Он!

Лицо Василия Яковлевича исказилось от ярости, однако в голосе уже не было прежней уверенности. Скорее, он возмущался просто от злости. Я решил, что и мне пора внести свою лепту в доказательство собственного алиби.

— Ага! Я это был! И стрелял в графа из пальца! А потом еще и к вам вернулся, вместо того, чтобы сбежать! — прокричал я.

— Это не мог быть он, — произнес велетень. — Только не понятно, что случилось с его воротником.

— Да, это интересно. Куда делся твой воротник? — поинтересовался опухший.

— Куда делся мой воротник?! — закричал я на опухшего. — Ты, опухшая рожа, еще спрашиваешь!

— А при чем здесь я?! — опешил он.

— При чем?! — продолжал я разыгрывать спектакль. — А кто всю ночь держал меня за воротник?! Ты, небось, и оторвал его во сне!

— Я… — развел руками опухший.

Мирович наконец-то успокоился. Похоже, что он не очень поверил в то, что оторванные воротники — мой и террориста, не более чем совпадение. Но решил на время смириться с этой версией.

— Ладно, поехали, — буркнул он и, стряхнув с себя лапу велетеня, направился к коляске.

Мы расселись по своим местам. Извозчики, очевидно, привыкли к тому, что господа имеют обыкновение ссориться под утро. Они, как ни в чем не бывало, щелкнули кнутами, и мы поехали дальше.