Хулиган. Его тихоня

Глава 12

12.1. Начало трапезы

POV Ксюша

Я старалась не думать о том, что Леша прямо сейчас находился в одной комнате с моим отцом.

Хотя я и была уверена, что папа не выкинет ничего безумного, так как мама заранее сказала ему вести себя более-менее прилично, я все равно переживала.

Папа, нравился Леша ему или нет, должен был относиться к нему с почтением, потому что его привела в дом я. А мама, нравился Леша ей или нет, обязательно позаботится о том, чтобы с ним обращались так же, как с любым другим гостем в нашем доме.

Я полила салат заправкой и принялась перемешивать его, стараясь думать только о хорошем. Было бы неплохо вызвать заклинанием «Экспекто патронум» магическую сущность, которая послужила бы защитой если не от дементоров и смеркутов, то от хотя бы гнетущих мыслей. Но, почему-то при мыслях о защитнике, в мыслях появился образ Леши.

И ведь не зря, поскольку имя Алексей с греческого языка трактовалось, как “защитник”.

Я прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать свою улыбку.

Да, моим патронусом определенно был Леша.

Вот только если бы у меня была волшебная палочка…

Улыбаясь своим глупым мыслям и удивляясь, почему я вообще подумала о Гарри Поттере, я взяла салатницу и повернулась, чтобы поставить ее на стол в центре кухни, наряду с другими тарелками с едой. Я оглядела стоящие передо мной блюда, невольно отметив, что все они являлись папиными фирменными рецептами. И меня несомненно удивило, что он приготовил их для сегодняшнего вечера.

Наверное, он просто поддался маминому давлению. Я была уверена, что он не считал Лешу каким-то особенным гостем, вряд ли папа вообще собирался считаться с ним. А потому его вряд ли бы что-нибудь остановило от грубого обращения с Лешей.

Я повернула голову и вытянула шею, прислушиваясь к каким-либо звукам из гостиной. Но единственным звуком, которые я услышала, были игра по телевизору и отдаленное мамино бормотание.

Пока все шло хорошо. Наверное, так все и было, если я до сих пор не слышала криков, повышенных голосов и шума драки.

Но чтобы убедиться, что все действительно хорошо, я достала из кармана телефон и отправила Леше короткое сообщение с вопросом. Когда прошло несколько минут, а он так ничего и не ответил, я начала волноваться.

Ладно, я помнила, что Леша просил меня перестать волноваться, но что я могла поделать с собой? Это был Леша, мой вспыльчивый парень, сидящий наедине с моим обычно пассивным и спокойным отцом, но который теперь, очевидно, был одержим идеей убийства, когда дело дошло до того, что Леша оказался у нас дома.

О чем я только думала, оставляя их наедине?

Я начала потихоньку пробираться к выходу из кухни.

Один взгляд. Мне было бы достаточно всего одного взгляда. Одного взгляда, чтобы убедиться, что папа и Леша, еще не поубивали друг друга. А это было вполне возможно, если судить по неприязни отца к моему парню и провокациям Леши, лишенного всякого инстинкта самосохранения. Ужин мог завершиться кровавой бойней и мне совсем не хотелось стать свидетельницей подобной картины.

Я не так уж и многого хотела — всего лишь, чтобы ужин прошел спокойно.

Аккуратно я прошла по коридору и выглянула из-за дверного проема.

Из гостиной доносилось бормотание и я удивилась, что папа с Лешей разговаривали. Сейчас я не могла видеть лица Леши, но могла видеть лицо отца. Он по-прежнему буравил Лешу взглядом и мне пришлось побороть желание подойти и потребовать, чтобы он прекратил это делать.

— Ксень, что ты здесь делаешь?

Я подпрыгнула от неожиданности и обернулась, чтобы увидеть маму, скрестившую руки на груди. Ее глаза внимательно следили за мной.

Мой разум принялся работать так же быстро, как и мой пульс, пытаясь придумать правдоподобное оправдание.

— Я… Э-э-э… Я просто…

Ее глаза превратились в тонкие щелочки, фактически заставившие меня замолчать.

— Ты сделала салат?

Задыхаясь от страха, я молча кивнула.

— Ты прибрала за собой тот беспорядок, который устроила?

Я закусила нижнюю губу и покачала головой.

Ее голос был мягким шепотом с нотками укора, когда она спросила:

— Тогда что ты здесь делаешь, Ксюша?

Оказавшись застуканной прямо на месте преступления, я отвела глаза в сторону и пробормотала:

— Я просто проверяла, как они.

— Ты не доверяешь своему отцу?

Конечно, нет.

— Доверяю, — соврала вместо этого, а после добавила: — Я пойду на кухню.

— Иди.

Вздохнув с облегчением, я проскочила мимо нее на кухню и принялась убирать за собой, продолжая терзать себя волнением. Еще и своим провальным шпионажем я сделала только хуже Леше. Мама наверняка по моему страху заподозрила, что они могли узнать о Леше что-нибудь плохое, из-за чего я, в общем-то, и переживала.

С другой стороны, я, по крайней мере, узнала, что папа и Леша еще не поубивали друг друга.

Когда послышались приближающиеся шаги, я повернулась к дверному проему и встретилась взглядом с мамой.

— Ксень, ты переоденешься к ужину? — спросила мама, берясь за пустые блюдца.

Я поджала губы, затем повернулась и вернулась к уборке.

— Зачем? Папа же не переоделся, — проворчала я.

— Что?!

Я крутанулась на месте, разбрызгивая по полу капли воды с тряпки, которую держала в руках. Мама сильно нахмурилась от моих слов.

— Он обещал мне переодеться! Я думала, пока мы будем здесь накрывать на стол, он сходит переодеться.

Я вздрогнула от гневного неверия в ее тоне. Хотя я почувствовала некоторое облегчение от того, что гнев был направлен не на меня, мое сердце все равно продолжало учащенно биться.

О-о-о, теперь папу можно было разве что пожалеть…

— Ну, насколько я успела увидеть, то он сидел все в той же домашнее одежде и просто смотрел телевизор, — пробормотала я. — Может, он еще не успел…

Но договорить я не успела, так как мама буквально выбежала из кухни. Мрачное выражение ее лица заставило меня помолиться за здоровье отца, потому что она выглядела так, будто хотела содрать с него кожу живьем. Но я была уверена, что после того, как она обходительно обращалась с Лешей, она не собиралась устраивать папе скандал при нем. Тем не менее папу ожидала нехилая встряска.

Я вытерла капли с пола и продолжила уборку, торопясь скорее закончить и воссоединиться с Лешей. Я уже мыла руки, когда почувствовала, что кто-то вошел на кухню.

— Ты быстро, мама, — прокомментировала я с легкой улыбкой на губах. — Так, папа переоденется?

— После того убийственного взгляда, которым его пронзила твоя мама? Я бы удивилась, если бы он не переоделся.

Я вскинула голову и во второй раз резко обернулась. Леша прислонился к дверному проему, сложив руки на груди.

— Что ты здесь делаешь? — прошептала я.

— Твоя мама попросила меня помочь тебе закончить накрывать на стол, — ответил он, пожав плечами, а затем добавил: — А сама пошла за твоим отцом, чтобы убедиться, что он точно переоденется.

Я почувствовал укол жалости к отцу.

Бедный папа.

Но почему мама отправила Лешу ко мне?

Я насухо вытерла руки о полотенце, терзаемая подозрениями. Я могла бы сама накрыть на стол. В помощи Леши не было необходимости. Так почему же мама послала его? Если только она ничего не задумала…

Я вздрогнула от того, к чему привели меня мои мысли. Мама не стала бы делать ничего такого. Она знала, как важен был для меня Леша. Вчера вечером, когда я разговаривала с ней перед сном, она сказала, что постарается не изводить Лешу кучей вопросов. Я могла не доверять папе, но маме я однозначно доверяла. Если она решит позволить мне продолжить отношения с Лешей, то у папы попросту не останется другого выбора, кроме как согласиться.

Я просто надеялась, что она сделает правильный выбор.

Я подошла к Леше, намереваясь сказать ему, чтобы он предоставил все мне. Но когда его глаза встретились с моими, я перестала двигаться, почти перестала дышать.

Его лицо ничего не выражало, оно было почти пустым.

Что случилось?

Он был излишне задумчивым и хотя я не знала истинной причины, точно знала, что за этим, скорее всего, стоял мой отец. Жалость к отцу исчезла и я втайне порадовалась, что мама его пожурила.

Я заставила себя улыбнуться и обратилась к Леше:

— Что ты думаешь о моем отце? — спросила я непринужденным тоном, надеясь, что он придет в себя до начала ужина. — Я видела, как вы с ним разговаривали.

Он снова пожал плечами.

Я чуть вновь не прикусила губу. Что-то нужно было делать с этой дурацкой привычкой.

— Он ведь не сказал тебе ничего плохого, да? — прошептала я.

Каким-то образом мой вопрос изменил его взгляд, а затем он даже усмехнулся. Прежде чем я успела спросить, что его так рассмешило, он убрал руки с груди и ровно встал.

— Так что же нам нужно делать? — спросил он, явно не желая отвечать на мои вопросы.

Я вздохнула в знак поражения, а затем ответила:

— Расставить эти блюдца.

Пока Леша расставлял тарелки, я управлялась со столовыми приборами, то и дело поглядывая на него. Он больше не был напряжен и в его глазах снова появился огонек.

Что бы ни заставило его временно отключиться, все уже было забыто.

Улыбка не сходила с моих губ, пока я продолжала смотреть на него.

Алексей Орлов, обладатель печально известной репутации, накрывал на стол вместе со мной.

Кому расскажи в универе — не поверят.

Для них он не был человеком. Для них он не был способен на обычные поступки.

А он действительно старался.

Старался для меня.

— Почему ты улыбаешься?

Я перестала улыбаться и поправила ложку на столе. Откуда он знал, что я улыбалась, когда он даже не смотрел на меня? Но я уже настолько привыкла к его сверхвнимательности, что даже не удивилась.

— Я не улыбалась, — пробормотала я.

Он приблизился ко мне и взял меня за руку, заставив повернуться и посмотреть на него. Затем его рука скользнула вниз по моей руке и обхватила мои пальцы.

— Я спрошу еще раз, — сказал он тоном, требующим ответа. — Почему ты улыбалась?

Теперь я даже не думала отрицать этот факт, а потому пролепетала свое чистосердечное:

— Из-за тебя.

— Из-за меня? — его брови взлетели вверх.

Я поджала губы, чтобы не засмеяться над его удивленным выражением лица, а затем улыбнулась и ответила:

— Ты просто делаешь меня счастливой.

Ему понравился мой ответ. Очень понравился. Я видела это по его прекрасным глазам. Он так пристально посмотрел на меня, что на мгновение я перестала существовать в этом мире. А когда он заговорил снова, его голос был пропитан таким удивлением, что у меня защемило сердце от острой тянущей боли.

— Я делаю тебя счастливой?

Я кивнула, не в силах произнести ни слова из-за кома в горле. Его глаза заблестели от эмоций. И еще до того, как он начал наклоняться, я поняла, что он собирался зацеловать меня до потери сознания.

О том, что мои родители могли застукать нас за поцелуем, я думала меньше всего.

Я просто хотела, чтобы эти губы прикоснулись к моим.

Прямо сейчас.

Но внезапно, прежде чем Леша успел прикоснуться к моим губам, его голова дернулась назад, а глаза на чем-то сфокусировались. Я проследила за его взглядом и задохнулась.

Мама.

Ее взгляд был прикован к нам, а ее голубые глаза пристально изучали нас. Я же вернула взгляд к Леше и заметила, что его лицо было безучастным. Но он не отстранился от меня и не убрал руку. Его большой палец начал выводить на моей коже успокаивающие круги и я судорожно выдохнула, пытаясь унять бешеное биение сердца.

— Почему бы вам не присесть, дети, — сказала мама, подойдя к нам. — Мы начнем есть, как только к нам присоединится твой отец, Ксюша.

— Я уже здесь, — подал голос папа, появившись на кухне. — Давайте садиться.

Мама бросила на него уничтожающий взгляд, от которого папа поморщился, прежде чем занял свое место во главе стола. Мама села справа от него. Я сделала еще один глубокий вдох и тихо выдохнула, прежде чем потянуть Лешу за стол.

Это было близко. Очень близко.

Если бы папа застал нас в такой интимной позе, я была уверена, что он бы взорвался. Интересно, а что было на уме у мамы, когда она увидела нас в шаге от поцелуя?

Леша занял место рядом со мной, и, казалось, был абсолютно невозмутим, будто бы его совершенно ничего не беспокоило. Еду стали передавать по кругу, а я в это время наблюдала, как папа продолжал бросать на Лешу неодобрительные взгляды, пока мама молча за всем наблюдала.

А что делала я? Я нервничала.

— Ксень, это все, что ты собираешься съесть? — спросила мама.

Я непонимающе посмотрела на свою тарелку, а потом вымолвила ответ:

— Я просто не очень голодна.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут ее взгляд перескочил на другого участника нашего застолья. Леша взял мою тарелку и принялся накладывать мне больше еды. Я хотела запротестовать, но он прервал меня одним лишь взглядом.

— Ешь, — пробормотал он низким тоном. — Ты почти ничего не съела за обедом.

— Но…

Его рука взяла мою руку и нежно сжала ее. Затем он отпустил ее и, не говоря больше ни слова, принялся за еду.

Я сидела, застыв на месте, не зная, что сказать о непринужденной способности Леши быть ласковым даже в присутствии моих родителей.

Я знала, что я чувствовала в ответ на его заботу. Но я не знала, как к этому отнесутся мои родители. Переведя взгляд на них, я заметила с каким бесстрастным выражением лица мама приступила к еде. Папа же выглядел крайне раздраженным и сжимал вилку в кулаке, как потенциальное оружие против чужака в его доме. А мне ничего не оставалось, кроме как приступить к напряженной трапезе.

Пытаясь успокоить себя, я начала есть, хотя совершенно не чувствовала вкуса еды.

12.2. Одобрение или запрет?

POV Леша

“Ты просто делаешь меня счастливой.”

Эти слова звучали в моей голове и отдавались эхом в груди.

А ее улыбка во время признания была такой охренительно милой, что я с трудом сдержал порыв сжать ее в своих объятьях до хруста костей. Мне нравились абсолютно все ее улыбки. И мне нравилось быть их причиной. Но эта улыбка больше остальных запала мне в душу.

Но больше Ксюша не улыбалась.

А все из-за этого проклятого ужина.

Ужин проходил в напряжении, молчании и неловкости. Решив воспользоваться возможностью, я стал понаблюдать за семьей Соколовых. Наталья Васильевна явно была главой семьи. Когда она говорила, все ее слушали. Абсолютно все. Будь то дочь или муж. Анатолий Геннадьевич был принижен своей женой, но, кажется, не собирался менять подобного положения дел.

Насколько я мог судить, Ксюша унаследовала привлекательную внешность от матери, а характер — от отца. Впрочем, спокойный и покорный фасад последнего не мог меня больше обмануть. Было ясно, что отец Ксюши был готов на все, чтобы защитить свою семью. Ксюша, должно быть, унаследовала свой внутренний стержень от него. Но тихий нрав Ксюши не позволял ей в должной мере демонстрировать его.

Я видел, что Ксюша, не переставая, нервничала. Что касалось меня, то я не беспокоился о том, как пройдет ужин и что огласят ее родители по итогу. Нет, я беспокоился только о Ксюше, которая с каждой минутой становилась все бледнее и бледнее.

— Ксень, салат восхитителен, — заговорил ее отец, нарушив молчание.

— Это просто салат, папа, — уклончиво ответила Ксюша, не поднимая глаз от своей тарелки.

Анатолий Геннадьевич заметил, что я наблюдал за ним, и сердито зыркнул в ответ. Я вопросительно поднял бровь. Казалось, будто он обвинял меня в поведении Ксюши по отношению к нему.

Серьезно?!

Неужели он решил, что я донес на него Ксюше? Это же до абсурда смешно.

— Итак, Леша… — начала Наталья Васильевна, но осеклась.

Ксюша уронила вилку, которая ударилась о край тарелки с громким звоном, остановив жизнь на кухне. Переведя взгляд на нее, я заметил, как сильно дрожали ее руки.

— Прости, мам. Она выскользнула, — пробормотала она оправдание в свою тарелку.

Бля… Когда же этот ужин уже закончится?

Я видел, как она была напряжена, и мне не нравилось видеть ее такой. Ей нужно было перестать волноваться.

Я же делал Ксюшу счастливой, это были ее слова.

Считая себя последней тварью, я и подозревать не мог, что был способен делать кого-то счастливым.

А раз уж так, то я не собирался позволить ее родителям разлучить нас.

— Итак, Леша, — продолжила Наталья Васильевна, заставив меня неохотно отвести взгляд от Ксюши. — Ксеня сказала нам, что вы познакомились в универе и встречаетесь уже почти два месяца.

— Да, это так, — ответил я и краем глаза заметил, как Ксюша нервно сжала вилку в своих руках.

— Она также сказала, что готовит тебе обеды, — ее мама смерила меня пристальным взглядом.

— Мама, я же говорила, что сама так захотела, — вмешалась Ксюша, прежде чем я успел ответить.

— Все равно! — буркнул ее отец. — Ты не должна этого делать. Ты ему что, личная служанка, чтобы обкармливать его? Моя малышка не бу…

— Папа, — раздраженно выпалила она, прервав на полуслове. — Это всего лишь обед, папа. Я все равно готовлю для себя. Почему я не могу приготовить и вторую порцию для него?

— Потому что это больше работы для тебя. Ты не…

— Толя, — вмешалась мать Ксюши тоном, который был одновременно предупреждающим и не терпящим возражений.

Ее муж тут же закрыл рот. Я взглянул на Ксюшу и увидел, как она вжала голову в плечи, а ее взгляд сосредоточился на еде. Это было еще одним доказательством того, что, когда Наталья Васильевна говорила, ее молча и покорно слушали. Когда все затихли, я решил ответить на ее замечание.

— Да, Ксюша и правда готовит для меня, — начал я и все три пары глаз обратились ко мне. — И, должен признать, она очень вкусно готовит.

Наталья Васильевна слабо улыбнулась на мое признание.

— Ксеня научилась всему сама или по рецептам Толи. Но отец не разрешает ей готовить для нас, когда мы дома, поэтому мы даже не знаем, как она готовит.

Так вот почему еда показалась мне знакомой на вкус.

— И я не говорю, что не хочу, чтобы Ксюша готовила для тебя, Леша, — продолжила она. — Мы знали, что Ксеня любит готовить, но ей не так часто удавалось реализовать себя за готовкой из-за прихоти Толи, разве что когда мы уезжаем в командировки. Так что я рада, что она смогла реализовать свою любовь к кулинарии и поделиться этим с кем-то.

Дослушав эту речь, я перевел взгляд на Ксюшу и заметил проступивший на ее щеках румянец, такой же, какой я придавал ее лицу, когда дразнил.

Мне нравилось дразнить ее, нравилось видеть ее смущенное выражение лица.

— А я рад, что она решила поделиться этим со мной, — тихо проговорил я.

Ксюша подняла на меня свои нежные блестящие глаза, показывая, как много эти слова для нее значили. Мне хотелось поцеловать ее, прижать к себе. А мог всего лишь довольствоваться тем, что держал ее за руку. Но в моих глазах отразилось клятвенное обещание, которое Ксюша легко считала, судя по тому, как приоткрылись ее губы.

Блять, этот взгляд, эти губы…

Когда там уже этот долбанный ужин подойдет к концу?!

Я тихо зарычал и отвернулся к своей тарелке, отпустив ее руку. И мне не нужно было поднимать глаз, чтобы увидеть, как ее отец злобно смотрел на меня. Я, блять, чувствовал на своей шкуре его прожигающий ненавистный взгляд.

Видимо, не только Ксюша сумела понять мое немое обещание.

— Леш, хочешь еще горячего? — спросила Ксюша, настороженно наблюдая за отцом краем глаза.

Я начал качать головой, но Ксюша уже взялась за тарелку. Из-за дрожи в руках она не смогла как следует ухватиться, и чаша начала наклоняться в ее сторону. Выругавшись про себя, я протянул руку, чтобы удержать тарелку, но другая рука меня опередила. Я увидел, как Анатолий Геннадьевич схватился за не, и от толчка часть горячего содержимого выплеснулось ему на пальцы.

— Папа! Ты как? Обжегся? — испуганно вскрикнула Ксюша.

Ее отец поморщился и прижал покрасневшую руку к груди. Но гримаса на его лице выглядела такой натянутой, что я начал подозревать, что он просто симулировал боль. Ксюша встала и подошла к отцу с обеспокоенным выражением лица, в то время как ее мать принялась вытирать стол тряпкой.

— Все хорошо, Ксюшенька, — он выдавил из себя еще одну гримасу мучительной боли и жалобно застонал: — А может, и нет.

Актер погорелого театра…

Было совершенно очевидно, что ее отец притворялся, чтобы вернуть расположение Ксюши. Ему просто нравилось, что дочь стала суетиться вокруг него, позабыв обо мне. И она повелась на это дешевое представление.

— Пойдем в ванную, — Ксюша потянула отца за руку. — Нам нужно подставить руку под холодную воду.

— Не надо, все нормально.

— Нет, не нормально, папа. Пойдем.

Анатолий Геннадьевич бросил на меня злорадный взгляд через плечо, когда Ксюша потащила его на выход с кухни. Я выдохнул с нескрываемым отвращением. Этот мужик соперничал со мной за расположение Ксюши. Бред, блять…

— Я прошу прощения за своего мужа, — услышал я слова Натальи Васильевны и перевел взгляд на нее. Она в это время вытирала руки полотенцем, пристально глядя на меня. — Я понимаю, что он делает весь вечер и почему. Обычно он более… тактичен.

— Вам не за что извиняться, Наталья Васильевна, — ответил я. — Я все понимаю.

— А ты? — спросила она таким тоном, что я невольно напрягся. Она сцепила пальцы перед собой и наклонилась вперед. — Ты понимаешь, почему?

Я не ответил, но уставился на нее. Ее глаза были задумчивыми и расчетливыми. Я знал, что она, так же как и ее муж, наблюдала за мной весь вечер напролет, не упуская ни одного моего движения из виду. Единственное, я не знал, как много она услышала и увидела, когда застала нас с Ксюшей на кухне в компрометирующем положении.

Я знал только то, что она уже успела составить обо мне мнение. Хорошее или не очень…

И она воспользовалась тем, что мы остались наедине, чтобы решить, должен ли я быть в жизни ее дочери… или мне следовало исчезнуть.

— Ты знал, что Ксюша родилась недоношенной?

Я покачал головой, гадая, к чему она начала клонить.

Ее губы скривились в кривой улыбке.

— У меня было такое сильное кровотечение, что мой муж потерял сознание. Мне пришлось тащить себя к телефону, чтобы позвонить в скорую, — она раздосадовано покачала головой своим, по всей видимости, тяжелым воспоминаниям. — Мы думали, что теряем ее, но, слава Богу, этого не произошло. Не потеряли. Слава Богу…

Я не смог ничего ответить, оттого что внутри у меня все сжалось.

— Из-за полученных осложнений я не смогла больше родить ребенка. Ксюша стала нашим первым и последним ребенком, единственным. Поэтому мы отдали ей всю нашу любовь и внимание. Мы до сих пор удивляемся, как она не выросла избалованной с таким то вниманием, но Толя считает, что дело в моей строгости.

Она опустила взгляд и уставилась на свои руки.

— Когда нас обоих повысили в нашей компании, мы с Толей усадили Ксюшу и рассказали ей о последствиях такого повешения на работе. О том, что нас постоянно будут отправлять в командировки и о том, что возможно мы будем подвержены частым переездам, — она улыбнулась одним уголком губ, прежде чем продолжила: — Я думала, она обидится на нас, но она приняла все без протеста. Только вчера она созналась, что ей было тяжело справляться с нашими переездами. Все это время она молча терпела, ради нас. Она всегда была внимательным ребенком, чутким, заботливым и ласковым. Хотя и немного закрытым из-за моей строгости. Но, может, это и к лучшему. Пусть лучше она будет тихим и покорным ребенком, чем взбалмошным и неконтролируемым.

Я не сводил с нее пристального взгляда, пока она медленно поднимала голову. Ее взгляд стал жестким и изучающим.

— Ты понимаешь, к чему я веду, Леша?

Мое тело напряглось, а внутренности сжались еще сильнее.

Но мать Ксюши не нуждалась в ответе. Она была готова дать его сама:

— Я не хочу, чтобы ты был с моей дочерью.

Вот оно что.

Твою ж мать!

Мои руки неконтролируемо сжались в кулаки, но я по-прежнему продолжал молчать.

— Я смотрю на тебя и вижу, что ты не мальчик, даже не парень, ты скорее мужчина. Ты пережил не одну долю трудностей, которые сделали тебя таким, какой ты есть сейчас. Закаленным. Сильным.

Эта женщина и впрямь была проницательной.

— Но моя дочь, — продолжила она, — она живет в мире грез. Она всегда витает в облаках. И мы боимся, что ты ее погубишь.

Я больше не мог этого выносить. Сначала ее муж. Теперь — она. И дело было не в том, что они осуждали меня, что безусловно выводило меня из себя. Но еще больше меня бесили их неверные представления о собственной дочери. Моей девушке.

Блять, они даже не знали, что я сделал для нее, для них!

— Вы присмотрелись, Наталья Васильевна? — спросил я, уперевшись локтями в стол и наклонившись вперед.

Она была поражена неожиданным вопросом.

— Что?

— Вы присмотрелись ко мне? — повторил я.

— Я не понимаю.

— Если бы вы присмотрелись, то увидели бы, как сильно я сочувствую вашей дочери, — я не мог удержаться от резкого и раздраженного тона. — Вы видели меня с ней, вы слышали, тогда к чему весь этот бред?

— Я ее мать, — холодно ответила она. — Я просто хочу как лучше для нее.

— Как лучше для нее или для вас? — выпалил я, пытаясь подавить все еще бушующий во мне гнев. — Без обид, но Ксюша не наивна, как вы считаете. Она знает, на что идет, находясь со мной. Она бы не осталась со мной, если бы я не был с ней искренним. Да, она тихая, покорная, часто ставит себя в жертву, да! Но она умная, она сильная! Вы думаете, что она живет в каких-то придуманных ею фантазиях, но на самом деле вы ни черта о ней не знаете, потому вас не было рядом, чтобы узнать ее.

— Я уже сказала тебе, что Ксюша все понимает. Понимает, почему так было, есть и будет. Это же работа, она должна понимать нас, — ее глаза опасно блеснули.

— Да, понимает. Но это не значит, что она не чувствует себя одинокой и брошенной.

Боль, промелькнувшая на лице Натальи Васильевны, стала доказательством того, что мне удалось довести истину до ее разума.

Затем она повернула голову в сторону, отвернувшись от меня. Я был уверен, что она собиралась потребовать меня убраться из дома, но, к моему удивлению, она лишь улыбнулась.

— Боже, ты так сильно напоминаешь его, когда он был моложе, — пробормотала она с усмешкой.

Я уже собирался спросить ее, что она имела в виду, когда вернулись Ксюша с отцом, переняв все внимание на себя. Она все еще суетилась вокруг него, отчего я разозлился еще больше. Когда Ксюша подошла ближе, я выдернул руку отца из ее и усадил на свое место. И отец, и дочь были ошеломлены моим поступком, но мне было наплевать.

— Ты не ела десерт, — заявил я, положив на ее тарелку большой кусок пирога. — Ешь.

— Но папа…

— Твой отец — большой мальчик. Он может сам справиться, — твердо сказал я.

Ксюша взглянула на меня, блуждая глазами по моему лицу, пытаясь считать причину подобного поведения, а затем, потерпев неудачу, взяла вилку и принялась за пирог. Мне было наплевать, что ее отец бросил на меня обиженный взгляд, прежде чем сел обратно на свое место. Я был слишком зол, чтобы обращать на него внимание, но обеспокоенное выражение лица Ксюши, когда я снова поймал ее взгляд, заставило меня глубоко вздохнуть.

Мне нужно было успокоиться.

Пока я пытался расслабиться, заметил, как Наталья Васильевна с обеспокоенным выражением лица, идентичным выражению Ксюши, осматривала обожженные пальцы мужа, нежно поглаживая их. Ее муж сжал ее руку, взглядом приказывая ей не беспокоиться.

Наталья Васильевна оказалась не так уж и холодна к мужу, как мне показалось вначале.

Остаток ужина прошел без перерывов, словно все хотели поскорее покончить с этим. Я ждал вопросов о своей жизни, о себе, но ничего не было. Я подозревал, что Ксюша имела к этому какое-то отношение. И, честно, был рад этому. Потому что я не хотел ничем делиться с ее родителями, когда даже ей не мог рассказать о себе.

Пока я не был готов рассказать ей что-либо о себе. Возможно, я никогда и не расскажу.

Прежде чем я успел уйти, мать Ксюши остановила меня, окликнув по имени. Положив руку на ручку двери, я повернулся и встретился с ней глазами. Напрягшись и приготовившись, я ждал, что она скажет — одобрит наши с Ксюшей отношения или нет.

Если нет, то я не знал, что могла сделать Ксюша. Я плевал с высокой колокольни на их одобрение и уж точно не собирался так просто вычеркивать себя из жизни Ксюши.

Но если мне было плевать на решение ее родителей, то для Ксюши было важно получить это гребанное одобрение.

— Ксюша уже знает об условиях ваших отношений, — сказала Наталья Васильевна серьезным тоном. — Если она будет придерживаться их, то мы не будем вмешиваться, хотя и хотим этого.

Облегчение, которое я и думал, что не почувствую, захлестнуло меня. Мои плечи наконец-то расслабились. И я почувствовал, как Ксюша прижалась ко мне и взяла меня за руку. Ее переполняло бурное счастье, по силе равноценное моему облегчению.

— Ты же согласен, Леша? — губы женщины дрогнули. — Мы не хотим ссоры. В нашей семье не принято ругаться.

Я понял, что все еще им не нравился, но они все же соизволили дать добро на наши отношения. И сделали это только ради Ксюши.

— Да, Наталья Васильевна, — ответил я, а затем мой взгляд переместился на недовольное лицо отца семейства. — А правило о ругани распространяется только на меня или на всех остальных в доме? Потому что мне казалось, что Анатолий Геннадьевич им сегодня пренебрег.

Отец Ксюши уставился на меня пронзительным взглядом, отчего я лишь ухмыльнулся.

Считайте, это месть за те нотации и спектакль, разыгранный для Ксюши.

— Он мне не нравится, — прорычал он и перевел взгляд на жену, которая смотрела на него разъяренным взглядом. — Наташ, не слушай его. Не было никакой ругани.

— Да что ты говоришь, — прошипела она и, повернувшись, направилась обратно на кухню.

Он последовал за ней, как верный щенок.

— Мы просто разговорили. Ну, Наташ…

— Толя, не беси меня!

Ксюша издала сдавленный смешок, быстро открыла входную дверь и буквально вытолкала меня в подъезд.

Я взял Ксюшу за руку и повел на улицу, где она стала вдыхать холодный ночной воздух, наконец-то расслабляясь.

— Слава Богу, все закончилось, — выдохнула она, а затем усмехнулась, глядя на темное небо, усыпанное звездами. — И они не против, чтобы мы встречались. Они одобрили! Представляешь?!

Я снова задался вопросом, почему.

Почему Ксюша решила быть со мной?

Почему она решила остаться со мной?

“Ты просто делаешь меня счастливой.”

А вот и ответ…

Я протянул руку, обхватил пальцами ее предплечье и скользнул вниз, к ее ладони, которую поднес и прижал к своей груди. Когда я это сделал, ее глаза встретились с моими. На ее губах заиграла мягкая, нежная улыбка. Она уткнулась лицом в мое плечо и обняла свободной рукой.

Я отпустил руку Ксюши и обхватил пальцами ее шею, притягивая ее губы к своим, наплевав на подглядывания ее отца из окна. Услышал недовольный стук в окно, я ухмыльнулся прямо в ее губы.

Но я и не думал переставать целовать ее.

А стук тем временем становился все громче.