Лучше всех в этой жизни устроился, конечно, господин Поликарпов. Вот он снова восклицает, воздев руки:
– Хорошо-то как, Господи!
Еще бы! За окном солнечно и благословенно; середина июля.
А вот Рите как всегда не очень хорошо. Рита сидит напротив на краешке стула, испуганная как воробышек.
Поликарпов наставляет:
– Итак, работаем над собой до изнеможения… До слез отчаянья… До крови и пота… И тогда может прийти победа!
– Победа… – вторит Рита.
Поликарпов становится совсем строгим:
– И не забрасывайте дневничок, фиксируйте все ваши состояния и размышляйте – где пошло не так. Где дневничок?
Рита протягивает тетрадь:
– Вот он… Как вы думаете, Лев Алекфандрович, у евыка есть дуфа?
Поликарпов листает тетрадку как листают записки сумасшедшего.
– Есть конечно, почему же не быть? Минуточку…
В самом деле, пора за ширмочку. Оттуда слышен его напевающий голос: «Ах ты ширмочка моя, Ах красавица…»
Вскоре родные звуки: буль-буль.
Поликарпов поет басом:
– Где же вы мои друзья-однополчане…
Рита витиевато произносит:
– Мне кавется, дуфа есть не только у евыка.
– А у кого еще?
Он берет на октаву выше – ровно на октаву – и поет как красна девица:
– Где ве вы мои двузья-одноповчане… М-да…
Буль-буль-буль.
– У Вас…
Поликарпов замолчал. Что-то нехорошее в его молчании. Дуфа Риты ваконно уфодит в пятки.
– У меня? Вы это бросьте, Маргарита Ивановна, категорически бросьте.
Рита потерянно говорит себе:
– Ой, ну фто я сказала? Зачем? Фак, фак! Ну я какафка, ну я говняфка!
Поликарпов выходит из-за ширмы, садится.
– Итак, с ежиком мы разобрались… – Строго и громогласно. – С ежиком мы разобрались, Маргарита Ивановна?
Рита ой как напугана:
– Да. С евыком покончено.
– Теперь что на очереди? Процедуры? Правильно, процедуры. – Громогласно. – Шагом марш в бассейн!
Рита берет бойцовский тон:
– Ефть!
И она поспешно покидает кабинет, бормоча:
– Фак, фак… Он должен пофадить меня в самое поворное место – в туалет, фтобы напомнить мне, кто я! Он долвен это непременно!
За ее спиной грохочет голос Поликарпова:
– А то с евыком тут со своим лезет, понимаешь! Я только одного ежика знаю – пьяного!
И он поет в женской октаве:
– Здесь у нас в краю невестами богатом…
Перемещается в мужскую, басит:
– Девушки уж больно хороши…
Потом главврач открывает окно шире и с озарением на лице простирает руки.
– Как хорошо жить в твоем мире! Как хорошо! Нет у меня души, Господи! Ты моя душа – баста!