Хроники сексуальных неврозов

48. Беспонтовая бабон и краденый презик

…Блаженно и тихо вокруг в четвертом часу утра; тепло и туманно… Из дома в Безбожном переулке выползают, пошатываясь, Поликарпов, Шеин и Зайцев. На запястье Зайцева – веревка с привязанной Марьей Николаевной.

– Так значит, беременна наша Тополь? – говорит Поликарпов.

– Значит, да… – отвечает Шеин.

– Значит, к Богу пошла… У женщин всегда есть этот путь, а у нас?

– А чего? – спрашивает Шеин. – Не шагнуть ли и нам в вечность?

– Очень хочется увидеть Бога-то… – добавляет Поликарпов и вдруг вскрикивает, словно видит уходящую Юлию Петровну. – А мы туда идем! Тополь, подождите, милая! И нас возьмите!

За ними, чуть поодаль, ковыляет Мармышкин. Он без ботинок.

За всей этой группой лениво тащится молодой сержантик (как бы наблюдая за порядком). Он заметно обижен и недоволен.

Поликарпов оглядывается:

– Алексей Иванович, так Вы не знаете, что такое вечность? А ведь мы туда идем.

Сержантик сухо отвечает:

– К Богу, значит? Может до утра подождете?

– Нет. Прямо сейчас.

Зайцев печален:

– Вот там, где Вы стоите сейчас, дорогой Алексей Иваныч, я однажды заснеженным вечером встретил Булата Шалвовича… Была вьюга…

– Фак! Фак! – читкует Марья Николаевна.

– Ах, если бы, Марья Николаевна… – отвечает Зайцев. – Если бы…

Мармышкин канючит:

– А меня вы не возьмете, господа? Я ведь тоже психиатр…

Он трясет какой-то книжицей:

– Вот читайте… Врач-психиатр высшей категории… Вот значок «Ударник коммунистического труда»…

Он прикрепляет значок к груди.

Зайцев всхлипывает:

– Так она беременная, Шеин? И что я сегодня такой сентиментальный?

– Беременная… А я хочу к жене… К женушке я хочу… – Шеин пьянее некуда. – Она обещала меня отвезти к жене… Теперь уже вряд ли.

– Вы что – сами не дойдете?

– А меня вы возьмете, господа?

– Так мы в рай идем, милый… В рай…

Мармышкин доказывает:

– И я туда же!

Поликарпов щурится:

– Видите, как дорога звездами усыпана? И мы ступаем как боги, видите?

Мармышкин, крича, доказывает:

– Вижу! И я туда же!

Сержантик успокаивает:

– Господа, потише, все туда успеем… Вы бы вернулись, гражданин Мармышкин, ботинки бы надели…

Мармышкин отвечает громогласно и с понятным сарказмом:

– Ах, бросьте. Это уже земное, молодой человек. Там не спрашивают ботинок…

– Уйди, мерзотный старик! – недоволен Зайцев. – Это что – мой завтрашний день? Ты – мое будущее?

Марья Николаевна тоже замахивается на Мармышкина:

– Фак! Фак!

– А там гинекологи нужны? – спрашивает Шеин и распахивает руки. – Где ты, рай? Где ты Бог?

– Нафиг гинекологов, нафиг… – машет руками Поликарпов. – Там есть, конечно, женщины…

– А гинеколог – это вечный поводырь женщины! Вечный!

– Но у них нет самого главного… Пирожков там нету! Это же рай! Если не хотите терять свой гинекологический стаж – Вам в ад. Там этого навалом!

– А психиатры? – кричит Зайцев. – Я могу молоточком – по коленке… Тук-тук…

Он поет:

– Я в синий троллейбус сажусь на ходу, В последний, В случайный…

Он плачет от избытка нахлынувших чувств:

– Где он тот синий троллейбус, Сергей Иванович, не знаете? Где он остался? В той жизни, которая пролетела?

Поликарпов достает незаменимый коньяк из кармана:

– Ну что, выпьем за Тополь?

– Выпьем! – бодрится Шеин. – Выпьем же!

Мармышкин произносит страшным голосом (таким страшным, что сам от себя похолодел):

– В ад! В ад Вы идите, господа!

Сержантик строг:

– Спокойнее, гражданин, без шума! Сейчас разберемся кто куда!

Зайцев вытирает кулаками слезы.

– Тополь! Где ты? Булат Шалвович, где мы? Ау! Где мы!

– Валерий Романович, пожалуйста, без шума… Сейчас разберемся…

– Где синий троллейбус… Где Тополь… На Плющихе… Где юность моя, Булат Шалвович…

Он садится на газон, он не хочет идти дальше.

Зато Мармышкин тащится вперед, страшно и громогласно вскрикивая:

– В ад! В ад Вы идите, господарики! Вы слышите меня? В ад!

– Сергей Иванович, да налейте Вы ему… – говорит сержантик.

– Да, именно! Иначе – в ад! В ад, я сказал!

Ничего не ответив, Шеин и Поликарпов тихо удаляются вниз по Безбожному переулку. За ними, негромко дребезжа, тащится голос Зайцева:

– Я в синий троллейбус Сажусь на ходу, В последний, В случайный…

Но вот Зайцев стих, просто бормочет себе под нос:

– Ну и где он, синий троллейбус… Где юность моя… Где дворники… Стихи… Листья… Техник-смотритель… Булат Шалвович, где Вы? Где?

Шеин кричит на весь переулок:

– Мы уже на подходе! Боже, мы на подходе! Ты видишь нас, Боже?

К Зайцеву подходит Марья Николаевна, достает из кармана несколько новеньких упаковок презервативов и по одному протягивает.

– На… На еще… На-ка вот еще… И чего реветь вздумал…

– Булат Шалвович, дорогой… Ну что ж мы тут… Где мы? Булат Шалвович, где…

Из дому выскакивает Ромик, по переулку летят его вопли:

– Где презики, бабон? Зачем ты сперла презики? Беспонтовая! Все испортила!

Поликарпов кричит:

– Нам страшно, но мы идем, Боже! Зябко на твоей дороге, Боже!

Шеин подхватывает:

– Страшно, но идем!

Дружно заваливаются в кусты и смолкают.

Мармышкин ликует:

– А-а, пижоны! Пришли! Налейте старику – покажу дорогу! Эх, фраера гребаные, фраера…

Он тоже садится на газон и смолкает.

Зайцев автоматически принимает дары на пиру чужой жизни – складывает презервативы перед собой на асфальте.

И уже не плачет, не восклицает:

– Где? Где все? Где?

– Беспонтовая! Все испортила! – летит вниз по переулку Ромик в китайских шлепанцах.